Текст книги "Захватывающее время"

Глава 42

То, что я встречаюсь с Эйми, не значит, что я не могу общаться с другими девчонками. На переменах в коридоре я не таясь болтаю с Анджелой Диас, или с Мэнди Стэнсберри, или еще с кем-нибудь. И, естественно, продолжается наша мафиозная эпопея с Шоуни. В этом ничего такого нет. Мы друзья.

Эйми относится к этому спокойно, но я не уверен, что она сохранила бы хладнокровие, если бы узнала, что по четвергам я общаюсь с Кэссиди. В наших посиделках нет ничего особенного, но я вынужден признать, что у нас с ней более сложные отношения, чем у меня были с другими девчонками. Старое чувство все еще теплится где-то в глубине.

Так как мы с Кэссиди не идем дальше разговоров, можно предположить, что я расскажу об этом Эйми, но я решаю, что ее уверенность в себе пока не готова к такой новости. Нам нет смысла ссориться из-за пустяка. Думаю, и Кэссиди ничего не рассказала Маркусу, но в общении с девчонками основываться на предположениях нельзя.

В одну из пятниц после уроков я выхожу из школы, и тут меня окликает Деррик Рэнсом.

– Эй, Саттер, тебя ищет Маркус.

– Маркус? И зачем я ему?

– Пусть он сам скажет.

Мне не нравится выражение на лице Деррика. Уж слишком оно радостное, такое, что почти злорадное.

– Ну, – говорю я и не останавливаясь иду к парковке, – ему придется потрудиться, чтобы найти меня.

– Почему?

– А я вчера уехал в Лихтенштейн.

Обычно я не размышляю над тем, что зло может сцапать меня своими черными скрюченными лапами, но в тот день на работе я не могу не думать о Маркусе. Неужели он все же узнал, как мы с Кэссиди пили в четверг? Или, что еще хуже, неужели у Кэссиди хватило ума рассказать ему о том разе, когда у нас едва не дошло до секса? Оба варианта Саттермену не сулят ничего хорошего.

Я видел, что происходит, когда ревность отравляет душу. Сразу вспоминается Денвер Куигли. Ему достаточно увидеть, как Алиса Норман болтает с каким-нибудь чуваком, и он уже надирает тому задницу. До Алисы, когда мы были в средних классах, он едва не прикончил Кертиса Филдса за прогулку с Дон Уомсли по Двенадцатой улице. А ведь Куигли не встречался с Дон и недели. Я имею в виду, эта девчонка выбрасывала парней, как использованные тампоны. В этом весь Куигли, он накидывается, как разъяренная горилла, даже на тех, кто недавно был ему другом.

Складывая рубашки, я в голове прокручиваю фильм, в котором я играю главную роль Саттера Дикаря Кили, чемпиона мира по кикбоксингу. В этом фильме я пружинисто двигаюсь по рингу, уворачиваясь от ударов, и с быстротой гепарда наношу Маркусу жестокий удар в челюсть – кииииии-я!

Но это не помогает. Я никогда в жизни не ходил на занятия по кикбоксингу, а Маркус такой высокий, что мне придется напрягаться изо всех сил, чтобы нанести удар куда-нибудь повыше пряжки ремня.

Всего этого достаточно, чтобы привести в уныние даже меня, а я никогда не унываю. Этим я всегда гордился. Носил это качество, как почетную медаль Конгресса. Но в последнее время… не знаю… не понятно это… та же темная трещина, что появилась у меня, когда Кэссиди рассказала мне, чего она хочет от меня, а я не обратил на ее слова внимания, иногда доползает и до желудка. Только сейчас я скорее чувствую себя так, будто проспал, когда высшая сущность рассказывала мне, что я должен делать со своей жизнью, а сейчас уже поздно спрашивать, о чем была речь.

Время от времени над дверью звякает колокольчик, и я каждый раз резко поворачиваю голову – ничего не могу с собой поделать, – чтобы посмотреть, кто пришел. После третьего раза Боб спрашивает, не жду ли я кого, и я говорю ему правду ему и разъясняю ситуацию.

