Текст книги "Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга"

Мы получали свой статус благодаря новым видам игр. Медленно, рывками наш фокус смещался с обязанностей перед кланом в сторону компетентности и успеха отдельного человека. Это изменило нашу психологию, переписало культурный код в наших играющих в эту игру мозгах, превратило нас в новый тип людей. Мы стали более независимыми, сосредоточенными на себе, открытыми внешнему миру, заинтересованными в саморазвитии, мы стали нонконформистами, меньше чтящими традиции, родство, долг и власть. В общем, мы больше были не готовы терпеть агрессию, угрозы, подкуп и оскорбления со стороны разложившейся, опьяненной статусом церкви. К XVI веку католическая церковь и психологическая сущность ее игроков разошлись окончательно. Кто-то должен был уступить.

Что и произошло в октябре 1517 года. Папа продавал индульгенции, чтобы собрать средства на строительство еще одного помпезного статусного символа – базилики Святого Петра в Риме. Продажей в Германии руководил напористый монах Иоганн Тецель, который любил повторять: «Когда уплаченная за индульгенцию монета звякнет о дно денежного ящика, душа умершего грешника в тот же миг улетит из чистилища на небо». Его появление разъярило богослова профессора Университета Виттенберга Мартина Лютера, который поинтересовался: «Почему бы папе, чье богатство сегодня больше, чем у богатейших из богатейших, не построить эту церковь Святого Петра на свои деньги, а не на деньги неимущих верующих?» Лютер отразил свой протест в документе под названием «Девяносто пять тезисов», который он отправил архиепископу и прибил к дверям городских церквей. Если бы психология множества жителей Европы не претерпела за несколько веков изменений, они, скорее всего, проигнорировали бы это мелкое локальное выступление. Но случилось иначе. Лютер зажег искру революции.

Его движение встретило одобрение и поддержку элиты в лице местных правителей: королей, принцев и герцогов. Он также воспользовался новейшими технологиями. Написанное Лютером распространялось далеко и быстро благодаря печатному станку. С 1517 по 1520 год разошлось более 300 тысяч экземпляров его книг, памфлетов и листовок. Он и другие мыслители, среди которых знаменитый Жан Кальвин, во многом были не согласны друг с другом, но в конце концов возникла новая форма христианской игры для «протестантов». В этой игре действовал набор пересмотренных правил и символов, единый для сосредоточенных на успехе игроков из города, университета, профессиональной гильдии и с рынка.

Жизнь перестала быть для протестантов суровым испытанием на пути в рай или в ад. Бог уже знает, чем все закончится для конкретного человека. Верующие должны искать подсказки, чтобы понять, спасены они или обречены: признаки «статуса избранного» можно обнаружить в поведении человека, например в добродетельной и трезвой жизни, а также в накоплении богатства и обретении статуса в земной жизни. Про верующих говорили, что у них есть личное «призвание». Бог наделил их особыми талантами, которые они должны стараться использовать по максимуму, выбрав правильную профессию или род занятий, а затем усердно работая. Усердие и самодисциплина в свободно выбранной игре позволяют божьему дару расцвести. Игра в личный успех становится священной и превращается в акт почитания Бога. Заглянув на несколько сотен лет назад, мы можем увидеть эти культурные новшества в истинном свете – как большой шаг к современности.

Но на этом изменения не остановились. В отношениях христианина с Богом больше не участвовали элитарные посредники из числа духовенства. «Все мы в равной степени священники», – писал Лютер. Игроки учились сами читать Библию, переведенную с латыни. Святой добродетелью стали считать образование: чтение не просто поощрялось, оно стало фундаментальным правилом игры, необходимым для развития нравственности и установления личных отношений с Богом. Одно это изменение правила, судя по всему, спровоцировало дальнейшие масштабные изменения нашей психологии. И, если верить ученым, перемены были фундаментальны. Проведенный Генрихом анализ показал, что уровень грамотности рос «быстрее всего в странах, где закрепился протестантизм». Спустя несколько веков после смерти Лютера чем больше в стране было протестантов – тем выше в ней был уровень грамотности.

