Текст книги "Захватывающее время"

Глава 24

Иногда у меня бывают проблемы со сном. Это странно: я чувствую себя очень уставшим, но все равно лежу без сна, смотрю в темноту, и в мой мозг, как дохлые пеликаны, валятся всевозможные идеи. Сегодня, например, я размышляю над утратившим свежесть предложением Гича насчет военной школы и задаюсь вопросом, а может, это и не такая уж страшная мысль.

Может, мне стоило бы поступить туда лет в четырнадцать или пятнадцать, оттрубить там год – ежедневные марш-броски по десять миль, преодоление полосы препятствий, лазанье под колючей проволокой с деревянной винтовкой. Потом вернуться домой – мускулистым, лощеным, крепким, как военный барабан. А как еще, по идее, можно дать понять обществу, что ты уже не ребенок?

Помню, в школе я читал о ритуалах посвящения у первобытных племен. Один состоял в том, чтобы завести ребенка в дикую местность, бросить его там без оружия и снаряжения и предоставить ему шанс самому выбираться к людям. Он должен был питаться тем, что найдет, и разводить костер с помощью камней и палочек. Он мог умереть от голода, или его мог сожрать горный лев, но все это являлось частью испытания. Считалось, что по возвращению он становился мужчиной. И не только – они верили, что в этом испытании он находит своего Духа-наставника. Вот вам и разговоры о непонятностях.

В наше же время взрослые уже ничего не делают с детьми: они лишь бросают их в доме с кухней, полной картофельных чипсов и газировки. А в спальне у детей есть собственный телик, игрухи на приставке и интернет. И чего, в таком случае, взрослые ждут от детей? Большого и толстого «А мне плевать»?

В наше время ребенок вынужден сам искать собственное посвящение, или вести свою личную войну, потому что в пользу войн, которые навязывают атомные вампиры, верится с трудом. Все так, как говорит Рикки: каждый раз, когда они выдумывают что-то новое, становится только хуже.

Если бы все зависело от меня, все было бы по-другому. Вам не пришлось бы идти в военную школу, или бродить по диким дебрям, или сражаться на войне. Вместо этого вы бы вступали в то, что я назвал бы Подростковым корпусом. Это было бы примерно то же самое, что и Корпус мира, но только для подростков. Например, в ваши обязанности входило бы наполнять песком мешки для тех, кто строит дамбу во время урагана, или сажать деревья там, где вырубили лес, или помогать медикам, оказывающим помощь населению в глухих горных районах южных штатов, и так далее. Вы бы работали так целый год, а потом, по возвращении, получали бы право на то, чтобы голосовать, покупать выпивку, и на все прочее. Вы бы становились взрослыми.

Я почти полностью прорабатываю все детали своего плана к тому моменту, когда меня, наконец, одолевает сон.

К сожалению, к утру от моего энтузиазма не остается и следа. Я уже опоздал со своим планом. Если бы я был мечтателем, как Боб Льюис, я бы загорелся идеей стать политиком и основать Подростковый корпус для следующих поколений, но, как я уже говорил, я, скорее, человек сегодняшнего дня. И в настоящий момент мне предстоит претворить в жизнь план помощи самому себе: пойти к Эйми и позаниматься с ней алгеброй.

Я думаю, что, позволяя ей помогать мне, я тем самым помогаю ей. Она обретает уверенность в себе, а я – удовлетворение от того, что вселил уверенность в того, кто нуждается в этом сильнее, чем поп-звезда – в лечении в наркоклинике. Возможно, мира это не изменит, но для нас двоих выигрыш будет обоюдным.

Проблема в том, что официально я наказан, поэтому я вынужден утром, за завтраком, довести эти планы до сведения мамы. По утрам она обычно избегает разговоров со мной, ограничиваясь чем-нибудь вроде «возьми сам», но когда я рассказываю ей предложение Эйми, она засыпает меня градом вопросов. Мне кажется, она пытается понять, что она такое, эта Эйми.

Но меня не проведешь. На самом деле она хочет выяснить, из какого Эйми круга и есть ли у нее «связи». Если бы «связи» имелись, мама, я уверен, без проблем разрешила бы мне пойти к ней. Но так как выясняется, что мать Эйми по статусу всего лишь королева «газетного» маршрута и звезда индейского казино, у моей, естественно, возникает подозрение, что я преследую тайные низкие мотивы.

