Текст книги "Звезды сделаны из нас"

Глава 35. Нелли

Традиционный Осенний бал уже лет пятнадцать проходит в предпоследнюю пятницу сентября. К участию привлекают даже изгоев и лузеров – всем найдется работенка по способностям: оформление сцены, пошив костюмов, рисование плакатов. А если руки совсем кривые – озадачат декламированием пафосных стихов или исполнением веселой песенки.

С трудом усмирив одуряющее волнение, я ковыляю к ржавой калитке. На вытянутой руке болтается вешалка с полиэтиленовым чехлом, волосы стянуты в тугой пучок и заколоты невидимками, в голове крутятся напутствия мамы и Алины, что нужно верить в себя.

Дражайшие родственницы все утро порхали надо мной с косметичкой и феном. По случаю выступления доченьки-неудачницы мама даже собиралась отпроситься с работы. Я бы очень хотела пригласить ее и показать, каких небывалых высот достигла, но вместо этого сказала, что родителей в школу не пускают.

Подол длинного шифонового платья Алины подметает желтые листья, окурки и пыль. Спохватившись, я поднимаю руку повыше и оглядываюсь на окна родной квартиры.

Рама приоткрыта, в ней чуть заметно колышется занавесочка.

Мама, сестра и Боренька наверняка переживают почище, чем я.

Чтобы не разреветься, кусаю губу и ускоряю шаг.

У турников курят парни, по случаю праздника облаченные в костюмы с иголочки, в фойе прихорашиваются девочки в пышных платьях разных цветов и фасонов.

Серьезные дяди и тети – важные шишки из Министерства образования – в сопровождении директора и нескольких бледных преподавателей направляются в учительскую.

В актовом зале исступленно кипит работа: Паша, Вовочка и еще трое дуболомов из параллельного класса, натужно крякая, переставляют декорации, молоденькая учительница ИЗО рисует на стене гуашью вереницы желтых листьев.

Занятий нет только у старшеклассников, но заинтригованная малышня, не обращая внимания на звонок, гроздьями висит на створках хлипкой от старости двери.

Я ищу взглядом Артёма и, узрев его гордую, обтянутую черным пиджаком спину, наконец обретаю подобие спокойствия. Ныряю в пыльную подсобку-гримерную, задвигаю тяжелую портьеру, стиснув зубы, натягиваю концертный наряд со светлыми балетками и смотрю в зеркало.

Перехватывает дыхание, кончики пальцев покалывает статическое электричество: в нем кто угодно, только не я. Может, одна из подружек Глеба… Только намного красивее и ярче!..

Глубоко вдохнув, выхожу в люди. Даша и Анечка прекращают что-то живо обсуждать, выпучив глаза, бегут ко мне и устраивают допрос с пристрастием:

– Нелли, в каком салоне делала прическу и мейкап?

– Дай визитку мастера!

– Из какого бутика платье?

– Новая коллекция или распродажа?

– Обижаете… Естественно, новая. Купила на каникулах, когда была в Москве.

– Наверное, стоит кучу денег…

– У меня там богатый друг.

Фрейлины Миланы с подозрением косятся друг на друга. Они делают вид, что верят в мой бред, однако на всякий случай меняют тему:

– Хорошо разучила танец? На какой стадии ваши отношения с Артёмом?

– Не все сразу! Скоро узнаете! – Я многозначительно подмигиваю, и в груди распухает эго: все же возвыситься над серой массой чертовски приятно. Теперь я понимаю, почему звезды идут на все ради внимания и власти: это наркотик, от которого не так-то просто отказаться!..

Подлые ренегатши не утруждают себя даже банальными проявлениями приличия и откровенно игнорят свою некогда лучшую подругу Милану. Та сидит на самом крайнем кресле последнего ряда и, безучастно наблюдая за беготней и воплями вокруг, надувает пузыри малиновой жвачки.

