Текст книги "Звезды сделаны из нас"

Глава 27. Глеб

Мне снится, что мы разговариваем с Нелей по видеосвязи. Вначале все как обычно: обсуждаем что-то школьное, подшучиваем друг над другом и немного дурачимся. Я почему-то показываю ей родинки у себя на груди и говорю, что они похожи на ее созвездие Рыб. На самом деле у меня нет никаких родинок, но во сне есть. Неля просит подойти ближе, а потом, протянув руку через монитор, касается их пальцем. Меня это совершенно не удивляет, словно так и должно быть, я сам подаюсь к ней навстречу и оказываюсь в ее комнате, как много раз это воображал. Мы стоим друг напротив друга, и я чувствую, что от волнения начинаю задыхаться, а Неля продолжает прикрывать ладонью созвездие родинок и голосом Румянцевой произносит:

– Хочешь, я научу тебя целоваться?

Однако вместо того, чтобы смутиться, я вдруг по-наглому заявляю:

– Я сам тебя научу, – и, схватив ее за плечи, с настойчивой жадностью начинаю целовать: сначала в губы, потом шею и плечи. Видеть ее всю я не могу, но каким-то образом понимаю, что она без одежды, и горячая волна захлестывает меня целиком.

– Исследование показало, что люди и звезды состоят из одних и тех же атомов, – шепчет она на ухо. – Ты это понимаешь? Ты понимаешь, что это значит? Звезды сделаны из нас. Вот что это значит.

Она крепко прижимается ко мне, и в этот же момент я вдруг оказываюсь в своей дачной бытовке, а вместо Нели рядом со мной на разобранной кровати сидит Даша – та девчонка, у которой я был четырнадцатым, и курит.

– Где она? – кричу я на нее, испытывая ужас потери. – Где Неля? Что ты с ней сделала?!

– Нет никакой Нели, – гадко посмеиваясь, отвечает Даша. – Ты ее выдумал.

– Неправда! – Жар возбуждения не спадает. – Верни все назад!

– Плоть, Глеб, нужно усмирять и контролировать, – произносит Даша маминым тоном. – Этим человек отличается от животного.

– А я не хочу контролировать! – кричу я в ответ и вскакиваю. – Не могу! Я больше ничего не хочу и не могу контролировать! Оставьте меня в покое!

– У тебя молния на ширинке сломалась, – Даша выпускает в мою сторону облако дыма. – Подойди, я посмотрю, как починить.

Она вдруг становится голой. Я зажмуриваюсь, чтобы этого не видеть, и меня обступает черный глубокий космос, в котором единственный источник тепла и света – это я сам.

Горю с температурой пятнадцать миллионов градусов Цельсия, а вокруг упорядоченно вращаются далекие планеты. И мне нет никакого дела до их вселенского существования и дальнейшей судьбы. Захочу – взорвусь к чертовой матери, захочу – погасну.

«Светит незнакомая звезда, // снова мы оторваны от дома, // снова между нами города, // взлетные огни аэродрома», – поет, аккомпанируя себе на пианино, мама, и мы с Мишкой, хлопая в ладоши, ей подпеваем. Он – пятнадцатилетний веселый красавчик, я – детсадовская мелюзга. Я мечтаю вырасти и стать таким, как он, а Мишка мечтает поскорее допеть эту песню и свалить на улицу, потому что его там ждут друзья.

* * *

В субботу, как обычно, едем к Мишке. Мама причитает, я молчу. Та часть сна, где я целовался с Нелей, очень приятная, и каждый раз при воспоминании об этом моменте в животе растекается нежное тепло. С самого утра, когда Неля наверняка еще спит, я захожу в нашу переписку и перечитываю, словно желая убедиться, что я ее и в самом деле не выдумал.

На улице сыро и промозгло. Мы выходим на остановке, и всю дорогу до больницы мама с подозрением косится на меня.