– Откуда мне знать, – говорит она, – что это не просто твое желание сбежать из дома, несмотря на наказание?

Я отвечаю:

– Если ты мне не веришь, то позвони ей сама и спроси.

А она на это:

– Потому что, насколько я понимаю, тебе очень хочется сбежать на свидание с этой финтифлюшкой, и она скажет мне все, о чем ты ее попросишь.

– Поверь, – говорю я, – я не собираюсь приглашать ее на свидания.

Почему все автоматически подозревают любовные отношения?

Мама все еще не уверена, и я предлагаю позвонить мистеру Астеру и спросить у него, нужны мне дополнительные занятия по алгебре или нет. Этим я и добиваюсь своей цели. Она ему никогда не позвонит. Я отлично знаю, что она изо всех сил старается держаться подальше от моей учебы. Наверное, у нее в детстве случилась какая-то неприятность в школе, если она так сильно боится учителей.

В общем, мы заключаем сделку. Я все еще не могу ездить на машине в школу, зато после мне разрешается ездить к Эйми. А Гич будет каждый вечер проверять расход бензина, чтобы убедиться, что я не катался по окрестностям. Как будто я не смогу, если надо, заправиться. Господи.

Глава 25

На пути к Эйми я полон благих намерений, но признаюсь сам себе, что эта девчонка станет для меня трудной задачей. Судя по тому, как с ней обращаются родители и лучшая подруга, она абсолютно безвольный человек, и характера в ней меньше, чем в Кенни Хойле.

Бедолага Кенни. Он напоминал мне Золушку во плоти. Он жил на нашей улице с отчимом и тремя единоутробными братьями. Его мама покончила с собой. Его единоутробные братья были самыми настоящими отморозками. Они ломали дорожные знаки, дышали клеем или занимались еще чем-то криминальным. А тощий восьмилетний Кенни мыл окна, выдергивал сорняки или косил траву на сорокоградусной жаре, толкая гигантскую газонокосилку вверх по крутому склону. Правда, поблизости не было феи-крестной, которая превратила бы Кенни в прекрасного принца. Единственное, что я мог, – это время от времени помогать ему косить из опасения, что косилка наедет на него и превратит в фарш для гамбургера.

Дом Эйми, несмотря на мои ожидания, оказывается не убогой лачугой, а почти таким же коттеджем, как тот, в котором мы жили до эры Гича. Это маленький кирпичный кубик, с покрытой серой дранкой крышей, давно нуждающейся в замене, и неухоженным крохотным садиком, в котором нет ни деревьев, ни кустов, ни цветочных клумб, и вообще ничего. В моем старом доме была хотя бы разросшаяся живая изгородь и одно привитое плодовое дерево, на которое я любил лазить. Здесь же нет ничего, за что мог бы зацепиться взгляд.

После глотка виски и отправленным вдогонку освежителем для полости рта я поднимаюсь на тесное крылечко и легонько отстукиваю на дверном полотне нечто в джазовом стиле. С той стороны раздается ноющий голос: «Эйми! Твой бойфренд пришел!» Вслед за этим звучат слова Эйми: «Прошу тебя, Шейн, не ставь меня в неловкое положение, ладно?»

Спустя секунду щелкает замок, и дверь открывается.

– Саттер, – говорит она с осторожной улыбкой. – Ты пришел.

– Точно вовремя.

В ней что-то изменилось. Я не сразу догадываюсь, что она накрасила губы. Обычно она вообще не красится, и должен признать, что с помадой она тоже краше не стала.

Внутри ее дом напоминает самый настоящий свинарник. На спинках кресла и потертого дивана навалена одежда, журнальный столик заставлен пустыми коробками от еды, по полу разбросаны доисторические видеокассеты. И в центре всего этого восседает ее младший брат; дергаясь и суча ногами, он увлеченно истребляет пучеглазых, как насекомые, и зубастых, как акула, пришельцев на древней «Плейстейшен».

– Хм, это мой младший брат Шейн, – говорит Эйми. – Ему одиннадцать.

– Привет, Шейн.

Он даже не потрудился повернуться ко мне.

– Мама сказала, что ты должна сходить в магазин и купить большую бутылку «Доктора Пеппера», – говорит он, продолжая давить на кнопки.

– Схожу позже, – говорит ему Эйми, но он на это:

– Лучше сходи сейчас. Рэнди может попросить газировки в любой момент.