Кажется, по причине невостребованности Милана впала в депрессию и окончательно сдалась: не комментирует мои недостатки, не ставит подножки, не посылает ехидные ухмылочки, не плюется ядом.

Теплая рука придерживает мой локоть, и передо мной вырастает Артём:

– Привет! Сногсшибательно выглядишь.

– Благодарю. Старалась не ударить в грязь лицом… – Чудесное превращение Миланы обратно в тихоню Людочку меня не на шутку тревожит, и я тихо шепчу: – Как думаешь, что с ней?

– С кем? А, с Орловой… – Артём понимающе кивает. – Видишь ли, я попросил ее быть аккуратнее на поворотах и никого не доставать. Она все осознала. Неплохая девчонка…

– Ах, вон оно что… – Клименко ждет благодарности, но я не просила его меня спасать.

Высвободив руку, я отхожу подальше и с поддельным интересом слежу за репетицией вокалистки из девятого: девчонка звонко поет о том, как прекрасен этот мир.

Савкин и Бобров заметно возбуждены: подмигивают, причмокивают и посылают мне сальные улыбочки. В обычной ситуации ответом им бы стал поднятый вверх средний палец, но теперь я не имею морального права на подобные выходки.

Постепенно собираются гости: ученики, их родители и причастные к мероприятию учителя.

Завуч бледна, от нее несет корвалолом – от характерного терпкого запаха я снова начинаю паниковать.

– Кузьмина! Красавица! – Она одобрительно гладит меня по плечу, но тут же напрягается: – Где Клименко? Живо в малый зал на прогон! У вас пятнадцать минут!

– Сейчас найду! – Артёма опять нигде нет, я мечусь в его поисках, расталкиваю малышей, выбегаю в коридор и налетаю на Милану – потускневшая звезда в одиночестве подпирает плечом стену возле входа в логово ведьм.

Бормочу дежурное извинение и, внутренне подобравшись, чинно проплываю мимо, но подножек или тычков не следует.

– Нелли, подожди! – вдруг окликает Милана. – Желаю удачи. Сегодня твой звездный час.

Я оборачиваюсь послать Милану подальше, но обнаруживаю, что она не глумится: в чистых глазах блестят слезы, губы дрожат. В памяти мгновенно оживают воспоминания о детстве и нашей дружбе: тогда Люду частенько обижали мальчишки, а я пускала в ход кулаки. Может, зря я так плохо о ней думала? Одна добрая фраза – и обиды, копившиеся годами, рассеиваются, будто их никогда не было. Как же хочется ее простить!..

– Спасибо, Люда, – прочистив горло, пищу я.

Мы долго смотрим друг на друга, выжидая, опасаясь, не веря, и она вдруг улыбается:

– Классное платье. Выступи с честью, не подведи школу.

В коридоре сияет осеннее солнце, квадраты света лежат на обшарпанном линолеуме, над ними мерцают золотые пылинки. И тут я понимаю, что нахожусь не в своей реальности, не в своем платье, не в своей коже. Я ведь знаю: Милане попало от требовательной мамы. Этот бал ей гораздо нужнее, чем мне. В отличие от меня, ей есть что терять.

– Люд… Хочешь, выйди вместо меня, а? – Я смотрю ей прямо в глаза, и они нисколько не изменились с того далекого лета дружбы. – У нас один размер, платье подойдет… А я просто пойду домой!

– Неля, я не готовилась… – перебивает Милана и, шагнув ближе, чеканит каждое слово: – Никому не отдавай то, что твое по праву. И не показывай слабости, иначе по ним ударят, поняла?

Подошедшие друзья-недостендаперы рушат волшебство момента и выводят меня из оцепенения:

– Девчонки, не нас ждете?

– Эх, Кузя, какая же ты красивая… – стонет Паша. – Ты мне с пятого класса нравишься. Не знала?

– Но-но-но! Я бы попросил!.. – В поле видимости нарисовывается Артём и оттесняет размечтавшегося Савкина к простенку. – Она занята!