– Что с тобой? – наконец спрашивает она.

– А что не так? – удивляюсь я.

– Ты всю дорогу улыбаешься.

– Правда? Я не заметил.

– Посмотри на меня. – Она останавливается и, взяв меня за подбородок, пристально вглядывается в глаза: – Ты ничего не употребляешь?

– Нет, конечно.

Мама тяжело вздыхает и отворачивается:

– Надеюсь, что так, потому что еще одного наркомана в семье я не переживу.

– Да все в порядке, мам, – подбадриваю я ее и беру под локоть. – Просто улыбаюсь, что такого?

– Без повода?

– Ну, так же может быть?

– Без повода улыбаются только блаженные.

– А может, я блаженный?

– Твои шуточки сейчас неуместны. Прими, пожалуйста, подобающий ситуации вид.

– А подобающий – это какой? Унылый?

– Я не понимаю, что с тобой в последнее время происходит, – раздраженно вспыхивает она. – С утра до вечера торчишь в своем компьютере или в телефоне, улыбаешься, как дурачок, огрызаешься, директор домой звонит, и это я в твой дневник не заглядывала. Наверняка и там меня ждут сюрпризы.

– В дневнике нет сюрпризов.

– Просто пойми, Глеб, – она снова останавливается, – еще и на тебя меня точно не хватит.

* * *

Мы проходим через стеклянные двери отделения, надеваем бахилы и сдаем вещи в гардероб. Мама, подхватив пакет с передачкой, торопится к раскрытым дверям лифта, за которыми нас поджидают несколько человек. Но я не спешу. Нарочно иду медленно – не хочу ехать в набитой кабине.

– Давай быстрее, – мама машет рукой, переживая, что из-за меня задерживаются люди. Раньше я бы тоже стал из-за этого волноваться. Но сейчас все по-другому. Надоело постоянно под всех подстраиваться.

– Я по лестнице, – говорю я им и, дождавшись, когда двери закроются, возвращаюсь назад, к центральному входу.

На улице моросит дождь, моя куртка осталась в раздевалке, потому что номерок у мамы. Свежий ветер бодрит и швыряется мокрыми желтыми листьями. От сырости сразу же становится зябко. Но я все равно ловлю себя на том, что улыбаюсь; пока мама не сказала об этом, не замечал, а теперь физически чувствую.

Не успеваю спуститься с крыльца, звонит мама:

– В чем дело? Ты куда пропал.

– У меня живот прихватило, – тут же сочиняю я. – Внизу подожду.

– Как так? Было же все в порядке. – В мамином голосе слышится недоверие.

– Откуда мне знать? Я за свой организм не отвечаю.

– Ладно. Сходи в аптеку, купи имодиум. Миша передает тебе привет.

– Ему тоже привет. – Я сбрасываю вызов и, сбежав по лестнице, быстрым шагом направляюсь к выходу с территории. Если энергично двигаться, то холод почти не чувствуется.

Еще только половина одиннадцатого, и я не жду, что Неля появится в Сети раньше, чем через час, однако острая необходимость в немедленном общении с ней заставляет воспользоваться камерой.

– Доброе утро! – Сначала я снимаю себя, потом перевожу изображение, показывая ей пустую осеннюю улицу. – Я сбежал из больницы и теперь минут сорок должен где-то скитаться. Представляешь, ты мне сегодня приснилась. Вытащила меня к себе, прямо через экран компа. Круто, да? Жаль, что такое невозможно. Я читал, что, даже если придумают способ телепортации, телепортировать человека все равно будет нельзя. Ведь когда что-то переносится в другое место, то оно не остается в точности тем же самым, а собирается как бы заново, грубо говоря – клонируется. Но как клонировать физические объекты приблизительно понятно, а вот с личностью человека проблемы. И дело не только в перемещении сознания – личность состоит из огромного количества факторов, которые нельзя сохранить или перезаписать, понимаешь? Потому что мы все совершенно уникальные и неповторимые.

