Текст книги "Захватывающее время"

Глава 50

Мои смокинг, кушак и красный платок для нагрудного кармашка абсолютно в стиле Дино. Дверь открывает мамаша Эйми, ее маллет подсвечен мерцанием телика.

– Ну, ты прямо-таки самый настоящий джентльмен, – говорит она, поворачивается и орет: – Эйми, здесь твой мальчик!

Эйми не сразу выходит, поэтому я неловко топчусь в гостиной, переглядываясь с мамашей и моржом Рэнди.

Когда Эйми появляется, я понимаю, что она специально, для большего эффекта, отложила свой выход. Не сомневайтесь, она почти месяц крутилась пред зеркалом, оттачивая каждую деталь туалета, но Эйми есть Эйми – вкус не ее конек.

Естественно, ее губы опять намазаны помадой, и даже на веки наложены тени. Надо всем этим – я имею в виду, буквально, – возвышается укладка, слегка кривоватая, в стиле Пизанской башни. Платье у нее желтоватое, и этот цвет плохо сочетается с тоном ее кожи. Ткань, шелковистая по фактуре, красиво облегает ее изящные бедра, но вырез у платья слишком высокий, и не видно ложбинки на груди.

Весь ансамбль производит на меня такое впечатление, что мне хочется сграбастать ее в охапку, прижать к себе, нежно гладить и говорить, что она самая красивая во всей галактике. И не переживай из-за колкостей Джейсона Дойла, хочу сказать я. Только она плохо представляет, почему эти колкости посыплются на нее, едва она переступит порог бального зала.

Мы обмениваемся бутоньеркой и букетиком для корсажа, ее мамаша пару раз щелкает нас одноразовым фотоаппаратом, и мы уходим. Я знаю, что все сейчас завалятся в шикарные рестораны типа «Мэнтел» или «Никз эт зе топ», но мы с Эйми не «все».

– Итак, – говорит она, – в чем сюрприз? Куда мы идем ужинать?

– Подожди, увидишь.

Через несколько минут в поле зрения появляются огни радиобашни, и Эйми спрашивает:

– Мы едем к «Марвину»?

– Ответ верный! – объявляю я тоном ведущего игрового шоу. – Приз в студию! Вы выиграли новый холодильник и фарфоровую собачку!

– А тебе не кажется, что мы одеты не для такого заведения?

– Не имеет значения. Для нас это историческое место – это место нашего первого свидания.

– А мне казалось, что наше первое свидание было на вечеринке у озера.

– Я имею в виду свидание за столом и за едой.

– Да мы съели-то всего по порции чили.

– Какая разница? Тебе не нравится моя идея?

– Нет, дело не в этом.

– Понимаешь, для меня это место особенное. Это наше место.

– Серьезно? Наше место?

– Конечно.

– Ну, тогда все замечательно, – говорит она, улыбаясь.

Я рассчитываю, что «У Марвина» все придут в полнейший восторг от нашего появления в парадном прикиде, но парень за стойкой – сам Марвин или нет – смотрит на нас, как на больных на голову.

– Мы идем на бал выпускников, – говорю я, – и решили, что ваше заведение – лучшее для такого особого случая.

– Серьезно? – равнодушно говорит парень и смотрит на Эйми: – И вы с этим согласились?

– Конечно, – отвечает она. – Это наше место. Парень склоняет голову набок.

– Ладно. Постарайтесь не закапать платье чили. Мы занимаем нашу любимую кабинку. Подошедшая официантка проявляет больше энтузиазма:

– Вы такие красивые, – говорит она. – Мы хотим приготовить вам что-нибудь особенное. Как насчет куриного стейка?

– А можно подать его с картошкой «чили»?

– С чем угодно, дорогуша.

Мы делаем заказ, и официантка исчезает на кухне, а я достаю из кармана коробочку, обернутую красно-зеленой бумагой и перевязанную ярко-красной лентой. Это остатки от рождественской упаковки, но выглядит нарядно.

– Вот. – Я протягиваю сверток Эйми. – Хотел сделать тебе подарок в честь сегодняшнего вечера.