Пересмотренная протестантами религия быстро распространилась по всей Западной Европе среди относительно эгоцентричных игроков, вымотанных тревогой по поводу собственного спасения и больше не готовых, чтобы их обманывали и оскорбляли церковные элиты. Народный гнев того времени ясно виден в антиклерикальной пропаганде, изображавшей монахов в виде волков, священников как демонов, а папу в обличье дракона. В одной деревне в Кембриджшире в 1520-е мужчина, встретив священника со свежевыбритой головой, «зачерпнул лопатой коровьего навоза и вывалил ему на темя, сопровождая все это словами: „Ты и такие, как ты, очень скоро будете рады спрятать свои тонзуры, а не выставлять их напоказ“». Церковь разделилась. Католики и протестанты стали воевать и кое-где воюют до сих пор.

Но игры добродетели все еще определяли повседневность. Какой бы радикально новой ни казалась игра протестантов, для этих глубоко религиозных людей «успех» не был отделен от «добродетели», а являлся ее продолжением. Они присваивали статус за демонстрацию компетентности, но все еще в контексте христианской игры добродетели. В конце концов, шла ли речь о священниках, епископах и папах или о принцах, герцогах и королях, это все равно были игры послушания и долга. Если новые, ориентированные на успех игроки хотели когда-нибудь одолеть косные власти, им требовалось сформировать собственную властную элиту. Что они и делали, становясь богатыми.

Веками, предшествующими революции Лютера, для игроков из неклерикальных и немонаршеских каст богатство служило дорогой к высокому социальному рангу. Новая элита процветала за счет прибыли, взымаемой с чужого стремления к статусу. В середине прошлого тысячелетия благодаря торговым путям, проложенным в Азию, Африку, Индонезию, Северную и Южную Америки, возникла мода на использование предметов роскоши и дорогостоящих товаров, таких как специи, шелка, сахар, опиум, конопля, бархат, черное дерево, слоновая кость, сандал, тюльпаны, кокосовые орехи, разноцветные краски, бананы, папайи, ревень, картофель, ананасы, секс-игрушки и духи из мускуса и цибетина. Торговали и рабами. Между тем Европа экспортировала товары, изготовленные умелыми ремесленниками: ткани, изделия из дерева, стекла и бумаги. Купцы, которые вели торговые операции, становились богатыми – порой баснословно. Купеческие семьи принялись финансировать экспедиции, предлагая искателям приключений кредиты. Такие банкиры-торгаши тоже становились богатыми, еще более немыслимо богатыми, чем купцы. Новую форму приобрела и социальная мобильность: амбициозные предприниматели без существенных финансовых возможностей могли начать свою карьеру в составе таких экспедиций, заработать капитал, а затем продвинуться вверх в торговой игре. Через какое-то время торговые компании стали набирать собственные частные армии и основывать колонии на далеких континентах.

Богатство, полученное за счет торговли; расцвет искусств и ремесел, а вместе с ним и среднего класса; эпидемия «черной смерти», после которой ресурсы стали распределяться среди меньшего количества людей; игры компетентности и успеха – все это привело к тому, что в игре стало вращаться больше денег. И это новое богатство угрожало старым видам власти. Победители в игре успеха стали пользоваться теми же символами статуса, что и победители игр добродетели. Это приводило в ярость представителей старой элиты. Появились специальные правила, известные как законы о роскоши, с помощью которых пытались контролировать, как представители разных социальных рангов могут самовыражаться через статусные товары и поведение. Правила диктовали, что они могут носить, есть, как должны быть организованы их похороны и свадьбы, какими экипажами они могут владеть и чем могут быть обиты эти экипажи. В Англии в 1363 году был принят закон, ограничивающий «возмутительную и избыточную одежду, не соответствующую имущественному статусу и сословию человека, ведущую к великому разорению и обнищанию всей страны». В законе определялось, сколько представители разных сословий, от возчиков, пастухов и крестьян до рыцарей, могут тратить на одежду. Другой закон запрещал некоторым «чрезмерное потребление мяса и изысканных блюд» и гласил, что «ни один рыцарь, служащий лорду, эсквайру или джентльмену, а также никакое другое лицо не может носить башмаки или сапоги с носами длиннее двух дюймов под угрозой штрафа 40 пенсов». В 1574 году одного жителя Лондона посадили в тюрьму за преступление, которое состояло в том, что он носил «штаны, украшенные тафтой, и рубашку с серебряной отделкой, вопреки указам». Появление богачей и их символы статуса беспокоили старую элиту не только на Западе. Один китайский писатель жаловался в 1591 году, что «семья, у которой нет даже старой метлы, разъезжает в экипажах <…> и надевает шляпы и одежду как у богатых и знаменитых».

