Текст книги "Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга"

18. Игры в войну

Началось все за ланчем на пляже Ла-Хойя в Калифорнии. В тот день осенью 1984 года бизнесмен и контркультурщик по имени Ларри Бриллиант пытался уломать издателя Стивена Бранда использовать свою технологию для онлайн-конференций. Бранд был знаменит тем, что издавал «Каталог всей Земли» (Whole Earth Catalog) – журнал и каталог товаров для тех, кто жил в коммунах. Сооснователь Apple Стив Джобс назвал «Каталог» «одной из библий своего поколения» и описывал его как «гугл на бумаге, но за 35 лет до гугла». В тот день Бриллиант пытался убедить Бранда начать развивать онлайн-направление. Читатели смогли бы переписываться в чатах, подключившись через компьютеры, модемы и телефонные линии. Как вам такое? Они могли бы создать своего рода виртуальную коммуну хиппи. Кто знает, что из этого получится? Разве не интересно попробовать? Бранд согласился. Он назвал экспериментальную общину «Всепланетная электронная связь» (Whole Earth ’Lectronic Link’), кратко – The Well. Она была запущена в 1985 году в День дурака, 1 апреля.

Доски объявлений и другие подобные относительно закрытые платформы, где могли пообщаться ученые и гики-технари, существовали в интернете и до The Well. Но она стала чем-то совершенно новым. Все современные социальные сети построены на костях The Well. Больше всего сегодня ее напоминает Reddit. Пользователи The Well вступали в конференции, аналогичные сабреддитам, которые строились вокруг разных тем, и болтали либо все вместе, либо через прямые сообщения, известные как «отправления». Летописица The Well Кэти Хафнер пишет: «Идея была настолько проста, насколько это возможно: найдите несколько людей, связанных по какому-то случайному признаку – возраст их детей, любимый сорта вина или группа – и способных всерьез воспринять это как повод для общения; дайте им инструмент, позволяющий постоянно оставаться на связи друг с другом; отойдите и посмотрите, что будет дальше».

Дальше было так: люди стали знакомиться благодаря «случайным объединениям» и создавать статусные игры. Игроки преимущественно относились к одному типу. Хафнер описывает их как «беби-бумеров лет под 40 или за 40, умных, скорее левых взглядов, но без фиксации на политкорректности, в основном мужчин, многие – с высшим образованием». Эти единомышленники «нашли что-то вроде клуба» на страничках своих онлайн-форумов: они обсуждали свою жизнь и опыт, хвастались знаниями. Но затем, примерно через год после запуска платформы, когда количество участников приблизилось к пяти сотням, появился совсем другой персонаж. Никнейм – Бабушка (Grandma), а звали его Марк Итан Смит. В отличие от относительно привилегированных товарищей по игре Смит почти 20 лет провел без крыши над головой, а в тот период жил на грани нищеты в Беркли. И он был зол. Он ненавидел людей. Так случилось, что он презирал «клан белых мужиков», которые, как ему казалось, составляли The Well.

Смит постоянно устраивал жесткий флейм своими разъяренными нападками или комментариями как на форумах, так и в личных сообщениях, мейлах по несколько сотен строк и даже по телефону («Смит как-то умел находить домашние телефоны людей», – пишет Хафнер). Мужчин он обзывал «кретинами-стручконосцами», разработчики платформы были «из того же теста, что мужики, которые отвлекаются от создания ядерного оружия, чтобы поприставать к детям или похарассить женщин, но чаще всего не способны на человеческие отношения». Те, кто брался с ним дискутировать, получали в ответ: «Кто-то должен защищать насильников, погрязших в инцесте папаш, тех, кто бросает детей, бьет их, не платит алименты, безжалостных работодателей, коллег-харассеров и других уродов, так почему бы и не ты?» Он угрожал выследить тех, кто возражал ему, и подать на них в суд: «Садисты и ксенофобы не перестанут пытать людей и нарушать их права, если их не принудить к этому силой». По некоторым сведениям, он писал, что геям следует «всосать СПИД и УМЕРЕТЬ!». Пользователи один за другим поддавались на провокации, и, поскольку люди начинали спорить, возникали огромные цепочки дискуссий. Кто-то пожаловался, что Смит «намеренно оскорбляет других участников, чтобы взбесить их».

Марк Итан Смит был первым в мире интернет-троллем.

А биологически он был женщиной. Смит не был трансгендерным человеком, он был гендерно неконформным. «Я никогда не был мужчиной и не хотел таковым считаться, собственно, как не хочу называться и женщиной, – писал он. – За пять тысяч лет истории патриархата я, возможно, первый человек, существующий как личность безотносительно пола». Он возражал против женского имени и считал женские местоимения «уничижительными», настаивая на «праве быть на равных» с мужчинами. Требования Смита, чтобы о нем говорили «он», необычные для того времени, уважали многие женщины на The Well и некоторые мужчины. Однако большинство последних находили все это нелепым. Вот что писал один из них: «Если верить Марку, вам придется, общаясь со мной, использовать имя и местоимение, которые я выбрал. Обращайтесь ко мне с этих пор „ВЕЛИКИЙ ПУБА, ПОВЕЛИТЕЛЬ ВСЕГО, ЧТО ОН ВИДИТ, ИЛИ ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ, В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ТОГО, ЧТО БОЛЬШЕ“».

Совсем скоро организм The Well начал отторгать Смита. Один из бывших участников вспоминает: «Чем четче The Well самоопределялся как сообщество, чем более осознанным становился, чем лучше его участники понимали, что есть другие, те, кто не принадлежит к их группе, тем большую враждебность в их отношении они ощущали». Когда увещевания не помогли, Смита начали притеснять и оскорблять. «Ты больной, тебя надо на всю жизнь закрыть в психушку. Угомонись уже, пойди спрыгни с Голден Гейт»[40]40
  Золотые ворота (англ. Golden Gate) – висячий мост через одноименный пролив, соединяющий Сан-Франциско с пригородами, популярное место для самоубийств.


[Закрыть],. Некоторые пытались внедрить специальный код, чтобы отфильтровывать посты Смита (не сработало). На Смита жаловались администраторам, требуя, чтобы его забанили. Но тогдашний руководитель сайта Даг Макклёр отказался это делать: «То, что он неприятный тип со странными идеями, не означает, что его можно не пускать в игру». Однако вскоре Макклёр ушел. В октябре 1986 года новый менеджер сообщил Смиту, что действие его учетной записи приостановлено на неопределенный срок. Затем, если верить Смиту, исчезли сотни тысяч его комментариев.

Все это прозвучит знакомо для тех, кто не первый день в интернете. Однако это происходило еще в 1980-х, в первые полтора года жизни социальных сетей: жажда статуса, сплачивание в группы, троллинг и баны. Даже местоимения уже были предметом спора. Один из тех, кто поддерживал Смита, член The Well с момента открытия, описывал его недругов как «озверевшую толпу». «Когда я видел, – писал он, – как мои виртуальные друзья варят виртуальный деготь и собирают виртуальные перья, мне становилось стыдно за их узколобость». Из эссе без даты, в котором Смит описал свой опыт, видно, что он был, кажется, больше всего расстроен потерей своих постов. «Если администрация The Well была не согласна с моими мнениями, они могли бы выразить свое несогласие, а не заниматься цензурой».

Почему все это случилось? Когда Смит транслировал идеи, в которые не верили остальные, почему им было просто не пройти мимо? А когда он троллил их, почему они не могли это пропустить мимо ушей? А потом, когда Смита забанили, зачем понадобилось уничтожать написанное им? Почему не проигнорировать? Просто забыть об этом. Почему нет? Ведь, казалось бы, что может быть проще, чем игнор: от вас буквально не требуется ничего делать, это опция по умолчанию. И все же в таких ситуациях мы практически никогда не игнорируем. Потому что на самом деле это требует усилий. Когда мы встречаем людей, чьи убеждения противоречат нашим, мы можем испытать острое ощущение дискомфорта. Оно поглощает – в нас бурлит ненависть, и мы переходим в режим доминирования. Наши убеждения могут даже вовлечь нас в войну.

Такое поведение бывает трудно понять. Почему мы так остро воспринимаем неправоту постороннего человека? Это же бессмысленно. Особенно когда (на самом деле очень часто) мы приходим в ярость по поводу неких явлений, которые фактически никак не влияют на нашу жизнь или на жизнь знакомых нам людей. Из всех способов использовать свою энергию злость на происходящее в интернете представляется более чем бессмысленной. Тогда почему у нас сформировался этот рефлекс? Это можно понять, только если скорректировать наше видение человеческой ситуации. Жизнь – игра, в которой играют с символами, а убеждения могут быть не менее ярким символом, чем боевой стяг захватчика.

Наши статусные игры встроены в наше мировосприятие. Через них опытным путем мы познаем реальность. И когда мы встречаем кого-то, кто играет в игру, конкурирующую с нашей, нам становится тревожно. Если эти люди живут согласно набору противоречащих нашим правил и символов, они как бы подразумевают тем самым, что наши правила и символы, наши критерии притязаний на статус несостоятельны, а наш образ реальности – подделка. Эти люди сознательно отрицают ценности, на обретение которых мы тратим свои жизни. Они оскорбляют нас уже самим фактом своего существования. И стоит ли в таком случае удивляться, что встреча с носителем противоположных убеждений может восприниматься как нападение: статус – это ресурс, и его хотят у нас забрать. Когда нейробиолог профессор Сара Гимбел представила 40 участникам исследования доказательства того, что их крепкие политические убеждения ничего не стоят, ответная реакция мозга, которую она наблюдала, была «очень похожа на то, что происходит, если, скажем, вы гуляете по лесу и натыкаетесь на медведя».

Когда такое происходит, мы часто вынуждены искать утешения у единомышленников. Мы латаем пробоины, нанесенные своим галлюцинациям, лихорадочными разговорами, насыщенными целебными статусными формулировками: наши враги невежественны, безумны, они наци, феминаци, белые шовинисты, терфки[41]41
  Сокращенно от «трансэксклюзивные радикальные феминистки» (trans-exclusionary radical feminist, TERF) – пейоративный термин, под которым объединяют представительниц феминизма, выступающих против права трансженщин посещать женские общественные туалеты и в более широком ключе отрицающих идентичность трансженщин.


[Закрыть], пацанчики, политактивисты, колбасники[42]42
  В англоязычном варианте gammon – дословно речь идет о куске ветчины красного оттенка, в британском сленге используется как пейоратив для обозначения простоватых ура-патриотов.


[Закрыть], хабалки[43]43
  В оригинале Karen (Карен – женское имя) – грубый пейоратив, обозначающий белую женщину средних лет, которая вечно устраивает скандалы и требует к себе повышенного внимания, часто апеллируя к высшим инстанциям и обрушивая свой гнев на тех, кто слабее ее.


[Закрыть], сжвшники[44]44
  СЖВ – изобретенный в США пейоратив, сокращение от social justice warriors: воины социальной справедливости.


[Закрыть], засранцы, ТП, мудаки, долбоебы, трепачи. Мы стараемся запустить когти в любую трещину, которую видим в их иллюзиях реальности, и чем больше таких трещин мы находим, тем меньше угроза их притязания на статус, потому что мы таким образом подтверждаем свой. Пробоина в восприятии жизни забита, вера в свою игру и свои критерии обретения статуса восстановлена и самоудовлетворенность вновь разливается золотистым теплом на нашем внутреннем небосводе.

Но тогда же иллюзия становится опасной. Она отражает разницу между нами и нашими соперниками и сплетает вокруг ситуации моралистскую историю, согласно которой соперники не просто не правы, они – воплощение зла. И это позволяет дальше поливать их грязью. Наше восприятие деформируется и приспосабливается по мере того, как мы мстительно вглядываемся в поступки врагов в поисках любого доказательства, обосновывающего наш переход к режиму доминирования. Исследования выявляют это в самых безобидных ситуациях: в одной нейробиологической лаборатории участники эксперимента, которым начисляли больше баллов за то, что они отсеивали синие фишки от красных, через несколько минут начинали лучше видеть синие. Так же происходит, судя по всему, когда мы заняты оценкой соперников. В ходе одного из исследований психологи предложили опрашиваемым сказать, нарушают ли законодательство участники протестов, которых им показывали на видео. В одном из случаев исследователи сказали, что на видео протесты против клиники, где делают аборты, в другом – против призыва на военную службу. Оценка законности поведения протестующих сильно зависела от того, разделяли ли испытуемые их нравственные установки. «Опрашиваемым показывали одну и ту же видеозапись. Но увиденное ими зависело от того, насколько участники исследования отождествляли себя с протестующими, насколько совпадали их культурные ценности».