– Ничего страшного, – говорит она. – В холодильнике еще немного осталось.

– Я только повторяю то, что сказала мама.

– Знаешь, Шейн. – Я останавливаюсь возле дивана. – Ты мог бы сходить сам. В конце квартала есть клевый магазин.

Шейн отвечает тем, что выпускает струю малиновой слюны.

Эйми нервно смеется и бросает на меня извиняющийся взгляд, как бы говоря: «Все мальчишки такие».

В другой ситуации я бы обидно и язвительно осадил малолетку, что, кстати, у меня отлично получается, но Эйми это никак не поможет, поэтому я говорю:

– С гостями так себя не ведут, молодой человек. Он мне на это выдает:

– Ты гость моей вонючей сестрички, а не мой. Лицо Эйми становится пунцовым, краснеют даже мочки ушей. Ей это идет и смотрится лучше, чем губная помада.

– Давай заниматься, пойдем ко мне в комнату, – говорит она, указывая рукой в сторону холла.

– Только после вас, мисс, – говорю я. Она, похоже, для разнообразия с удовольствием принимает джентльменское обращение.

– Ведите себя потише, – кричит вслед Шейн. – Рэнди пытается поспать.

Рэнди, как выясняется, – это бойфренд ее мамы, тот самый инвалид-пенсионер.

– Не беспокойся, – говорит Эйми. – Один раз Шейн запустил в ванной бутылочную ракету, а Рэнди даже не проснулся.

После бардака в гостиной и холле я прихожу в благоговейный восторг, когда Эйми открывает дверь в свою комнату. Я чувствую себя, как Дороти из «Волшебника из страны Оз», когда она открывает дверь и впервые видит землю Оз, только все вокруг преобразуется не из черно-белого в цветное, а из полнейшего разгрома в идеальный, почти хирургический порядок.

Добро пожаловать в мир Эйми.

Гигантская карта на стене такая ровная, будто Эйми отгладила ее утюгом; то же самое относится и к большому изображению Млечного пути, и к карандашным рисункам на противоположной стене. На дешевом, словно с гаражной распродажи, письменном столе стоит компьютер, такой же древний, как и их видеомагнитофон, но все – от ручек до блокнотов и керамических кошечек – расставлено и разложено в совершенном порядке. На дешевом комоде ни пылинки. Но самое сильное впечатление на меня производят книги.

У одной стены стоит пластмассовый сборный стеллаж, и на каждой полке ровными рядами выстроились книги в бумажных обложках. И хотя места на стеллаже уже не хватает, и Эйми пришлось сложить штук сто возле стены, получившиеся стопки выглядят так же нарядно и аккуратно.

– А ты правда очень любишь читать, – говорю я, с восхищением глядя на стопки.

– Здесь в основном научная фантастика. – Она ласково смотрит на книги. – Есть мистика, а еще у меня есть старая классика типа «Грозового перевала» и «Джейн Эйр».

Я беру книжку, которая называется «Андроиды с НОК[23]23
  «Новый общий каталог» – в любительской астрономии каталог объектов далекого космоса. – Прим. пер.


[Закрыть] 3031». На обложке женщина-андроид с каким-то чуваком прыгает с низко летящего космического корабля, а в нее целятся розовые лазерные лучи.

– Кажется, что-то интересное, – говорю я, а сам думаю: «Ого, Эйми, научная фантастика? Честное слово, зачем же ты так стараешься быть такой ботанкой? Что будет дальше, анимэ?»

– Мне нравится думать о космосе, – извиняющимся тоном говорит она.

– Космос – это круто.

– Я хочу когда-нибудь пойти работать в НАСА. – Она говорит нерешительно, как будто боится, что я посчитаю ее амбиции глупыми.

– Было б круто, – говорю я. – Я правда считаю, что тебе надо туда пойти.

– Да, – говорит она и загорается, ее глаза снова блестят. – Я поработала бы там лет пять, скопила бы денег, а потом купила бы коневодческое ранчо и жила бы там.

– Не представляю, что может быть лучше. Наверное, поэтому у тебя все стены увешаны рисунками лошадей. – Я подхожу и внимательно рассматриваю картинки. Вообще-то, ее лошади больше похожи на собак, но говорить об этом не стоит. Я уверен, что для нее сами эти рисунки значат гораздо больше, чем то, как они выглядят.

– А тут, верхом, это ты, да?

