Текст книги "Несбывшаяся мечта, или…"

Каллистрат

С этим человеком я познакомился в 1955 году. Мы несколько недель вместе бичевали. Работали в ватаге в грузовом речном порту города Казани по разгрузке барж с различными грузами. Он был моей маркой, человеком с номером на мешке, за которым я должен был всё время разгрузки ходить в очереди, карусели. Мешок был надет на голову как капюшон, который защищал от пыли да и небольшого дождя. Передо мной шёл мужик, на мешке которого был написан номер 54, а у меня был номер 55. Вот этот номер 54 и была моя марка, теперь я это уже знаю, а тогда не дай бог было мне сбить свою очередь в карусели и потерять свою марку.

Мой напарник, моя «марка», был человек среднего роста, худощавый, кривоногий, с длинными руками. Ему было примерно лет 45, может, меньше, его старила неопределённого цвета борода, и чёрная, и рыжая, и седая, всё сразу. Глаза были добрые, но грустные и уставшие. Он спросил, как меня звать и потом назвал своё имя. Его звали Каллистрат. Я впервые слышал такое имя. Так я познакомился с этим человеком. В первые сутки нашего знакомства было не до разговоров. Я впервые бичевал, работал на выгрузке грузов из барж. Это была тяжёлая работа, и в тот день я думал, что не выдержу до конца, брошу и уйду из ватаги. Но мне так нужны были деньги, у меня не на что было купить даже хлеба. А закон ватаги таков: бросил работу, хоть в средине, хоть в конце, ничего не получаешь. Уважительная причина, чтобы ты мог оставить работу, была травма или внезапная болезнь.

Каллистрат к тому времени, как я пришёл в ватагу, а пришёл я в августе, уже работал на пристани с весны этого года. В эту ватагу он, как и я, был нанят на одну баржу, на разгрузку только одной баржи. Ватага делала всегда так, если человек впервые нанимался на работу. Ватага как бы проверяла тебя, стоит ли тебя брать к себе, можно ли тебе доверять, да и выдержишь ли ты на этих работах. Раньше он работал в другой ватаге, но ушёл из неё. К ватажникам все обращались как к людям низшего положения. Они были Бичи, люди без имени. К ним никто не обращался по имени, у всех были клички, а если тебе ещё не дали кличку, то ты просто был Бич. Каллистрат и я были Бичи, но Каллистрат, хотя и работал уже в ватагах, но в этой ватаге по социальной лестнице ватаги он стоял даже ниже меня. Я был начинающий Бич, он в этой ватаге был гулящий Бич. Кличка Каллистрата была Погорелец. Почему погорелец, что он, горел на работе? Здесь были разные клички, например, Кривой, Курильщик, Одинокий и другие, самые экзотические. У одного кличка была Собачник. Гулящими Бичами называли ватажников, которые переходили из ватаги в ватагу для поиска работы. Каждый ватажник дорожил своей ватагой и местом, которое он занимал в ватаге. Были ватажники, которые работали в ватагах многие годы с одним и тем же бугром, хозяином ватаги. На гулящих бичей ватажники смотрели с недоверием. Вот как бывает в жизни, он был старше меня, мне было 18 лет, опытнее, он уже целое лето работал в порту, а в этой ватаге занимал самую последнюю ступеньку на социальной лестнице, потом стоял я. Поэтому нас и поставили на работу вместе, чтобы было легче бугру контролировать нашу работу, оба рядом, всегда под рукой. Но бугор знал своё дело, на то он и хозяин ватаги. Он поставил Каллистрата на работу впереди меня в карусели, как более опытного. Так Каллистрат в этой ватаге при разгрузке этой баржи стал моей маркой. У него на мешке был написан номер 54, у меня на мешке номер 55. В том, что я выдержал эти сутки на этой работе, на этой барже, была и заслуга Каллистрата. Как проходят такие работы, я уже описал в рассказе «БИЧ». Его опыт позволил мне правильно распределить свои силы и дойти до конца этих суток. Во время этой разгрузки мы так уставали, что почти не разговаривали. Когда я что-нибудь говорил Каллистрату, он только улыбался, он ничего не говорил, но даже в мелочах проявлял обо мне заботу. Это была наша первая встреча. Меня удивляла эта забота, это было нехарактерно для ватаги. В ватаге каждый был только за себя, таков был закон бичей. Каждый выживает в одиночку. Каллистрат был не такой бич. Мне очень хотелось узнать, как он попал в бичи, что произошло с ним и, может быть, я чем-нибудь отплачу за его заботу. Хотя, чем я мог тогда отплатить, опыта у меня не было, не было здесь дома, не было и денег. Я-то-знал, что я временно бичую, я хочу и буду учиться. В то лето 1955 года я сдавал вступительные экзамены в Казанский авиационный институт. В этой ватаге я проработал, с перерывами на экзамены, почти месяц. У меня в ватаге было прозвище Студент. Да, я был бич, человек без имени, по прозвищу Студент.

