Текст книги "Несбывшаяся мечта, или…"

Вообще пойма не числилась за деревней как охотничьи угодья. Там не было в ней межевания на охотничьи участки. Главная добыча на ней было сено. Поэтому личные границы земель поймы были только застолблены покосами за жителями деревни. А в пойме мог каждый где хотел, там и охотился, и где хотел, там и ловил летом рыбу в протоке. Поэтому мы и спокойно, не нарушая никакие деревенские правила пользования угодьями, и пошли с Колькой на свободную добычу в эту пойму.

Но одна избушка всё-таки стояла на пойме у самого начала протоки, там, где она отходит от реки Иртыш. И все знали, что эта избушка раньше использовалась только летом для рыбной ловли и на какие-то земли её хозяева никогда не претендовали. Её хозяева были дедушка и бабушка. Они были одинокие и умерли в один год. И вот теперь хозяин этой избушки стал этот мужик Фёдоров. Кем он приходился им, никто в деревне не знал, да особо это никого не интересовало. Власти знали, почему она перешла ему и этого для деревни было достаточно.

Вот в район этой избушки мы и вышли за куропатками. Наши расчёты были такими. Мы ночь, а может, две ночи переночуем в этой избушке. Всё лучше ночевать в избе, какая бы она ни была, чем у костра зимой. Если там окажется хозяин, или он придёт во время нашего пребывания там, мы с Колькой решили, что мы или заплатим ему деньги, или отдадим часть добычи. Как он захочет в счёт нашего ночлега у него.

А сейчас идём сразу к кустарникам, туда, где начинается протока. Как только добрались до них, сразу берёмся за работу Сбрасываем рюкзаки и расставляем свои силки на ветки кустарников. Место было очень хорошее. Очень много на снегу шелухи от почек кустарников. Были бороздки на снегу от лапок куропаток. От нас подальше к реке вспорхнула стайка куропаток штук в сорок. Хорошее место. Будем с добычей. Стало уже темнеть. Зимой светлый день короткий. Разместив силки, мы двинулись к избушке. До избушки от этих зарослей было километра два.

Пришли к избушке. У избушки никого уже давно не было. Кругом лежит нетронутый никем снег. Это хорошо, что нет хозяина. Дверь избушки закрыта на засов, замка на засове не было, а только этот засов был закручен проволокой. Открыли дверь, зашли. Всё в избушки было чисто, кругом был порядок. Большую часть избы занимала огромная печь. Мы с Колькой пошли искать дрова для печи. Один топор был у меня. Я всегда, когда иду в тайгу, беру с собой топор, хотя вы уже знаете, какой у меня нож, даже мама говорила, что мне и топор можно не брать с собой, мой нож мог заменить и топор. Второй топор взял Колька в этой избе. Недалеко от избы лежала целая куча брёвен – плавника, принесённого сюда ещё в весеннее половодье.

Нарубили дров, затопили печь. Взяли мой котелок походный, я набил его снегом. натопил воды и вскипятил воду и заварил чай. Все продукты мы принесли с собой из дома из расчёта на два дня на двоих, плюс один нахлебник – собака. Почему сегодня он нахлебник? Да потому, что сегодня я его держал на привязи, чтобы он не носился по пойме и не распугал нам куропаток. Сегодня его задача была другая. Он был наш охранник. Поели. Алтаю я отдал кусок копчёной свиньи и два вяленых чебака, это такая рыба как плотва, но побольше. Чебаки бывают весом 200, 300 грамм, и даже побольше. Чебак – это подвид плотвы, поэтому его еще называют сибирской плотвой. Чебак относится к семейству карповых и распространён в реках Иртыш, Обь и других реках Сибири.). После ужина закрыли двери, окна. Благо всё закрывалось изнутри не надо было выходить на улицу. В натопленной избе тепло. Мы сразу и уснули, по-моему, и наш сторож уснул сразу.

Утром следующего дня нас разбудила собака, ей нужно было на улицу. Сводил собаку, вернулись в избу Алтай опять лёг у печки, свернулся в клубок, только голову выставил и стал наблюдать за мной. Эту позу его я уже давно выучил. Она означала примерно такое выражение: «Ну что стоим, что стоим, когда же будем есть?»

