Текст книги "Стратегии гениальных женщин"

Через девять лет после брака с Ливией Октавиан стал властелином мира. Еще через четыре года из-за слепого страха и раболепия сенаторов он стал божественным Августом, почти не осознавая, что является уже просто частью большой игры собственной жены, холодной, бесстрастной и мудрой красавицы. И Ливия наконец осознала, что ее выбор был правильным. Ее муж стал первым человеком в империи, а она получила неимоверные по масштабам рычаги влияния – путем воздействия на разум принцепса. В ней самой прочно засели имперские замашки, доставшиеся в наследство от старинного рода Клавдиев. Она ненавидела народ, ругая его при всяком удобном случае и методично вбивая в голову своему мужу мысль, что не чернь, а царь должен управлять империей.

Только она знала, что Октавиан стал Августом в значительной степени благодаря ее долго вынашиваемой задумке добиться для него непоколебимой и абсолютной власти. Ее муж еще не раз будет отказываться от диктатуры и других атрибутов власти, но животный ужас перед местью его жены заставит боязливых римских законодателей с подобострастием настаивать на необходимости верховной власти Божественного. Естественно, обожествлению подвергнется и его супруга, получив титул Августы. Но это будет потом…

«Август управлял миром, а Ливия управляла Августом». В этом справедливом заключении британского исследователя Роберта Грейвза содержится не столько правда о жизни императора Августа, сколько классический опыт женской гибкости, обескураживающего обаяния и незримой магической силы. Неутолимая жажда власти и все жуткое женского начала оказывались дьявольской двойственностью, пред которой смирялись самые стойкие и могущественные мужчины. А воссоединение стремительного мужского и пленительного женского всегда являлось самой сокрушающей силой, которой невозможно противопоставить какие-либо преграды.

Ливия перекраивала характер императора с последовательной, безмолвной решимостью, незаметно для окружающих и самого Октавиана Августа. Из ядовитого и довольно неприятного молодого человека, испытывающего ко всем неприязнь и подозрительность, под влиянием ее пленительной и одновременно суровой женственности он становился благодетельным защитником семьи и морали, умеренным правителем и милосердным отцом. Но если сам Август, получив верховную власть, направил свою энергию на укрепление империи и проведение в жизнь революционных преобразований, то Ливия, тщательно скрывавшая свою надменность и презрение к окружающему миру в тени неприкасаемых дворцовых палат, лишь готовилась разыграть свою собственную карту.

