Текст книги "Несбывшаяся мечта, или…"

Его звали Калистрат. Я впервые слышал такое имя. Раздался свисток татарина о начале работы, на этом и закончилось наше знакомство. Мы начали хватать мешки за углы и забрасывать ватажнику на «кобылку». Боже, какой я был наивный, думая, что те, кто работал в трюме, меньше устают, чем те, кто носит мешки. Уже к половине новых двух часов руки и плечи налились усталостью, и я даже несколько раз выпускал мешок. Калистрат видел это и его это беспокоило. Он боялся, что я не выдержу. Прошла какая-то заминка с нашей каруселью, очередной ватажник ещё не спустился и Калистрат предложил поменяться местами. Теперь я мешок кидал на «кобылку» не справа от себя, а слева. Мне показалось, что так легче. Я улыбнулся Каллистрату, в ответ он покачал головой. Он работал так, как будто мы только начали. Очередной длинный свисток Бугра оповестил, что пришло время отдыха и обеда.

Я так устал, что с трудом вылезал из трюма баржи. Каллистрат шёл за мной. Ватажники разбрелись по берегу, выбирая место, где можно было поесть и посидеть. Я нашёл какой-то ящик и пристроился на нём. Рядом сел Каллистрат. У меня с собой был десяток яиц, хлеб, две луковицы и бутылка молока. Я, было, совсем начал есть, как подошёл татарин, посмотрел на мои запасы и сказал, что в ларьке у охраны можно купить вареной картошки и варёной печёнки.

У меня было три рубля, и я пошёл в ларёк. На два рубля я купил варёной картошки и печёнки, всё это мне положили в железные банки из-под тушёнки. Ели мы молча. Когда немножко отдохнули и поели, Каллистрат спросил меня:

– Ты здесь первый раз?

– Да, – ответил я.

– Это и видно, – сказал он. – Ты очень торопишься всё сделать, прилагаешь ненужную силу, тянешь всё руками, и поэтому быстро устаёшь. Постарайся, когда поднимаешь мешок, помогать себе ногами и спиной. Не спеши, следи за мной. Я уже на этих работах целое лето, привык и знаю, как дойти до конца.

Меня эта простая забота незнакомого человека очень удивила и обрадовала, теперь я знал, что с ним я дойду до конца. Я и потом в своей жизни не раз встречал сочувствие и получал помощь от этих людей, именно людей, хотя их знали, как бичей. БИЧ – человек без имени. И я понял, как неправ был татарин, который когда-то спросил меня «Где ты видишь здесь людей?». И только я хотел спросить у Каллистрата, почему он здесь, как раздался длинный свисток, конец обеду и отдыху, срочно вставать по местам. Нам с Каллистратом приказали остаться опять в трюме на подаче мешков. Некоторые по схеме татарина сменили места работы. Теперь я часто поглядывал, как поднимает мешок Каллистрат, повторял его движения, и мне показалось, что два часа до следующего перерыва я продержался лучше.

Ватажники, даже бывалые, тоже устали. Мы уже работали шесть часов. Садились отдыхать там, где застал их свисток. Никто не разговаривал. Было тихо. Я уже не хотел спрашивать Каллистрата, почему он здесь, не было сил говорить. Нам с Каллистратом объявили, что мы идём работать в амбар на приёмку мешков. Я даже обрадовался, Каллистрат почему-то улыбнулся. Мы встали и пошли к месту работы. Наше место приёма мешков оказалось под самым потолком, надо было заканчивать ряд и начинать от деревянных стеллажей новый ряд мешков. Свисток известил о начале работы. И я сразу понял, что темп работы здесь был другой, надо было делать всё быстро. В трюмах работало шестнадцать человек на подаче мешков, в амбаре на приёме восемь. Мы должны были снимать мешки, укладывать их в ряд, следя за тем, чтобы не перекосился ряд, не вылез боком ни в одну сторону, не отходил от уже уложенных рядов. Неправильно уложенные мешки в рядах могли развалить всю кладку, а это беда, пришлось бы перебирать всю кладку. Чтобы это всё выполнить, нам иногда приходилось дополнительно поднимать, ворочать мешки, но при этом и не задерживать ватажников с мешками. Если в трюме я поднимал мешок один раз, то здесь иногда приходилось его поднимать, двигать по нескольку раз. Здесь была самая тяжёлая работа, а я-то думал, что приёмщики здесь отдыхают.