– Ну, нет. Это коммандер Аманда Галлико из «Ярких планет».

Сейчас она стоит рядом со мной, и я знаю, что этот рисунок она видит иначе, чем я.

– И кто она?

– Она командует Ковчегом Никсо 451. Они выбрались из Темной галактики и ищут путь к Ярким планетам.

На ее рисунках коммандер Аманда Галлико кажется непропорционально крупной по сравнению с лошадьми, во всяком случае, ее тело. Оно накачано, как у супергероини, но голова маловата, и я остаюсь при мнении, что лицом она смахивает на Эйми без очков.

– Наверное, она ужасно тебе нравится, – говорю я.

– Ага, – отвечает она в той манере, в которой всегда выражает согласие: неуверенно и одновременно с надеждой. – Я бы сказала, что она мой герой.

Это уж совсем душераздирающе. В смысле, что со своими героями я расстался, когда перешел в пятый класс. Этой девочке нужна помощь, причем срочно.

Поэтому я говорю:

– Знаешь что? Ты станешь моим личным героем, если поможешь подтянуть алгебру. Где мы будем заниматься?

Я понимаю, что в моих словах, возможно, прозвучал сексуальный подтекст, потому что мы оба сразу посмотрели на аккуратно застланную пледом узкую кровать. Это единственный предмет мебели в комнате, на котором могут разместиться два человека. В ответ она издает нечто нечленораздельное, и я заявляю:

– Что касается меня, то я обычно делаю домашку на полу, где можно свободно разложиться.

Эта идея ей нравится, и мы устраиваемся на полу. Едва мы приступаем к занятиям, она сразу становится намного уверенней. Только эта уверенность мягкая. Добрая. Ведь она могла бы вести себя надменно или высмеивать меня за мой математический кретинизм, однако она ничем не намекает на свое превосходство. Ей этого не надо. Здесь, в своем царстве книг, она и так уверена в себе. И знаете что? Если бы я умел слушать, она, не сомневаюсь, смогла бы разъяснить мне кое-что из того, к чему мистер Жопастер даже не приближался.

Глава 26

Когда мы заканчиваем мою домашнюю работу – вернее, когда она заканчивает мою домашнюю работу, – Эйми принимается объяснять мне другие основы предмета, необходимые мне для успешного окончания семестра. Это замечательно, но моего внимания на все не хватает, поэтому я решаю переключить разговор на другую тему.

– Знаешь, – говорю я, откидываясь на спинку ее кровати и оглядывая книжные полки. – Если учесть, как много ты читаешь, тебе следовало бы попробовать самой написать книгу.

Она секунду изучающе смотрит на меня, как бы прикидывая, шучу я над ней или нет.

– Я серьезно, – говорю я. – Спорю, что ты могла бы написать такой фантастический роман, который продавался бы миллионом экземпляров.

Она откладывает ручку и тихо говорит:

– Не знаю насчет миллиона экземпляров, но роман я действительно пишу. Я уже написала около двухсот страниц, а к концу должно набраться около шестиста.

Я ору:

– Господи, шестьсот страниц?!

– Ага, – отвечает она. Я начинаю замечать, что ее «ага» состоят как бы из двух частей: «а» обозначает «да», а «га» – «но я не уверена, что из этого что-нибудь получится».

– Круто. А о чем он? – спрашиваю я, хотя и подозреваю, что открываю банку, полную скуки.

Она отвечает:

– Тебе правда интересно? Я на это:

– Ага. – Уверенно.

Она принимается излагать краткое содержание, но сюжет оказывается довольно запутанным. И, что удивительно, совсем не скучным. Суть его в том, что девочку-подростка, едущую по «газетному» маршруту, световой луч перебрасывает на борт космического корабля, и команда – состоящая из представителей расы разумных лошадей – нанимает ее для того, чтобы она довела корабль до их родной планеты. Главная интрига сюжета в том, что родной планетой оказывается Земля в будущем, где сосуществуют разумные лошади и люди, и выясняется, что девочка – которая на самом деле является настоящей землянкой – все это время жила среди чужаков на планете Шлепшляп.

Пока она рассказывает, меня вдруг осеняет: вот как она спасается. Она убегает в свою идеально убранную комнатку и исчезает в далеких галактиках. Спорю, что у нее такая же история и со школьными занятиями, потому что, насколько я могу судить, в этом она тоже не чувствует особой поддержки от семейства.