Ее глаза загораются, она чуть ли не гладит коробку.

– Зачем? Совсем не стоило…

– Знаю. Просто захотелось.

Она очень осторожно отклеивает полоски скотча, как будто не хочет рвать бумагу, чтобы сохранить ее как сувенир. Наконец она снимает крышку с коробки и заглядывает внутрь.

– Это фляжка, – говорит она.

– Да, фляжка. Такая же, как у меня. Она ставит коробку на стол.

– Мне нравится.

– И заметь, она полная.

Все офигительно. Мы смешиваем и пьем свои напитки, из музыкального автомата звучит Дин Мартин, а куриный стейк с картошкой «чили» просто тает во рту. Официантка для большей романтики ставит на наш столик зажженную свечку. Если у Эйми и были какие-то сомнения на счет заведения Марвина, к нашему уходу они наверняка исчезли.

Наша следующая остановка – Ремингтон-Парк, где и должен состояться бал. Да, это ипподром, но у них там есть шикарный зал для крутых банкетов. Само здание похоже на дворец, все залито золотистым светом, с крыши свисают колышущиеся на ветру флажки. Еще там есть роскошная лестница под красным навесом, и когда поднимаешься по ней, то кажется, что ты на церемонии вручения «Оскара». Класс.

Внутри, в банкетном зале, вокруг столов с белыми скатертями, стоят стулья с мягкими сиденьями. Столы стоят рядами на пяти разных подиумах. Вдоль одной стены – огромные окна, можно сказать, что вся стена стеклянная, они выходят на беговые дорожки, которые сейчас освещены. Естественно, никаких скачек сегодня нет, но зрелище действительно великолепное: коричневые дорожки, залитые светом, который отражается в глади двух прудов на северной оконечности поля.

Нужно отдать должное оргкомитету: место выбрано с толком, только вот убранство зала в стиле «Положись на Ритц»[37]37
  «Положись на Ритц» – одноименные песня и фильм времен Великой депрессии, ставшие символом баснословного шика. – Прим. ред.


[Закрыть] наводит на мысль, что гости будут одеты в стиле двадцатых годов: в затейливых шляпках, с тросточками и в диадемах, а над ними будут сиять звезды и светить луна. Все это жуть. Да, мы шикуем. Мы – недоделанные короли и королевы. Это наша ночь!

Мы с Эйми немного опаздываем, так как я пару раз пропускаю нужный поворот, однако Кэссиди, к счастью, занимает для нас места за своим столиком. Рикки сидит в другом конце зала в компании друзей Бетани и Тары. О чем ему говорить с этими людьми, ума не приложу. Судя по его натянутой улыбке, он тоже плохо себе это представляет.

Пунш отлично ложится на «Грей гуз», выпитый Эйми, а вот с моим виски не сочетается, поэтому я время от времени, когда появляется возможность, подкрепляюсь из фляжки. Я ничего не имею против, но ведь сегодня особый случай, это наша ночь. Неужели они не могли подать хотя бы пару бутылок «7Up»?

Еще я думал, что будет живая музыка, но вместо этого наняли диджея. Этот идиот считает себя верхом элегантности. Заломленная набок шляпа. Темные очочки в круглой оправе. Эй, дружище, мы в помещении, и на дворе ночь. Зачем тебе темные очки? Он выдает белую местную оклахомскую версию хипа Западного побережья, а подборка песен у него такая же, как та, которую изо дня в день крутят на радио и от которой уже тошнит. Но ничего страшного.

Я прихватил свое секретное оружие – «Лучшее Дина Мартина». Я просто жду момента, когда можно будет добраться до микшерского пульта.

Несмотря на чудовищную музыку, на танцполе тесно, и через некоторое время, выслушав несколько моих историй, которыми я веселю стол, Кэссиди и Маркус присоединяются к толпе. Маркус неотразим в безупречном белом смокинге с черной рубашкой и галстуком, но на танцполе он, с негнущимися ногами и бестолково мотающейся головой, напоминает дергающегося журавля. Кэссиди же – наверное, вы решили, что у нее все будет трястись, – двигается с грацией кошки.