Я сказал об этом Каллистрату, он в ответ только улыбнулся. Он вообще во время работы не говорил, только иногда улыбался. Как бы там ни было, я продержался достойно эти два часа, но свисток на ужин и отдых несказанно меня обрадовал. Я даже вприпрыжку спустился по мешкам до пола амбара.

Во время ужина татарин объявил, что после ужина работаем без перерыва до двенадцати часов. А это целых три часа. Затем отдыхаем. Подъём в шесть часов утра. Начало работы в семь часов утра. Ещё он сказал, что мы держим хороший темп и если все выдержим, то к двенадцати часам завтрашнего дня закончим работы. И если владелец баржи будет доволен и примут укладку мешков в амбаре, то, возможно, что-то добавят к заработку. Плохо, конечно, что работать без перерыва три часа трудно, но татарин был настоящий бугор. Он знал, что сообщение о возможности заработать больше, чем объявлено, притупит горечь работы без отдыха. Нас с Каллистратом вернули в нашу карусель на второй трюм. Я был так рад, что Каллистрат опять улыбнулся. Всё-таки для меня носить мешки было легче, чем их подавать в барже и укладывать в амбаре. Теперь я точно знал, что я выдержу эти три часа. Работу продолжали уже при прожекторах и закончили по свистку ровно в двенадцать часов ночи. Я собрал свои пожитки, снял с головы мешок, ещё успел попить тёплой воды из титана, зашёл в амбар, устроился на мешках с рисом и сразу уснул.

Меня будил Каллистрат, он всё-таки был моя марка. Было уже светло, я проснулся, но встать быстро не мог. Всё тело болело, любое движение вызывало боль в спине, руках, ногах, болела почему-то даже голова, хотя мешки я не носил на голове. Я потихоньку стал растирать руки, ноги, голову. Минут двадцать я потратил, пока смог встать и пойти за кипятком. Многие ватажники ещё сидели там, где спали, им тоже было трудно. Кое-кто уже начал есть. Я набрал кипятку и стал доедать то, что осталось со вчерашнего дня, с этим я справился быстро.

Меня и Каллистрата снова поставили в трюм, и по свистку бугра в семь часов утра работа началась. Я ещё раз убедился, что бугор знал своё дело. Он утром дал ватажникам целый час на сборы, чтобы они успели опомниться от вчерашней гонки на работе. Мы ещё раз меняли рабочие места и примерно к половине двенадцатого основные работы по выгрузке были закончены. Осталось убрать мусор в трюмах и сдать укладку мешков в амбаре. Сдача укладки мешков прошла удачно и быстро, всё было сделано аккуратно, и бугор с приёмщиком ушёл в контору.

Время было без пяти минут двенадцать. Примерно через полчаса татарин вернулся и засвистел в свисток. Началась выдача зарплаты Первыми получили деньги те, кто последними работал в трюмах. Потом получали деньги приемщики мешков в амбаре. И, наконец, очередь дошла до каруселей. Вызвали сначала карусель первого трюма, потом нашу, второго трюма, потом третьего и четвёртого трюмов. После всех нас получали старшие ватажники, помощники бугра.

Все получили деньги, но никто не расходился, как будто чего-то ждали. И дождались. Татарин сел на бочку и заговорил:

– Работали все хорошо, даже новёшенькие, – и глянул в мою сторону. – Владельцы баржи и приемщики груза в амбарах довольны.

Он помолчал, молчал долго, оглядывая ватагу, как будто колебался, говорить или не говорить дальше.

Потом, улыбнувшись, сказал:

– Они добавили к зарплате по четыре рубля. Завтра в семь утра поставят новую баржу.

Всё-таки хитрый и умный у нас Бугор, он заранее знал, что выполнит своё обещание по выдаче добавки к зарплате. Все получили свою добавку.

Я стал собираться уходить. Попрощался с Каллистратом, так и не узнав, почему он работает бичом. Меня окликнул татарин:

– Придёшь ещё? – спросил он.