Богаче прочих были торговые города, расположенные на территории современной Италии: Генуя, Флоренция и Венеция. Неравенство не так сильно раздирало их общества, как в прошлые исторические периоды, когда представители элиты играли на уместной дистанции от суеты плебса. Их игры успеха привели к появлению здорового среднего класса, в том числе ремесленников и лавочников. Считается, что степень неравенства в этих городах была примерно такой же, какая сегодня существует в США. Вместе с относительно равноправным обществом появился новый вид культуры, в которой элитные игроки, обнаружив, что выделиться стало сложнее, были вынуждены постоянно искать новые способы сигнализировать о своем статусе. Они демонстрировали свой вкус и представления о прекрасном с помощью богато украшенных садов, площадей, архитектурных сооружений, скульптур, мебели и одежды. Это создавало рынок для все новых игр успеха – художников, скульпторов, архитекторов, гончаров, изготовителей шиньонов и зубных протезов. Живший в то время поэт Джованни Понтано даже написал трактат о добродетельности траты денег на личные удовольствия.

Этот современный гимн роскоши и элегантности проще всего понять в контексте статусной игры итальянцев вокруг еды. В других частях Европы основными оставались обычаи, связанные с культурой принятия пищи. В книге, изданной в 1530 году, Эразм Роттердамский описывает обедающих, которые сидят с бокалами и накладывают себе мясо из общего блюда, отрезая его с помощью ножей, которые они ежедневно носили с собой. Тарелки встречались относительно редко и были сделаны из олова, люди чаще ели с толстых кусков хлеба. Все, даже короли и королевы, ели руками. Эразм призывал не воздерживаться от испускания газов из соображений пользы здоровью, а также советовал не сдерживать рвоту, если в ней возникла потребность: «Потому что, когда вас стошнит, это не так вредно, как если вы будете пытаться удержать рвоту в себе».

В Италии все было не так. Дворянство и средние классы богатых торговых городов ели с фарфоровых тарелок с помощью вилок, ложек и ножей. В 1475 году один флорентийский банкир заказал набор из четырехсот стеклянных бокалов, в 1565 году только на одном банкете были использованы 150 тарелок и 50 мисок, «все из фарфора». Богатые купцы и дворянские семьи собирали сервизы из сотен предметов. Историк профессор Ричард Голдтуэйт писал, что «в обществе, обращавшем все больше внимания на иерархию, приготовление еды наряду с этикетом стало частью конкуренции за статус». Иностранцы порой находили итальянскую культуру питания расточительной и нелепой. Французский интеллектуал Мишель Монтень отмечал, что у едоков были салфетки и по набору столовых приборов у каждого. «Один итальянский повар, – писал Монтень, – прочел мне лекцию о науке организации ужина с таким серьезным и ученым видом, словно речь шла о насущной проблеме богословия <…> он открыл мне разницу во вкусах <…> после этого разъяснил порядок смены блюд со множеством разных деликатных тонкостей <…> и все это словами, полными важности и величия, какие используют обычно при описании правительства империи».

Но какими бы могущественными ни были игры успеха ремесленников и торговцев, их культурой все еще управляли игры добродетели, исходящие от религии и дворянства. В том, что касается главного, они все так же смотрели назад: неважно, собиралась ли итальянская элита с помощью Библии или же античных классиков усовершенствовать нравственность и способствовать развитию ремесел, – главное, что для решения проблем настоящего необходимо было обратиться к мудрости прошлого.

Но затем ситуация на Западе стала меняться. За много веков до этого христианская элита начала перепрограммировать своих игроков – те становились более открытыми и меньше почитали собственные группы. Это обеспечило бóльшую восприимчивость жителей Запада новаторским идеям. Восток, обращенный внутрь себя, перенял сравнительно немного западных технологий и концепций, зато ненасытный Запад с удовольствием присваивал то, что можно было почерпнуть на Востоке, – как показывает, например, тот факт, что итальянцы полюбили есть с фарфора. Но мы увлеклись не только их прекрасными товарами, деликатесными и дурманящими, мы перенимали и плоды их коллективного гения, в том числе индо-арабскую десятичную систему цифр и счисления, знаки арифметических действий: точки для разделения разрядов, плюс, минус, знаки умножения, деления; принципы начисления процентов и векселя.