В институт я не поступил, не набрал нужного количества баллов. Сдавал шесть экзаменов, проходной балл был 28 баллов, я набрал 26. В приёмной комиссии института, когда я забирал документы, со мной беседовал человек, такой большой мужчина. Он был в полувоенной форме. В кителе, галифе, но без погон. Сначала он почему-то долго смотрел на меня, а потом спросил меня, что ты думаешь теперь делать? Кто у меня родители, и собираюсь ли я возвращаться обратно домой? Я рассказал, где я живу. Что из родителей у меня только живая мама. Отца нет, он погиб ещё в мае 1941 года, когда мне было 4 года. Живём мы в маленькой деревне недалеко от посёлка Самараво. Это в Тюменской области недалеко от города Ханты-Мансийска. Он спросил, а если ты вернёшься домой, что ты там будешь делать? Там найдешь себе работу? Не знаю, не знаю, ответил я. Какая там работа. А потом, я хочу на следующий год снова попробовать поступить в этот институт. Мне очень стыдно пред всеми моими родственниками, особенно перед мамой, что я оказался дураком и не смог поступить в институт.

Когда я всё рассказал этому мужчине, он опять долго молчал и смотрел на меня.

– Знаешь, Владимир, – сказал он. – Я хочу дать тебе совет. Раз ты решил на будущий год снова поступать в наш институт, то тебе не стоит уезжать из Казани, не надо ехать домой. Мы предлагаем тебе пойти учиться на токаря на авиационных заводах. Мы дадим тебе рекомендательное письмо, чтобы тебя приняли учеником без всяких экзаменов. Оценки у тебя, которые ты получил здесь при сдаче экзаменов, зачтутся на заводе как результаты сдачи экзаменов у них. Приобретёшь хорошую рабочую специальность, получишь хорошую зарплату, да и я уверен, что при следующем поступлении к нам в институт это тебе зачтётся.

Он замолчал и снова внимательно стал смотреть на меня.

– Думай, думай, – сказал он. – Мы предлагаем тебе хорошее предложение.

Я, пока он говорил, внимательно его слушал. Ему это нравилось, что я не суетился, не перебивал его. Но для себя я уже решил, что я возьму рекомендательное письмо, а там посмотрим. Приеду на завод, узнаю всё и буду там решать. Этот мужчина даже как-то обрадовался, когда я ему сказал, что я согласен с его предложением.

Он сказал:

– Молодец. Ты принял очень правильное решение.

Выдал мне все бумаги: моё заявление на поступление в институт, результаты, оценки при сдаче экзаменов и рекомендательное письмо в отдел кадров на заводы. Потом он написал на бумаге, как проехать до завода. Куда обратиться, когда я буду на проходной завода.

А потом сказал:

– Когда мы направляем ребят на завод, то мы звоним на завод в Отдел подготовки кадров, кого мы направляем. Не волнуйся, там о тебе будут знать. Что едешь к ним от нас. Молодец, что принял такое решение.

Он даже проводил меня до выхода из кабинета.