Я останавливаюсь на перекрестке. Машин почти нет, светофор загорается зеленым, в какую сторону податься, я не знаю, потому что с этим районом незнаком.

– Жаль, что ты не в Сети, – продолжаю запись я. – Посоветовала бы, куда идти. А то тут даже нет указателя с предупреждением, что будет, если пойти направо или налево. Я бы выбрал «потерять коня», потому что у меня его нет. Кстати, у вас есть машина? У нас нет. Когда мама с отцом развелись, отец нашу забрал себе. А мама не водит… Но я, как только накоплю денег, сразу пойду на курсы вождения. Главное – иметь права, ведь всегда можно воспользоваться каршерингом. У вас в городе есть каршеринг?

Я болтаю и болтаю – обо всем подряд, что приходит в голову и что вижу. О рекламном плакате с надписью: «Расскажите детям о СПИДе», о дворниках в оранжевых жилетах, собравшихся впятером на островке газона и, вместо того чтобы сгребать листья, громко слушающих национальную музыку, о несчастном псе, привязанном возле магазина в ожидании хозяина, о влюбленной парочке, сидящей в обнимку на остановке, словно им больше некуда пойти, и много-много о чем еще, пока вдруг не спохватываюсь, что ушел слишком далеко от больницы и теперь, чтобы вернуться вовремя, придется бежать. Поспешно закругляюсь и, отправив Неле запись, мчу со всех ног назад.

* * *

Я почти уверен, что влюблен, потому что раньше ничего подобного со мной не случалось. Я никогда ни к кому так не привязывался, не нуждался в общении и не мечтал о близости. Такой, чтобы почувствовать запах девушки, держать ее за руку или обнимать. Не зависел от чьего-то мнения обо мне и не испытывал страстной потребности в подтверждении взаимности. Иногда мне кажется, что я тоже нравлюсь Неле. Особенно когда она внезапно смущается и опускает глаза, или когда хохочет над моими иногда не самыми смешными шутками, или выдает фразочки вроде: «Ты знаешь, что сказать девушке, чтобы она на тебя запала». Но все это я ловил на неясном, интуитивном уровне, не имея совершенно никаких подтверждений своим догадкам. Вот уже несколько раз я обдумывал, как бы это выяснить поточнее, но ничего толкового не придумал. Ведь если я признаюсь ей в своих чувствах, а она сочтет их неуместными, то между нами сразу все изменится. В ней поселится ощущение вины, а я превращусь в просящего о милости. Больше всего мне бы не хотелось, чтобы она относилась ко мне с жалостью. А вероятность того, что моя любовь ей на фиг не сдалась, весьма высока.

Неле нравится Артём, и пускай эту ее симпатию я совсем не понимаю, мое мнение по этому поводу никому не требуется. Как-то я представил, что было бы, окажись я где-то поблизости: в ее школе, районе, городе. Ведь я же упрямый и настырный, а с учетом последних событий, как выяснилось, еще и наглый. Точно не знаю, что именно я бы предпринял, но несомненно сумел бы заставить этого Артёма отвалить. Дальше лучше не фантазировать – подобные мысли рождают надежду на неосуществимое и грозят затянуть по полной.

* * *

Неля объявляется около часа и сразу скидывает ссылку с тестом «Какая ты звезда на небе».

– Смотри, что я нашла. Вот что у меня вышло: «Вас, как и яркий, но далекий Антарес, легко потерять и невозможно забыть». Интересно, что получится у тебя.

Мне немного обидно, что она ничего не написала про мое утреннее видео, но я прохожу тест, быстро тыкая в кнопки с ответами.

– Кто бы сомневался, – пишу я ей. – «Вы, как и Полярная звезда, всегда указываете правильное направление. К вам идут за советом и помощью».

– Класс! – Она присылает смеющийся смайл. – Мне нравится такой расклад.