– Значит, я плохой, если захотел погулять с моей бывшей девушкой? – спрашиваю я. – Неужели мне за это полагается в глаз?

Боб задумывается на секунду. Вам бы он понравился. Он относится к людям так, словно их жизнь что-то значит, словно человек стоит того, чтобы ради него напрячь извилины.

– Нет, – отвечает он. – Ты, Саттер, не плохой. Ты хороший парень. Но ты плохо уяснил для себя понятие последствий.

Я вынужден признать, что он прав. Но я и носил это всегда как почетную медаль Конгресса.

После половины восьмого колокольчик перестает звонить – еще один долгий вечер, – однако перед самым закрытием на парковку заезжает машина. Фары выключаются, но из нее никто не выходит. Что это за машина, не «Таурус» ли Маркуса, я из магазина определить не могу.

В восемь мы запираем двери и выключаем свет. Машина все еще там. Обычно я ухожу первым, а Боб остается, чтобы заполнить кое-какие бумаги, но сегодня я никуда не спешу.

Боб говорит:

– Если хочешь, я выйду с тобой.

Этот вариант не для меня, он, скорее, для первоклашек. Однако было бы неплохо, если ли бы он понаблюдал из окна, чтобы успеть предотвратить неприятности до того, как Маркус начнет размахивать кулаками.

– Ладно, – говорит он. – Шаркни ногой, если тебе понадобится, чтобы я вышел. Если все в порядке, просто помаши рукой.

Глава 43

Ничего не происходит, пока я иду к своей машине. Но когда подхожу – вот он, Маркус, выцарапывается из своего «Тауруса».

– Эй, Саттер, на пару слов.

– Э-э, конечно, только у меня мало времени. Через тридцать секунд я должен быть на большом полицейском банкете. Если опоздаю, за мной пришлют машину.

Ни тени улыбки.

Чтобы слегка разрядить атмосферу, я с беспечным видом приваливаюсь к боку машины. Маркус не следует моему примеру, он возвышается надо мной, на несколько опасных дюймов вторгаясь в мое личное пространство.

– Что у вас с Кэссиди? – Маркус не любит ходить вокруг да около.

– В каком смысле?

Я думаю: «Черт, мы с Кэссиди даже не дошли до секса, а у меня уже проблемы».

– Я слышал, ты у меня за спиной встречался с ней по четвергам.

Выяснять, откуда он это узнал, – сейчас это плохая тактика, поэтому я говорю:

– Ага, мы просто гуляем. Мы же друзья, знаешь ли.

– Знаю. Мне только интересно, насколько близкие.

Боб все еще стоит у окна, но я пока не разобрался в ситуации, чтобы подать ему какой-то сигнал – ногой или рукой.

Я смотрю Маркусу прямо в глаза.

– Мы с ней добрые друзья, чувак. Наша дружба крепка. И то, что у нас с ней нет отношений, ничего не меняет.

Он отводит глаза, и мне вдруг открывается истина. Он приехал сюда не для того, чтобы прикончить меня. Он здесь, потому что ему больно. Неуверенность в себе поразила могущественного Маркуса Уэста в самое сердце. Неожиданно вся ревность улетучивается, и я понимаю, что сейчас ситуацией владею я. Я могу либо вонзить нож поглубже ему в сердце, либо вытащить его. Я в своем репертуаре: выбираю второе.

– Послушай, Маркус, мы с Кэссиди всегда будем дружить. Тут такое дело: мы с ней друзья, но встречаюсь я с другой.

– Да, но все знают, что ты бросил бы Эйми Файнки, если бы мог вернуться к Кэссиди.

– Может, кто-то так и думает, – говорю я, немало раздосадованный, – но все это потому, что они не знают Эйми. Она моя девушка, а Кэссиди твоя. Дело закрыто.

– Не знаю. – Его голос – приятный баритон – дрожит. Я не верю своим глазам: он вот-вот расплачется.