Время показало, что принять такое предложение мне помог мой АНГЕЛ, О КОТОРОМ МНЕ ВСЕГДА НАПОМИНАЛА МОЯ МАМА. Мне ещё не раз придётся встретится с этим мужчиной, и опять он будет мне делать замечательные предложения. Мне в жизни выдался счастливый случай встретиться с таким замечательным человеком. Казалось бы, я для него никто, но его участие, его советы в начале моего пути в жизни имели огромное значение, я всегда помню об этом. И всегда всем рассказываю о нём там, где это возможно и удобно. Во время сдачи экзаменов я жил в общежитии института, общежитие стояло на поле Ершова. В свободные от экзаменов дни я работал в ватаге. От общежития ходил трамвай, конечная остановка трамвая была речной порт, я и ездил всегда на этом трамвае в порт.

Получив документы, я решил съездить в порт и посмотреть, как там бичи, да мне нужны были и деньги, на что-то надо было жить. Меня встретили нормально и все жалели, что я не поступил. Я договорился с бугром, что со следующей баржи я начну работать с ватагой. После обеда я вернулся в общежитие и договорился, что ещё поживу дня два, пока найду какое-либо жильё. В рассказе БИЧ я уже рассказал, что удалось снять угол у бабушки с дедушкой, родственников одного знакомого парня, и я стал жить в старой части Казани, в угловом доме на пересечении улиц Баумана и Ленина. Очередная баржа под выгрузку встала через два дня, так что я успел переехать на новое место жительство.

В ватаге я проработал почти три недели. Работал я в паре со своей маркой, и мы подружились с Каллистратом. Нам было вместе хорошо, но он после каждой разгруженной баржи уговаривал меня ехать устраиваться на завод. Смотри, скоро пойдут дожди, а там и холода, потеряешь место на заводе, что тогда будешь делать? Зимой не найдёшь работы. Когда выпадали свободные дни от работы, Каллистрат стал всё чаще рассказывать о себе. Он знал, что я скоро уйду на завод, и казалось, он хотел поделиться со мной, как и почему он бичует.

– Появился я в ватагах речного порта в середине мая этого, 1955 года, – сказал он. – Живу я в деревне Ташовка. Эта деревня стоит на высоком правом берегу Волги и в километрах двадцати от Казани, вниз по Волге. Когда поселились в этой деревне мои предки, никто и не помнит. Мне говорили, что давно, сразу после взятия Казани царём Иваном Грозным. Царь Иван Грозный селил вокруг Казани тогда стрельцов, крестьян. Давал землю. А за землю требовал службы, охраны новых рубежей государства. Деревня обрусела и за эти годы разрослась. Сейчас в деревне совхоз. Совхоз держит скот, занимается посевами и уборкой зерновых. Есть бригада рыбаков, которая держит станы на островах по Волге, снабжая рабочих совхоза рыбой. В удачные годы рыбу хорошо продавали в Казани. Но гордостью жителей деревни были сады. В садах они выращивали яблоки, сливы, груши, смородину и крыжовник всех сортов, клубнику, а особенная гордость деревни – это вишнёвые сады. А в огородах жители выращивали всякие овощи, и росли они здесь очень хорошо. Но главной в садах была вишня. Вишня чёрная, красная и такая крупная и сладкая, что покупатели на базарах города только и искали вишню из Ташовки.