Такая открытость новым идеям стала частью погони за статусом. В 1500-е годы в Италии, а затем и по всей Западной Европе распространилась мода на «полезные знания». «В самом начале это проявлялось как увлечение среднего класса обучением и искусствами, а черты ученого и джентльмена объединились в серьезных, хоть и в какой-то степени дилетантствующих, интеллектуалах», – писал историк экономики Джоэль Мокир. Эти джентльмены-мыслители, известные как «виртуозы», писали книги на такие разнообразные темы, как, например, лесное хозяйство, математика и законы о роскоши. Их игра успеха строилась на любви к знаниям ради знаний. Виртуозы «превратили любопытство из порока в добродетель». Обладание знанием стало символом статуса: «Придворный превратился в ученого, а на смену культуре демонстрации украшений пришло обучение ради славы и восхищения».

По мере того как иллюзии виртуозов распространялись ниже по социальной лестнице, от дворянства к более широкому кругу интеллектуалов, формировалась серьезная статусная игра вокруг новых и полезных знаний. Венецианский государственный деятель и мыслитель Франческо Барбаро назвал ее Respublica Literaria, или «Республика ученых». Эта игра стала возможна благодаря системе почтового сообщения, охватывавшей большую часть Западной Европы. Выдающиеся мужчины и женщины могли теперь доносить свои идеи в памфлетах, периодических изданиях, книгах и личной переписке. Они были знатоками множества дисциплин, включая медицину, науку, философию, богословие, астрономию и филологию. Они создали международную игру успеха, в которой высокий статус присваивался за блестящую демонстрацию компетентности.

Простое оттачивание знаний о прошлом ценилось в этой игре невысоко. Завоевать статус можно было в связи с чем-то новым: прогрессом, новаторством, открытием, оригинальными идеями. В награду за это можно было получить солидное финансовое поощрение: лучших игроков брали под покровительство герцоги, принцы и короли, которые хвастались тем, что на них работают лучшие умы, и выгодно использовали их профессионализм в деле строительства государства. Купцы тоже нанимали математиков и инженеров, чтобы те способствовали их процветанию. Но движущей силой Республики ученых были не деньги. Вот что пишет об этом Мокир: «…главную роль играла репутация, основанная на оценке других ученых <…> самым желанным было, чтобы мастер признал тебя одним из равных, и именно это было движущей силой трудов ученых в Европе раннего Нового времени». Игроки могли повысить свой статус, став международными знаменитостями, о которых шла слава по всему континенту, а их открытия – законы, методы, процессы, обнаруженные небесные тела, зоны мозга и части тела – называли в их честь.

Правила, по которым шла игра Республики, звучат как манифест будущего науки и технологий. Вместо того чтобы ревностно охранять свои идеи, игроки открыто делились ими. Знание рассматривалось как общее благо, но авторы новых идей могли по праву получать от них прибыль; интеллектуальные заимствования были допустимы, но кража идей каралась позором; на письма следовало отвечать; новые идеи могли и должны были подвергаться сомнению; границы рода, клана, нации и религии переставали существовать. Был разработан «научный метод» апробации теорий, который, как писал один ученый, «учит людей скромности и знакомит их с собственными ошибками, устраняя тем самым высокомерную гордость разума». К экспериментам применялись строгие стандарты: обязательными считались непредвзятый анализ данных, точные записи, воспроизводимость результатов и непременная их публикация.

Возникновение Республики ученых – одно из крупнейших событий человеческой истории. Это важная точка на шкале времени, наряду с приручением огня, возникновением оседлого образа жизни, сплетен и репутации, расцветом империй и религиозными завоеваниями. Как будто кто-то взял два электропровода и соединил их, вызвав взрыв, отбросивший нас волной в новую эпоху. Первый провод под током – наша способность создавать культуру. Люди смогли завоевать планету отчасти потому, что живут в сети, где информация сохраняется. Каждому родившемуся человеку не приходится заново познавать все самому: знания передаются от старших ко всем следующим поколениям. Но в старых семейных играх добродетели знания чаще всего циркулировали внутри группы. Идеями других коллективов интересовались мало. В таких играх добродетели никогда толком не было инноваций, поскольку мысли игроков было направлены лишь на почитание предков и поиск мудрости прошлого. Разумеется, по мере того как люди сталкивались с проблемами и решали их, инновации происходили естественным путем, но они редко представляли интерес сами по себе. В эпоху игр добродетели, если не считать относительно редких отдельных скачков, прогресс обычно двигался неспешно.