Пример такого предвзятого отношения можно найти в мемуарах китайского коммуниста Дай Сяоая, который пишет, как в школе травили детей, чьи родители принадлежали когда-то к буржуазии: «Любую ошибку, независимо от того, была ли она как-то связана с политикой, непременно толковали с точки зрения их социально-классового происхождения. Например, фол баскетболиста мог превратиться в „еще одно проявление кулацкого менталитета“». Мы всегда способны найти новые и новые причины, оправдывающие ненависть, ведь их продолжают создавать наши нездоровые иллюзии реальности.

А еще нашу ненависть оправдывает вера в то, что наша статусная игра – не результат действия коллективного воображения, значимый только для единомышленников, а нечто объективно существующее. А если наши критерии притязания на статус правильны, это означает, что их должны придерживаться все. У нас есть злобная и высокомерная привычка судить всех людей по своим правилам, независимо от того, играют они с нами или нет. Именно эта логика позволяет американцу смотреть свысока на китайца, который плюнул на улице, а японец при этом может презирать американца за то, что тот высморкался при нем. Если люди не играют по воображаемым правилам, которые мы решили считать важными и истинными, они сильно падают в наших глазах. Психолог профессор Сэм Гослинг обнаружил это, когда его студенты разделились на группы по типам личности: «Экстраверты не скрывают брезгливого отношения к необщительным интровертам, которые эгоистично отказываются поддерживать дискуссию, они не могут представить себе, почему их молчаливые коллеги не сделают хоть что-то, чтобы разговор продолжался. В то же время интроверты не испытывают ничего кроме презрения к своим болтливым партнерам. Они не могут понять, почему те, черт возьми, не подождут появления дельной мысли, прежде чем открывать рот?»

Мы принимаем приверженность наших врагов их игре за доказательство их бесчестия. А когда они защищаются, наш мозг борется с их конкурирующими иллюзиями реальности, продолжая закутываться в свои, так что победа соперников становится невозможной. В споре мы часто требуем чрезмерно серьезных доказательств их правоты и при этом готовы принять не особенно убедительные подтверждения нашей. Нам нравится находить любые предлоги, чтобы отклонять самые убедительные аргументы соперников и просто забывать о тех, которые всерьез нас задели. Мы придерживаемся суровых двойных стандартов, не предполагающих проявления в отношении соперников тех же терпения, понимания и эмпатии, которыми мы щедро балуем себя. По мере того как множатся обвинения и нарастает ярость, наши товарищи по игре подсказывают все новые аргументы нашей правоты, помогающие отмахнуться от всякого диссонанса, вызванного желаниями одновременно чувствовать себя добродетельными и причинять другим боль. Мы начинаем воспринимать отдельных участников чужой игры как расплывчатое пятно, судим о них как о единой заслуживающей презрения массе. Посмотрите на них: они это заслужили, они сами напросились. И мы нападаем на них, как безупречный герой Давид на коварного монстра Голиафа. Свою роль играют и наши единомышленники, поздравляя нас с тем, что каждый воспринимает как победу, до головокружения наполняя нас форсированным статусом.

Мы воспринимаем моральность как однозначное благо: как может быть иначе? Но моральные правила, которых мы придерживаемся, являются элементом нашей статусной игры, иллюзии, в которой мы существуем. Этот сон слишком легко может превратиться в кошмар, обманом заставив нас считать, будто наши варварские действия священны. Психологи и профессора Стив Райхер и Алекс Хэслэм писали об этом так: «Люди творят зло не потому, что не понимают, что делают, а потому, что считают все свои действия правильными. Это возможно постольку, поскольку они активно идентифицируют себя с группами, чья идеология обосновывает и оправдывает угнетение и уничтожение других людей». Антропологи и профессора Алан Фиске и Таге Шакти Рай пришли к выводу, что «как правило, когда люди несут боль или смерть кому-то, они делают это из чувства долга, потому что чувствуют: совершать насилие – их моральное право или даже обязанность». Когда жертва «воспринимается как потенциальная угроза или помеха внутренней группе», такие действия считают «достойными морального поощрения».

Чаще всего мы не боремся с насилием. Вместо этого мы участвуем в войне убеждений. Человек воспринимает идеологию как территорию. Наш вид обладает потрясающей способностью вести войну из-за чужих мыслей. Это прослеживается уже в редких первобытных обществах, традиции которых ограничивают биологическое размножение. Народ маринд с юга Новой Гвинеи верил в то, что сперма является волшебным источником силы и плодовитости. Ее использовали как мазь для тела и волос, подмешивали в пищу. Верили, что намазанное на копья, луки и рыболовные крючки семя направляет оружие в цель. И самое важное: эту волшебную сперму нельзя было получить путем мастурбации. Она должна быть смешана с женскими выделениями в процессе ритуального секса. Женщины племени маринд занимались сексом очень часто, и не только с этой целью. В свою брачную ночь женщина должна была отдаться всем мужчинам рода своего нового партнера – их часто было десять или больше, – прежде чем очередь доходила до мужа. То же самое полагалось сделать после рождения ребенка. Эти практики были предназначены для увеличения рождаемости. Однако, как замечает профессор-антрополог Роберт Пол, чаще всего они «приводили к обратному результату». Из-за сочетания частого проникновения в тело женщины спермы и воспаления матки от «слишком частых совокуплений» уровень фертильности падал.

И все же население и территории мариндов продолжали прирастать. Это достигалось за счет налетов на соседние земли, детей откуда похищали, чтобы растить их как собственных. Так маринды поддерживали свою игру. Они не размножались генетически, но «бесспорно размножались, создавая последователей, наследников и носителей системы символической культуры, переданной приемными родителями», – пишет Пол. Украденные дети были для мариндов «настоящими потомками – такими же, как если бы они были биологическими отпрысками».

Общества вроде мариндов процветают, потому что человеческой личности свойственны переменчивость и изобретательность. В конечном итоге нас определяют не базовые маркеры вроде пола, расы или национальности, а игры нашего воображения. Разумеется, они могут включать в себя и эти маркеры, но это необязательно. Можно даже играть в статусные игры, противоречащие врожденным свойствам нашей личности. В последние годы можно наблюдать, как многие белые граждане США играют в игры идентичности этнического меньшинства, получают статус за то, что «выдают себя» за темнокожих. В 2020 году белокожая специалистка по истории Африки, доцент Джессика Круг уволилась с работы, признавшись, что присваивала «идентичности темнокожих, на которые не имела права претендовать», бóльшую часть своей взрослой жизни. Ее статусная игра включала в себя предрассудки против белых. Во время разразившегося скандала мужчина афро-латиноамериканского происхождения, с которым недолгое время встречалась Круг, заявил репортерам: «Мне не доводилось встречать в жизни больших расистов, чем она. Она всегда говорила о гребаных белых, гребаной полиции, гребаном капитализме и всяком таком. Вы даже представить себе не можете выражения ее лица, когда я сказал, что у меня есть друзья всех рас. Я боялся, что она набросится на меня с кулаками, если я попытаюсь спорить с какими-нибудь ее взглядами».

Круг демонстрировала своему партнеру, кто она, в какую игру играет и согласно каким критериям претендует на статус. Когда мы защищаем наши священные верования подобного рода, мы защищаем свой опыт соприкосновения с миром и нашу мнимую ценность внутри этого мира. Но мы не просто защищаем свои позиции. Мы переходим к нападению. Вам, возможно, случалось встречать новых людей, первый разговор с которыми был пересыпан расплывчатыми высказываниями, например о политиках или о противоречивых новостях. Такое обычно происходит, потому что вас тестируют. Ваш собеседник спрашивает: В какую игру вы играете? Мы единомышленники? Мы можем быть друг для друга источником статуса? Или вы оппонент, играющий в конкурирующую игру? С помощью этих мягких провокаций человек прощупывает границы вашей нейтральной территории, жадно ловя любые подсказки, которые выдают в вас либо товарища по игре, либо врага.

Насколько воинственна человеческая природа, до конца неясно. Существует гипотеза о наличии у человека биологического переключателя. Когда он активирован, наши игры автоматически яростно атакуют врагов. Большинство ученых сегодня в это не верят. Некоторые даже думают, что в каменном веке практически не было войн. Это представляется неверным по ряду причин. Одно из первых крупных кросс-культурных исследований межгруппового конфликта у охотников и собирателей выявило, что, хотя некоторые группы были мирными, 90 % воевали куда чаще, чем «редко или никогда», а большинство воевало регулярно. Большинство систематических исследований доказывает теорию, утверждающую, что военные конфликты были весьма распространены. Хотя насилие в отношениях между группами, возможно, и не является неизбежным, нельзя отрицать, что оно нам присуще. В наше время его можно обнаружить во всех слоях общества – от уличного насилия до религиозного фанатизма, государственного терроризма, гражданских и международных войн. Печальная правда состоит в том, что при всей нашей удивительной способности исключить насилие в отношении единомышленников, когда дело доходит до агрессии в борьбе одной игры с другой, мы остаемся, по мнению антрополога и профессора Ричарда Рэнгема, «исключительно» жестокими.

И только когда мы расширяем свою концепцию войны, включая в нее битвы за идеологическую территорию, можно увидеть, насколько мы на самом деле агрессивные животные. Люди повсеместно отправляются в крестовые походы – воевать за свои священные верования. Нападая с этой целью, мы пытаемся проникнуть в умы других людей и переделать там все таким образом, чтобы они начали играть в наши игры и видеть наши сны вместо своих. Когда нам удается кого-то обратить, его воровство превращается во вклад: эти люди перестают красть у нас статус, они начинают предлагать его. И это приятно. Все мы во многом нейронные империалисты, которые борются за расширение своих территорий, вторгаясь в умы других людей.

Наша жажда психологических завоеваний такого рода четко просматривается в истории белых колонизаторов Канады и Австралии, которые не давали коренному населению говорить на своем языке и совершать религиозные обряды. Об этом же свидетельствуют около четырехсот исправительных лагерей, где китайцы держат сотни тысяч уйгурских мусульман. Еще один пример – коммунистический режим Энвера Ходжи, при котором албанцев сажали в тюрьму за ношение «западных» брюк клеш или «империалистическую стрижку». То же доказывают и более 200 тысяч узников восточногерманского Штази, большинство из которых подвергались психологическим пыткам, а некоторые – и физическим (кого-то вовсе расстреливали в тюремных подвалах). А самым частым обвинением было предполагаемое желание сбежать с коммунистического Востока на капиталистический Запад. Во Франции XIII века, когда катары отказались обратиться в католичество, сжигавшие их живьем католики так боялись, что лишь слегка отличавшиеся от их собственных верования катаров о Боге и Сатане смогут неким образом возродиться и начать завоевывать психологическую территорию, что кости еретиков выкапывали из земли и сжигали вновь.

Доктор Лилиана Мейсон, специалист по политической психологии, считает, что отчасти причиной наших постоянных попыток войны до победного конца является то, что «люди привыкли считать свои группы лучше других. А без этого они сами чувствуют себя ниже». Задействуя «наиболее первобытные уровни», игроков мотивируют «видеть мир сквозь призму конкуренции, придавая важность превосходству своей группы». Человеческие существа любят превосходство – и любят побеждать. Исследователи обнаружили, что группы, как правило, предпочитают простую победу над другими группами, даже если это означает меньше благ для игроков. Социолог профессор Николас Христакис пишет, что это открытие «угнетает даже больше, чем существование ксенофобии». Разумеется, мы хотим многого для своих групп, но еще важнее для нас создать зияющую пропасть победы между собой и нашими соперниками. «Людям кажется важным не просто количество человек в их группе, а то, насколько их больше, чем в других группах, – пишет профессор. – Их должно быть не просто много, их должно быть больше».

Это также касается наших войн за убеждения. Мы не просто хотим победить в споре с идеологическими врагами – мы жаждем доминирования, как ясно продемонстрировали нам члены сообщества The Well своим обращением с Марком Итаном Смитом. Они не могли просто проигнорировать Марка, потому что он отбирал у них статус. По той же причине Смит не мог игнорировать их. Они даже не могли заставить себя использовать выбранное им местоимение – ведь это в символическом смысле означало бы принятие его правил и символов, то есть их поражение. Смит реагировал на это угрозами и обесценивающими высказываниями – ему отвечали оскорблениями, бойкотом и цензурой. Две стороны просто не могли ужиться с притязаниями друг друга на статус. Победить должен был кто-то один.

Это неизбежное ужасное последствие жизненной игры. Иметь статус означает быть выше. Мы постоянно стремимся переделать мир таким образом, чтобы наша игра оказалась наверху, все время рассказывая лестные для нас истории о нашей безукоризненной добродетельности. Из этого надо вынести один урок, который многим непросто принять: никогда не верьте группам, которые утверждают, что просто хотят «равенства» с соперниками. Неважно, что они говорят, неважно, во что они верят, – равенства они не хотят. Они плетут волшебные фантазии о справедливости для всех, но эти фантазии – ложь.