Я знаю, что пришел сюда с Эйми – и я рад, что пришел с ней, – но разве можно не любоваться Кэссиди? На ней роскошное бирюзовое платье в облипку, оно подчеркивает сногсшибательность ее форм. Бирюзовый цвет оттеняет ее красоту: глаза, что блестят как бриллианты, и кожу, гладкую и белую, как парное молоко. Эйми все время приходится поправлять постоянно сваливающиеся с плеч бретельки платья, а у Кэссиди платье вообще без бретелек, и ложбинка на груди настолько хороша, что невольно начинаешь восхищаться совершенством анатомической инженерии.

– Она клево танцует, – говорит Эйми.

– Что?

– Кэссиди. Она клево танцует.

– А, да, наверное. Я не обратил внимания. Когда песня заканчивается, Кэссиди идет к столу и ведет за руку Маркуса.

– А вы почему не танцуете? – спрашивает она у меня.

– Ты же знаешь, я ненавижу такую музыку.

– Ну и что? Я ее тоже ненавижу. Но разве не ты всегда говорил: «Принимай непонятное»? Плюнь на все и получай удовольствие.

В ее словах есть логика. Я не из тех, кто переживает из-за недостаточно модной музыки. Я такой, как есть. Кроме того, я прекрасно двигаюсь.

– Пошли. – Я хватаю Эйми за руку, как только начинает играть еще одна жуткая мелодия. – Я дико ненавижу эту песню. Оторвемся на полную!

Однако моя рука сталкивается с неожиданным сопротивлением.

– Не знаю, – говорит Эйми. – Я неважно танцую.

– Эй, я тебя поведу, со мной любая будет классно танцевать.

– Может, позже. – Она берет свою чашку, как бы говоря: «Мне надо еще немного выпить, прежде чем ты вытащишь меня танцевать».

С другой стороны меня за руку хватает Кэссиди.

– Ты не против, если я заберу его на один танец, а?

– Хм, конечно, – отвечает Эйми. – Это даже хорошо.

На танцполе мы поначалу чувствуем себя немного неловко. Мы с Кэссиди никогда не танцевали как друзья.

– В общем, – она повышает голос, чтобы перекричать музыку, – Эйми выглядит мило.

– Ага.

– Ты тоже отлично выглядишь.

– А ты выглядишь потрясающе. Кэссиди улыбается и смотрит в сторону.

Я чувствую себя свободнее. Нет смысла отрицать тот факт, что между нами еще есть какая-то искра.

Я кручу ее, затем мы сходимся, расходимся и снова сходимся, а потом вместе движемся дальше так же плавно, как и всегда. Только один раз я делаю слишком размашистый шаг и случайно толкаю Деррика Рэнсона.

Он бросает:

– Эй, Саттер, смотри, куда прешь. Я ему на это:

– Все дело в танцполе. Он слишком мал для моего сказочно сложного танца.

– Ага, как же.

Одна песня заканчивается и начинается другая, медленная.

– Еще один танец? – предлагает Кэссиди.

– Конечно. С радостью.

Давно я не держал ее вот так. У нее слишком много того, за что можно подержаться. Тепло ее тела буквально ошеломляет меня. Духи ее пахнут так же, как она выглядит – белым, бирюзовым и золотистым. Сейчас неподходящее время и место, чтобы возбуждаться, но отыграла всего половина мелодии, а моя оборона с каждым мгновением тает.

– Надеюсь, Эйми не возражает, что мы танцуем медленный танец, – говорит Кэссиди.

– А из-за чего тут возражать?

– Ну, не знаю. Я бы возражала на ее месте.

– А как насчет Маркуса? Думаешь, он воспринимает это спокойно?

– Уж лучше бы он воспринял это спокойно.

– Тебе легко говорить.

– Ну, и как дела у вас с Эйми? – Сейчас ее губы у самого моего уха.

– Зашибок.

– Ведь ты с ней хорошо обращаешься, да?

– В вопросах рыцарства сэр Галахад – ничто по сравнению со мной.

Она смеется, и я шеей чувствую ее дыхание.

– Я заметила, как она достала фляжку и ливанула оттуда в пунш. Надеюсь, ты не делаешь из нее алкоголичку?