Ее брат, ее мать и Рэнди, безработный бойфренд мамаши, – все они коренные шлепшляпляне. Они никогда не поймут ее. А ее лучшая подруга, Кристал Криттенбринк, – настоящая заучка, которая обращается с ней как с работницей шлепшляпской фабрики ботанов. Эта комната для Эйми – космическая капсула, а она сама – галактическая путешественница, которая побеждает во всех сражениях на своем пути. Или почти во всех. Когда она подбирается к концу своей истории, из соседней комнаты раздается скрипучий голос:

– Эйми! Эй, Эйми! Принеси мне «Доктор Пеппер», чтоб тебя!

Это Рэнди. Он проснулся и хочет, чтобы его обслужили. Эйми сразу же ссутуливается.

– Сейчас вернусь.

Через пару минут тишину опять разрывает голос Рэнди:

– Что это такое? Ты же знаешь, что я люблю пить из высокого синего стакана! А это просто наперсток!

Если Эйми и говорит что-то в ответ, я ее не слышу, голос же Рэнди звучит громко и четко:

– Так иди и принеси еще. Чем ты занималась весь день?

Эйми заглядывает ко мне и говорит, что ей очень жаль, но нужно бежать в «Севен-Илевен[24]24
  Супермаркет, принадлежащий крупной сети круглосуточных магазинов. – Прим. ред.


[Закрыть]». Ей, похоже, даже в голову не приходит мысль, что я мог бы подбросить ее. Когда я предлагаю свои услуги, она отвечает:

– Ты не обязан. Это моя вина. Мне надо было сходить сразу после школы.

Я на это:

– О чем ты говоришь? Да съездить туда-обратно займет полторы минуты. Конечно, я тебя подвезу.

Мое предложение немного поднимает ей дух, однако вся та уверенность, что чувствовалась в ней раньше, уменьшается до размеров планктона. А после того как мы покупаем «Доктор Пеппер», становится еще хуже. Она смотрит через лобовое стекло на свое крыльцо, и на ее лице появляется такое выражение, будто ее космический корабль только что потерпел крушение, и она снова оказалась на Шлепшляпе.

Поэтому в следующее мгновение я ловлю себя на том, что говорю:

– Знаешь, в эту субботу будет вечеринка. Считаю, что ты должна пойти со мной.

Все это получается рефлекторно. Я вынужден был так поступить. Что еще мне оставалось? Разве я мог допустить, чтобы она вернулась в этот дом ни с чем?

Реакция истинно в ее духе: удивление.

– Я?

– Ага, – отвечаю я. – Ты и я. А она:

– Вечеринка? – Как будто я говорил на монгольском или на шлепшляпском.

– Да, вечеринка. В субботу вечером. Ты и я. Я заеду за тобой около половины девятого. Что скажешь?

– Хм, ладно?

– Это ответ или вопрос?

– Нет, – отвечает она. – Я в том смысле, что да, пойду. – И на этот раз ее «да» четкое и уверенное.

– Вот и хорошо. Повеселимся.

Она идет к своему дому с высоко поднятой головой и литровой бутылкой «Доктора Пеппера» в руке, а я ужасно доволен собой. Мера была радикальной, но вынужденной. И я совсем не пригласил ее на свидание или типа того. Я просто понял, что вечеринка пойдет ей на пользу. Я знаю, что и мне она пойдет на пользу.

Глава 27

Вечер пятницы, а я наказан. Естественно, я мог бы запросто свалить из дома. Вылезти в мое окно на втором этаже гораздо проще, чем забраться в окно к Кэссиди, и что-то я не помню, когда в последний раз мама или Гич вечером заявлялись с визитом в мою комнату. Кажется, они боятся застать меня за удушением одноглазого змея под онлайн-порнушку. На чем, уверен, многократно попадался Гич в дико скучные годы своего взросления, когда порнуха представляла собой что-то, что прятали под матрас.

Но дело в том, что завтра вечером мне придется сбегать на вечеринку, и поэтому я решаю, что пятничный вечер в уединении моей комнаты будет приятным разнообразием. В конце концов, у меня есть телевизор, компьютер, телефон и музыка, не говоря уже о моем синем походном холодильнике для «7Up» и виски. По сути, я полностью готов к такому вечеру.