У меня больше нет ни претензий к Милане, ни желания изображать несуществующие отношения, но я все равно подыгрываю Клименко и с придыханием сообщаю:

– Да, дорогой Пашенька, ты опоздал.

Шутка заходит, присутствующие хохочут, я тоже не могу сдержать улыбку.

Слишком взрослые актеры в роли старшеклассников всегда вызывали у меня приступ испанского стыда, а идиллические картинки крепкой школьной дружбы раздражали до зубовного скрежета. Но подростковые сериалы все же не врали: вот он, головокружительный красавец Артём, учится в моем классе, а дружелюбная атмосфера настраивает на сентиментальность и наворачивается на глаза слезами счастья. Мамина мудрость внезапно претворилась в жизнь: может, мы и правда переросли склоки?

Подтягиваются ребята – благообразные парни и девочки с горящими глазами и пылающими щеками.

Плотные шторы в логове ведьм раздвинуты – теперь это просто старый, давно нуждающийся в ремонте кабинет, где отродясь не водилось нечисти.

Артём помогает мне взобраться на возвышение сцены, вслух отсчитывает такт и, опустив на талию теплую руку, демонстрирует несколько эффектных шагов, а я стараюсь не отставать.

Одноклассники с восторгом разглядывают нас, и я впервые в жизни расправляю в их присутствии плечи и наслаждаюсь таким простым и уютным чувством вовлеченности в коллектив. Сколько я потеряла, сторонясь их… Рассказать бы Глебу. Кажется, мы оба очень сильно заблуждались.

Интересно, как он там?..

– Кузьмина, Клименко, готовы? Три минуты! – Растрепанная голова Елены возникает в дверях, и мы толпой устремляемся к актовому залу.

Он уже набит под завязку: гости стоят даже у стен и в проемах между рядами кресел.

Постаревший лет на двадцать директор восседает в окружении проверяющих из министерства и с каменным лицом взирает на нас.

Если я собьюсь или растянусь во время выступления и опозорю честь школы, мне никогда больше не сойдут с рук розовые волосы и прогулы без уважительных причин…

Артём, уловив мой мандраж, ободряюще подмигивает:

– Смотри только на меня и забудь про публику. Мы сделаем это, потому что самые крутые.

Коленки подкашиваются, к позвоночнику будто приварили железный лом, но я, выпрямив спину, легко поднимаюсь на сцену.

Раздается осенний вальс, который теперь навсегда ассоциируется с потерей чего-то светлого: друга, шанса, момента… Артём подхватывает меня жесткими ладонями, и мы плывем на волнах музыки: смотрю в медовые глаза и отключаюсь от мира.

Я доверяю ему, и доверять кому-то так приятно. Я верю в себя. А Глеб сам все испортил.

Последние аккорды волшебной мелодии растворяются в тишине, мы замираем и целую вечность разглядываем друг друга, но обрушившиеся овации возвращают нас с небес на землю.

– Лучшие ученики школы – Нелли Кузьмина и Артём Клименко! Поприветствуем, друзья! – восторженно провозглашает Елена, едва не выронив микрофон.

Мой подопечный Вася и его благодарные родители машут с третьего ряда и громко хлопают.

Я улыбаюсь, кланяюсь и вслед за Артёмом сбегаю со сцены, освобождая ее для бледных, потных и заикающихся ведущих из девятого «Е».

– Молодцы! – По пути мы удостаиваемся похвалы кого-то из проверяющих, директор одобрительно кивает и, кажется, прощает мне все прегрешения – вольные или невольные.

* * *

Перед тем как отпустить на все четыре стороны, завуч и классная сердечно нас обнимают: мы не опозорились, значит, им теперь гарантированно вручат грамоты и премируют, а нам достаточно диплома, проектора в класс и похвалы.

Устроив в гардеробе столпотворение, разбираем куртки – не представляю, чем займусь вечером, но перспектива вернуться в привычную тишину комнаты по-настоящему пугает.