И тут я ему рассказал, что сдаю экзамены в авиационный институт, что приехал я из далёкой деревни, помогать мне некому, а денег нет. Экзамены я сдаю каждый пятый день и могу прийти работать на день после каждого экзамена, и я очень хочу приходить. Этих заработанных тридцать девять рублей мне хватит как раз на пять, шесть дней. Он долго молчал, потом сказал:

– Хорошо. Я попробую подержать тебе место в ватаге, но ты дай слово, что обязательно будешь приходить после каждого экзамена.

Я с радостью обещал, что не подведу его.

После сдачи каждого экзамена я приходил в порт, и татарин всегда брал меня в ватагу, ватага уже знала, что я из деревни, из тайги и сдаю экзамены в институт. Ватага уже дала мне прозвище (кличку) Студент. Вот я и стал человеком без имени, Бичом. В институт я не поступил, набрал на шести экзаменах 26 балов, проходной бал был 28. В приёмной комиссии, куда я пришёл, чтобы забрать документы, меня спросили, что я хочу делать. Поеду домой, или останусь здесь?

Я сказал, что не знаю. Здесь мне негде и не на что жить.

Мне предложили пойти в ученики на токаря, слесаря, фрезеровщика на Казанские авиационные заводы, экзамены я сдавал хорошо, две пятёрки и четыре четвёрки. Если я хочу идти на завод, они могли дать мне направление и рекомендацию. Выбирать было не из чего. Я согласился и получил все необходимые письма. Как произошло моё принятие решение о согласии идти на завод и кто в этом решении был главный читай в рассказе «Каллистрат», который найдёте в этой книге. Я всю свою жизнь помню и благодарю своего Ангела за то, что он послал мне в жизни человека по имени Николай Иванович. Это он подсказал мне в трудную минуту моей жизни, что мне делать, и направил на учёбу на авиационные заводы города Казани. Но я ещё не решил, что мне делать. На что я буду жить и где пока буду учеником. Но у каждого человека есть Ангел, который помогает ему, если, конечно, он сам что-то делает. В приёмной комиссии института я встретил одного парня, с которым познакомился, когда сдавал экзамены. Он был местный, жил в Казани. Он тоже не поступил, но на заводы идти не хотел. Я ему сказал, что из общежития меня выселили, дали три дня на поиск жилья. Он сказал:

– Пошли со мной, если мои бабушка и дедушка согласятся, то они сдадут тебе угол, кровать.

Его бабушка и дед жили в доме на углу улиц Баумана и Ленина, это самый центр старой Казани, и они согласились. Платить я должен был в месяц 20 рублей. Из заработанных в порту денег я отдал сразу за месяц и тогда уже решил, что домой не возвращаюсь, а на будущий год снова буду поступать в институт. Но теперь опять нужны были деньги. И я решил вернуться к татарину. Ватага встретила меня приветливо и, узнав, что я не поступил в институт, огорчились и как могли, успокаивали меня, говоря, что на будущий год я обязательно поступлю. Вот вам и бичи, они такие же настоящие люди, только у каждого что-то не сложилось. В ватаге я проработал дней двадцать и всё-таки стал собираться на завод. В работе ватаги образовался перерыв на 3–4 дня. И как будто это перерыв подарил мне мой Ангел. Там, где я жил у бабушки с дедушкой, его внуки, девушка и тот парень, что поселил меня к ним, собирались ехать в Ленинград на экскурсию на три дня. Они пригласили меня поехать с ними. Я огласился. Жили мы у их родственников на станции Фарфоровский Пост. В эти дни я впервые познакомился с замечательным городом Ленинградом (тогда он ещё не был Петербургом). Всё было прекрасно. Город, музеи и, конечно, меня поразило метро. Рассказывать я об этом не буду. Надо всё это увидеть своими глазами. Походить по набережным, постоять на мостах над рекой, увидеть сфинксов. И вот я как воспоминание о Ленинграде написал такое стихотворение:

 

Ленинград. Сфинксы
(Неуютно сфинксам на набережных Невы. Детство не возвращается)