– Именно так и обстоят дела, – уверяю я его. Разве можно раздражаться на того, кто так жалобно смотрит тебе в лицо? – Послушай, между мной и Кэссиди ничего нет, мы просто приятно проводим время вместе, выпускаем пар. – Ясно, я не упомянул о том, что мы с тоской вспоминаем былые дни.

Маркус смотрит на свои руки, нервно теребя ключи от машины.

– В этом-то и проблема. Зачем ей другой парень, чтобы приятно провести время? Почему не со мной? Я хочу быть тем, с кем ей весело.

Я поворачиваюсь к Бобу и машу ему рукой.

– Послушай, Маркус, ты и в самом деле можешь быть этим парнем. Ну, в том смысле, что нет причины, почему она не может хорошо проводить время и с тобой, и со мной, с нами обоими, но по-разному.

Он качает головой.

– Нет, чувак, я знаю себя, от меня мало веселья. А ей оно нужно, я это понял по тому, как она говорит о тебе. Только я не знаю, как развеселить ее. Я не умею шутить, как ты.

Все это слишком не понятно. Маркус всегда казался таким выдержанным и хладнокровным. А сейчас он бичует себя из-за того, что не умеет веселить. Видите, что делает с человеком любовь?

Я говорю:

– Эй, ты же Маркус Уэст. Ты же крутой, у тебя авторитет. Ты созидатель. Ты не лелеешь мечты, ты воплощаешь их в жизнь. Если бы целое поколение было бы таким, как ты, возможно, мы бы и в самом деле изменили мир.

– Но это был бы скучный мир.

– Ты не скучный, Маркус. Ты интересный человек. У тебя есть свое мнение, у тебя есть цель и все такое. И я вижу, что ты сходишь с ума по Кэссиди, верно?

– Верно, чувак. Я правда схожу по ней с ума.

Мое сердце кровоточит от жалости к этому парню, но стараюсь я ради Кэссиди. Если она расстанется с Маркусом, то может получиться так, что она найдет нечто похуже.

– Послушай, Маркус. – Я бы похлопал его по плечу, но уж слишком он высокий. – Позволь дать тебе совет. Главное, что она на тебя запала. Она сама мне сказала, так что можешь верить, на сто процентов.

– Сама тебе сказала?

– Именно. – Знаете, признавать это больнее, чем я думал, но все это ради высшей цели. – И еще одно. – Меня понесло. – Твои цели ей близки. Раньше она мне душу выматывала всем этим. Но может, тебе стоит слегка притормозить в спасении мира? В том смысле, что наш мир прогнил насквозь со своими войнами, лагерями пыток, взрывами домов и прочим дерьмом, и одних размышлений над этим достаточно, чтобы загнуться от тоски.

– Но моя цель не в этом. – Я впервые вижу столь убежденного человека. Я вообще редко встречал хоть в чем-то убежденных людей среди тех, кому было больше девяти. – Никому в одиночку не под силу изменить мир. Я просто стараюсь вносить свой вклад. Я перенял эту идею от мамы, от моего брата и от той церкви, куда мы ходим. Понимаешь, достаточно начать с какой-то мелочи в собственном мире, и оттуда это само будет распространяться. Вот в этом и состоит моя цель.

– Ну, для таких, как Кэссиди, кто больше привык говорить на эту тему, чем по-настоящему заниматься этим, это, возможно, перебор.

– Я думал, ей нравится. Хотя она не обязана делать то же, что и я. Сказать по правде, я и сам иногда устаю. Все это сильно давит на меня. Временами мне кажется, что во мне вот-вот лопнет натянутая струна, но я не считаю это веской причиной, чтобы бросать свое дело.

– Ну, так скажи ей об этом. Не изображай из себя мачо, который отказывается делиться со своей девушкой проблемами. Сядь с ней рядышком и поговори, изложи все как есть. И еще: не планируй все на далекое будущее – пусть все идет своим чередом. К тому же, можно время от времени позволять себе выпить пива или даже виски – это не повредит.

– Я не пью.