Я отстраняюсь и смотрю ей в глаза.

– Что за дела? Ты хочешь танцевать со мной или читать мне морали?

Она прижимается щекой к моей щеке.

– Танцевать, – отвечает она.

Когда музыка стихает, она гладит меня по щеке, и мы идем к столу. Похоже, Маркус даже не смотрел на нас. Он увлечен разговором с Дэриусом Картером и Джимми Макманусом. Эйми сидит, отвернувшись в другую сторону, и на ее лице то самое напряженное выражение, которое появляется у людей, когда они хотят продемонстрировать свое безразличие к тому, что их оставили одних посреди толпы.

Я целую ее в щеку и спрашиваю, как поживает ее фляжка.

– У меня еще немного осталось.

– Немного? – Я пробую ее пунш. – Ого. Да это высокооктановый алкоголь. – Я делаю еще один глоток. – Неплохо. Очень даже неплохо.

Вокруг нас продолжается бал. Это прекрасный этап в жизни, тот самый, когда ты ощущаешь свою связь со всем и вся. У меня множество воспоминаний, связанных с людьми вокруг. У меня множество забавных историй, которые я могу рассказать про этих ребят. Иногда мне достаточно представить их лица, и я уже начинаю угорать.

А еще у меня есть мои бывшие. Они выглядят потрясающе, все до одной. После Кэссиди, Шоуни, наверное, самая красивая: красное платье отлично сочетается с ее черными волосами, загаром и горящими глазами. Приятно видеть ее счастливой. Я немного забеспокоился, когда узнал, что она начала встречаться с Джереми Хольтцем, но у них, похоже, все нормально. Я не ожидал, что Джереми соизволит появиться на балу, однако он здесь, и я впервые вижу, чтобы он так много улыбался.

Все это близкие мне люди. Мы, разодетые в пух и прах, прославляем наши общие узы – юность. Вот что такое бал выпускников – день Святого Патрика для юных. Только мы не произносим тосты в честь трилистника и не гоняемся за змеями как в Ирландии. Мы пьем за хлорофилл, возрождающийся в наших телах, впитывающий энергию вселенной. Никто никогда не чувствовал себя таким юным, как мы сейчас. Мы – поколение тех, кто быстрее света.

Наконец звучит еще одна медленная мелодия, и на этот раз Эйми не сопротивляется. Она буквально распластывается по моей груди, и мы покачивается под музыку. Обнимая ее, я чувствую себя совсем по-другому, чем с Кэссиди. Кэссиди привносит красоту в мою жизнь снаружи. Эйми же поднимает красоту откуда-то из глубин моей души.

– Я не умею танцевать, как Кэссиди, – говорит она.

– Да, зато умеешь, как Эйми. И это круто.

Глава 51

Наконец наступает та часть бала, в которой я не вижу никакого смысла: выборы короля и королевы. На мой взгляд, мы все короли и королевы. Зачем рушить наше единство, возвышая каких-то двоих над остальными?

Чтобы избежать участия в этом мероприятии, я увожу Эйми гулять. Ипподром – это известное место, и его стоит обследовать, особенно такой фанатке лошадей, как она. Стены украшают фотографии призовых рысаков и жокейские цвета, в фойе стоит великолепная скульптура лошади. В этом здании есть еще клубы, рестораны и казино, но сейчас они все закрыты. Однако чувствуется, как по коридорам бродят призраки игроков. Я пару раз был на скачках и сейчас объясняю Эйми, как работает эта система.

– Я, наверное, проиграла бы все деньги, – говорит она.

– Ничего страшного. Это просто часть цены за вход сюда. Я не разбираюсь в лошадях, но это не имеет значения. Я выбираю одну с самым звучным именем – типа Денежный мешок или Пряничный денди – и ставлю на нее. Я, знаешь, считаю, что имя может оказать поддержку.

– А что, если бы какую-то лошадь звали Кэссиди?

– В каком смысле? Кэссиди – не безнадежное имя.

– Ты поставил бы на нее?

– Почему ты задаешь такой вопрос?