Вторым проводом под напряжением был статус, полученный за счет успеха. Человеческому мозгу был нужен ответ на вопрос: «Кем нужно стать, чтобы получить статус?» На острове Понпеи игра успеха строилась вокруг выращивания огромного ямса – поэтому ее результатом был огромный ямс. В Республике ученых игра успеха возникла вокруг способности аккумулировать знания, поэтому ее результатом стало накопление огромного количества знаний. Мы выигрывали за счет правильных наблюдений и предсказаний реальности. Мы хранили полученную информацию в письмах, памфлетах и книгах, позволяя ей скапливаться и тем самым становиться еще полезнее, поскольку другие игроки могли адаптировать и дополнять ее. По правилам Республики, открытиями свободно делились и представляли их на суд равных. Победители неизменно вознаграждались, их ранг рос. Это была изящно устроенная игра успеха. Ее игроки не могли этого знать, но Республика ученых строилась по древней схеме, которая появилась, чтобы помочь выжить объединенным племенам охотников и собирателей. Соединив способность аккумулировать знание с нашей жаждой статуса, они открывали будущее.

Но будущее еще не было к ним готово. Республика ученых была крошечной игрой, в которой участвовал узкий круг элиты – интеллектуалов и дворян. Ей и близко не хватало власти, чтобы внедриться в умы миллионов и определить ход развития культуры, как делали это королевства, империи и великие религии. Тем временем империи наносили ответные удары – так, в Италии старая элита в конце концов вернула себе власть. В Венеции купцов-предпринимателей и банкиров выдавили из Большого совета – местного центра политической силы. Совет заполонила наследственная аристократия, что положило конец накоплению материальных благ торговцами. Город пришел в упадок.

Но было на земле одно место, где старый порядок не сумел остановить новый, – Великобритания. Еще в 1215 году высокое сословие английских баронов вынудило короля Иоанна подписать Великую хартию вольностей – сделку, которая множеством разных способов ограничила власть короны, например право короля собирать налоги. Был сформирован специальный совет, который должен был следить за тем, чтобы король соблюдал хартию. В 1265 году появился первый выборный парламент, куда со временем стали входить не только дворяне, рыцари и аристократы, но и зажиточные фермеры, и успешные промышленники, и торговцы – победители в играх успеха. В результате «Славной революции» 1688 года был принят «билль о правах», согласно которому парламент стал верховным органом. Корона лишилась абсолютной власти. Затем появился ряд правил и институтов, способствующих играм успеха. Был основан Банк Англии. Большинству стали доступны кредиты. Правовые инновации, такие как гарантированные права на собственность и патенты и принцип равенства всех перед законом, создали более безопасную среду для предпринимателей, повлияв на возникновение и процветание их игр успеха. Были запрещены монополии, установлен принцип свободы торговли. Все силы государства помогали купцам и защищали их. По мнению экономистов профессора Дарона Аджемоглу и Джеймса А. Робинсона, именно благодаря такой уникальной обстановке новаторы того времени «могли воспользоваться коммерческим потенциалом своих изобретений, будучи уверенными, что их права собственности священны. Кроме того, у них был доступ к рынкам других стран, где они могли с выгодой продать свои изобретения»[58]58
  Робинсон Д. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. М.: АСТ, 2012.


[Закрыть].

Многие граждане Великобритании были активными членами Республики ученых, в том числе архитектор Кристофер Рен[59]59
  Кристофер Рен (1632–1723) – английский архитектор и математик. Перестраивал исторический центр Лондона после великого пожара 1666 года.


[Закрыть], философ Роберт Бойль[60]60
  Роберт Бойль (1627–1691) – английский философ ирландского происхождения, физик, химик и богослов. Один из основателей Лондонского королевского общества.


[Закрыть], экономист Уильям Петти[61]61
  Уильям Петти (1623–1687) – английский статистик и экономист, один из основоположников классической политэкономии.