Он прав в этот раз. Я стал собирать на стол. Опять топил снег, кипятил воду. Заваривал чай. Разбудил Кольку. Он не очень-то хотел вставать, что-то там ворчал, но не вставал. Даже Алтай не выдержал, встал, подошёл к нему и как гавкнул. Колка сразу даже подскочил на месте, где спал. Посмотрел на меня, потом на Алтай и сказал:

– Убери своего крокодила, а то на завтрак меня может съесть.

Собака ещё постояла возле него с минуту, ещё раз гавкнула, как будто хотела сказать:

– Вставай, лежебока, уже вся еда на столе, и не оскорбляй благородных собак. А то и правда укушу.

Поели, ещё все полежали, ожидая, когда начнёт светать. Рассвело, можно идти проверять наши силки.

Шли на лыжах, не спешили, торопиться было некуда, мы уже решили, что остаёмся ещё на одну ночь. Алтая взял на поводок, он уже не спорил, видно понял, что спорить бесполезно. Нет для него сегодня работы. Когда подходили к кустарникам, с веток вспорхнули куропатки, да так много, наверно, птиц 30–40. Это очень обрадовало нас. Если птица была на ветках, должна быть и в силках. Подошли. Мои силки стояли ближе к избушке и в мох силках были куропатки. Я снял четыре птицы, Колька ушёл дальше к своим силкам. У него оказалось шесть птиц.

У нас в первый день стало десять куропаток. Не очень хорошо, но и не очень плохо. Уже по пять птиц на каждого. Расправили силки на ветках и пошли к себе в избушку. У нас с Колькой на любой охоте было такое правило. Когда мы вместе, то вся добыча, что бы это ни было, всё делится пополам, даже если один добыл меньше, чем другой. Сегодня удачлив один, завтра другой, всё равно всё пополам. Моя мама и Колькин отец знали, как мы делим добычу, и хвалили нас за это и поддерживали всегда это наше решение.

В избушке я разморозил, ободрал одну куропатку и отдал её Алтаю. Видели бы вы, как этот хитрец, умница, трудяга, мой верный товарищ ест эту птицу. Сначала он её обнюхает, потом оближет, а потом начинает есть. Пожуёт, погрызёт, а потом глянет на меня. Облизнётся, закроет глаза. Потом по очереди открывает глаза и всё время смотрит на меня, как бы улыбается. Всё время устраивает представление во время еды. Ещё тот хитрец. Мы с Колькой ели то, что принесли из дома. Куропаток мы не трогали. Весь этот день и ночь мы все только ели и спали.

Следующее утро было обычным. Снова нас разбудил Алтай. Все поели, Алтаю я опять отдал кусок свиньи и два вяленных чебака. Он, ещё тот хитрец, долго смотрел на меня, не начиная это есть. И даже тихонько урчал, как бы говоря, что ты мне сегодня дал? А где моя куропатка?

– Ешь, ешь, – сказал я ему, – ты и первую куропатку не заработал, а уже хочешь вторую.

Дождались, пока рассветёт, и двинулись к силкам. Ага, в моих силках сегодня было восемь куропаток, у Кольки шесть. Всего в первый день добыли 4+6, итого 10 птиц. Одну скормили Алтаю. Сегодня добыли 8+6, итого 14 птиц. Всего добыли 10+14, итого 24 куропатки. Одну скормили Алтаю. Осталось 23 птицы. Не так уж плохо. 11 птиц я отдал Кольке, мне он тоже отдал 11 птиц, а ещё одну, он сказал, что отдаёт нашему охраннику. В избушке доели всё, что у нас было. Написали записку этому дядьке Фёдорову. Сказали спасибо за приём. Написали, что мы ничего не трогали. Даже дрова рубили из плавника. Колька даже оставил ему местную газету, в которой был прогноз погоды на следующую неделю.

Всё прибрали за собой, закрыли избушку и двинулись домой. Обратно идти было легче. Мы шли по своей пробитой лыжне. Впереди шёл Алтай, за ним я. За мной Колька. Лыжи у нас с Колькой теперь прекрасные. Настоящие охотничьи лыжи. Эти лыжи нам сделал дед Прокопий, лыжи из ёлки, подбитые камусом.

Камус – шкура голени оленя, лося, лошади. Иногда такие шкурки снимают и с ног зайца, песца. Этот камус идёт на украшение одежды.