– Дело в том, знаешь ли, что я видела, как вы с ней танцевали медленный танец.

– Эй, это она пригласила меня, а не наоборот. Да и ты сказала, что все в порядке.

– Но ты должен был бы понять, что ничего не в порядке.

О-о-о. Приехали! Вот мы и добрались до стадии «ты должен был прочитать мои мысли».

– А откуда я мог это знать? – спрашиваю я. – Ты должна говорить мне такие вещи. ЭСВ[38]38
  Экстрасенсорное восприятие. – Прим. пер.


[Закрыть], видишь ли, не относится к моим многочисленным талантам.

Мы выходим наружу, где луна и огромные звезды освещают тщательно и красиво обустроенную территорию. Какое-то время мы молчим. Наконец я нарушаю тишину:

– Послушай, ведь я с тобой. Кэссиди с Маркусом. Мы с ней добрые друзья. Что мне сделать, чтобы у тебя появилось хоть чуть-чуть веры в Саттермена?

Мы садимся на каменную скамью, она смотрит на идеальный сад, разбитый перед нами, и говорит:

– Я тут долго думала и поняла, что ты мог бы сделать.

– И что же? Я сделаю что угодно.

– Вот ты постоянно твердишь мне, что мне нужно противостоять моей маме, уйти с «газетного» маршрута и переехать в Сент-Луис к сестре. В общем, думаю, я и в самом деле так сделаю. За последнее время у меня немного снизился балл, но ничего страшного.

Уже поздно подавать заявление на осень, поэтому год я могу проучиться в муниципальном колледже. Я уже поговорила с Эмбит, и она сказала, что поможет мне получить работу в том самом книжном, где она работает помощником менеджера.

– Работа в книжном? Это просто идеально.

– Действительно. Если не считать работу в НАСА, то такое место тоже было моей мечтой.

– И ты сама будешь распоряжаться своими деньгами.

– Знаю!

Не понимаю. Ведь это именно то, к чему я подталкивал ее с самого начала, но сейчас, когда она заговорила об этом как о чем-то решенном, у меня вдруг возникает сожаление по поводу того, что она уезжает. Естественно, сказать ей об этом я не могу. Ей надо уезжать.

– Здорово, – говорю я, выдавливая из себя улыбку. – Ничего лучше не придумаешь. Нынешняя ситуация тебя просто душит. Это неприемлемо. А Сент Луис будет для тебя muy fantastic[39]39
  Полная фантастика (исп.).


[Закрыть]. Если хочешь, чтобы я помог тебе переехать, не волнуйся. Я в твоем распоряжении.

– Я думала совсем не об этом. – Она набирает в грудь побольше воздуха. – Я надеялась, что ты скажешь, что поедешь со мной.

– Поеду туда?

– Ты тоже мог бы поступить в муниципальный колледж, мы бы оба работали и могли бы вместе снимать квартиру.

Без преувеличения, я ожидал совсем не этого. Да, я привязался к Эйми сильнее, чем мог себе представить, но вы же меня знаете. Я стойко придерживаюсь идеи, что нужно всеми силами избегать разговоров о будущем. Конечно, я иногда думал о том, что рано или поздно придется зажить одним домом с какой-нибудь девушкой и, возможно, даже жениться, но все это больше напоминало мечты малыша о том, как он однажды станет капитаном дальнего плавания. Я имею в виду, что подобные мысли никогда не приобретали реальных очертаний. И тут Эйми наносит удар, и ощущение такое, будто тебя со всей дури огрели по лицу мороженой камбалой. Поэтому я говорю:

– Ого. Жить вместе, да?

– Сестра сказала, что я могу жить у нее, но если бы ты поехал со мной, мы могли бы снять квартиру в том же доме, где она живет. Там не так дорого.

– Ты уже все распланировала.

– Я не хочу оставаться здесь даже на лето. Я хочу уехать сразу после вручения аттестатов.

– До торжественной церемонии осталось всего ничего.

Она смотрит на свои руки.

– Ты не хочешь ехать? Ну, я в том смысле, что ты все время твердишь мне, что я должна оторваться от мамы и уехать, только я не хочу ехать без тебя.