– Ты серьезно в это веришь?

– Перестань. Мы же развлекаемся. А хочешь узнать, какая ты песня? Или киношный герой? А с кем из книжных героинь ты мог бы встречаться? О, а может, кто ты из литературных злодеев?

Ее активность в столь непривычном для нас обоих формате озадачивает, и мне кажется, будто что-то не так. Мне хочется позвонить, узнать, все ли в порядке, но не по Сети, как обычно, а просто по телефону, чтобы отчетливее слышать ее голос и интонации. Однако номера Нели у меня до сих пор нет, и я тороплюсь это исправить:

– Дай мне, пожалуйста, свой телефон.

– Зачем?

– Позвоню тебе.

– Я сейчас не могу разговаривать.

– Тогда скажи, что ничего не случилось.

– Просто больше не присылай такие видосы, как сегодня. Ты испортил мне день.

Я вконец обескуражен и расстроен.

– Почему?

– Потому что теперь я хочу к тебе.

Сердце за секунду взлетает.

– Ты меня напугала. – Я, смеясь, наговариваю голосовое: – Подумал, что меня в твоей жизни чересчур много.

– Так и есть, и из-за этого я больше ни о чем другом думать не могу. Приходится отвлекаться этими идиотскими тестами.

– Да ладно! – Я снова чувствую, как улыбаюсь во весь рот. – Давай завтра вместе погуляем. Я могу опять поехать в какое-нибудь незнакомое место, и мы станем бродить там по дворам или, если захочешь, отправлюсь куда-нибудь с тобой.

– Нет. Ты не понял. Я по-настоящему хочу к тебе. Не через телефон.

Мне слышится в ее словах нечто похожее на признание. Самое время решиться на свое. Сначала пишу: «Ты мне тоже очень нравишься», но эта фраза выглядит какой-то неловкой и немного детской, поэтому в голову приходит другая идея, от которой я немедленно загораюсь воодушевлением.

– А приезжай! – бодро отвечаю голосовым. – В любое время. Я буду очень рад. Правда. Ты же можешь выбраться на выходные? От вас наверняка ходит поезд до Москвы? Ты у себя сядешь, а я тебя здесь встречу. Тебя мама отпустит? Нет, правда, это будет круто!

Я сразу прикидываю, что это лучший вариант из возможных. Тогда я смогу сказать ей о своих чувствах так, чтобы сразу увидеть реакцию. Держать за руку, заглянуть в глаза, возможно, даже поцеловать для убедительности.

– Заманчивое предложение, – тоже наговаривает она. – И где же я буду жить?

– Как где? У меня, конечно. Моя мама не будет против, это точно. И у нас есть свободная комната.

– А девушка твоя против не будет?

– Какая еще девушка? – Я не улавливаю, что это за шутка такая.

– Девушка Оля.

– Оля? – Мне приходится напрячься, чтобы понять, о чем она. – Румянцева, что ли? Смеешься? – Потом до меня доходит. – Она тебе все-таки написала?

– Ладно, проехали. Спасибо за приглашение. Я подумаю над ним.

– Да чего тут думать? Хочешь, я поговорю с твоей мамой? Я отлично разговариваю с мамами.

В ответ приходит три улыбающихся смайлика подряд.

– Я не шучу! Пожалуйста, приезжай!

Я уже не могу думать ни о чем другом.

– Будет круто. Обещаю! Клянусь! Я даже деньги на билет найду. Я на рерайте немного заработал. Ведь я тоже очень хочу, чтобы ты была здесь!

Глава 28. Нелли

В мире часто происходят странные вещи, научное обоснование которых кажется абсолютно неубедительным, но ученые не спешат нормально объяснить их природу. Взять, например, сонный паралич, дежавю, вещие сны. Или факт, что в выходные время течет быстрее, чем в будни.