Я работал рыбаком в бригаде. Пока были живы мои родители, они тоже работали в этой бригаде. Мама моя была поварихой в бригаде, отец рыбаком. Вот так и я стал рыбаком. В этот 1955 год весна была ранняя. Сразу пришло большое тепло, и Волга рано освободилась ото льда. Уже в середине апреля бригада переехала жить в станы на острова. К майским праздникам совхоз хотел добыть рыбы для продажи и выдать пораньше зарплату. Все жители тоже готовились к праздникам, стряпали, пекли всякую сдобу, готовилась к празднику и моя семья. В тот вечер моя жена тоже готовилась к праздникам. Я был в бригаде на островах, и жена знала, как хочется всем мужчинам к празднику быть дома, поесть домашней пищи, покушать пирогов и особенно пирогов с вишней, которая ещё с прошлого года хранилась в подвале в компотах. Жена легла спать уже за полночь и так устала от вечерней готовки, что сразу уснула. Дети, мальчик и две девочки, уже спали. Проснулась она от звона разбитого стекла и сразу ничего не могла понять. В комнате было много дыма. Натыкаясь на вещи в комнате, она бросилась к детям и стала их звать и будить. Схватив девочек на руки и толкая впереди себя сына, она бросилась к дверям. Выскочили в сени, и сразу попали они в огонь. Крыша сеней уже горела. Кто-то ломал двери сеней и пока она пробиралась в дыму к дверям, их уже вышибли мужики. Выскочили на улицу в том, в чём спали. Дом со стороны сарая уже вовсю полыхал. Было светло как днём. Со всех концов деревни сбегался народ, пытаясь тушить огонь. Ночь, сильный ветер, старый деревянный дом, пока приехала пожарная машина, крыша, сгорев, рухнула в дом. К утру пожар потушили. Остались части дома, залитые водой, сарай и на углу большого огорода целой осталась баня. Семья поселилась в бане. Всё, что можно, собрали на пепелище. Слава богу, что были все живы. Поутру отправили лодку на острова, к рыбакам, чтобы сообщить мне о пожаре. С этой же лодкой я приехал домой. Встретили праздники, называется. С тех апрельских дней и живёт семья в бане, да ладно, что уж теперь. Пожарники сказали, что дом загорелся от старой дымовой трубы печи. Трубу давно уже никто не чистил, вот сажа и загорелась. Пламя через щели в кладке трубы, она тоже давно не обмазывалась, и вырвалось, а здесь деревянные перекрытия, вот и пожар. Конечно, мы тоже виноваты, не уследили, не чистили трубу. Вот я и отпросился из совхоза на заработки. Вот с тех пор и бичую, буду работать здесь до осени, – закончил он свой рассказ. Надо зарабатывать и копить деньги на новый дом, не жить же моей семье в бане.

В свободные дни, когда не было барж, он ездил домой. Возвращался всегда грустный, уставший. Дома было много работы. Двоих детей надо собирать в школу. Но однажды приехал весёлый, радовался, что совхоз выделит помощь на сборы детей в школу. Обещали выделить лес на постройку дома и дать рабочих ставить дом. Разрешили всем желающим поработать на разборке пожарища и строительстве дома, оплату за эти дни начислят, как будто они работали в совхозе.

– Ну, теперь не пропадём, – сказал он, – народ поможет. Вот построю новый дом, приезжай в гости, увидишь, как у нас хорошо. Едва ли смогу, – сказал я.

И никто из нас тогда не знал, что встретимся мы ещё. Я отработал свои недели в ватаге и уезжал устраиваться на завод. Каллистрат провожал меня до ворот охраны.

– Увидимся ли ещё? – сказал он.

– Всё может быть, – сказал я, чтобы не расстраивать его и себя.

Теперь я знал, почему у Каллистрата в ватаге была кличка Погорелец. Мы попрощались, и я ушёл. Ушёл на четыре года.

Я поступил учеником токаря на авиационный завод, закончил учёбу и получил пятый разряд токаря. До июля 1956 года работал на заводе и готовился поступать снова в Казанский авиационный институт. Но не судьба. В конце июля меня призвали в армию, это уже отдельная история, описанная мною в рассказе БИЧ.

Закончив службу в армии, я приехал в Казань и сдал экзамены в Казанский авиационный институт. И снова я набрал только 26 баллов при проходном балле 28. Да, подумал я, кто-то очень не хочет, чтобы я учился в этом институт. В другие институты в Казани во все с моими баллами можно было поступить. В любом из них это были проходные баллы, и в некоторых проходной балл был даже меньше. Но я не хотел идти в другие институты. Надо было решать, что же мне делать.

Надо было идти в деканат, потом в отдел кадров, забирать все мои документы. Не желаю никому пережить то, что переживал я. Придя в деканат, я запросил документы у секретаря. Эта женщина спросила мою фамилию и спросила, почему я забираю документы. Она спросила меня, вы что, не будете учиться у нас, вы переходите в другой институт? Вы бы видели моё выражение лица. Я даже онемел. А она даже с каким-то испугом смотрела на меня. Очнувшись, я сказал:

– А как я могу учиться здесь, если я не набрал проходной балл?