На передний план выходит Милана и громко объявляет:

– Ребята, мои родители снова в отъезде. Свалили до понедельника! Приглашаю всех присутствующих к себе! – Она ищет меня взглядом и искренне радуется, когда находит: – Нелли, тебя это тоже касается.

Я верчу головой, но другой Нелли тут нет – она обращается именно ко мне. И теплая, тянущая за живое ностальгия снова вспыхивает в груди:

– Окей. Приду, если ты не против…

Спешу домой, забрасываю концертное платье и балетки в глубины шкафа и, перехватив на кухне холодную котлету, закрываюсь в комнате. В квартире пусто: сестра и племянник на детской площадке, и мне, по счастливой случайности, не придется уклоняться от расспросов.

В общий чат уже выложили несколько роликов с нашим триумфальным выступлением: оцениваю его придирчивым взглядом, но не нахожу ошибок: так, лишь пару шероховатостей. Отправляю маме видео, сделанное с самого лучшего ракурса, и вдогонку строчу сообщение:

«Вот она я. Гордись! Иду к Милане, буду поздно. Или завтра. Не беспокойся, там только ребята из класса».

Густо подвожу веки черным карандашом, избавляю волосы от адской пытки невидимками, переодеваюсь в привычные джинсы, полосатый черно-белый свитер, косуху и ботинки и поглядываю в окно. Артём уже ждет внизу – если встать на цыпочки, можно увидеть его отливающую золотом шевелюру.

Я словно в тумане, от накатившей эйфории трудно дышать. В самый последний раз проверяю диалог с Глебом, но мой статус остается неизменным. И я твердо решаю никогда больше не открывать этот чат.

* * *

Малиновое солнце скрывается за высоченным металлическим забором, и мгновенно становится холодно. В дыхании ветра ощущается зловещее приближение зимы, но никто, кроме меня, не испытывает уныния.

Ребята навеселе: чокаются жестяными банками, кидаются соленым попкорном, делятся дурацкими, но вполне забавными историями, расспрашивают и с интересом выслушивают меня, но я никак не могу свыкнуться с новой ролью звезды вечеринки и с трудом подбираю слова. Артём садится рядом, подливает в мой стаканчик какое-то пойло из темно-зеленой бутылки, обнимает и, перекрикивая музыку и хохот ребят, заплетающимся языком подбадривает:

– Расслабься, здесь все свои! У Миланы вообще все вписки проходят круто, а эти чуваки – веселые и безобломные, намного отвязнее моих корешей из прошлой компании. Я не жалею, что переехал!

Я кутаюсь в косуху, вглядываюсь в темные закоулки двора за пределами ярко освещенной беседки, делаю глоток сладкой, густой, обжигающей рот жидкости, и ноги наливаются теплом, а картинка осеннего вечера подергивается туманом и плывет. Выходит, Клименко стал здесь постоянным гостем и много раз тусовался с ребятами, только мне об этом не говорил…

– Нелли, расскажи о своем друге? – еле слышно пищит Даша. – Он правда москвич и при деньгах?

Я дергаюсь, но быстро собираюсь с мыслями и напропалую вру – все равно никто не сможет проверить:

– Да. Он красавчик и очень умный.

– Как вы познакомились?

– В одной соцсети.

– Вы встречаетесь?

Клименко громко откашливается, и я мямлю:

– Все сложно. Отношения на расстоянии – та еще жесть…

Милана, набросив капюшон серой толстовки, скромно молчит и греет в ладонях стаканчик. Парни пускаются в скабрезные разговоры о девушках, Артём крепче сжимает мое плечо, подливает мне и себе и снова пьет.

Чем дольше я здесь нахожусь, тем отчетливее чувствую дискомфорт: давно пора отчаливать, мама наверняка волнуется, но образ нелюдимой ведьмы остался в далеком прошлом и больше не спасет.

Хозяйка вечера, загадочно усмехнувшись, прибавляет звук на колонке, и над поляной раздается всем известный рок-н-ролльный медляк.

– Кавалеры, приглашайте дам, а то мы совсем замерзли! – Она хватает под руку Боброва и уводит из беседки.

– На бис? – предлагает Артём, крышесносно улыбаясь, и я не могу ему отказать.

Мы спускаемся на вымощенную брусчаткой дорожку и кружимся в танце: желтые огоньки гирлянд сливаются в золотые ленты, земля подозрительно качается и уплывает из-под ног, но Артём не дает упасть.

Незаметно он оттесняет меня к кирпичной стене коттеджа и дышит алкоголем прямо в лицо:

– Почему я впервые слышу о каком-то там мутном типе? У тебя с ним серьезно?

Может, я бы всем сердцем хотела, чтобы Глеб появился здесь, помог разобраться в себе и обнял. Но этого никогда не случится, а мне остается лишь признать:

– Нет. Ничего серьезного.

Артём прижимается лбом к моему лбу.

– Слава Богу, Нелли! Потому что ты мне нравишься. Нравишься сильно, буквально не выходишь из головы. Давай зайдем внутрь, ладно? – Его холодные руки пробираются под свитер и гладят голую поясницу. – Просто поговорим, обещаю. Мне так много нужно тебе сказать!

Просьба ставит в тупик, смесь ужаса, слабости и азарта мешает вдохнуть. Артём напился и слишком торопит события, но я к нему несправедлива: мы через многое вместе прошли, и он еще ни разу не подвел. Этот придурок Глеб чуть было не перетянул мое внимание на себя, заронил зерно сомнения и вселил какие-то дурацкие надежды. Но он решил все прекратить, и теперь его нет в моей жизни. А Артём – рядом. Таскается за мной как привязанный, ловит каждое слово и, кажется, готов свернуть горы.

– Хорошо. Но мы просто поговорим, Артём!..

– Понял. Ничего не будет, если ты не захочешь.

Клименко подталкивает меня к нише за выступом кирпичной кладки, нашаривает в потемках ручку задней двери, и мы оказываемся в кромешном мраке узкого коридора. Я узнаюпомещение по аромату смолы и сухих дров для камина: они до сих пор хранятся здесь. Артём безошибочно находит выключатель, и на стене загорается тусклый светильник.

Дальше, в паре метров, расположена гостевая спальня – я часто пряталась в ней в детстве, играя с Людой. Артём, обхватив мою талию и водрузив на плечо подбородок, ведет меня именно туда, на ходу расстегивая ремень на своих джинсах. Происходящее чертовски неправильно: я не ощущаю воодушевления или трепета – только ступор, растерянность и нежелание.

Он вынуждает меня опуститься на кровать, садится верхом, сбрасывает ветровку и стягивает через голову худи. В нос бьет запах надоевшего, приторного, вызывающего отторжение парфюма. В окно светит фонарь, по стенам ползут причудливые тени ветвей. По коже пробегает озноб – при деятельном участии Артёма остаюсь без косухи и свитера и мгновенно мерзну. Его ладони елозят по спине, губы оставляют на шее мокрые следы, пальцы сражаются с застежкой лифчика.

Это даже близко не похоже на романтику, на первую любовь, которую я загадывала, глядя ночами в звездное небо, на острые, пронзительные, тонкие эмоции, которые будила во мне улыбка Глеба. Это чудовищно, мерзко, грязно и не зайдет дальше, даже если шанс на отношения мне больше не подвернется и я навечно останусь одна!

Застежка поддается, но я скрещиваю на груди руки и шиплю:

– Стой!

– Ты чего?.. Ну брось… – Отказ до Клименко не доходит, он ловит и прижимает к подушке мои руки, и я пытаюсь вырваться:

– Хватит. Я же сказала: нет!

Он матерится, тяжело дышит и задумчиво разглядывает мое лицо, явно прикидывая, стану ли я сговорчивее, получив оплеуху. Его губы растягиваются в поганой ухмылке:

– Ломаешься, да? Ну-ну. А вот Орлова сказала, что вы все даете…

– Кто – все? – В ушах звенит, и на глаза наворачиваются бессильные слезы.

– Ты. Мать твоя. Сестра…

– Ты больной? Совсем придурок?! – Артём резко отпускает мои затекшие запястья, и под потолком, полоснув по расслабленному полумраком зрению, вспыхивают два ряда ярких ламп.

– Ребят, что и требовалось доказать! – вопит Милана, входя в комнату и наводя на нас глазок камеры.

Я снова становлюсь свидетелем чудесной метаморфозы: Людочки больше нет, зато злобная стерва вернулась на свое законное место и глумится.

– Как видите, она уже кувыркается тут с Клименко. Она ничем не отличается от своей мамаши!

Следом вваливается вся честная пьяная компания и с любопытством глазеет на происходящее.

Артём слезает с меня, садится на край кровати и даже не пытается сдержать смех. Гогочут все вокруг, а мое нутро сводит от осознания, стыда и боли: это подстава. Всего лишь подлая, жестокая, тупая подстава…

– Мы думали, что тебя невозможно социализировать! Но Артём сказал, что гены пересилят, и перед ним ты не устоишь! Забились на срок в три недели… – Милана хлопает ресницами, изображая невинность, и обступившие кровать ребята с интересом наблюдают, как я судорожно застегиваюсь и натягиваю свитер. Каждый из них был в курсе. Каждый из них подыгрывал. Каждый из них…

– Как видишь, Нелли, Милана проспорила! – скалится Артём – точно так же он скалился, когда изображал влюбленность, поддержку и участие. – Хотя надо признать: ты тот еще хиккан. Ну что ты? Обиделась, что ли? Зря. Если хочешь, продолжим. Наверное. Когда-нибудь потом…

Случившееся никак не укладывается в голове и смахивает на дурной сон. Я словно провалилась в черную яму и очутилась в преисподней: присутствующие сбросили маски людей и обернулись монстрами, тело сковал паралич, а с ним – невозможность дышать.

– Ты только что умер для меня… – Я до хруста костяшек сжимаю косуху и отступаю к дверному проему. – Вы… уроды. Горите в аду! Думаете, я в вас нуждаюсь?

– Думаем, это да! – Милана подступает вплотную и торжествующе смотрит в глаза. Там нет и намека на дружелюбие. Но я продолжаю искать…

– За что? – задаю я свой главный вопрос, и ее физиономию перекашивает:

– За то, что ты неудачница, лузерша и дочка шлюхи.

– Я серьезно. За что? Что я тебе сделала? – шепчу я так тихо, что слышит только Милана, и она вдруг отводит взгляд:

– За то, что твоя мать крутила шашни с моим папашей и чуть не разбила нашу семью. И я ненавижу тебя!

Я по инерции собираюсь поставить ее на место, хотя обычно остро реагирую на оскорбления мамы. Но сейчас злости нет. Накатывают головная боль, одуряющая слабость и тошнота. До меня доходит: она не соврала…

Я разворачиваюсь и ухожу, в два прыжка преодолеваю коридор, вырываюсь на воздух и опрометью бегу к выходу. Налегаю на створку железных ворот и натыкаюсь на Пашу – он тащит из магазина громыхающий бутылками пакет и хмурится:

– Они уже все провернули? Жесть. А ведь я не шутил, Кузьмина: ты мне правда нравишься… – От проявления сочувствия я готова упасть на холодную землю и разреветься, но его скорбная мина становится тупой и радостной: – Да ладно, Кузя. Не нравишься. Прикалываюсь я…

– Пусть валит, Паш! Что она нам сделает? Наведет порчу или позовет своего воображаемого друга из Москвы? – визжит из глубины двора Милана. За спиной скрипят ржавые петли, щелкает замок, и на мир опускается оглушающая тишина.