У народов Сибири используется для пошива обуви, украшения одежды, подбивки лыж. Подбитые лыжи камусом не едут назад, что позволяет легче подниматься в гору по снегу. Мех топорщится и упирается, и лыжа не едет назад. Унты чаще всего шьют из такого камуса, получается очень тёплая и прочная обувь. Обувь, сшитая из шкуры оленя, быстрее вытирается, хуже бережет тепло. Камус бывает разного цвета в зависимости от того, где живёт олень. Камус бывает лошадиный, это самый прочный, надёжный и самый ходовой, но он и дорогой. Правильно выбрать камус и правильно его закрепить на лыжах, чтобы он не косил и не тянул лыжу вбок, это целое искусство. Вот такой мастер нашей деревни дед Прокопий и делал, и подбивал нам лыжи. В последующем ещё не на одной охоте мы вспоминали нашего деда. Ещё в руках у нас у каждого была палка. Это не обычная, палка каких много кругом в лесу. Эта палка делалась специально для каждого, кто уходил зимой в тайгу. Делалась она из ёлки или сосны. Эти деревья прочные, но и не очень тяжёлые, это же не лиственница. Каждый выбирал её у мастеров, кто делает эти палки под себя. Длина обычно выбирается под полный рост, толщина примерно, как толщина руки. Конечно, моя палка будет отличаться от палки взрослого дядьки. На конце этой палки укрепляется пика, способная долбить лёд, если надо сделать лунку на реке для ловли рыбы. С этой палкой очень удобно спускаться с гор в лесу. Она работает и как тормоз и как руль. При помощи такой палки ты остановишься на склоне горы, где захочешь. Да и повернёшь в любую сторону. Да и если идёшь в гору и начнёшь проскальзывать, то она подержит тебя. Вот такие палки и были у нас с Колькой. В пойме они, конечно, не нужны были. Но вот как выйдем из поймы и пойдем по распадкам, без палки и опасно и тяжело. До дома добрались без приключений. Алтай как сумасшедший носился по тайге, я же теперь снял его с поводка. Колька не стал задерживаться у нас, выпил кружку горячего молока и ушёл домой. Мама, Петька рассматривали мою добычу и были очень рады, что поедим какое-то время мясо птицы. Жалко, сестра не видит эту добычу. Она ещё прошлым летом после окончания школы уехала в город Тюмень поступать учиться на бухгалтера. Там у мамы жил какой-то племянник, вот она пока и поживёт у этого племянника. Поступила, по-моему, в какое-то училище, где учат на бухгалтера, и перешла жить в общежитие.

Мама отложила четыре тушки птицы, остальные вынесла в холодные сени. Вернулась и сказала:

– Эти тушки мы обработаем завтра и сварим хороший суп.

Я её спросил:

– А почему четыре, нас же трое?

– Как это трое, а Алтай?

Мне иногда кажется, эта моя собака понимает наши разговоры. Пока мама откладывала куропаток, он сидел рядом и смотрел, как она это делает, и всё время облизывался. Но вот когда я спросил маму, почему она отложила четыре тушки, он посмотрел на меня и как-то так заурчал. Но когда мама сказала, что нас не трое, а ещё Алтай, он встал, подошёл к маме и лизнул ей руку.

– Вот видишь, он всё понимает. Даже понял, что и ему сварят куропатку.

Я всегда, наблюдая за моей собакой, удивлялся тому, что как только я подумаю, что он сейчас должен делать, то как бы он ни лежал или сидел, он сразу поворачивался мордой ко мне. Мне иногда казалось, что он не только понимает нашу речь, но и по выражению лица или каких-то движений он уже узнавал, что ему сейчас что-то поручат делать.

На следующий день было воскресенье, и мы варили суп из куропаток, а потом все ели это суп. Ел его и Алтай. И он часто, пока мы ели, всё поглядывал на нас, особенно на меня. Он как бы хотел сказать: «Ага, ты не хотел мне оставлять куропатку, а вот твоя мама не послушала тебя и вот сейчас с вами я ем куропатку. Ну и кто теперь главный в этом доме?»

Каникулы закончились, завтра иду в школу.

В понедельник утром я уже был в школе. Когда я вошёл в класс, там уже собрались все ученики, кто учился в этом году в этом классе. Не было только Кольки, а я пришёл последний. Я прошёл к своей парте, сел и стал ждать начало урока. Кольки всё не было. Я спросил у ребят, не видели ли они Кольку. Все почти враз закричали, что не видели. Первый урок в этот день был немецкий. Учительницу звали, по-моему, Агнесса Ивановна, а может, и не так. Прошло столько времени, что я могу и ошибаться. Она вошла в класс и стала проверять по журналу, кто сегодня присутствует на уроке. Дойдя до фамилии Кольки (жаль, но когда я пишу эти строки, уже не могу вспомнить его фамилию) и не услышав ответа, она подняла глаза от журнала и спросила:

– Кто знает, почему он не пришёл в школу?