В последнем отчасти виноват Глеб: самые яркие воспоминания теперь накрепко связаны с ним, и все, чем я занимаюсь, – жду, когда он появится в Сети, с нетерпением читаю его сообщения, а потом на несколько часов выпадаю из реальности и гуляю по облакам, проваливаюсь в воздушные ямы, взлетаю ввысь и достаю руками до звезд.

Но, как себя ни уговариваю, едкая фраза Олечки Румянцевой выбила из колеи: теперь я выискиваю в словах Глеба противоречия, в интонациях – притворство и нарочно рисую самые мрачные картины возможного будущего – чтобы разочаровываться было не так больно.

Воскресный вечер в разгаре, во дворе зажглись розоватые фонари, а я по маминому заданию сижу у кухонного окна, караулю появление черной «Лады Гранты» ее клиента и наблюдаю за Алиной, катающей на качелях довольного Бореньку. У сестры и племянника куртки и шапки одинаковых цветов и фасонов, и, несмотря на окружающий унылый антураж, оба выглядят как модели из рекламы детского питания – веселые, румяные, красивые.

Прямо сейчас, посреди разрухи и серых панелек старого рабочего района, сестра умудряется быть счастливой, не зацикливаться на бедах, находить приятное в мелочах, и все вокруг нее обретает гармонию, а люди, проходящие мимо, тепло улыбаются.

Оказалось, что я тоже владею этой магией, – стоило лишь прекратить копить в себе злость и найти настоящего друга…

Друга. Всего лишь друга.

Тяжко вздыхаю и смахиваю с пластикового подоконника несуществующую пыль.

Мама уходит в прихожую, а я, бодая лбом стекло, проваливаюсь в воспоминания – в вечер пятницы, в тот самый диалог с Глебом, от которого до сих пор гудит голова, подкашиваются коленки и в солнечном сплетении что-то сжимается, словно я съезжаю вниз в тележке самого страшного аттракциона в парке.

– Серьезно? У тебя из окна совсем не видно звезд?..

– Не-а. Во-первых, двор окружен высокими домами и старыми деревьями. Но, даже если выйти на более-менее открытый участок, небо будет мутным, грязно-оранжевым – не таким, как за городом, на даче. Из-за яркого освещения и загазованности, наверное. Или просто всем давно пофиг на то, что висит у них над головой.

– Ты, случайно, никуда не торопишься? – брякаю я, и Глеб удивляется:

– Не понял?

– Нет? Тогда забей. Я просто так спросила.

Интуиция подсказывает: с Олей он точно целовался. Но, судя по внешнему виду – растрепанным волосам, домашней футболке и кружке чая в руке, – планов на романтическую прогулку под луной у него на сегодня нет. В конце концов, все не так уж плохо – Глеб проводит время не с ней, а со мной. Однако желание показать, что я интереснее, умнее, веселее этой стервозной Оленьки, намного лучше его понимаю и просто идеально ему подхожу, захлестывает волной отчаянного азарта, и меня прорывает: в красках рассказываю Глебу про августовский звездопад – когда звезды висят над самыми крышами – искрятся, переливаются и мерцают, а потом вдруг катятся по дуге, взрываются, оставляя на черном бархате ночи голубоватый отсвет, и гаснут, и главное – успеть за один короткий миг придумать и загадать самое заветное желание.

– А что ты загадала этим летом?

– Ничего.

– Не верю! Ты описываешь дождь из метеоров слишком красиво.

– Если расскажу, желания не исполнятся.

– Да брось. Лично я вообще не верю, что они могут исполниться, если не поднять зад и не приложить усилий. А если к чему-то прикладываешь усилия, это уже не волшебная «сбыча мечт», а только твоя собственная заслуга.

– Когда не чувствуешь в себе сил что-то изменить, остается надеяться на помощь других сил, высших. А еще… иногда желания все же сбываются сами по себе. Правда, слишком поздно: тогда, когда это уже незачем.