– Да, но жить вместе? Это слишком. Если учесть, какой грандиозной неудачей обернулась совместная жизнь моих родителей, я думаю, это не очень хорошая идея.

– А может, и хорошая? – Она хватает меня за руку и наконец-то смотрит мне в глаза. – Может, это как раз то, что тебе нужно, чтобы пережить последствия от неудачи твоих родителей.

– Ой, да я все уже давно пережил.

– Разве? – Она крепче сжимает мою руку. – Тогда почему ты так раздражаешься, стоит мне заговорить о твоем отце? Ты всегда закрываешься, когда я заговариваю о том, чтобы найти его. Но я действительно считаю, что тебе это необходимо – найти его и поговорить с ним. Если ты будешь знать, что произошло на самом деле, ты сможешь сделать так, чтобы с нами такого не случилось.

– Ты так думаешь? – Должен признать, что тема моего отца все еще раздражает меня, но я не могу показывать это сейчас, когда она корит меня именно за это.

– Да, я думаю именно так. – Больше никаких двусмысленных «ага». Теперь в ее тоне слышится только уверенность. – Я думаю, что попытаться стоит – ради того, чтобы мы были вместе.

– А что, если я узнаю нечто ужасное, например, что он серийный убийца или ведущий игрового шоу? Ты не откажешься от мысли, чтобы я поехал с тобой в Сент-Луис?

– Не откажусь, что бы ни случилось. Вопрос в другом: хочешь ли ты сам ехать со мной?

Конечно, мне следует поступить так, как советовал Рикки: набраться смелости и ответить ей «нет». Нет, я ни за что не стану искать своего отца и ни за что не поеду с ней в Сент-Луис. Что, в конце концов, у нас с ней ничего не получится. Но Рикки не сидит здесь и не смотрит в полные мольбы бледно-голубые глаза.

Поэтому я обнимаю ее за плечи, притягиваю к себе и говорю:

– Да, хочу. Из этого может выйти что-то стоящее. Ты абсолютно права. Жить вместе – это прекрасно. Это лучшая идея в истории вселенной.

Глава 52

Мы возвращаемся, и я чувствую, что настроение в банкетном зале изменилось. А может, все дело в том, что я перехожу на следующую ступень опьянения, на этап временного затишья, спускаюсь в долину, лежащую между пиками. Пики же – это то, как жизнь текла в последнее время. Она состояла практически из одних пиков, но на любом долгом пути горные вершины обязательно сменяются ровной долиной.

Я оглядываю зал, и на меня накатывает грусть, горькая радость, в которой горечи все же больше. Красота дурацкого убранства истрепалась и стала жалкой. Блеск померк. В атмосфере повисло разочарование. Улыбки кажутся фальшивыми, как картонные полумесяцы.

Мне в голову вдруг приходит мысль: мы все – стебельки травы на одной и той же лужайке. Мы выросли вместе, плечом к плечу, под одним и тем же солнцем, нас поливал один и тот же дождь. Но вы же знаете, что происходит с травинками? Как только наступает их лучшее время, кто-то обязательно их срезает.

Многих ребят уже нет в зале, они отправились праздновать дальше. Кэссиди и Маркуса нигде не видно. Не видно и Рикки. Но на танцполе еще немало народу, и это, наверное, самое плохое. Что в этой стремной музыке такого, что заставляет людей отрывать задницы от стульев? Она похожа на гул душеизъятеля атомных вампиров. А люди все равно танцуют, извиваются и смеются, даже изображают чувственные жесты, которые подсмотрели в телевизоре. Зак Уолдроп изображает из себя танцующего комика – это из-за того, что он плохо чувствует ритм. Мэнди Стэнсберри, моя старинная подружка из далекого дикого детства, крутит попой так, будто она юная знаменитейшая поп-дива. Или юная порно-дива? Хотя какая разница?

Мы больше не Поколение, которое быстрее света. Мы даже не новое Поколение Некст. Мы Дети, которым суждено скоро состариться, и мы собрались здесь, чтобы спрятаться от прошлого и будущего. Мы знаем, что происходит: будущее маячит впереди, как черные кованые ворота, а прошлое гонится за нами, как злобный доберман, только этот доберман будет бежать без остановки.