И при этом вопросе она смотрела только на меня. Все знали, что мы с Колькой товарищи и всегда везде бываем вместе, и весь класс повернулся и стал смотреть на меня.

Я встал и коротко рассказал. Что мы вместе два дня были на охоте. Вместе вернулись к нам домой и он от нас ушёл к себе домой. Вот и всё, как было.

– Ладно. Садись, Володя. Начнём урок без него, – сказала она.

Урок шёл, а всё думал, что могло случиться в дороге. Когда он ушёл от нас, может, наскочил на волков. Но в последние годы они не подходили уже так близко к деревне. Может, заболел. Я решил, что после уроков обязательно зайду к нему.

С этой училкой немецкого языка у меня всегда случаются приключения. Когда-то мы только начали изучать немецкий язык, я отказался его учить. Она всё время ставила мне двойки. Я не выполнял домашние задания и вообще делал вид, что не присутствую на уроке. Она всё-таки пожаловалась директору школы, что я не учу и ничего не выполняю. И вот однажды меня с её урока вызвали к директору школы. Мы любили своего директора, мы его не боялись, мы все его уважали. Он был фронтовик, левая рука была у него в протезе. Там не было руки, там был протез. И вот на уроке немецкого языка открывается дверь нашего класса, и наша хозяйка школы говорит Агнессе Ивановне, что Фролова Володю вызывает к себе директор. Весь класс как по команде поворачивается ко мне и шепчет, что я такого натворил, что даже вызывают к директору? Им-то интересно. А мне-то каково? Что же я такого сделал? Вызывают. Пошёл, все смотрели на меня так, как будто меня повели на расстрел.

Пришёл в учительскую и меня сразу пригласили в кабинет директора. Вошёл, поздоровался. Директор пригласил меня сесть поближе. Я сел и смотрю на него, а он смотрит на меня.

– Почему ты, Володя, не хочешь учить немецкий язык? Не выполняешь домашние здания, ещё хорошо, что не хулиганишь на этом уроке. Расскажи, в чём причина такого поведения, – спросил он. Придётся отвечать, буду отвечать.

– Язык этот – язык нашего врага, потому я не хочу учить его язык.

Он заулыбался. Потом сказал:

– Вот что, он наш враг – вот поэтому и надо учить его язык. Если не будешь знать язык врага, как ты узнаешь, что он задумал против нас? Или вот пошёл ты в разведку, взял ихнего пленного. Как ты его допросишь о его планах против нас? Вот если бы мы не знали языка немцев, труднее было бы воевать нам с ними.

Я понимаю тебя, но ты всё-таки неправ. Вот будешь взрослым и поймёшь, что надо учить языки, чтобы всё знать, что задумывают наши враги против нас. Понял всё?

– Понял, понял, – сказал я. – Буду, буду учить немецкий.

– Вот и хорошо, что всё понял. Слову твоему верю. Ты честный и правильный мальчишка, – сказал он. – А сейчас иди на урок. Не обязательно рассказывать товарищам, зачем тебя вызывали сюда. Пусть это будет нашим секретом. Договорились? – спросил он.

– Договорились, – ответил я. – Вы не говорите Агнессе Ивановне о нашем разговоре. Я сам скажу, что я с этого дня начну честно учить уроки по языку.

Директор опять улыбнулся и сказал:

– Не скажу учителю. А тебе скажу, раз ты уже умеешь сам отвечать за свои поступки, сам их исправлять, молодец. А сейчас иди на урок.

Когда я пришёл в класс, все в классе смотрели на меня так, как будто они увидели меня в первый раз. Зазвенел звонок, и когда все вышли из класса, я подошёл к Агнессе Ивановне и рассказал, что я обещал я директору. Она тоже мне сказала, что я молодец и она нисколько не обижается на меня. Вот так я стал учить немецкий язык и не зря. Уже во взрослые годы я работал с немцами, вот тогда-то я и вспомнил нашу учительницу и директора. Они были правы.

Из класса мы вышли вместе, я и Агнесса Ивановна. Не успели мы сделать и десяток шагов, как увидели бегущую по коридору хозяйку школы, которая сегодня вызывала меня к директору. Она буквально чуть не сбила нас. Хорошо, что мы её подхватили.