Первый пункт на повестке дня – немного зарядиться Дином Мартином для настроения. Лучшей увертюры к общению с коричневой бутылкой нет. Дино – это Человек с большой буквы. У меня внушительная коллекция его записей: «Ко всем любовь со временем приходит», «Ты никто, пока тебя никто не любит», «Люби меня, люби меня», «Я – просто любитель старого вина» и моя главная песня, «Разве любовь не безумие». Она такая приятная, плавная.

Да, я уже говорил, что ненавижу всю одежду, которую должен носить и продавать в магазине мистера Леона, но, если бы я мог постоянно носить смокинг, как Дино, я бы из него не вылезал. Это было бы данью моде тех лет. Из всей «Крысиной стаи»[25]25
  Сообщество, в которое входили Дин Мартин, Фрэнк Синатра и Сэмми Дэвис. – Прим. пер.


[Закрыть] Дино был самым крутым. В те времена, когда хиппи еще не изменили мир, в «Крысиную стаю» входили трое ультра-обходительных певцов-плейбоев: Дин, Фрэнк Синатра и Сэмми Дэвис-младший. Эти ребята знали, как надо веселиться. Они не оставили камня на камне от Лас-Вегаса.

Я смотрел биографию Дино по ящику, и там одна женщина говорила: «Фрэнк Синатра считал себя богом. Дин знал, что он бог». Что на это скажешь? у чувака был свой стиль. Еще они говорили, что в стакане, которым он размахивал, когда пел, был не виски, а яблочный сок, но я никогда в это не верил.

И вот, вечер пятницы, и я размахиваю собственным стаканом с виски (не с яблочным соком) и тихо подпеваю Дино, а на экране телевизора плавно колышется волшебная грудь Дженнифер Лав Хьюит. Я мог бы размышлять о тысяче вещей, но почему-то мне в голову лезут мысли о коммандере Аманде Галлико.

Так как она герой Эйми, я решаю, что должен зайти в интернет и тщательно изучить бесстрашного коммандера, чтобы нам было о чем поговорить в субботу вечером. Это, видите ли, является частью моего грандиозного плана по переделке внутреннего мира Эйми. Она должна осознать, что ее мечты важны. Причем, я не кривлю душой. Космические путешествия, суперразумные лошади, работа в НАСА, покупка большого ранчо – мечтами подобного рода можно только восхищаться.

Когда-то у меня тоже были мечты. Я никогда не увлекался научной фантастикой, зато всегда любил бейсбол, и в детстве, да и сейчас часто представлял себя Рокки Рамиресом, непревзойденным НЦИ[26]26
  Наиболее ценный игрок. – Прим. пер.


[Закрыть]высшей лиги. Роккинатор не был реальным бейсболистом. Я сам его придумал – центрального принимающего со сверхспособностями. Например, он мог бегать по полю со скоростью сто миль в час и даже летать, если в этом возникала необходимость. К тому же он играл битой весом более четырехсот килограммов. Мне ни разу не приходило в голову, что высшая лига, скорее всего, запретила бы ему играть, несмотря на то, что он, в отличие от всех остальных, не принимал стероиды.

Но моей самой заветной мечтой было, чтобы родители снова сошлись. Мои фантазии были настолько живыми, что иногда я даже вставал, заглядывал в ванную и проверял, нет ли там папиных вещей. Потом мы переехали к Гичу, и мое сердце разбивалось в лепешку, когда я видел его дурацкие полосатые рубашки и дешевые слаксы там, где должны были бы висеть джинсовые куртки и «Ливайсы» моего отца.

Со временем мечты подобного рода изнашиваются точно так же, как любимая футболка. Наступает день, когда они превращаются в лохмотья, и тебе ничего не остается, как выбросить их на помойку. И все же, я ничего не могу с собой поделать и время от времени оглядываюсь назад, вспоминая, как мы жили.

Летний вечер, мы все вместе на заднем дворе. Мне не больше трех-четырех лет, и папа берет меня за руки и кружит. Когда он ставит меня на землю, меня еще некоторое время пошатывает. Мне это ужасно нравилось.

А один раз мы построили крепость из садовых стульев и скамеек, а потом забрались внутрь, и папа рассказывал мне истории про оборотней. Мама сидела, прижавшись к нему и смотрела на него так, будто он был самим мистером Великолепным. В моих воспоминаниях о тех днях всегда стоит лето. Когда же в голову прокрадываются холодные воспоминания – воспоминания о ссорах, – значит, пора двигаться дальше.