[Закрыть] и энциклопедист Роберт Гук[62]62
  Роберт Гук (1635–1703) – английский естествоиспытатель и изобретатель. Открыл ряд классических законов физики.


[Закрыть]. Великобритания вслед за Италией становилась страной, где ковалось будущее: по имеющимся данным, в 1675 году ни в одной семье в Лондоне не было фарфоровой посуды, а к 1725 году она имелась уже у 35 %. Власть все больше ускользала от старых игр добродетели короны и церкви, а Великобритания оказалась способна взять крошечную игру успеха, сформированную на основе знаний Республики ученых, и распространить ее среди широких масс. Успешные новаторы могли не только завоевать славу среди равных себе – британские институты давали им возможность приумножить свое богатство и даже стать общенациональными знаменитостями, чей статус вызывал зависть. Со временем эта игра стала доступна не только интеллектуальной элите, но и тысячам механиков, предпринимателей, инженеров, изобретателей-самоучек и ремесленников.

«Промышленная революция» стала статусной игрой, достигшей масштаба «золотой лихорадки» – и она определила настроение и культуру страны. «Британцы стали новаторами, потому что изменилось в лучшую сторону их мировоззрение», – пишет историк, доктор Антон Хоус. Это мировоззрение распространялось как «болезнь», которой мог заразиться «каждый <…> богатый или бедный, обитатели городов и сельские жители, прихожане англиканской церкви и сектанты, виги и тори, профессиональные инженеры и полные дилетанты». Появлялось все больше «текстов об изобретениях, лекций на эту тему, выставок и инвестиций». Люди с новым мировоззрением объединялись в сообщества по интересам, чтобы распространять свои идеи дальше. Эти объединения стали не только источником новых полезных знаний, но и генератором статуса для успешных новаторов.

Революция началась из-за эпидемии статусных игр. Великобритания стала, говоря словами историка профессора Питера Кларка, «миром ассоциаций». Игроки формировали игры вокруг своих специальностей. Они встречались в клубах по интересам и дискуссионных обществах, собирались в кофейнях, которых к 1700 году открылось около двух тысяч в одном только Лондоне. Они основывали учебные организации, целью которых было приумножение и распространение новых полезных знаний. Таких организаций, по данным экономиста Джеймса Доуи, было менее пятидесяти в 1750 году, а к 1850-му – около полутора тысяч. Одна из них – Общество поощрения искусств, мануфактур и торговли – зародилась в лондонской кофейне. Общество выдало тысячи денежных премий и медалей своим членам, которые решали насущные задачи или делали оригинальные изобретения. Среди них были спасательная шлюпка, безопасный пневматический тормозной механизм для подъемных кранов и метод очистки дымоходов, который позволил принять закон, запретивший эксплуатацию труда четырехлетних мальчиков. Объединение существует до сих пор и более известно как Королевское общество искусств.

Подобные общества были играми успеха, присваивавшими статус за демонстрацию компетентности. Доуи подсчитал, что в первые 20 лет своего существования Королевское общество потратило на медали за изобретения больше средств, чем на денежные премии. Полученные от общества награды, как считает исследователь, влияли на общественное признание благодаря впечатлению, которое они производили на амбициозных наблюдателей. Общество было «известно по всей стране как институт, которому покровительствует социальная, интеллектуальная и коммерческая элита», и его главным вкладом в инновации стало «повышение престижа изобретательства в целом». Подобная динамика превращала статусные игры, такие как Королевское общество, в фабрики инноваций. Стремясь к признанию и уважению, игроки становились источниками новых полезных знаний. Проведенный Доуи анализ показывает, что чем больше в определенном регионе было подобных обществ, тем чаще там выдавались патенты. Примерно те же результаты показал анализ экспонентов лондонской Всемирной выставки 1851 года: регионы, в которых существовало больше обществ, были лучше представлены на выставке и получили больше наград. Для членов каждого из 746 обществ из любого рассматриваемого региона количество экспонатов возрастало на 42 %, а количество наград – на 48 %. Соотношение между научными обществами и инновациями во время Промышленной революции, по мнению Доуи, «следует расценивать в контексте причинно-следственной связи».