Холодный ветер с океана
Поднял балтийскую волну.
Окутал всё дождём, туманом
И выплеснул на берега Неву.
Кипят, шумят водовороты,
В гранитный камень бьёт вода.
И ветер гонит, гонит тучи,
Никак не успокоится Нева.
А на гранитных пьедесталах
У самой кромки у воды
Застыли чудо-великаны
Из экзотической страны.
Что делают они в туманах?
Чей охраняют здесь покой?
И кто ответит на вопрос?
Зачем здесь Сфинкс?
Я говорю ему, вставай, иди домой.
А он раскинул лапы, лёг на брюхо,
И днём и ночью смотрит вдаль.
А там вдали за горизонтом
Осталась Родина, его печаль.
И в дождь и снег, холодными ночами,
Им снятся детства милый мир,
Пески, согретые лучами.
Египет, солнечный Каир.
Крики погонщиков, верблюды, пирамиды,
И голубое небо. Солнца жаркий диск.
И жёлтый тёплый Нил,
Забыть всё это нету сил.
Страна, где проходило детство,
Где каждый камень Сфинксам брат,
И горько знать, что это детство,
Нет, не вернуть его назад.
И хочется ему сказать, послушай, Сфинкс,
Ошибся адресом. Скорей домой.
Туда, где тёплый Нил всегда.
А здесь течёт холодная Нева.
Но не отпустит Сфинксов, нет,
Державный наш гранит.
И не отпустит никогда
Холодная Нева.
 

После возвращения я ещё несколько дней работал на разгрузке барж. Но надо был ехать на завод. Я и так задержался в ватаге на три недели. Как бы не получил взбучку в отделе кадров завода. В дальнейшем так оно и вышло.

В ватаге все меня провожали и говорили, что будет плохо, приходи к нам. Мне даже за разгрузку последней баржи бугор и ватага заплатили двойной заработок, тогда он составил шестьдесят восемь рублей. Вот вам и бичи.

На заводе меня приняли в отделе подготовки кадров, предварительно отругали за то, что я где-то пропадал три недели и группы уже сформированы, а когда я рассказал, что зарабатывал деньги в порту, чтобы на что-то жить и платить за угол, перестали ругаться и зачислили меня в группу учеников на токаря. Закончил учёбу и получил Удостоверение о присвоение мне звания – токарь 5 разряда. Вот так я тал классным рабочим (смотри фото удостоверения).

Прошёл год. Я уже работал на авиационном заводе токарем пятого разряда и готовился поступать в институт. Но не судьба. В конце июля меня призвали в армию. Повестка прийти в военкомат пришла 20 июля. По-моему, я эту повестку получил на заводе, где я работал. Я её зарегистрировал в отделе кадров и получил разрешение в день вызова в военкомат не приходить на работу. В назначенное время пришёл, принял меня майор. Почему-то он со мной разговаривал так, как будто я совершил что-то плохое. В конце своей речи он сказал:

– Послезавтра нужно прийти с вещами сюда, ко мне. Вы зачислены в команду, которая через три дня убывает из города. Не вздумайте не прийти или опоздать. Можете попасть под уголовное дело.

Я его спросил:

– А как же мне быть с работой? Надо уволиться на работе, получить все документы, когда я всё это успею сделать?

Он сказал, что документы на заводе сегодня все подготовят.

– Вам завтра надо поехать туда и получить их. Всё понятно? – спросил он.

– Да, понятно. Но я хочу спросить вас.

– Спрашивайте:

– Вообще я готовился поступать в институт, в Казанский авиационный институт. Я уже сдал туда все заявления и документы. Нельзя ли мне всё-таки сдать экзамены в институте? Если не поступлю, тогда и в армию пойду.

– Нет, нельзя, ты уже призван в армию, – сказал он.

Он снова в обращении ко мне перешёл на ты.

– Делай, как я сказал. И не вздумай шутить. Не явишься в срок сюда, пойдёшь, как дезертир, в тюрьму. Свободен.

Я всё сделал как сказал майор. В назначенный день с утра я уже был в военкомате. В военкомате постепенно собирались молодые люди, видимо, тоже призывники. Вечером нас всех отвели на железнодорожный вокзал и разместили в товарных вагонах. Я увидел, что вагонов с молодыми людьми было уже много. Вечером приехала военная кухня. Нам всем в хозяйственном вагоне выдали алюминиевые ложки, чашки и наступил ужин. Давали гречневую кашу с тушёнкой. Дали большую порцию. Каша была вкусная и все ели её с удовольствием. Потом из другого бака дали чай. Чай уже был сладкий, к чаю дали белый хлеб.

После ужина минут через 20 объявили построение. Началась проверка по спискам всех пришедших. Все оказались на месте, дезертиров не было. Затем каждому коллективу, кто ехал в вагоне, представили старших вагона. Все они были сержанты, от младшего до старшего. У нас был крепкий парень, сержант. Звали его Виктор. Как оказалось потом в дороге, прекрасный парень, сумел с нами в вагоне со всеми поладить. Утром следующего дня снова было построение и проверка, все были на месте. Потом снова кормили. Теперь мы назывались команда, так вот сопровождал нашу команду, то есть был главным начальником тот майор, который меня ругал в военкомате. Наши вагоны стояли не на пассажирском вокзале, а где-то в тупике. Раздалась команда:

– Всем оправиться. Приготовиться к отъезду.

Вот и поехали.

Как мы ехали, сколько мы ехали, не стоит описывать, всё было непросто. Приехали мы в город Канск Красноярского края. Всех нас распределили по колхозам. Мы все помогали их работникам убирать урожай. Лето и осень были не очень удачные по погоде, и наша помощь была кстати. Кормили нас хорошо и досыта, никто не роптал. Городские ребята даже поправились. Брюхо наели. В начале октября, когда уже начал пробрасываться снег, нас снова всех собрали на вокзале, вновь разместили в вагонах. Провели проверку и в одну из ночей нас опять куда-то повезли. Наш вагон и еще несколько приехали в город Стерлитамак, Башкирия. Так я попал в ШМАС, школу младших специалистов. Там я отучился год, закончил школу, получил военную специальность – механик электрооборудования и вооружения самолётов. По-моему, это всё называлось так. После окончания школы меня направили служить в воинскую часть под город Пермь. Вот там я и закончил воинскую службу. Нормально служил. Дослужился до старшего сержанта. Одновременно готовился по учебникам, когда позволяла служба, к поступлению в институт.

Закончив службу в армии, я приехал в Казань и сдал экзамены в Казанский авиационный институт и был зачислен в студенты. Боже, нет слов, чтобы описать мою и моей мамы радость.

В 1959 году Хрущёв издал постановление о том, что кто до поступления в институт работал или служил в армии, начинают учёбу со следующего года, то есть с нового 1960. Я мог ехать домой, в деревню, до 1 января 1960. Я стал собираться. Мне захотелось посмотреть, что же происходит в речном порту, работают ли там ватаги. Перед отъездом я пошёл в порт. Пошёл к тому месту, где работала наша ватага. Было 2 сентября, день был тёплый и я сразу увидел, в порту шла разгрузка барж. На том же самом месте, где всегда стояла баржа, стояла бочка и на ней сидел тот же самый татарин, мой бывший бугор. Вот это да, прошло четыре года. На мне была форма старшего сержанта авиации.

Я зашёл со спины татарина и тронул его за плечо. Он резко обернулся, уставился на меня, не понимая, как и зачем здесь оказался какой-то военный. Я не выдержал и начал улыбаться, и он узнал меня. Схватил за руку и сказал:

– Не уходи, через десять минут перерыв. Потом.

Я отошёл в сторону и стал смотреть, как работает ватага. Работали, как всегда, молча, ровно, без суеты и быстро. На всех были наши мешки, они всегда защищают от пыли, да и от небольшого дождя. Татарин засвистел длинным свистком и несколько раз. Это был непонятный для ватаги сигнал, и все остановились и повернулись к татарину.

– Шабаш, – крикнул он. – У нас маленький праздник, гулящий вернулся.

Гулящими в ватагах называли тех, кто самостоятельно исчезал из ватаги на некоторое время или перебегал из ватаги в ватагу. Ватага подходила к татарину. Ватажники стаскивали мешки с голов, и я начал узнавать некоторых из того времени, когда я был с ними.