Все еще оставаясь привлекательной молодой женщиной, Ливия имела достаточно много времени для воплощения своих планов. Поэтому она избрала своеобразную стратегию, основанную на беспристрастном анализе происходящих событий, математически точном просчете всех угроз и сосредоточенном устранении всего, что может стать на пути. Ее беспокоила в первую очередь безопасность мужа, который был окружен кольцом такого пристального внимания со стороны жены, что каждый шаг императора доносился ей в сопровождении множества разнообразных комментариев различных людей. Безопасность Августа была и частью ее собственной безопасности, а также безопасности ее двух сыновей – Тиберия и Друза. Кроме всего прочего, она прекрасно понимала, что Август, будучи властным и тяжеловесным в решениях, мог при определенно складывающихся обстоятельствах и поменять жену, как это сделал его знаменитый дядя Юлий Цезарь. Для Ливии такое развитие событий казалось недопустимым, поэтому, войдя в дом Октавиана в качестве супруги, она тотчас принялась усердно изучать все привычки и желания своего избранника. Со временем она не только могла дать ему дельный совет в ведении государственных дел, но и обеспечить любые плотские наслаждения, к которым был склонен первый человек Вечного города. Разобравшись в тонкостях сексуальных потребностей своего мужа, Ливия мудро рассудила, что коль она сама не способна удовлетворить все плотские желания мужа, другие женщины должны делать это под ее неусыпным надзором. Ее мало смущали измены Августа, гораздо более важными казались его здоровье, безопасность и власть над его интеллектом. В конце концов, любвеобильных сирийских красоток, которых Ливия сама отбирала для Августа, можно было устранить в любой момент, а вот появление реальной женщины-соперницы она допустить не могла. Несмотря на полные сарказма издевки над скромностью Октавии, не сумевшей удержать возле себя страстного Марка Антония, Ливия сама не умела любить, а применение постельных хитростей давалось ей очень трудно. Но она придумала множество достойных компенсаций собственной фригидности. Августу было с ней уютно, она дала ему гармонию, и это оказалось самым главным достижением этой дурманящей женщины. Ливия могла свести с ума кого угодно: всегда в роскошных одеждах, ароматная, как изысканный цветок, с обольстительной улыбкой, застывшей на устах, холодной головой и сильным характером, первая женщина империи неизменно производила неизгладимое впечатление на лучших мужчин Рима, при этом ничего им не позволяя, кроме выражения восхищения. Ей были чужды ревность, болтливость или любые другие проявления эмоций, характерные для женского начала и рассматривающиеся порой как слабости пола. Более того, некоторые исследователи Римской цивилизации утверждают, что Август как мужчина мог удовлетворить любую женщину, но только не Ливию. «Стыд и неутоленная страсть привязывали к ней Августа крепче, чем узы, которые возникли бы, если бы их взаимное влечение друг к другу удовлетворялось каждую ночь и Ливия нарожала бы ему дюжину прекрасных детей», – уверен Роберт Грейвз. Скорее всего, его предположения недалеки от истины: Ливия делала все, чтобы Август чувствовал себя полноценным мужчиной, но при этом оставляла маленький, но очень действенный рычаг воздействия на, возможно, искусственно созданную неполноценность императора Великого Рима.

Уникальность выстроенной Ливией жизненной стратегии заключалась в том, что для достижения любой задачи она максимально использовала окружение. Для этого она задействовала удивительно широкий арсенал средств: от личного обаяния до откровенного подкупа, от льстивых похвал и обещаний до прямых угроз. Эта женщина научилась изменяться, как хамелеон. Актерские способности делали ее непостижимой для окружения. Император, сенаторы, полководцы, юристы, врачи, купцы и политики – все были искусно опутаны невидимой, но крепкой нитью. Со временем на эту роскошную аристократку уже работала целая армия темных личностей во всех уголках великой империи, преимущественно специалистов по распространению слухов, сбору полезной информации, доносам, отравлению и более изощренным видам убийства. С беспристрастным упоением эта чрезвычайно целеустремленная римлянка, лишь внешне похожая на закостенелых духом столичных матрон, плела невидимые сети для всех и каждого, кто хоть каким-либо неосторожным жестом выдавал свою потенциальную силу и желание властвовать. Угроза семье и устоям расценивалась как гораздо более опасное явление, чем перспектива войны. Гнев всех вместе взятых олимпийских богов был ничем по сравнению с притязаниями на трон или даже на просто расположение принцепса. В случаях, не терпящих отлагательств, Ливия действовала, как кобра: молниеносно, оглушительно и с неистовой ошеломляющей силой. Но на самом деле она была коварнее ядовитого аспида, потому что каждый ее новый шаг был не похож на предыдущий и вряд ли мог бы быть просчитан оппонентами или скрытыми врагами. Ливии могла гордиться работой своей тайной полиции: за их совместную с Августом жизнь, как отмечают беспристрастные историки, было совершено четыре покушения, и ни одно из них не увенчалось успехом.

Конечно, идея Ливии была во многом ущербна. Банальность достижения власти в глазах мыслителя или философа не только очевидна, но и комична. Однако выведенная Ливией формула влияния на мир заслуживает уважения и пристального внимания. Так же как и ее потрясающая последовательность. Эта хрупкая женщина так зациклилась на своей навязчивой мысли, что со временем стала тираном в женском одеянии, демоном, внушающим панический ужас. Она, как математик или астроном, в течение всей жизни выводила путь звезды с собственным именем. И в отличие от математика, лишь фиксирующего законы природы, она эти законы побеждала. Мотивация Ливии была прямо связана с действием инстинкта самосохранения, а искаженность ее представления об идее власти оказалась настолько сильной, что она не пожалела даже собственного сына.

Если многие дивились показному благородству и изумительному инстинкту материнства Ливии, которая приютила в своем дворце всех детей всевозможных родственников, то сама Ливия могла лишь посмеиваться над незадачливым окружением. Она считала необходимым присматривать за детьми отнюдь не из-за любви к ним. Дети имеют свойство вырастать и становиться наследниками, и потому внимание к их жизни открывало Ливии возможность не только тотально контролировать подрастающее поколение, но и заметно влиять на формирование характеров многочисленных внуков и внучек Августа, а также потомство его родственников, из которого при определенных обстоятельствах мог бы сформироваться нежелательный наследник. Но самое главное: воспитание детей позволяло лучше узнать все психологические особенности молодых людей, чтобы при случае воспользоваться этими знаниями как козырем. Якобы из заботы об образовании молодой поросли Ливия заставила дочь Августа Юлию выучить наизусть гомеровские «Илиаду» и «Одиссею». На самом деле суровость мачехи (кроме прочего, она принуждала падчерицу выполнять тяжелую работу, ткать пряжу и т. д.) была направлена на совсем иную цель. Прекрасно разбираясь в людях, Ливия знала, как разжечь неприязнь и ненависть к конкретным людям и определенным занятиям. Образованные дети – опасные дети, рассуждала Ливия, заставляя Юлию вспахивать жесткое поле литературы. Такой подход должен был вызвать в душе у ребенка отвращение к признанным в обществе шедеврам, а постоянный прессинг в родительском доме – жажду недопустимой для дочери императора свободы. Дочь, отмечает исследователь этой эпохи Джордж Бейкер, была для Августа гораздо ближе, чем жена. Но даже не это было самой главной угрозой для Ливии: Юлия стояла у нее на пути потому, что могла родить на свет наследника, чего не в состоянии была сделать сама Ливия.

Страх перед такой развязкой толкал коварную женщину к риску. Но, начав весьма рискованную игру с фортуной, она неизменно была обходительной с девочкой (как, впрочем, и с остальными детьми) и всегда умела прикрыться благонравными намерениями. Ее стратегия дала всходы через много лет, но это были смертоносные ростки, гораздо более страшные, чем воины, родившиеся от ядовитых зубов дракона.

Случай добиться маленькой или большой победы представлялся Ливии всегда. Конечно, лишь с той оговоркой, что Ливия не только держала под тотальным контролем всю жизнь императорского двора, но и активно навязывала Августу свои идеи. Последний настолько серьезно относился к мнению своей супруги, что даже записывал план предстоящей беседы с ней. Возможно, историки гиперболизируют, указывая на этот факт, но нет никаких сомнений в том, что в годы мира, когда империя сосредоточилась на развитии и совершенствовании своего владычества, Август находился под ее очень заметным влиянием. Во всяком случае, правдой является тот факт, что многие «приватные высказывания Ливии претворялись в публичные эдикты». И это при «второсортной» роли женщины в Римской империи, созданной мужчинами для мужчин!

Мать отечества оказалась прирожденной убийцей. Когда дело касалось ее интересов, она устраняла конкурентов по-женски: с хладнокровной улыбкой неизбежности на устах, без эмоций или сомнений и без следов. Осторожно и ненавязчиво продвигая интересы своих сыновей, она пыталась создать ситуацию, когда у Августа как императора не останется никакого другого выбора для назначения наследника, кроме Тиберия или Друза. Отношение к ним было в высшей степени разным: может показаться удивительным, но она явно выказывала больше благосклонности старшему сыну Тиберию. Возможно потому, что его ранние годы жизни прошли почти без матери, отпечатком чего до конца жизни остались мрачные нотки ущербного, оставшегося без любви ребенка. Но в этом деле был еще один немаловажный штрих – Тиберий был ее точной копией, только в мужской тоге. Старательно пытаясь заглянуть в его темную натуру, она видела там свое собственное отражение, душу человека, способного на все. Друз, рожденный в доме Августа, был совершенно другим. Он был близким по духу к принцепсу, пропитанный великодушием, как готовый к решительным действиям, так и подверженный внутренним колебаниям и сомнениям. Наконец, Друз был просто на четыре года моложе, а Ливия очень спешила. Ведь Август не вечен…

Несмотря на то что Август жестоко расправился с Антонием, он с искренней отцовской нежностью относился к его сыну от брака с сестрой императора Октавией. Именно юный Марк Марцелл вместе с сыном Ливии Тиберием оказались ближе всех к колеснице Августа, когда он победителем въехал в Рим после великолепной египетской кампании. И именно за Марцелла он отдал свою единственную дочь Юлию, едва она достигла четырнадцатилетнего брачного возраста. Этим жестом Август недвусмысленно намекнул, что он сделал четкий выбор относительно будущего преемника. Ливия хранила выжидательное молчание, никак не выказывая беспокойства по поводу действий своего супруга. Хотя это был болезненный укол – ее Тиберий был оттеснен на вторые роли. Впрочем, отдавая дань императору, стоит заметить: он отнюдь не был склонен класть яйца в одну корзину. Он просто был сдержаннее с сосредоточенным на себе Тиберием, который до девяти лет прожил в доме своего отца (до его смерти) и пришел в императорские покои уже почти сформировавшейся личностью. Причем личностью в высшей степени замкнутой и эмоционально сдержанной. Племянник же императора Марцелл, как и младший брат Тиберия Друз, рос во дворце на глазах Августа и потому казался ближе, а сам Август был сильнее привязан к Марцеллу и Друзу. Кроме них, был еще преданный и исключительно честный друг Марк Агриппа, в чьи мощные руки физически слабый Август всегда мог бы без сомнения передать крепнущую день ото дня империю.

Но судьба всегда ведет свою собственную игру, невзирая на расклады земных обитателей. Даже безупречно разработанные интриги Ливии порой оказывались нереализованными, наталкиваясь, словно на копья, на превратности судьбы. Сначала Ливия попыталась разжечь вражду между юным и амбициозным Марцелл ом и спокойным, всегда исполненным благородства Агриппой. Но открытой вражды не вышло, несмотря на то что Марцелл действовал строго по сценарию. Для начала Ливия инсценировала ситуацию, при которой Август был вынужден признать готовность передать власть надежному и уверенному Агриппе, что очень раздосадовало Марцелла. Это было крайне опасное предприятие, потому что для начала Ливия воспользовалась болезнью мужа, снадобьями спровоцировав ее обострение и фактически вырвав из уст сломленного недугом властелина империи признание при официальных свидетелях передать свою печать Агриппе.

Естественно, Ливия постаралась, чтобы об этом узнал не искушенный в интригах Марцелл, который из-за обиды затем с полководцем скандал во время пира. Но для властолюбивой Ливии оказался непостижимым уровень великодушия и спокойствия стареющего полководца, который после такого развития событий сам неожиданно покинул Рим в пользу возвышения молодого выскочки. Ливия лишь внешне казалась спокойной, на самом деле ее всю трясло от гнева и бессилия. Когда же после спешного отъезда Агриппы из Рима во время очередных игр Марцелла и его гордую мать Октавию толпа римлян приветствовала бурными овациями, нервы женщины сдали.

В ход были пущены последние средства. В результате Марцелл неожиданно слег и как-то очень внезапно для здорового юноши умер от какой-то странной болезни, когда желудок не принимает пищу, а сильное тело вдруг слабеет на глазах. Ливия не понаслышке знала, как преходящи силы и энергия молодости…

Казалось бы, дорога к власти для сына была свободна, а юная вдова Юлия не успела сделать то, чего больше всего боялась Ливия. Но стратегию жестокой матроны снова скорректировала злая фортуна: когда в Риме при отсутствии императора внезапно начались беспорядки, она осознала, какой слабой опорой в такой ситуации оказался бы ее угрюмый и совсем еще неопытный Тиберий. Поэтому в отправленной с быстрым гонцом депеше содержалась настоятельная просьба к мужу – срочно вернуть в столицу Марка Агриппу. Это тот человек, который может за горло удерживать власть, причем лично для себя ничего не требуя.

Но Ливия просчиталась в другом. Чтобы уладить отношения с Агриппой, Август второпях выдал за него замуж Юлию – он знал, как волнует юная красавица его старого друга, и сделал это, чтобы замять былые обиды и трехлетнее отлучение Агриппы от политических дел. Политические браки неизменно сопровождали империи, а женской нежностью пользовались как раствором при закладке фундамента. От женщин требовали высокой чувственности, не жалея при этом их чувств: для укрепления дружбы с Агриппой Августу даже пришлось развестись с дочерью Октавии. Но ни судьба племянницы, ни оскорбленные чувства сестры, ни даже судьба его собственной дочери так не занимали голову Августа, как безопасность империи. Сами же женщины закалялись… Решение было принято вдали от Рима, и Ливия никак не могла повлиять на него. Это был тяжелый удар, потому что ее планы теперь были отодвинуты на неопределенный срок.

Действительно, с Агриппой взрослеющая девчонка быстро превратилась в женщину, родив империи пятерых замечательных детей: троих мальчиков и двух девочек. Ливии теперь было о чем задуматься. Впрочем, и ее Тиберий устал ждать своего часа: он женился на дочери Агриппы от предыдущего брака. Это были самые счастливые годы жизни ее сына. Империя зажила спокойно и счастливо.

Но только не Ливия. Снедаемая вожделением власти и страхом низвержения в случае, если река событий повернет в другое русло, она вынашивала новые планы, старательнее, чем прежде, опекая императора и все потомство великой Римской империи. Прошло долгих девять лет, которые понадобились для того, чтобы Тиберий окреп. Он получил опыт полководца, сопровождая Августа в походе в Галлию. Хотя рядом был и Друз, Тиберий сумел доказать Августу свои способности военачальника. Тиберий достиг тридцатилетия – теперь он уже мог бы держать империю в узде.

У историков нет данных о причине смерти Марка Агриппы – ровесника Августа и блестящего полководца, положившего империю к его ногам. Казалось невероятным, что Август при своей физической немощи и болезнях пережил друга на двадцать шесть лет. Впрочем, самые смелые исследователи полагают, что и тут не обошлось без участия Ливии. Так или иначе, очередной преемник императорского двора внезапно умер в своем загородном доме – как раз тогда, когда Август решил посетить Грецию.

Повзрослела и Юлия, которой уже не терпелось испить всю чашу своей развившейся чувственности. Стареющий Агриппа, занятый государственными делами, не мог утолить растущих сексуальных желаний двадцатисемилетней жены, не без надежды поглядывавшей в сторону статного, возмужавшего в военных походах Тиберия. Потенциальному преемнику Августа исполнилось тридцать, благодаря незаметной и последовательной работе Ливии он становился вторым по влиянию человеком в Риме. Ситуация устраивала всех, кроме самого Тиберия, который с искренними чувствами относился к своей жене. Впрочем, дело было не только в жене, но и в том, что старик Август для реализации своего плана отозвал Тиберия из Галлии, отправив в качестве главнокомандующего галльскими легионами его младшего брата Друза. Такая ситуация полностью устраивала Ливию, зато раздражала самолюбие Тиберия. Однако, создавая систему противовесов для наследников, отец и мать империи знали что делали. Поэтому чувства и желания самого Тиберия никак не принимались в расчет. Пойти же наперекор он не решился. За это он отомстил безжалостной холодностью к Юлии, вызвав в ней сначала недоумение, потом досаду и злость и, наконец, безразличие. Она отважилась вкусить запах свободы, отметая и обязывающий к размеренной жизни статус дочери императора, и тяжеловесность материнства. Юлия предалась обескураживающим высший свет разгулам, словно желая отомстить за свое унылое детство, леденящую расчетливость отца и подчеркнутое равнодушие мужа. Совращая даже рабов и напрочь забыв об осторожности, Юлия не могла не поплатиться за оскорбительный для императорской семьи modus vivendi. Ливия, которая, похоже, просчитала и этот трюк, проявила просто потрясающую выдержку. Спровоцировав и даже в определенном смысле смоделировав такое поведение падчерицы, она теперь не только запретила Тиберию как-либо высказать недовольство женой, но и сама держала свои чувства в узде. Отец сам должен узнать о беспутстве любимой дочери, тогда гнев его будет много сильнее. Ливия таки дождалась своего часа, лишь слегка удивившись, что Август не знает о том, о чем говорят в городе повсеместно. Император был потрясен до самой глубины души и потому неумолим. Это известие, как удар кинжала в грудь, подкосило его – Август необычайно долго выходил из тяжелой депрессии. По его указу Юлия отправилась в ссылку, где, на радость Ливии, бесславно и тоскливо, после мучительных лет одиночества и забвения встретила свою смерть, наконец освободившую ее от душевных страданий.

Но жизнь Вечного города продолжалась, и на очереди уже стояло все потомство развратной Юлии и славного Агриппы. Ливия играла, и играла страстно, как только можно играть в азартные игры, где ставкой является жизнь. Поэтому каждая победа приносила ей сладострастное удовольствие от достигнутого, чувство, возможно, более сильное, чем экстаз, которого эта женщина, скорее всего, никогда не испытывала.

Смерть Друза оказалась неожиданной для всех. Многообещающий полководец случайно упал с коня, сильно поранив ногу о камень. В полевом лагере быстро развилась смертельная гангрена… На самом деле история с гибелью Друза гораздо более запутана, чем может показаться на первый взгляд. Дело в том, что Друз был ярым сторонником восстановления республиканских традиций и почти требовал от Августа отказаться от императорских полномочий, перейдя, как Сулла, в ранг обычных свободных граждан Рима. Естественно, что такая позиция никак не могла устроить властелина Рима. А для Ливии она породила страшную дилемму в виде выбора между собственной безопасностью, интересами мужа и старшего сына, с одной стороны, и интересами младшего – с другой. Некоторые факты прямо указывают на то, что Ливия, хотя в это трудно поверить, вычеркнула из жизни младшего из своих сыновей. Болезнь Друза вряд ли была смертельной – в походах заживали и более тяжелые раны. Известно, что присланное накануне падения письмо Друза довольно неоднозначно было воспринято Августом и Ливией. В ответ Ливия отправила в военный лагерь к Друзу личного врача. Даже Тиберию показалось, что это был смертный приговор брату. Иначе бы, узнав о его фатальном падении с коня, он не отправился бы к брату так поспешно. Еще ни разу в жизни Тиберий так не спешил: 500 миль и Альпийский хребет он преодолел, передвигаясь практически без сна, за двое суток и день. Никто из сопровождавшего полководца эскорта телохранителей не смог выдержать такой темп: они отстали. Тиберий застал Друза при смерти – он понял, что опоздал. Путь назад он прошел пешком рядом с телом брата… Это был немой протест против матери, ибо Тиберий вполне осознавал, что при других обстоятельствах он мог бы оказаться на месте своего брата. Впрочем, прямыми доказательствами причастности Ливии к гибели своего младшего сына историки не располагают.