Итак, из-за статусного ажиотажа тех лет произошло беспрецедентное в истории человечества накопление знаний. Атмосфера того времени ухвачена в речи, которую произнес в 1826 году математик, доктор Олинтус Грегори: «Сельское хозяйство, производство, торговля, мореплавание, искусства и науки, полезное и красивое в изобилии и бесконечном разнообразии способствуют удобству и красоте этого и без того счастливого места. Города, наполненные жителями, склады, полные товаров, рынки и ярмарки с деловитыми сельскими жителями, поля, деревни, дороги, побережья – все способствует богатству и славе нашей земли <…> Новые общества, заботящиеся о благоустройстве <…> новые машины, двигающие вперед наше искусство и помогающие в работе, освоенные пустоши, улучшенные дороги, возведенные мосты, прорытые каналы и тоннели, осушенные и культивированные болота, построенные доки, увеличенные порты – все это результат тысячи похожих операций, спонтанно открывающихся человеческому глазу и доказывающих, что мы еще не достигли пика и открыты прекрасным перспективам грядущей стабильности и величия».

Промышленная революция скоро охватила и другие страны. Когда жажда усовершенствования достигла Соединенных Штатов, они сначала сравнялись с Западной Европой, а потом и превзошли ее по части талантов-инноваторов. Львиная доля сегодняшнего престижа этой страны завоевана технологическими компаниями Кремниевой долины. Игры, в которые играют современные новаторы, были изобретены членами Республики ученых и наделены силой, способной изменять мир с помощью революций и институтов почившей Британской империи.

Мыслители Просвещения, которые в XVII и XVIII столетиях продолжили преобразование Западной Европы, а затем и всего мира своими идеями о логике, свободе, толерантности и отделении церкви от государства, также были наследниками игр, сформировавшихся до них. Один из наиболее именитых, шотландский экономист Адам Смит, широко известен как «отец капитализма». Наверное, именно он (и его теория общей пользы, которая основывается на свободном рынке и конкуренции) больше чем кто-либо другой повлиял на наш гипериндивидуалистский, эгоцентричный мир, одержимый деньгами. Но Смит не верил в то, что жажда богатства является решающей движущей силой экономики. Он считал, что на глубинном уровне человеческой психики происходит что-то еще. «Любовь к людям побуждает нас искать их расположения, а не стремиться к господству над ними, – писал Смит в 1759 году. – Богатый человек радуется своему богатству, потому что чувствует, что оно привлечет к нему внимание людей <…> Мысль эта сладостно наполняет его сердце и более всякой другой побуждает его радоваться своему богатству»[63]63
  Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997.


[Закрыть],. Эта потребность во внимании и одобрении была, по мнению Смита, важной частью условий человеческого существования. Мы стремимся улучшить свое положение, потому что хотим «отличиться, обратить на себя внимание». Этот сон, в котором нам говорят, что символы статуса, такие как богатство, сделают нас абсолютно счастливыми, вдохновляет нас «возделывать землю, заменять лачуги домами, сооружать огромные города, создавать науки и искусства, что облагораживают и облегчают наше существование, – все это полностью изменило вид нашей планеты».

Сегодня мы несоизмеримо лучше обеспечены всем, что нужно для стремления к совершенству. К концу XIX века продолжительность и качество жизни выросли, уровни нищеты и детской смертности снизились; угроза голода, всегда преследовавшая человечество, отступила. Упорное накопление полезных знаний привело к ошеломляющим инновациям в технологиях, медицине и науке. Благодаря знаниям о здоровье и процветании мы смогли найти дорогу прочь из ада. На протяжении всей истории человека вплоть до индустриальной революции продолжительность жизни во всем мире колебалась вокруг 30-летнего возраста. С тех пор это число выросло более чем до 70, а в развитых странах превысило 80 лет. Научные открытия спасли жизни миллиардов: хлорирование воды – 177 миллионов, искоренение оспы – 131 миллион, вакцина от кори – 120 миллионов, контроль распространения инфекционных заболеваний спас сотни миллионов детских жизней с 1990 года. В 2021 году вакцины от коронавируса начали спасать весь мир. Мы также питаемся гораздо лучше, чем когда-либо. В 1947 году недоедало больше половины населения планеты, сейчас этот показатель составляет 13 % для развивающихся стран и менее 5 % для развитых. А еще мы стали богаче. В 1800 году 95 % людей жили в нищете. С 1990 по 2018 год этот показатель упал с почти 1,9 миллиарда до приблизительно 650 миллионов.