– Не увиливай от ответа! – смеется Глеб. – Спорим, ты попросила высшие силы послать тебе болтливого чувака из Сети, а теперь не знаешь, как от него отделаться, да?

– Не угадал. – На самом деле, я много лет мечтала найти кого-то со схожим образом мыслей, но доверять эту страшную тайну Глебу не собираюсь. – Блин, раз уж тебя гложет любопытство, слушай. Я попросила второй сезон любимого сериала, хотя он вроде как официально закрыт, здоровья близким, мира во всем мире и сто баллов на ЕГЭ – чтобы поступить в вуз и уехать далеко-далеко отсюда. Но даже с этим сложно: я все еще не определилась, кем хочу стать. А что загадал бы ты, если бы увидел звездопад?

Он молчит. За его спиной колышется шторка, в оконном проеме медленно проползает серая туча, а я ежусь, хотя у нас нет дождя, а в комнате пышет жаром обогреватель.

– Чтобы брат никогда не пробовал, – тихо признается Глеб и поднимает взгляд к камере, от чего кажется, что он смотрит мне прямо в глаза. – Тогда бы мать не винила себя, не нашла спасение в духовных практиках, а меня… заметила бы, наконец. Не как существо, живущее по распорядку и в тесных рамках, за которые нельзя выходить, а меня настоящего – с проблемами, бедами, дурными мыслями и идиотскими поступками. Перестала бы бояться осуждения людей и хотя бы иногда посещала мою параллельную вселенную.

Я всматриваюсь в его лицо, отделенное тонкой перегородкой экрана и сотнями километров, и замираю: мои отношения с мамой, невзирая на кажущееся тепло и благополучие, точно такие же. Она не лезет ко мне, а я не впускаю ее в свои проблемы. Мир рос вместе со мной, становился опаснее и сложнее, и ощущение, что я с ним один на один, не давало мечтать, верить в себя и крепко стоять на земле, но мама об этом не догадывается.

Раньше о своей маме Глеб упоминал лишь вскользь и с едва заметным сарказмом, но сейчас в его голосе ясно слышатся обида и боль.

– Почему ты не можешь сказать ей? – Двигаю ноут поближе и усиленно подбираю самые точные, правильные и нужные слова, но Глеб пожимает плечами:

– Она не услышит.

* * *

…Суббота начинается не с кофе, а с душераздирающего детского вопля: Алина и мама впервые подстригли Борю, создав из его не по возрасту пышной шевелюры крутую модельную прическу.

Поднялся ветер, до нас добрался московский дождь, от одного вида прибитых к асфальту желтых и оранжевых листьев по коже пробегает озноб.

По закону подлости перед завтраком заканчивается любимый Алинин батон, и я, прихватив зонт, пакет и мятую сотню, бегу в магазин. Однако на подступах к нему случается вот что: на плечо опускается чья-то рука, я быстро оглядываюсь, натыкаюсь на хмурого Серёгу, и сердце уходит в пятки.

– Чего тебе? – Лучшая защита – нападение, поэтому я рывком скидываю его клешню и перехожу в наступление: – Какие-то проблемы? Неужто высшие силы наказали, и совесть проснулась?!

Кажется, этот недотепа догадался, кто повредил его тачку, и собирается предъявить претензии, но с меня взятки гладки: если надо, я подниму такой ор на всю улицу, что придурку придется спасаться бегством. Однако он примирительно вскидывает руки, пятится и лепечет, как испуганная девчонка:

– Да не, я сразу понял, что это ты «наказала» мою тачку. Нет проблем: я ее уже починил и покрасил. Я не то хотел сказать, малая… Слушай, у тебя фотки Борины есть?

Теперь настает моя очередь лепетать:

– Ну, есть. А что, вспомнил, что у тебя, вообще-то, растет сын и он в тебе нуждается?