Она посмотрела на меня, открыла какие-то свои бумаги и спросила:

– Ваша фамилия Фролов, имя Владимир, отчество Моисеевич?

– Да, всё правильно. Ну и что, разве что-то от этого меняется?

Она ещё раз посмотрела в свои бумаги и сказала:

– Да, меняется для вас и очень многое.

Я смотрел на неё. Ничего не понимал и думал, зачем она издевается надо мной? Ещё только я хотел ей сказать, чтобы она отдавала мои документы, но не успел, как она сказала:

– Так вы же зачислены в студенты.

Но тут я уже не выдержал и сказал:

– Хватит шутить. Мне это как бы даже больно. Давайте документы.

Она вдруг стала смеяться, сначала тихо, потом всё громче.

– Как это я зачислен в студенты, если я не набрал проходной бал?

– Так вот, вы зачислены в студенты. У вас есть льготы.

Она сказала:

– В 1959 году Хрущёв издал постановление о том, что кто до поступления в институт работал или служил в армии, при поступлении в институт имел право на добавление 2 баллов к баллам, которые этот человек набрал при сдачи всех экзаменов. Вы самостоятельно набрали 26 баллов, если прибавим хрущевские 2 балла, у вас будет проходной балл 28, значит, вы приняты в наш институт.

Видимо, у меня такое было выражение на лице, что она меня спросила:

– Владимир, может, вам плохо?

Но я уже, как говорят у нас в деревне, очухался и спросил её:

– Это правда, вы не шутите.

– Правда, правда. Вы здесь такой льготник уже не первый и я очень рада за вас. Завтра приходите сюда, здесь вы получите студенческий билет и узнаете, на каком факультете и в какой группе вы будете учиться. Сейчас идите к стенду, на котором висят списки с фамилиями зачисленных в студенты. А завтра не опаздывайте за билетом и узнаете ещё одну приятную новость.

Я спустился на первый этаж, посмотрел списки, о которых она говорила. Нашёл свою фамилию в списках принятых и вот только сейчас я поверил, что принят. Что я теперь студент Казанского авиационного института. Я шёл к этому дню целых четыре года, спасибо всем, кто в эти четыре года помогал мне, чтобы это произошло, я студент.

На следующий день я пришёл в институт к назначенному времени в комнату, номер которой был написан на стенде, где висели списки зачисленных в студенты. Проходя мимо этого стенда, я ещё раз взглянул на список туда, где в прошлый раз была моя фамилия. А что если они там, кто готовил списки, ошиблись и сегодня меня вычеркнули из списка? Но нет, моя фамилия стояла на том же месте, что и вчера. Я поднялся в указанную комнату. В комнате было уже много ребят и девушек. Это были все те, кто был зачислен в студенты этого института на пятый факультет.

В два часа дня в комнату вошли три человека, двое мужчин и одна женщина. Поздоровались и сказали:

– Все здесь присутствующие получат студенческие билеты. Вызывать вас будут по списку. И ещё, все следите за объявлениями в холе на стенде, из которых вы узнаете всё, что нужно вам делать в дальнейшем.

Билеты выдавали очень быстро. На мою букву уже кто был здесь, уже получили билеты. Пошла другая буква, а меня не вызвали. Ну вот и всё, подумал я, значит, ошиблись в списках, нет меня в списках. Уже остались несколько человек и я, которых не вызывали за получением билетов. Я заметил, что все оставшиеся, как и я, не понимали, почему нас не приглашают за билетом. Через какое-то время нас осталось десять человек. Я тогда подумал, ну вот сейчас нам объявят, что комиссия ошиблась. Вас всех в списках нет, извинятся и отпустят по домам. Это настроение, видимо, эта комиссия увидела на наших лица. Они вдруг стали улыбаться. Я тогда подумал, взрослые люди, а ещё издеваются. Извиниться бы пора.