Но это ничего. Прочь страхи. Саттер Кили – ветеран жизни «под газом». Я отлично знаю все этапы, как знаю названия летних месяцев. И сейчас единственное, что я могу сделать, – это пересечь долину к следующей ступени, к этапу «клади на все и отжигай».

Когда диджей уходит на перерыв, я легонько пихаю локтем Эйми и говорю:

– Знаешь, бал потихоньку распадается в пыль. Нужна серьезная личность, которая обратила бы этот процесс вспять, и только мне это по силам.

Без дальнейших объяснений я врываюсь в кабинку диджея, горя желанием наполнить вселенную музыкой Дина Марина.

Но есть проблема: оборудование довольно сложное, а я уже принял немало, поэтому я отказываюсь от изначальной миссии и приступаю к новой, улучшенной. Теперь Саттермен самолично исполнит хиты Дина.

Я постукиваю по микрофону.

– Прошу внимания! Кто-то в центре зала кричит:

– Ого! Саттер!

– Я хочу немного поднять вам настроение. – Я произношу это мягко и задушевно, типично микрофонным голосом. – Добавить немного шику нашему вечеру. Капельку стиля.

Я начинаю с «Ты никто, пока тебя никто не любит», подражая низкому голосу Дина. Я щурюсь, как Дин, и размахиваю своей чашкой, как он.

– Ой! – восклицает кто-то за одним из столиков.

К сожалению, все слова я не помню, поэтому через несколько строчек перескакиваю на «Разве от любви не сносит крышу?». Но получается гениально. Идеальное смешение. Эти две песни емко описывают состояние мира. По сути, это не просто песни. Это откровения. Неожиданно бал теряет свою поверхностность и мелодраматичность и обретает глубину.

Однако всегда находится кто-то, кто не догоняет. Например, мистер Жопастер.

Он здесь в качестве гестаповца, охраняющего порядок на балу, и готов схватить любого, кто хоть на миллиметр свернет с пути пресности. Я опять возвращаюсь к «Ты никто, пока тебя никто не любит», и когда я замолкаю на секунду, мистер Жопастер вцепляется мне в руку.

– Все, хватит, мистер Кили. Вам пора возвращаться к своему столу.

– Но сейчас будет самое главное, – совершенно искренне говорю ему я. – Дино говорил, что это госпел[40]40
  Госпел – жанр религиозных песен афроамериканцев, постепенно ставший эстрадной манерой исполнения. – Прим. пер.


[Закрыть].

– Садись на место! – кричит кто-то из зала, вероятно, тот, кто главной темой вечера выбрал «Положись на Ритц».

– Заглохни, – говорю я глубоким микрофонным голосом.

– Хватит, – повторяет мистер Жопастер и тянет меня за руку.

– Но послушайте, мистер Жопастер, – говорю я все тем же голосом, – это же последний вечер нашей юности! Или вы уже забыли, как это?

Должен отметить, что все это – и «мистер Жопастер», и остальное – произносится в микрофон. По залу прокатываются смешки, которые сопровождает парочка возгласов «Садись на место», а у мистера Астера глаза вылезают на лоб.

– Все, баста, – говорит он. – Ваш бал окончен. Клянусь, он так разъярен, что у него вот-вот вспыхнут волосы. Но я не унимаюсь:

– Вот и ладушки. Этот труп давно пора отправить в морг.

– Вон, мистер Кили. Я не буду повторять дважды. Я с достоинством иду к столику, чтобы забрать Эйми. Ну да, кто-то выкрикивает: «Иди домой, козлина», но кому какое дело до этого? Те, кто «догоняет», все равно на моей стороне.

– Так держать, Саттер! – восклицают они. – Встретимся после, чувак!

Эйми совсем не расстроена, что мы рано уходим. К тому моменту, когда я подхожу к столику, она уже успевает собрать свои вещи. Едва мы выходим в прохладную ночь, мы оба делаем по большому глотку из фляжек. Да, новый этап буквально вламывается в нашу жизнь.