– Володя, тебя вызывают к директору, – чуть ли не закричала она.

– А что случилось, – спросил я.

– Не знаю, не знаю я, мне приказали срочно найти тебя и даже привести тебя к директору.

Может, это опять будут говорить про немецкий язык? А может, что-то случилось с Колькой, подумал я. Мы вместе с хозяйкой школы вошли в учительскую. Секретарь мне сразу показала на дверь кабинета директора и махнула мне рукой. Мол, давай, проходи. Вошёл в кабинет. В кабинете кроме директора сидел какой-то милиционер. Какой-то офицер, не простой милиционер. Я поздоровался и сказал директору, что меня послали к вам, но я не знаю зачем.

Этот милиционер сказал мне, чтобы я подошёл поближе и сел. Я так и сделал.

Этот милиционер что-то долго меня рассматривал, а в это время все мы сидели и молчали.

Вдруг милиционер спросил моё имя и фамилию, я всё сказал. Потом он спросил, знаю ли я Кольку, он назвал его фамилию.

– Конечно, знаю, он учится в нашем классе и он мой хороший друг. Вот только сегодня он не пришёл почему-то в школу. Я хочу пойти после уроков к нему и всё узнать.

– Когда ты в последний раз видел Кольку? – спросил милиционер.

– Мы расстались у меня дома в пятницу. Он выпил у нас дома тёплого молока и ушёл домой.

– А почему он оказался в вашем доме? – спросил милиционер.

– Потому, что мы вернулись с охоты. Мы вместе были на охоте в пойме два дня. Мы вместе с собакой ночевали в избушке в пойме, где она ответвляется от Иртыша. Затем мы вернулись в субботу к нам домой. Нас, меня и Кольку, встречали мама и мой брат Петька. Потом Колька ушёл домой. Я это уже говорил.

Этот милиционер моего друга не называл Колькой. Он всегда называл его фамилию. Но теперь я уже не помню Колькину фамилию, поэтому я говорю, что так его называл милиционер. Мне же здесь надо как-то передать разговор с милиционером. Милиционер был спокойный, говорил тихо, не ругался, не грубил. Я всё еще не мог понять, что такое случилось. Где Колька и почему меня допрашивают?

Потом милиционер сказал, что я поеду с ним. Ему, милиционеру, хочется поговорить вместе с нами.

– Иди, собери свои вещи и выходи на улицу. Поедешь с нами, – сказал он.

Я всё ещё продолжал сидеть. Тогда уже директор мне сказал:

– Иди, Володя, собери вещи и выходи на улицу.

Я собрал вещи, вышел на улицу. Следом за мной вышел тот милиционер, который был в кабинете директора, а потом ещё один милиционер откуда-то взялся и вышел за нами. На улице стояла лошадь, запряженная в кошёвку, вот в неё мы и сели. Второй милиционер разобрал вожжи, и мы поехали. Через какое-то время мы подъехали к милиции. Все вышли и все прошли в дом милиции. Меня привели в комнату. Когда я в неё вошёл, то сразу увидел Кольку. Мы даже обнялись. Теперь уже эти два милиционера слушали наш рассказ, куда мы ходили на охоту. Где мы ночевали, что делали мы в избушке.

– Ничего мы там плохого не делали, – сказал я, – и ни от кого мы не прятались, мы даже там написали записку. Благодарили за ночлег, и Колька даже там оставил газету со своим адресом дома для хозяина для того, если он захочет получить с нас какие-то деньги за ночлег.

Когда я сказал про записку, эти милиционеры как-то странно переглянулись и потом ещё раз попросили меня рассказать про записку.

Потом этот милиционер, который был у директора, сказал:

– Хозяин избушки говорит, что после вас у него пропало две шкуры лис и три шкурки зайцев. Вы брали их?

– Ничего мы не брали и никаких шкур лис и зайцев мы не видели.

– Ну хорошо, посидите пока в другой комнате, я позову вас.