Вдруг один из членов комиссии открыл какую-то папку и стал зачитывать фамилии. В этом списке, что он зачитал, была и моя фамилия. Зачитал список, помолчал немного, а потом сказал:

– Для всех, кого я назвал, объявляю приятный сюрприз. Согласно постановления правительства для вас, кто работал и служил в армии, занятия начнутся с 1 января 1960 года. До января будущего года вы свободны. Поздравляю вас. До свидания, вы начинаете учёбу со следующего года, то есть с нового 1960.

Я мог ехать домой, в деревню, до 1 января 1960. Я стал собираться. Мне захотелось посмотреть, что же происходит в речном порту, работают ли там ватаги. Да и денег надо было бы заработать на дорогу. Перед отъездом я пошёл в порт. Пошёл к тому месту, где работала наша ватага. Было 2 сентября, день был тёплый, и я сразу увидел, что в порту шла разгрузка барж. На том же самом месте, где всегда, стояла баржа, стояла бочка и на ней сидел тот же самый татарин, мой бывший бугор. Вот это да, прошло четыре года. На мне была форма старшего сержанта авиации.

Я зашёл со спины татарина и тронул его за плечо. Он резко обернулся, уставился на меня, не понимая, как и зачем здесь оказался какой-то военный.

Я не выдержал и начал улыбаться, и он узнал меня.

Схватил за руку и сказал: «Не уходи, через десять минут перерыв. Потом».

Я отошёл в сторону и стал смотреть, как работает ватага. Работали, как всегда, молча, ровно, без суеты и быстро. На всех были наши мешки, они всегда защищают от пыли, да и от небольшого дождя. Татарин засвистел длинным свистком и несколько раз. Это был непонятный для ватаги сигнал, и все остановились и повернулись к татарину.

– Шабаш, – крикнул он, – у нас маленький праздник, гулящий вернулся.

Ватага подходила к татарину. Ватажники стаскивали мешки с голов, и я начал узнавать некоторых из того времени, когда я был с ними. Некоторое время они не узнавали меня, но вот я встретился глазами с одним ватажником, мы сразу узнали друг друга. Это же Каллистрат, моя марка. А он уже шёл навстречу. Мы обнялись. «Ну и здоров же ты стал» – сказал он. Потом подходили и те, из старых, и здоровались все со мной почему-то за руку. Я быстро рассказал, почему я здесь, где я был все эти годы, что поступил в институт и уезжаю до нового года домой. Все старые знакомые были очень рады за меня. Время отдыха заканчивалось, я попрощался со всеми. Не стал я задерживаться у ватаги. Доберусь до дома на те деньги, что есть у меня. Каллистрат пошёл проводить меня. Мы остановились у ворот охраны.

– Прощай, не забывай, я тебя приглашаю в гости в свой новый дом. Дом готов, у меня все живы и здоровы. А я здесь сейчас подрабатываю в отпуске. Все тебя вспоминали. Я рад за тебя, – сказал он.

Засвистел свисток, всё для них встало на свои места. Ватага пошла занимать места работы. Ушёл и Каллистрат. Мы тогда оба не знали, что ещё не раз нам придётся встретиться при других обстоятельствах. Я уехал домой в свою деревню на Иртыш. Мама жила уже одна. Сестра и брат жили далеко от неё по разным городам. Как мама радовалась, что я поступил в институт. Даже плакала, когда мы говорили об этом. Да и моя тётя, мамина старшая сестра, которая жила в городе Ханты-Мансийске. Даже как-то при встрече похвалила меня. Сказала:

– Молодец, добился своего, осуществил свою мечту. Так всегда и дальше поступай. Твой дед Кузьма тоже был бы рад за тебя.

По приезду домой я устроился на рыбозавод в Самараво рабочим. Мама на рыбзаводе ходила к какому-то начальнику, просила его дать мне любую работу. Сын вернулся из армии, поступил в институт, надо купить одежду, заработать денег на проживание первое хотя бы время в Казани, где его институт.