Некоторое время они не узнавали меня, но вот я встретился глазами с одним ватажником, мы сразу узнали друг друга. Это же Каллистрат, моя марка. А он уже шёл навстречу. Мы обнялись.

– Ну и здоров же ты стал, – сказал он.

Потом подходили и те, из старых, и здоровались все со мной почему-то за руку. Я быстро рассказал, почему я здесь, где я был все эти годы, что поступил в институт и уезжаю домой до нового года домой. Все старые знакомые были очень рады за меня. Время отдыха заканчивалось, я попрощался со всеми. Каллистрат пошёл проводить меня. Мы остановились у ворот охраны.

– Прощай, – сказал он. – Все тебя вспоминали. Я рад за тебя.

Засвистел свисток, всё для них встало на свои места. Ватага пошла занимать места работы. Ушёл и Каллистрат. Мы тогда оба не знали, что ещё не раз нам придётся встретиться при разных обстоятельствах.

Вот так закончилось моя первая встреча с Бичами. Она длилась четыре года. Это слово Бич по-разному расшифровывали люди. Иногда говорили, что это Бывший интеллигентный человек, но чаще я слышал в адрес этих людей, что это Без имени человек, а они и не обижались. Каждый из них неохотно говорил о себе и в ватаге не всех даже знали по имени. Даже у меня было не имя, а кличка Студент. Да люди и не лезли с расспросами друг к другу. Расскажешь сам, будут слушать. Не говоришь, никто и не спросит. Непростые судьбы и жизнь были у людей, кто решил быть Бичом.

Второй раз я бичевал у того же татарина, что и в первый раз. Но это было другое время. Читай рассказ «Каллистрат» в этой книге.

Август 1955 – сентябрь 1959 гг.

Учась в институте, я два года подряд работал в спортивном лагере института. Как я уже писал в рассказе «Каллистрат», у меня там были обширные права и обязанности. Но на третий сезон ехать опять в спортивный лагерь мне уже не хотелось. Моя кровь взбунтовалась и требовала что-нибудь новенькое. Какие-нибудь новые приключения и новые обязанности.

Пока я раздумывал, что мне делать летом, пришла мамина посылка из Сибири. В посылке было несколько консервных банок с продукцией Самаровского консервного завода (вообще-то правильное названия этого предприятия Иртышский рыбокомбинат). В посылке ещё было три тушки рыбы Муксуна, каждая примерно по два или чуть больше двух килограмм. Рыба была разделана без головы и хвоста, слегка подсолённая и чуть подкопчённая. Наш сибирский деликатес, объедение. Консервные банки я оставил себе, а муксунов решил отнести на пристань ватаге бичей и моему другу главе ватаги бугру Татарину.

Когда я пришёл в речной порт Казани, где обычно идёт разгрузка барж, где работают ватаги бичей, ватага моего татарина отдыхала, был перерыв в работе. Меня татарин сразу узнал и даже обрадовался.

Засвистел, закричал:

– У нас праздник, Большой Студент пришёл.

Все ватажники стали собираться вокруг Татарина. Удивитльно, но некоторых я узнавал по прежней совместной работе, встречаясь с ними глазами, мы улыбались друг другу, но большинство были новые Бичи.

Я открыл коробку, где лежала рыба, и сказал:

– Это посылка для всех вас от моей мамы вам, которые в трудную минуту подержали меня. Попробуйте все. Это не так много рыбы, но я отдаю вам всё, что прислала мама. И особенно благодарю нашего командира, нашего бугра.

Татарин стал почему-то смеяться, а потом просто хохотать. Да и ватажники стали смеяться.

– Вот так, сказал Татарин. Наш Студент повысил меня в звании, теперь я стал Бугор – Командир. Теперь вам не до шуток со мной.

И снова стал хохотать. Время отдыха закончилось. Татарин засвистел, ватажники разошлись по своим местам и продолжилась тяжёлая работа по разгрузке баржи. В этот раз баржа привезла в мешках рис, это самые тяжёлые мешки из тех, которые я таскал, когда вот так как они работал на разгрузке барж.

Я рассказал Татарину, что экзамены закончились, я все сдал отлично и теперь я на всё лето свободен. Пока я это всё рассказывал, я для себя решил вернуться в ватагу на работу, но пока я это не говорил Татарину. Но Татарин на то и был бугор, он повидал сотни, а может, тысячи людей за все годы своей работы. Он слушал, смотрел на меня и улыбался.

А потом вдруг сказал:

– Умный, хитрый ты, Студент, стал. Не говоришь сразу, о чём думаешь, и это правильно. Пусть тот другой человек, с которым ты говоришь, сам поймёт, о чём ты думаешь. Но мы-то знаем давно друг друга. Ты же не только повидаться со мной пришёл. Ты ведь хочешь поработать ещё здесь. Верно я сказал? – спросил он.

– Верно, верно, не зря же ты Командир.

Он засмеялся и сказал:

– Приходи через три дня, придёт большая баржа. Я буду увеличивать состав ватаги. Только мне надо знать, придёшь ты или нет, чтобы подержать место для тебя. Приходи как обычно к 8 утра, что взять с собой, ты знаешь, а сейчас уходи, мне надо работать с ватагой.

Вот так я подрядился работать у Татарина на разгрузке барж. Я проработал на разгрузке весь июль и до двадцатого августа. Сначала ватага ко мне относилась настороженно, но это и правильно. Для большинства ватажников я был незнаком. Но когда они увидели, как я работаю, да услышали рассказы обо мне от моих старых знакомых ватажников, всё изменилось, они поняли, что я человек не «белые ручки», а такой же как они БИЧ, хоть теперь и студент. Снова я обрёл свою кличку БИЧ – Студент. Это было у меня уже третье бичевание на пристанях города Казани.

Пришла осень. Зима и весна. Я сдал экзамены за четвёртый курс и решил этим летом поехать домой к маме. А то после пятого курса, на следующий год, будет распределение, и там уехать домой уже не получится. Зашёл к татарину попрощался, сказал, что уезжаю домой в Сибирь на каникулы к маме. Мы попрощались, он был на бочке один, ждал прихода баржи. Ватага куда-то разбрелась. На прощание он обнял меня и просил, чтобы я его не забывал, заходил, когда смогу. Я обещал ему приходить. Последний раз мы виделись с ним, когда я закончил учёбу в институте и собирался ехать к месту работы по распределению. Я заходил к нему попрощаться. Больше мы никогда с ним не виделись.

Разобравшись со всеми делами и документами в институте, я купил билеты на поезд до Тюмени. Вот так всё сложилась, что я еду по той же железной дороге через восемь лет, только назад в Тюмень. Жизнь сделала первый круг. Через восемь лет я возвращаюсь в моё милое детство. Еду домой в Самарово к маме, что-то ждёт меня там?

Из Тюмени мне нужно попасть в Тобольск, а там сесть на пароход, который доставит меня в Самарово. Но как всегда, в дорогах возникают проблемы. В Тобольск можно попасть только на такси, а это, по-моему, около трёхсот километров по грунтовке. Машин нет, все в разъездах или же те, которые ещё не ушли, на них проданы билеты. Но жизнь в городе уже кое-чему меня научила. Ищем тайных шоферов, чёрных, которые продают места не через кассу. Покупаю самую большую коробку конфет, прихожу к кассе и жду, когда у кассира будет перерыв. Вышла девушка, подхожу к ней, рассказываю, что мне надо в Тобольск, а оттуда в Самарово. Там мой дом, моя мама, я уже восемь лет не был дома. Долго смотрела на меня, поверила, взяла коробку конфет и назвала мне номер машины Волги, которая стоит тут за углом рынка.

– Скажите шофёру, что я вас послала. Он вас возьмёт, только билет будет стоить в два раза дороже, это сорок рублей. Если вы можете заплатить, возьмёт, если не можете, лучше не ходите, а то мне попадёт, что я посылаю непроверенных пассажиров.

– Могу, могу заплатить, спасибо.

Пошёл за угол рынка, нашёл машину. Шофёр был рядом. Узнав, зачем я пришёл, просил показать деньги и сказал:

– Садитесь на первое сидение. На заднем сидении будут сидеть муж с женой и маленьким ребёнком. Подождите, я схожу за ними, они здесь сидят в здании автовокзала.

Через какое-то время он пришёл, и с ним пассажиры. Они разместились на заднем сидении. Я сел рядом с шофёром.

Дорога была грунтовка. Бросало на каждой кочке, уже два раза застревали в ручьях, которые пересекали дорогу. Шофёр ругал дорогу, а я про себя ругал шофёра. На дороге вдалеке показались какие-то люди. Их машины рядом не было. Вдруг шофёр говорит:

– Держитесь крепко, я сейчас погоню, – и резко прибавил газу.

Эти люди, три мужика стали махать руками, видимо, просили нас остановиться. Шофёр, не останавливаясь проскочил мимо них и дальше мчался как угорелый. Машина как мячик подскакивала на каждой кочке Мужики ещё что-то кричали, махали руками, а потом они скрылись за поворотами дороги. Шофёр всё гнал машину. Постепенно он стал убирать газ. Машина пошла ровнее. Мы все стали спрашивать шофёра, почему он так вдруг погнал, и почему мы не остановились у этих мужиков, которые просили помощи. Шофёр долго молчал, потом сказал:

– Это грабители, они грабят проезжающие машины. Мы об этом знаем. Их ловит милиция, но вот, видимо, пока ещё не всех переловила. Хорошо, что ещё день, вечером мы не ездим.

Больше не было никаких приключений, добрались до Тобольска. Приехали прямо в речной порт. Пошел искать кассу, чтобы купить билет на пароход. Странно, билеты были, и я даже купил одноместную каюту до Самарово. Повезло, это как бы за наши переживания на дороге. Пароход уходил рано утром из Тобольска. Тобольск, город, в котором я родился 9 апреля 1937 года. Пока о Тобольске здесь всё, больше ничего не пишу. Позже о городе будет отдельный рассказ в этой книге. До Самарово доехали без всяких приключений. Мама знала, что я еду домой на целое лето. Я ей сообщил ещё из Казани телеграммой, а потом, уже будучи в Тюмени, послал ещё одну телеграмму. Я так специально делал, заранее сообщал, что еду. А то, если приеду домой неожиданно, ещё может быть, ей и плохо будет, она уже не молодая. Когда я поднялся в Самарские горы и пришёл домой, мамы дома не было. Дом был закрыт. Я знал, где мы храним ключи от дома, в каком месте. Ключи были там, где и должны были быть, я открыл дом и вошёл. Сейчас, наверное, уже не оставляют ключи под крылечком, не то время. Я вошёл в дом моего детства. Здесь всё было мне знакомо. Вот обрадуется моя деревня, что я вернулся!

 

Меня помнит моя деревенька

Где-то там за лесами моя Родина милая.
Где в домишках ночами светят окна под ивами.
Там родная деревня у серебряных рек
И леса за околицей, не забыть мне вовек.
Где в луга за рекою по июньской росе
Мы гоняли в ночное, не забыть это мне.
Где по лунной дорожке на любимой реке
Мы мечтали промчаться на лихом скакуне.
А зимой в тёплом доме, где свеча в образах,
Мама пела нам песни о весенних дождях.
О весенних рассветах, о июльских цветах
И о звонкой косе, что гуляет в лугах.
И под тихие песни засыпала изба.
И всем снилось зимою, что приходит весна.
Разве можно забыть этот запах свечи
И под белой холстинкой в образах калачи?
Русский хлеб в образах – это память живых.
Это память о тех, кто милее нам всех.
И всё чаще я думаю, мы тоскуем не зря,
Деревеньки нас помнят, и тебя, и меня.
 

Я пошёл к тётке Агафье. Она была дома. Постучал в воротные двери, она услышала и сказала:

– Какие-то нежданные гости. Иду. Иду.

Дверь открылась, и она спросила:

– Вам кого, молодой человек?

Не узнала меня тётка Агафья, не узнала. Я-то узнал её, постарела она за это время, пока меня не было. Я смотрел на неё. Мы так и стояли, смотрели друг на друга. Потом она подошла ко мне поближе, зашла ко мне сбоку, заулыбалась и сказала:

– Господи, сподобил бог увидеть мне Вовку Фролова, нет, теперь уже не Вовку, а Владимира Фролова. Ну, батюшка, и вымахал ты, ну и здоров же ты стал. Это хорошо.