– Я никогда не забывал! Оступился немного, неправильно себя повел, а теперь Алинка не дает шанса все исправить. Я даже через ее подружек пробовал выйти с ней на контакт, да все бесполезно.

– Ты это своей девушке расскажи…

Обозначив, что разговор окончен, я трогаюсь с места, но промокший, жалкий Серёга опять хватает меня за куртку:

– Послал я Настю на все четыре стороны. Много на себя берет. Душа к ней не лежит! Малая, пожалуйста, замолви за меня словечко перед Алиной. Я готов хоть сейчас жениться. Если не захочет начать все сначала, значит, просто буду Боре деньгами помогать! Серьезно, я могу быть здесь, рядом – в пятницу скатаюсь в Москву по делам, закончу сезон, а потом полгода никуда не отлучусь. Тошно, понимаешь? Вилы! Поговоришь с ней, малая?

Сердце у меня доброе, а Серёга до своего идиотского поступка всегда казался мне неплохим, разве что немного туповатым. И я, до конца не осознавая возможные последствия и ответственность, которую на себя беру, киваю:

– Ладно. Будешь должен!

* * *

Глеб безнадежно испортил мое утро: вместо того чтобы навестить брата, устроил мне экскурсию по незнакомой местности, вел себя так, будто мы – пара, а после и вовсе принялся зазывать в гости, обещая вписать у себя в квартире. И даже дурацкие тесты из разряда «Кто ты из пяти пальцев на руке» не сбили его азарта.

Что ж, перспектива увидеться вживую заманчива до дрожи: я даже дала волю эмоциям и призналась, что очень хочу приехать. Однако на самом деле уже успела свыкнуться с ролью подруги по переписке – так проще избегать суровой правды, прятать голову в песок и, в случае опасности, водружать на нос очки с розовыми стеклами. Я боюсь очутиться в мире Глеба, увидеть его и убедиться, что он сильно отличается от придуманного мной образа. Боюсь, что Оля и впрямь окажется его девушкой, а мне придется изображать беззаботную улыбку. Боюсь, что после расставания с ним и возвращения в привычную среду просто… не смогу собраться. А ворох разрозненных деталек пазла, оставшийся от меня прежней, с удовольствием разворошит каблуками Милана.

– Лучше ты приезжай, – проглотив иголку боли и с трудом уняв взбесившееся сердце, говорю я. – Посмотришь на звезды и загадаешь свои заветные желания. Пусть с опозданием, но тут это точно сработает. Кстати, одно мое давнее глупое желание сбылось.

– Какое?

– В общем… меня выбрали закрывать этот чертов бал…

– Ого! И ты молчала?!

– Пыталась уложить новость в голове и решить, что делать дальше. Подумать только, какой я была тупой. Искала не там, шла в неправильном направлении. Я тоже не хочу никому мстить: статус школьной звезды – совсем не то, что мне нужно.

– Нет, подожди! Это не ради мести. Это мечта детства. Нет ничего плохого в том, чтобы…

– Глеб. Ты же хочешь, чтобы я спихнула ее.

– Нет. Ладно: да, хочу. Она жива-здорова, и нет ничего неэтичного в том, чтобы ее подвинуть. Ты должна показать им всем. Потому что ты самая-самая!

Его слова до сих пор молоточком стучат в висках и отзываются теплом в груди, но Глеб не имел в виду ничего такого: это не было признанием – всего лишь способом поддержать, а я снова выдала желаемое за действительное и среагировала слишком остро.

Во двор медленно въезжает черная машина, из нее выходит пузатый мужичок в трениках с отвисшими коленями и, отворив багажник, выволакивает из него два огромных измазанных грязью мешка.

Я в ужасе отпрыгиваю от окна и кричу:

– Мам, это еще что такое?!

Мама подбегает к зеркалу, быстро расчесывает волосы, одергивает толстовку и со щелчком открывает замок:

– Это Костя, он у меня стрижется. В этом году собрал на даче богатый урожай и поделился с нами. Будем варить икру.