Меня приняли в тарный цех. Этот цех изготавливал ящики для упаковки консервных банок завода. В общем, делали всякую тару под разные консервные банки. Мне показали моё рабочее место и сказали, что моя норма на рабочий день изготовить по образцу 30 ящиков. (Сейчас уже не помню, сколько ящиков надо было сделать за один рабочий день, но сейчас неважно). Нормировщик мне сообщил расценки, то есть сколько я заработаю за каждый изготовленный ящик. Представил меня начальнику этого цеха, бригадиру бригады и ушёл. И вот так я стал сколачивать ящики. Мужики, которые были в бригаде, знали мою маму, да и некоторые помнили меня ещё школьником, с сыновьями некоторых этих мужиков я учился в Самаровской средней школе. На ближайшем перекуре бригада устроила мне допрос. Почему вернулся домой, что делал там в городах, надолго ли вернулся, как долго будешь работать в бригаде. Пришлось рассказывать по порядку всё о моей жизни в эти четыре года, пока я не был здесь дома.

Рассказал, что я поступил в Казанский авиационный институт. Занятия в институте для всех тех студентов, которые работали и служили в армии, начнутся с 1 января 1960 года, поэтому работать я буду на этом заводе примерно до конца декабря. Сказал, что я могу работать и токарем, на токаря я выучился, у меня 5 разряд, а потом работал токарем почти год на авиационных заводах города Казань.

Но после всех моих рассказов мужики долго молчали, курили, вздыхали. Я им сказал:

– Работать я пришёл, чтобы заработать денег. У меня даже одежды никакой нет, вот поэтому вы видите меня в сапогах, гимнастёрке и солдатских брюках, есть, правда, ещё бушлат и пилотка.

Закончился перекур, закончился допрос, все молча приступили к работе. Застучали молотки на рабочих местах сборщиков ящиков. А я всё думал, как отнесётся ко мне бригада. Может, после моих рассказов не примет меня бригада, может, придётся уходить из неё? Время показало, что теряю я связь с нашими людьми. Неправильно я думал. Уже в первый рабочий день нет-нет, то один, то другой подходили ко мне и показывали, как лучше располагать клёпку в макете, чтобы делать всё быстрее и легче. Вот вам и русские люди.

В первый, второй, да и в третий день не выполнил я нормы, совсем заработал мало. Хреново, если так буду работать, совсем плохо будет.

Решил попросить начальника цеха разрешить мне продлить рабочий день. Второй смене рабочих я мешать не буду. Благо свободных рабочих мест хватало. Выслушал меня начальник, переговорил с бригадиром моей смены, всё все поняли и разрешили. Сразу при продлённой смене стал выполнять норму, и дело сдвинулось. Через неделю при продлённой смене я уже делал полторы нормы. Стал ещё дольше оставаться и стал делать две нормы.

В один из дней на перекуре, когда работал со своей сменой, бригада взбунтовалась. Бригадир сказал:

– Вовка, мы всё понимаем, почему ты так рвёшься на работе, хорошо зарабатывать стал, но для бригады это плохо. Если ты так будешь работать, но мы-то не сможем так работать всю жизнь. Снизят расценки, у нас упадут заработки. Ты-то уедешь, а что делать нам?

– Что же мне делать? Я услышал вас и всё понимаю, но может быть, вы знаете какой-то выход? Чтобы я и вас не подвёл, и сам заработал?

Помолчали мужики, потом бригадир сказал:

– Есть один выход. Пусть твоя мама пойдёт к начальнику цеха. Начальник цеха у нас хорошая женщина, да она прекрасно знает твою маму. Пусть твоя мама попросит эту женщину, чтобы она перевела тебя из нашей бригады на индивидуальную работу и разрешила задерживаться на работе сколько ты пожелаешь.

В этот вечер я рассказал всё маме и попросил её поговорить с начальницей цеха. Мама слушала, качала головой. Непростое это дело – получить её разрешение. Ещё никто так не работал у нас здесь. На другой день меня вызвали в кабинет к начальнице цеха.

Она выслушала меня, долго молчала, а потом сказала:

– Вообще-то такой порядок работы – это нарушение всех норм по технике безопасности. Я всё понимаю, почему ты это просишь, но я одна не могу тебе разрешить так работать. Мне надо получить разрешение у главного инженера. Да и ещё с техникой безопасности разобраться.