– Это просто совет.

Он секунду изучающе смотрит на меня.

– Знаешь, Саттер, я благодарен тебе за этот разговор. Это великодушно с твоей стороны. Наверное, я, как некоторые другие парни, считал тебя клоуном, но ты совсем не такой. Даже близко не стоишь.

– Эй, минутку. Кто это считает меня клоуном?

– Это так, к слову. В тебе есть гораздо больше, чем можно подумать, ты просто не показываешь этого. У тебя есть душа, друг.

– О, да, еще как есть. У меня душа огромная, как пропасть.

– Знаешь, что? Спорим, ты сам мог бы менять мир, если бы приложил к этому мозги.

– Предоставляю эту миссию тебе. У тебя все под контролем. – Я протягиваю руку, и он с радостью жмет ее. Он снова прежний Маркус Уэст.

– Почему бы тебе не поехать к Кэссиди? – спрашиваю я. – Уверен, она была бы рада тебя видеть.

Он улыбается.

– Наверное, я так и сделаю. Еще раз спасибо. Ты отличный парень.

Он подходит к «Таурусу» и, складываясь, садится в машину. В окне снова появляется Боб. Нет, он правда, классный парень! Я еще раз машу ему, давая понять, что все в порядке. На сегодня пронесло.

По дороге домой я поневоле прокручиваю в голове разговор. Тут двух мнений быть не может: я вручил ему ключи от Кэссиди. Во всяком случае, месяца на два. Такой срок я даю их отношениям, прежде чем они рухнут под тяжестью безграничной искренности Маркуса.

Глава 44

Эйми все еще не устает от меня, и я не могу сказать, что это плохо. Мне и в самом деле нравится встречаться с ней. Она поддерживает любые мои затеи. Проблема в том, что теперь, когда тайна о наших четверговых встречах с Кэссиди вылезла наружу, я должен объясниться с Эйми до того, как ей кто-нибудь настучит на меня. Кристал Криттенбринк будет только счастлива пересказать ей эту новость.

Обед кажется мне самым подходящим моментом, чтобы заговорить на эту тему. Гораздо легче удержать ссору под контролем в переполненном «Макдональдсе», чем когда мы наедине дома. Естественно, Эйми никогда не давала мне повода думать, что она из тех, кто любит закатывать истерики, но я все равно настороже: никогда не знаешь, что может случиться.

Оказывается, я самый настоящий гений. Я начинаю с того, что рассказываю о нашем разговоре с Маркусом, как я убедил его в том, что Кэссиди к нему неравнодушна. Потом я как бы между прочим замечаю, что Кэссиди очень хорошо отзывалась о ней, когда мы по четвергам встречались с ней, чтобы выпить. И ведь это правда: Кэссиди действительно говорила, что Эйми – абсолютная лапочка. Однако «четверги» не ускользают от вниманий Эйми.

– А я думала, что по четвергам ты работаешь, – говорит она.

– Раньше работал, сейчас – нет. Никогда, знаешь ли, не помешает подкрепиться перед следующим рабочим днем.

Она смотрит на свой бургер.

– И куда вы с ней ходите пить?

– Никуда. Мы, в основном, болтаемся в патио.

– У нее дома?

– Ага. Между прочим, мы обсуждали двойное свидание – ты, я, Кэссиди и Маркус. – Может, это и не совсем правда, но это вполне можно было бы организовать, и это возвращает разговор на безопасную почву. – Как насчет этого? Тебе не кажется, что оно того стоит?

– Хм, конечно, было бы здорово.

– Ну и замечательно. Хочешь моей картошки?

– Давай.

И на этом все. Ни обвинений, ни слез, ни сцен. Все спокойно. Пока.

Естественно, эмоций могло бы быть больше, если бы мы уже переспали, но я мудро уклонился от этого, чтобы не усугублять ситуацию, когда настанет конец. Ограничился старыми добрыми поцелуями с объятиями. Думаю, мы никогда не зайдем настолько далеко, так как постоянно существует угроза, что в любую минуту нас могут застукать: либо ее мамаша зайдет, либо этот морж Рэнди.

Видите ли, я согласен с тем, что говорит Кэссиди: стоит тебе переспать с кем-то, и ты уже связан с этим человеком астральной нитью. Я не спец в вопросах астрала, но в этом точно что-то есть. И я не хочу, чтобы Эйми запуталась в этих липких нитях, когда придет время сказать Саттермену «адьес».

Это нелегко. Я считал до миллиона, перечислял президентов и мысленно пересматривал «Тупой и еще тупее», чтобы не давать воли желаниям, когда мы с Эйми обнимались и целовались. Да, я говорил Рикки, что из нее никогда не получится сексапильная девчонка, но тело-то не лжет. Голова лжет, а тело нет. Об этом свидетельствует мой член, который никак не опускается, пока я еду от нее домой.

Однако главное мое испытание еще впереди. Всего через пару дней после нашего разговора о Кэссиди в «Макдональдсе» Эйми сообщает, что ее младший брат ночует у приятеля, а мама с Рэнди на всю ночь едут в индейское казино, и сшибает меня с ног вопросом: не хочу ли я переночевать у нее, чтобы на следующее утро помочь ей развезти газеты.

Возможно, то, что Эйми высказала свое предложение именно сейчас, простое совпадение, но я не могу не задаться вопросом, а не хочет ли она перевести наши отношения на постельный уровень, как было у нас с Кэссиди? Естественно, то, что мы проведем ночь вместе, еще не значит, что у нас обязательно будет секс, но вот избежать его будет значительно труднее. Хотя вы меня знаете – я всегда готов к испытаниям.

* * *

Знаменательная ночь приближается, и я выдаю маме обычное вранье, что переночую у Рикки. Затем я загружаюсь видео, пиццей, чипсами, сальсой, «Твинкис», виски, «7Up», водкой и клюквенно-яблочным соком. Когда я появляюсь у Эйми, у нее, естественно, тихо играет музыка шестидесятых, горят расставленные по гостиной свечи, поэтому я приступаю к испытанию десятой степени сложности: готовлю ужин.

У нас на выбор три фильма: две комедии и одна мрачная фантастика. Ничего романтического. И абсолютно никакой обнаженки. Мы начинаем с фантастики, и это к лучшему, потому что Эйми объясняет мне суть и у нас нет возможности перевести разговор на отношения. А в этом то и кроется главная опасность, когда ты позволяешь втянуть себя в разговор на тему «А что с нами будет дальше?».

Самое странное, что мне интересен и фильм, и ее комментарии, особенно после того, как она выпивает пару порций водки и принимается выдавать едкие критические замечания. Это один их фильмов о прогнившем обществе ближайшего будущего, где правит тоталитаризм. Одна половина героев похожа на беженцев из панк-рок клуба семидесятых, другая – на космических нацистов. Одна баба без ума от лысой чиксы.

Эйми говорит, что тема проста: прощай индивидуальность, прощай уникальность. Наступает бездушное, однообразное будущее, и семена уже посеяны. Она прочитала тысячу историй на эту тему и просмотрела кучу фильмов. Именно этого и боятся люди, говорит она, потому что считают, что это как смерть, которая окончательно лишает человека индивидуальности.

– Ты тоже думаешь, что смерть именно такая? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она. – Я думаю, что когда мы умираем, мы не лишаемся индивидуальности, наоборот, наша индивидуальность становится значительно больше. Такой же большой, как вселенная.

– Лучшая новость за целый день, – говорю я, и мы чокаемся и пьем за наши огромные, как вселенная, индивидуальности.

Среди героев из панк-рок клуба есть маленькая девочка с отцом. Кажется, актер, который играет отца, когда-то был суперпопулярным. Грустно смотреть, как кинозвезды стареют. Но это единственный элемент фильма, который кажется Эйми незатасканным. Когда фильм заканчивается, она признается, что этот герой напомнил ей собственного отца, потому что папа с дочкой отлично понимали друг друга, но больше никто их не понимал.

Именно отец привил ей любовь к музыке шестидесятых. Он даже пел для нее. Он еще и читал ей вслух, даже когда она выросла и научилась читать сама. Ему нравился писатель по имени Курт Воннегут и еще один по имени Айзек Азимов. Естественно, они писали в жанре научной фантастики. По вечерам он читал ей по одной главе и объяснял философию, которая стояла за содержанием.

– Он обычно ставил маленькую красную пепельницу на подоконник и выдыхал сигаретный дым в окно, чтобы на меня не попадало. А еще у него была старая, заношенная бейсболка с вензелем «СентЛуис Кардиналс», которую он всегда сдвигал назад, а иногда он так хохотал над прочитанным, что даже не мог читать дальше.

– Мне он нравится, – сказал я.

– Он был мечтателем.

– Это верно. Я люблю слушать, когда люди рассказывают про свои мечты. У моего папы вряд ли была мечта. Он был, как я: для таких парней, как мы, каждая секунда – греза.

– Наверное, он был очень амбициозным, если в конечном счете стал работать на вершине здания «Чейз» и заключать все эти сделки.

– Что?

– Ну, разве не ты говорил мне, что он работает в здании «Чейз»?

– Ах, да, правильно. Я, наверное, отвлекся, вспоминая, каким он был. Да, с ним было весело. Сейчас он превратился в трудоголика.

Она придвигается поближе и кладет руку мне на ногу.

– Может, как-нибудь сходим к нему? Я бы с радостью познакомилась с ним. Как-никак, ты уже знаком с моим семейством, а я с твоим – нет.

– Обязательно.

– Когда?

– Не знаю. Как-нибудь.

– А завтра? Надеюсь, его не надо заранее предупреждать?

– Насчет завтра вряд ли. – Я таращусь в телевизор, хотя фильм давно кончился. – Кроме того, он наверняка засидится в офисе до поздней ночи.

– В воскресенье вечером?

– Я же говорил тебе: он трудоголик.

– Ну, а что если… нагрянуть к нему в офис, сделать сюрприз. Принесем ему остатки пиццы.

– Не лучшая идея.

– Мне всегда хотелось посмотреть на город с высоты этих зданий.

– Черт подери. – Я отодвигаюсь от нее и смотрю ей прямо в лицо. – Да заткнешься ты или нет? Что ты заладила: пошли в гости к твоему отцу, пошли в гости? Не будет этого, ясно?

Она краснеет и съеживается, как будто я ее ударил. Но честное слово, эта девчонка не знает, когда надо остановиться.

– Извини, – говорит она дрожащим голосом.

– Ты все не унималась и не унималась. Пристала, как банный лист. Я не люблю, когда меня достают, знаешь ли.

– Знаю, знаю, это было глупо с моей стороны. Не понимаю, что на меня нашло.

Клянусь, у нее такой вид, будто ей хочется съежиться до размеров микроба и забиться в щель между диванными подушками.

– Эй, – я хлопаю ее по коленке. – Все не так плохо. Вспылил немного, делов-то.

– Нет, я все понимаю. Я веду себя как мама, а я говорила, что никогда не буду вести себя, как она. Но я считаю, что когда твоя семья разваливается, ты тоже портишься. – И она уже шмыгает носом.

– Ничего ты не портишься. Иди сюда. – Я обнимаю ее. – Просто я, понимаешь ли, очень болезненно отношусь к тому, что папа больше времени проводит на работе, чем со мной.

– Прости меня. – Она вытирает слезы о мое плечо. – Я такая дура, что сразу не сообразила.

Эта девчонка все никак не может остановиться со своими извинениями, поэтому я делаю то, что должен. Я целую ее. Целую и целую до тех пор, пока ее слезы не высыхают, и к этому моменту мы уже лежим на диване, а наши руки лезут под одежду друг друга.

– Я так счастлива, что мы встретились, – говорит она мне, а я ей:

– Я тоже, – и слова растворяются в новых поцелуях.