Миша чересчур скоро нарисовывается в дверях, услужливо складирует мешки там, куда указывает мама, плотоядно пялится на нее и – с опаской – на меня. На его толстом, как сосиска, безымянном пальце торчит тусклое желтое кольцо, и я, сморщившись от омерзения и бессилия, сваливаю обратно на кухню.

Остаток воскресенья летит коту под хвост: я чищу кабачки от семечек и зеленой полосатой шкурки, передаю маме, та в поте лица измельчает их в мясорубке, а Алина, вооружившись половником, помешивает зелье, кипящее в кастрюле.

Я даже благодарна чертовой икре – ее приготовление помогает отвлечься от разъедающих душу сомнений насчет Глеба и служит отличной отмазкой от Артёма, изъявившего желание погулять по центру.

Но понимание, откуда и почему на нашем столе взялись ингредиенты, отравляет кровь, и я из принципа не говорю дражайшим родственницам про предстоящий бал. Пусть остаются в неведении – мне ни к чему смешки, сплетни и слухи.

Закрутив крышку на последней банке, я отряхиваю ладони и надолго застреваю в ванной – лежу в облаке душистой фруктовой пены и считаю борозды стекающих по зеркалу капель.

Глеб прав – если сложу лапки, снова замкнусь в своем мирке и начну обустраивать только его, кто поможет тем, кто страдает от несправедливости и произвола придурков, возомнивших себя звездами? А если сопротивляться, такие как мальчик Вася увидят, что это возможно, а подонки вроде Орловой и ее свиты поймут: все возвращается бумерангом. Слишком многие люди поставили на меня. Я не имею права отказаться.

С чистой совестью закрываюсь в комнате, нахожу ролики с участием профессиональных танцоров и честно вникаю во все премудрости танца: как правильно двигаться, как держаться на сцене, но спустя пять минут окончательно понимаю, что едва ли добьюсь на этом поприще успехов – отдавленные кроссовки Артёма и его усталые, плохо скрывающие раздражение улыбочки непременно станут дополнением к нашему номеру.

Тогда я выключаю ночник и вслушиваюсь в неспешную беседу мамы и Алины, доносящуюся из гостиной. Некстати вспоминается обещание, данное Серёге, но я не собираюсь так скоро его выполнять: пусть помучается. Глеб говорил, что душа и тело грешника очищаются через страдания.

Завтра предстоит веселый денек: Милана наверняка продумала адский план, а уж она-то от мести не откажется. Чтобы молниеносно реагировать на ее выпады и держать удар, нужно как следует выспаться.

Я накрываюсь пушистым пледом, но уснуть не получается: в солнечном сплетении ноет и болит. Перед глазами возникает настороженное лицо Глеба, миг – и оно озаряется широкой светлой улыбкой.

За эти недели он стал моей отдушиной, соломинкой, жилеткой… На нем замкнулись все мысли и стремления, от него зависит мое настроение. Кажется, это называется «безответная любовь».

Я приказываю себе не зацикливаться, не думать, не переживать, дрема оттесняет сумрак ночи на задний план, сплетает вокруг знакомую светлую комнату с полками, таящими в глубине множество интересных вещей, и я удивленно озираюсь по сторонам.

Здесь стоило бы прибраться – вытащить наружу то, чем можно и нужно гордиться, выбросить все ненужное, стереть нанесенную временем пыль.

– Хочешь, я тебе помогу?.. – спрашивает стоящий рядом Глеб.

Я с восторгом и радостью смотрю в его темные глаза, ощущаю тепло руки на своей руке и прерывисто вздыхаю. Он подходит еще ближе, наклоняется и целует меня, и грудную клетку заливает нестерпимый жар.

Вздрагиваю, сбрасываю оцепенение и трясу гудящей головой. Приснится же такое!