Когда мы вышли в коридор, то мы увидели мою маму и Колькиного отца. Мама стояла у стены, а Колькин отец сидел на стуле, что стоял здесь в коридоре. Мы молча прошли в другую комнату. Тут же мы увидели хозяина избушки, этого дядьку Фёдорова. Нас привели в другую комнату и сказали, чтобы мы тут сидели, никуда не выходили. По-моему, это была такая комната дежурных милиционеров. Сколько мы сидели, трудно сейчас сказать, но, по-моему, долго. Потом вдруг заходит этот к нам первый наш милиционер и говорит:

– Идите домой, там вас родители ждут. Да больше не заходите ни в какие избушки, если там нет хозяев. Запомните это хорошо.

Мы вышли к родителям, так ничего не поняв, но всё равно были рады, что идём домой. Мы все попрощались друг с другом и стали добираться домой. Хорошо, что ещё успели на последний автобус, что ходит между селом Самарово и Ханты-Мансийском. Дома я всё рассказал маме. Да она, оказывается, уже всё знала. Она мне рассказала, что милиционеры, когда беседовали с этим мужиком, нашли ошибку в его рассказах. Показали ему его ошибку, и он сознался, что врёт, не было у него никаких шкурок. Он хотел, чтобы мы дали ему деньги за эти шкурки.

В школе уже всё знал директор и он нам сказал то же самое, что сказал нам милиционер, который был у него в кабинете.

Вот так закончилась наша охота, и я зарубил себе на всю свою жизнь наставление милиционера и директора.

Но на этом закончилось не всё. В одно из воскресений к нам пришёл этот мужик Фёдоров вместе со своей семьёй. Его жена и два их ребёнка, девочка и мальчик. В тот день погода была хорошая и мы все были на улице. Мама, я, Петька и собака Алтай. Мы выпустили погулять даже нашу корову. Как только мы его увидели, я взял палку и позвал к себе Алтая. Этот мой пёс сразу всё понял, подошёл ко мне и сел возле меня. Как только этот мужик подошёл довольно близко, мой пёс встал на все ноги и оскалил зубы. Мужик увидел это, что сделала собака. Он тоже был охотник, хоть человек дерьмо, но он понял, что ещё шаг в нашу сторону, и собака, если ей будет команда, допрыгнет до него и свалит. Он остановился и сказал:

– Мария Кузьминична, я пришёл просить у вас прощения. Прощения за то, что я всё наврал в милиции про вашего сына. Простите меня. Я и вся моя семья просим вас простить меня. Что такое со мной случилось, я и сам не понимаю. Мне в милиции сказали, если родители этих мальчишек простят вас, то мы не будем привлекать вас за клевету.

Вся семья его опустилась на колени прямо в снег. Мама закричала:

– Что ты делаешь. Подними жену и детей с колен.

Жена встала сама и подняла детей, она стояла и плакала, заплакали и дети. Я думаю, они ничего не понимали. Почему это их отец и мама и они стояли на коленях в снегу перед какой-то тётей, мальчишками и собакой. Он продолжал стоять на коленях. Алтай стоял возле меня и скалил зубы. Мама всё еще смотрела на него, потом сказала:

– Вставай, вот если мой сын простит тебя, ты у него проси прощения. А мои слёзы еще отольются тебе не единожды.

Этот мужик посмотрел на меня и сказал:

– Прости меня, Владимир. Этот случай для меня на всю жизнь наука. Вся моя семья просит тебя простить нас.

Его жена заплакала прямо в голос.

– Ладно, – сказал я. – Идите домой, а то уже детишки перемёрзнут. Прощаю я вас. По-настоящему мне бы надо было пристрелить тебя из моей винтовки или отдать тебя моему Алтаю, чтобы он потрепал тебя. Ладно, прощаю я тебя.

Они ушли. А мы ещё долго смотрели им вслед. Потом мама вдруг сказала:

– Если бы не было у него детей, ни за что бы не простила его. Он же мог погубить тебя, – и заплакала.

Алтай как увидел, что мама плачет, заскулил, подошёл к ней и стал лизать ей руку. Мама погладила его по голове, погладила его уши. А он всё лизал её руку. Это он жалел мою маму. В школе я рассказал всё это Кольке. Он мне сказал, что этот мужик приходил с семьёй и к ним. Мой отец тоже пожалел его детей и простили мы их. Отец сказал ему:

– Уходи из моего дома поскорей, а то я не выдержу и отхожу тебя моим костылём. Хоть и жалко марать костыль о такую мразь. Вон отсюда. И не попадайся мне на глаза, иначе костыль походит по тебе.

Весной, когда растаял снег, ушёл лёд на Иртыше, этот дядька со своей семьёй куда-то уехал из нашей деревни, больше мы их не видели.