Видя, что я сник и даже опустил голову, она сказала:

– Рано горевать. Я за тебя пойду всех уговаривать. Ты же не прогулы просишь, а работу, да и потом ты солдат, да ещё студент, да у тебя нет отца. Матери твоей трудно будет собрать денег к отъезду. На билет денег нет, да и как ты в городе будешь жить, на какие шиши? Это не у нас жить, там явно подороже.

Я её слушал и думал, как будто она уговаривает себя, чтобы набраться храбрости для завтрашнего разговора.

– А сейчас иди работай. О нашем разговоре никому не говори. Завтра всё будет ясно.

Как только я пришёл на работу на следующий день, меня сразу вызвали к начальнице цеха. Встретив меня в приёмной у своего кабинета, она сказала:

– Сейчас идём к главному инженеру. Веди себя спокойно. Не вздумай спорить. Я надеюсь на твоё спокойное поведение. Главный инженер у нас хороший человек, понятливый. Вчера вечером он долго и внимательно слушал меня и в конце разговора сказал, что хочет познакомиться с тобой. Нам как раз назначено время прямо сейчас.

Как только мы вошли в приёмную главного инженера, секретарь нас сразу отправила в кабинет. В кабинете кроме хозяина кабинета больше никого не было. Нас он пригласил поближе сесть за длинным столом Всё повторилось. Кому только я уже не рассказал о моей жизни в эти прошедшие четыре года. Я видел, что он с интересом слушал мой рассказ. Потом он спросил:

– А Фролова Мария Кузьминична ваша мама?

– Да, это моя мама.

– Вы не изменили вашу просьбу? – спросил он. – О индивидуальной работе и продлёнке на работе?

– Нет, нет, что вы! – Я даже приподнялся на стуле. Он даже заулыбался. Потом он сказал:

– Сейчас идите на ваше рабочее место, а нам надо с вашим начальником кое-что уточнить. Но я думаю, мы найдём правильное решение.

Я встал, сказал спасибо и ушёл. После обеда меня вызвали к начальнице цеха. Я вошёл в кабинет, там были ещё два человека. Меня пригласили сесть и положили передо мной два листа бумаги, на которых что-то было напечатано. Мне сказали, чтобы я прочитал внимательно, и если согласен, их надо подписать. Я прочитал, там в основном, как я понял, было написано, что то, что я отвечаю лично за технику безопасности, и для меня было самое главное, что расценки мне не меняют. Я всё подписал. И так я стал работать в две смены, иногда прихватывая и ночь. Если бы я работал в бригаде, то работал бы по схеме бригады. И заработок был бы у меня в среднем 180–200 рублей или даже меньше. Я же в отдельные месяцы вырабатывал на 400–450 рублей. Проработал я там до 20 декабря1959 года. Заработал денег на первое время жизни в Казани, купил одежду, оставил немножко денег маме и уехал. Конечно, всем сказал спасибо, что помогли мне. Бригада не ругала меня, по-моему, они даже жалели, что это не они на моём месте.

В Казань я приехал 28 декабря, пошёл в институт и получил направление в общежитие. Я стал жить в том же самом общежитии на поле Ершова, в котором я жил, когда сдавал вступительные экзамены ещё в 1955 году. В январе 1960 года я пошёл на первую лекцию в институт. В общежитии было очень шумно, мне не понравилось, и я снял маленькую комнату в частном доме, на краю старой части города Казани, на улице Чистопольской, у самой дамбы через речку Казанку.

Шесть лет я проучился в этом институте, но это отдельная жизнь и о ней надо отдельно писать.

В начале мая того года, когда я заканчивал первый курс института и готовился сдавать сессию, вдруг меня приглашают зайти в деканат. Пошёл, хотя совсем не представлял, зачем это меня приглашают. Обычно это не сулило ничего хорошего. В секретарский деканата мне вручили лист бумаги с печатью деканата.

Секретарь, вручая мне бумагу, сказала: