Текст книги "Серый ангел"

Алексею Голицын после недолгого раздумья решил вовсе не рассказывать о предательстве его двоюродного дяди. Слишком рискованно. Да и тайну тогда сохранить окажется весьма затруднительно, а доступ к царской печати у Виталия имелся.

Впрочем, предвидя упорство английского посла, не говоря уж о правительстве и самом короле, который вне всяких сомнений станет всё отрицать, следовало подготовить ещё парочку весомых аргументов. Причем настолько убийственных, чтобы они стали для них настоящей бомбой, которую Голицын может взорвать под Букингемским дворцом, а может и погодить.

То есть желательно не просто бомбой, но атомной. А ещё лучше – водородной.

Эдак мегатонн на пятьдесят.

Уязвимые точки найти удалось быстро. Вновь пригодился Вандам, один из трудов которого Голицын спешно раздобыл и прочитал. Назывался он «Величайшее из искусств. Обзор современного международного положения в свете высшей стратегии». Сказать, что Виталий остался поражён, всё равно, что ничего не сказать. Раздавлен, убит наповал.

Шутка ли – человек в 1912 году (сама книга вышла в следующем году) осветил полный расклад грядущих событий в мире. Алексей Ефимович не просто предвосхитил Великую войну, но подробно изложил её главную причину: опасение Англии потерять мировую гегемонию из-за растущего могущества Германии. И выдал наиболее оптимальное решение островитян, к которому они непременно прибегнут, решая данную проблему: попытаются стравить кайзера с русским императором.

А ведь так всё и вышло.

Да и дальнейшие события, включая ход самой войны, совпадали один в один. Англия непременно сделает так, что Россия «возложит на себя, по меньшей мере, три четверти всей тяжести войны на суше».

Словом, голова! Или даже не так: ГОЛОВА!!!

Перед лютым «любителем» англичан Виталий ничего не скрывал. Ну, почти ничего. Кто там отказался принять бывшего императора знать ему ни к чему. Зато про необходимость кредита, позарез нужного стране, причём долгосрочного, выложил всё как на духу. И поставил вопрос: как его добиться от англичан, оговорив, что допустимы любые средства.

То долго не думал, практически мгновенно выдав ответ: угроза Индии, над которой они трясутся, как над курицей, несущей золотые яйца. И дал ещё пару отменных советов, дабы намерения России выглядели максимально правдоподобно и весьма убедительно.

Марков, с которым Голицын встретился сразу же после Вандама, был изрядно озадачен просьбой светлейшего князя. Но узнав для чего ему потребовалась срочная отправка одной дивизии и немедленное начало формирования другой, лишь крякнул, пожаловавшись:

– Никак не могу привыкнуть к вашим затеям. Думается, если бы вы на самом деле начали пьесы писать, народ валом на них бы валил. Уж больно сюжет оригинальный всякий раз закручиваете. Но будь по вашему. Авось, коль с немчурой прошло, глядишь и с англичанишками с рук сойдёт.

Вот теперь всё! Полная боевая готовность. Можно соглашаться на встречу со вновь (и спешно) присланным в Россию английским послом Бьюкененом, тем паче, что инициатива исходила от англичанина, который сам жаждал свидания с Голицыным.

Ещё бы! Положение союзников выглядело и впрямь угрожающим. Гений Людендорфа творил чудеса и всерьёз намеревался сломать хребет врагам Германии.

В ходе последней операции ему, благодаря постоянно поступающим пополнениям с Восточного фронта, удалось овладеть частью портов, таким образом разрезав линию фронта и дотянувшись до Ла-Манша. В результате он добился того, что у него долгое время не получалось: выманить английский экспедиционный корпус, отсиживающийся во Фландрии.

Теперь корпус вынужден был выдвинуться в южном направлении и вступить в затяжные бои, пытаясь вернуть порты обратно. Иными словами англичанам пришлось драться самим, в кои веки обильно проливая кровь собственных солдат, а не солдат союзников.

Ужасающая для островитян ситуация!

И Бьюкенен получил чёткие инструкции её исправить за счёт России. Исправить немедленно, несмотря ни на что.

Глава 14
Разговор джентльмена с варваром

Начал дипломат беседу с Голицыным с того, что учтиво поинтересовался, с кем именно имеет честь говорить. Вот он сам, к примеру, ведёт свой род от некоего Анселана О'Кина, сына одного из королей Ольстера, высадившегося со своим войском в Шотландии аж в 1016 году, то есть почти тысячелетие назад.

И вопросительно уставился на Виталия.

Это была завуалированная пощёчина. Видно, до посла докатились некоторые слухи и сплетни касаемо тайны происхождения Голицына, и он сразу решил поставить собеседника в унизительное положение.

На всякий случай. Чтоб знал своё место.

Но не тут-то было! Русского человека на арапа не больно-то возьмёшь. Тем более какому-то «наглу».

– Всего-то! – чуточку фальшивя, деланно хохотнул Виталий. – Боже, как мелко. У меня, к примеру, всё гораздо круче и… древнее. По секрету скажу, что я – потомок Адама и Евы. Между прочим, прямой.

– А помимо них, вы можете поименно перечислить лиц, кои в вашем роду отмечены? Хотя бы пару-тройку.

– Извольте, – пожал плечами Виталий, мысленно поблагодарив Шавельского за просветительские беседы. – Ной и… Иафет.

– Странный у вас гербовник, – заметил дипломат.

Ну наглец! Ладно, сам напросился.

– Далее я столь конкретно не уточнял, – пренебрежительно пожал плечами Голицын. – Причём исключительно по причине самоуважения. Если мне приходится рассказывать о своих предках, значит сам я – полное ничтожество и ничего из себя не представляю. Ноль без палочки, – и его губы изогнула презрительная усмешка.

– Кстати, со мной полностью согласен и наш великий учёный Ломоносов, как-то заметивший, что хвастающиеся величием своих предков подобны картошке.

– Почему… картошке? – оторопел Бьюкенен.

– Потому что у неё тоже всё самое лучшее находится в земле. А наверху лишь яркая, но бесполезная ботва и… ядовитые яблочки.

Однако, отвесив ответную плюху, Виталий, хотя и мог развить эту тему дальше, продолжать её не стал. Изначально настраивать против себя собеседника – не лучший вариант для будущего взаимопонимания. И он закончил вполне миролюбиво:

– Впрочем, не будем отвлекаться, разглядывая наши с вами роскошные генеалогические древа. Достаточно того, что мы сами – незаурядные личности. Ведь абы кого столь великая держава, как Англия не стала бы присылать в Россию, доверив ему стать своим рупором. А посему я вас внимательно слушаю.

Получив неожиданный отпор, Бьюкенен не стушевался, и наезд продолжился. Но на сей раз уже на страну, которую представлял Голицын.

Впрочем, выдержки у посла, что бы там ни говорили насчёт традиционной невозмутимости чопорных британцев, хватило ненадолго. В аккурат на первые стандартные фразы, в коих он высказал благодарность Виталию за то, что тот, невзирая на огромную занятость, нашел время…

Но далее…

Наезд дипломат начал без проявления внешних эмоций. Однако чем дальше, тем сильнее раздражало его поведение русского варвара, хладнокровно и чуть ли не равнодушно выслушивавшего все его требования, затем призывы и, наконец, просьбы о немедленной помощи. Хоть бы из элементарного приличия сочувствие выразил, так ведь нет. На скучающем лице – ни тени волнения. Полная апатия.

А ведь английские претензии весьма умеренны. Да, всерьёз наступать у России сил нет. Вдобавок и Петроград не взят. Но можно хотя бы продемонстрировать агрессивность, дабы немцы прекратили вновь начатую в последние дни переброску своих дивизий с Восточного фронта на Западный.

Услышав об этом, Голицын не смог сдержать радостной улыбки. Сдержал своё обещание Виттельсбах! Виват! И в Берлине предложения фельдмаршала тоже прокатили. Ещё раз ура! Но, спохватившись, мгновенно превратил улыбку в некую гримасу. Дескать, скорблю вместе с тобой, дорогой ты мой сэрище.

Прокатило. Бьюкенен поверил и… немедленно усилил напор. А так как лицо собеседника вновь стало непроницаемым, посол поневоле стал горячиться. Видя же, что Виталий по-прежнему хранит молчание, он выложил главный козырь:

– Полагаю, в таких условиях, в силу несоблюдения вашей стороной взятых на себя союзнических обязательств, король Георг вправе разорвать существующий договор между нашими странами и предложить Германии заключить сепаратный мир. Разумеется, о выполнении английской стороной каких-либо обязательств по отношению к России, в том числе и об уступке ей Стамбула и проливов, равно как и занятия вашей страной турецкой части Армении и Северного Курдистана, и речи быть не может.

И дипломат выжидающе уставился на Голицына. Если уж и эта угроза не подействует…

Но нет, сработала. Молчаливый варвар разомкнул губы. Бьюкенен приготовился услышать слова раскаяния и извинения, а вслед им заверения, что в самом ближайшем будущем Россия пойдёт навстречу своим союзникам, предприняв определённые практические шаги.

Мысленно он дал себе слово не уходить, пока не прояснит, какие конкретно силы для демонстрации своего наступления намерен использовать генеральный штаб русских, а главное – когда именно.

Но услышал посол совсем иное:

– Помнится, ещё Бисмарк предупреждал, что с русскими надлежит вести честную игру, – с некоторой ленцой в голосе заметил Голицын. – А ваша даже не припахивает, а воняет самым банальным шантажом.

– Это не шантаж, – поспешил пояснить Бьюкенен. Как и любой дипломат, он терпеть не мог называть вещи своими именами. – Скорее наказание. Новая власть России, согласившись на сепаратный мир в Брест-Литовске, вдобавок передала Германии и её союзникам огромные ресурсы. Кроме того, кайзер получил возможность перевести на Западный фронт сотни тысяч своих солдат. Вполне естественно, что такие действия освобождают нас от всех обязательств перед вашей страной.

Увы, русский дикарь по причине своей непроходимой тупости понятия не имел о приличиях:

– Да бросьте ваньку валять, – отмахнулся он. – Самый настоящий шантаж, поскольку сотворила всё вами перечисленное власть, против которой ныне император и сражается. Вы же отчего-то взваливаете её вину на плечи Алексея II. Иными словами, вы попросту нашли удобный повод отказаться от обещанного. Но знаете, кто побеждает с помощью шантажа? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Тот, кто завершает его последним. А посему как насчёт противоположного расклада? Не думаете, что России удастся заключить аналогичный мир первой?

– Вы не имеете права так поступать! – возмущённо возопил посол, напрочь забывший о своих собственных словах, произнесённых минутой ранее.

Впрочем, ему это было простительно, ибо quod licet Jovi, non licet bovi[17]17
  Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку (лат.).


[Закрыть]. Проще говоря, лишь великой Англии позволительны любые грязные игры, включая измену союзническому долгу и прямое предательство. Русский бык имеет совершенно иной статус и обязан покорно плестись по дороге на бойню, если таковое в интересах Юпитера, то бишь туманного Альбиона.

– Отчего же? – хмыкнул Голицын. – Или вы берёте в расчёт славянскую доверчивость и нерушимую верность данному слову? Увы, водится за нами такой грешок. Варвары, потому и не научились пока гадючьим приёмам вашей дерьмократической страны. Зато мы – весьма хорошие ученики. Прямо-таки гениальные – схватываем на лету.

Бьюкенен надменно усмехнулся:

– И как вы считаете, – ехидно поинтересовался он, – с какой из двух стран Германия при наличии выбора предпочтёт заключить мир? С той, коя и без того повержена и стоит – давайте называть вещи своими именами – на коленях, либо с той, что причиняет максимум неудобств, продолжая сражаться? По-моему, ответ ясен, – и он торжествующе ухмыльнулся.

– Мне тоже, – согласился Виталий, – но при одинаковых условиях договора.

– Вы хотите пожертвовать своими территориями, отдав их империи кайзера?

– Зачем? Вильгельм не дурак. Они и без того в его руках, посему он лишь презрительно усмехнется в ответ. Но если одна из стран, причём та, с которой ему нечего делить, предложит заключить военный союз… Согласитесь, такое отчасти меняет ситуацию.

– Со… – полностью выговорить слово англичанин не смог – дыхание перехватило.

– Именно, – подтвердил Голицын. – Кстати, не вздумайте пугать меня аналогичным шагом со стороны вашего короля. Он-то, может, и пошёл бы на подобное, та ещё штучка, зато парламент – никогда, и мы оба это прекрасно знаем. Даже простой мир с кайзером, заключённый не на английских условиях, вам крайне невыгоден. Я тут недавно выяснил, что Второй рейх до войны являлся главным конкурентом английской промышленности, – он вновь с благодарностью вспомнил книгу Вандама, и добавил. – Собственно, вы и войну затеяли исключительно чтобы свалить Германию чужими руками.

– Мы?! – возмутился посол.

– А то кто? – равнодушно пожал плечами Голицын.

– Если бы кайзер знал, что вы в неё ввяжетесь, он никогда бы её не начал. Но ваш министр иностранных дел лорд Грей до последнего часа раздавал всем противоречивые обещания. В том числе и Германии – дескать, воевать с нею его страна не собирается. Словом, вертелся во все стороны, задирая фалды своего фрака куда выше, чем проститутка из дешёвого матросского борделя – юбки. И лишь дождавшись официального объявления Вильгельмом войны России, вдруг всё переиначил. Отсюда непреложный вывод: именно ваша страна – главный разжигатель мировой бойни.

– Вас несколько неверно информировали, – возмущённо возразил дипломат. – Мы не…

– Да ладно вам кокетничать, – отмахнулся Голицын. – Со мной можно и откровенно. А впрочем, в сторону споры, дело-то прошлое. Так вот, из-за невыгодности сепаратного мира вы с его заключением станете судить и рядить до бесконечности, а про союз с кайзером и говорить нечего. Зато у нас никаких препон. Во-первых – самодержавие.

– Но император Алексей во всеуслышание заявил… – растерянно начал посол.

– Правильно, о переходе к конституционной монархии, – согласился Виталий. – Однако с рядом временных ограничений из-за военного времени. А конституционная монархия плюс оные ограничения и означает самодержавие. Благо, и парламент отсутствует. У предыдущей Государственной думы срок закончился, а новая не выбрана. Красота!

– Но позже вы…

– «Позже» случится ох как нескоро, – бесцеремонно перебил Голицын. – Посему для вас куда важнее «сейчас». Итак, повторюсь, Германия, прекрасно понимающая, кто её истинный враг и главный конкурент в промышленности, кто именно зарится на её колонии в Африке и других частях света, при таком выборе колебаться не станет. Кроме того, ваши нынешние угрозы, ваш откровенный шантаж снимает с императора, с его Регентского совета и лично с меня, как одного из его сопредседателей, всякие моральные ограничения.

– Население вас не поймёт, – высокопарно воскликнул англичанин. – Вы не сможете объяснить ему столь резкую перемену!

– Смогу, – зловеще посулил Голицын.

На самом деле он знал: осуществить такое в реальности и повернуть народ к нынешним союзникам той частью тела, которую те давно заслужили лицезреть, будет весьма непросто. Разговор с Марковым говорил о многом. Его-то убедить удалось, но то ж боевой генерал, притом умница, знает толк в комбинациях и манёврах. Опять же факты – вещь упрямая. С ними не поспоришь.

Зато втолковать аналогичное простым людям, особенно из числа тех, у кого муж погиб под Перемышлем, а сын вернулся из-под Львова без обеих ног, окажется весьма затруднительно. И не важно, что в смерти доброй половины русских солдат виновата Австро-Венгрия. В головах крестьян все гибели неразрывно связаны с треклятой немчурой…

Успокаивало одно. Как бы ни сложилось в ближайшие годы, столь резких телодвижений и поворотов аж на сто восемьдесят градусов от России не потребуется, поскольку посол сейчас попросту блефует. Ну что ж, сам виноват, дав возможность Голицыну приступить к главной теме разговора.

– Ещё как смогу, – твёрдо повторил он. – Достаточно поведать, что наш государь лишился родителей в немалой степени по вине вашего короля. Да-да, ведь именно Георг V после отречения Николая II настоял, чтобы его правительство отказалось принять царскую семью в Англии, в результате чего несчастного «гражданина Романова» и упекли в Тобольск. Кстати, такое поведение выглядит отвратительно, даже если бы его совершил вечно пьяный докер с ливерпульских верфей. Чего уж говорить про короля.

Он пытливо уставился на Бьюкенена и довольно кивнул. Судя по отсутствию удивления на лице посла, тот точно знал, кто на самом деле стоял за отказом принять в Великобритании царскую семью. Или, как минимум, догадывался. В любом случае причастность Георга V к отказу для него не являлось неожиданной новостью.

Очень хорошо.

И хотя дипломат, взяв себя в руки, почти сразу принялся возражать, будто виновники случившегося совершенно иные – правительство и непосредственно премьер-министр, – но делал это вяло и неубедительно.

Выждав минуту, Голицын насмешливо остановил его бормотание:

– Мне жалко вас обрывать – вон как старательно надсаживаетесь, однако придётся. Когда знаешь истину, слушать откровенное враньё не просто смешно, но и скучно. Ох, не зря ваш великий поэт Байрон как-то сказал, что любит свое отечество, но не своих соотечественников. Однако и среди англичан, к моей превеликой радости, остались люди, исповедующие иные принципы.

– Например?

– Например, что каждый гражданин обязан умереть за отечество, но никто не обязан лгать ради него. И становиться предателем тоже. В своём праведном негодовании они не стали молчать, поделившись соответствующими документами. Из них нам стало доподлинно известно, кто является главным виновником отказа предоставить бывшему царю и его семье убежище в Англии. На основании их сообщений мой государь повелел подготовить Указ, с копией коего я вас сейчас ознакомлю, – и Голицын протянул Бьюкенену папку красного сафьяна.

Текст липового Указа, внизу которого красовалась подпись императора (тоже липовая), в сути своей гласил следующее.

Отказ принять у себя в стране своего кузена и его семью, тем самым спасая их от смерти, сам по себе является непорядочным. Однако учитывая, что сей кузен последние годы являлся верным союзником своего брата, прилагая все усилия для совместной победы и зачастую жертвуя интересами собственной страны, непорядочность – слишком мягкое слово. Такому одно название – неслыханная вопиющая подлость, граничащая с откровенным предательством. Приравнять её можно разве к трусливому оставлению на поле боя тяжело раненого товарища.

Ниже излагались подробности столь нелицеприятных для Георга выводов. Пока Бьюкенен читал, глаза его всё больше вылезали из орбит. Удивляться было чему. В Указе, пускай и в общих чертах, излагался практически весь процесс грязного иудства короля, вплоть до оглашения фамилий людей, косвенно принимавших участие в этом деле. К примеру, личного секретаря Георга лорда Стеймформхэма, который и отправлял королевские письма-рекомендации министру иностранных дел Бальфуру, передавая ему мнение его величества о нежелательности пребывания бывшего императора России в Англии.

Особенно ошарашил Бьюкенена вывод. Исходя из вышесказанного, государь Алексей II Николаевич своим Указом повелевал: «За подлое предательство и беспримерную трусость разжаловать Георга V, лишив звания адмирала российского флота. Более того, император не может сохранить за ним и звание рядового, поскольку в подобной ситуации любой русский матрос поступил бы куда порядочнее и достойнее».

Далее в Указе говорилось о лишении короля всех наград Российской империи.

Ниже упоминалось о прямо противоположном поведении кайзера Германии. Когда отрекшийся от престола царь ещё находился под Петербургом и решалась его дальнейшая судьба, Вильгельм твёрдо заверил Временное правительство, что его военный флот беспрепятственно пропустит корабль русского императора, плывущий к английским берегам. А ведь его страна являлась врагом России. Столь рыцарское поведение являет собой весьма красноречивый контраст на фоне вопиющей трусости недавнего союзника.

Последний абзац и вовсе убивал наповал. Следуя мудрой русской поговорке, гласящей, что истинный друг познаётся в беде, император полагает немедленно разорвать ранее существовавшие договорённости с Англией и в самые сжатые сроки пересмотреть взаимоотношения своей страны с Германией.

– Если бы вы знали, каких усилий стоило мне уговорить его императорское величество в интересах России ни с кем не делиться полученными от меня сведениями, в том числе и с родными сестрами!.. Равно как и не предлагать сей Указ на обсуждение Регентского совета для придания ему законной силы, дабы избежать огласки. Пришлось даже солгать, уверяя Алексея Николаевича, будто ваш король успел осознать своё беспримерное свинство и искренне раскаивается в нём.

Лицо Бьюкенена исказилось от услышанного хамства в адрес Георга, но выдержка не подвела – он молчал, предпочитая выслушать до конца. Эмоции могут и подождать. Особенно теперь, когда сидящий перед ним дикарь вошёл в раж и успел проболтаться, что пока постыдные факты про короля известны лишь двоим. Как знать, возможно, в запальчивости выболтает что-нибудь ещё.

– Как видите, я пожертвовал своей честью, пойдя на заведомое враньё самому царю, – тем временем пожаловался Голицын, – поскольку убеждён: на самом деле некой английской скотине глубоко плевать на мученическую смерть своего кузена. Полагаю, после таких новостей, с учётом недавнего распятия государя, остающегося у всех на слуху, российский народ весьма положительно воспримет смену союзников.

Внешне Бьюкенен держался спокойно, но внутренне… Достаточно сказать, что в иное время он не преминул бы выразить энергичный протест касаемо «некой английской скотины», а тут вообще пропустил мимо ушей очередное грубое оскорбление своего сюзерена.

Понять его было можно. Не до того сейчас. Дело дороже любых амбиций. К тому же надлежало побольше узнать про этого загадочного выскочку, могущего творить подлинные чудеса. Про них Бьюкенену было известно достаточно, а вот про то, откуда появился сам Голицын и каковы его истинные цели – посол не знал ничегошеньки. Это было плохо, ибо оставалось загадкой, насколько далеко может зайти этот варвар. Зайти не на словах, но на деле, ибо если он и впрямь отважится воплотить сказанное в жизнь, то…

Нет, об этом лучше не думать – страшно. И вместо протеста посол мрачно выдал:

– Всё равно я сомневаюсь, что кайзер пожмёт протянутую ему Россией руку. От слишком долгого стояния на коленях конечности, как известно, затекают. Зачем Германии неуверенно стоящий на ногах союзник? – иронично осведомился он. – У него таковых ныне и без вас предостаточно. Лишние хлопоты, и только.

– Как посмотреть, – плотоядно ухмыльнулся Голицын. – От двух-трёх, даже десятка русских дивизий, отправленных в помощь Вильгельму на запад, и впрямь проку мало. Но можно зайти с иной стороны.

– С какой ни заходите, – отрезал Бьюкенен. – Так что советую смириться с тем, что на сегодняшний день именно англичане – ваши единственные и самые лучшие друзья, хотите вы того или нет.

Из-за волнения дипломат составил фразу весьма двусмысленно, но Виталий сдержался, никак не отреагировав. Хотя чертовски хотелось процитировать в ответ знаменитую фразу из книги Вандама. Однако и без того получался некоторый перебор с хамством. Вместо того Голицын многозначительно заметил:

– А я всё-таки попробую зайти, напомнив вам, что в случае закрытия Восточного фронта генералы кайзера получат возможность отправить во Францию все немецкие дивизии. Все до единой. А это, согласитесь, совсем иное дело. Как знать, может, они и окажутся той соломинкой, что переломят хребет французского ишака вкупе с английским верблюдом.

К таким виражам Бьюкенен совершенно не привык. К столь откровенным контратакам – тоже. Да и как иначе, если обычно во времена прежнего императора, не говоря уж о Временном правительстве, переговоры велись по стандартной и давно накатанной схеме: «Что моё – то моё (подразумевая интересы Англии), а о вашем поговорим отдельно, может что-то и согласимся выделить, подкинуть и т. д. Со временем. Хотя на многое не рассчитывайте».

Иначе говоря, посол привык требовать, наседать и давить. Ныне схема явно изменилась, став зеркальной, и это было неожиданно, неправильно, нечестно. Но даже в таких условиях дипломат продолжал отчаянно сражаться.

– Запомните раз и навсегда: Англия достаточно крепко стоит на своих ногах, в отличие от России, – отчеканил он и презрительно хмыкнул. – Неужто вы всерьёз нацелились тягаться с великой Британией? С могучей империей, над которой никогда не заходит солнце?

Ухмылка настолько взбесила Голицына, что не пришлось даже терзать переносицу. Подходящий ответ мгновенно пришёл на ум.

– Последним обстоятельством я бы на вашем месте хвалиться не стал, – вкрадчиво заметил он, – поскольку солнце над вашей империей не заходит лишь потому, что господь в силу своей мудрости не доверяет англичанам в темноте. Ведь непременно у кого-нибудь что-нибудь отнимете или попросту украдёте. А кроме того, смотря где тягаться.

– Где бы то ни было, – надменно отрезал дипломат.

– Напрасно вы так решили, – загадочно улыбнулся Виталий. – Я ведь не зря сказал про подход с иной стороны. Это во Франции пара русских дивизий погоды не сделают, но если их отправить в Индию… Не знаю, не знаю. Особенно с учётом страстной и жгучей любви, кою тамошнее население испытывает к вашим соотечественникам. Притом вполне заслуженно. Полагаю, индийцы при наличии русской поддержки не упустят возможности выразить вам свою самую горячую признательность за всё, что вы с ними сделали и продолжаете делать.

Бьюкенен был настолько искушённым дипломатом, что если бы во время разговора он получил пинка под зад, то по выражению его лица всё равно никто бы ничего не заметил. Однако в этот раз хвалёная выдержка изменила ему, ибо это был не пинок, но апперкот.

К своему счастью, посол сидел, поскольку если б стоял, то, непроизвольно отшатнувшись, мог и упасть от неожиданного удара. А так он всего-навсего вжался в спинку кресла. Вжался и молчал, пристально вглядываясь в лицо Голицына и пытаясь понять, насколько блефует его собеседник.

Увиденное пугало. Получалось, либо тот – великолепный актёр, либо действительно искренен в своих словах. Во всяком случае, его взгляд оптимизма не внушал. Холодный, пристальный, словно прицеливающийся. Не глаза, а два ружейных дула, из коих явственно веяло могильным холодом небытия, ибо такие пощады не ведают и промаха не дают. С него станется и впрямь пойти на подобный шаг. Точнее, убедить в его целесообразности Регентский совет, где этот варвар – увы – играет чуть ли не первую скрипку.

А что могут сотворить в Индии две русские дивизии – не хотелось и думать. Это даже не зажжённая спичка, брошенная в пороховой погреб. Скорее, граната.

– Мне кажется, ваша нелепая и пустая угроза… – неуверенно начал дипломат, но оказался перебит.

– Увы, господин посол. Сие гораздо хуже, чем угроза. Это… перспектива. И для вашего государства весьма плачевная. Про короля и его семейство я и вовсе молчу. А насчет её нелепости вы напрасно. Сколько от нашей границы, я имею ввиду Ферганскую губернию, до Индии? Хо-хо! Каких-то два десятка вёрст по афганской земле. Делать нечего. Утром вышли, а к вечеру на месте.

– Вы не посме… – начал было побледневший посол.

– Увы, посмеем, – бесцеремонно перебил его Голицын. – Более того, уже посмели, поскольку послали в Среднюю Азию одну из дивизий. Вторая на сегодняшний день только формируется, но тоже вскоре отправится в те края.

– До нашего разговора?! – невольно вырвалось у дипломата. – Не зная, чем он закончится! Как это понимать?!

– Понимать легко, – пожал плечами Голицын, – поскольку покамест у них иная и вполне невинная цель – уничтожение Туркестанской советской республики и восстановление в тех краях императорской власти. А вот что им Регентский совет прикажет делать далее, сказать трудно. Один из вариантов… Ну вы поняли.

– А как же ваши обязательства?! – взвыл дипломат.

– А ваши? – невозмутимо поинтересовался русский варвар.

– Но у нас с Россией десять лет назад подписан договор, согласно которого вы к Афганистану…

– И что с того? – вновь перебил Виталий. – Между прочим, договор о передаче нам Константинополя с проливами гораздо свежее. Ему всего три года. Тем не менее, на ваш взгляд он уже испортился, раз его можно не выполнять. В таком случае от того, десятилетнего, вообще за версту несёт тухлятиной.

– Вы уверены, что взвесили всё? – потухшим голосом осведомился посол, отчаянно не желая брать свои слова о Стамбуле и проливах обратно и в то же время начиная понимать, что сделать это, невзирая на все инструкции, придется.

– Абсолютно, – твердо ответил Виталий.

Дипломат немного помедлил. Оставалось рассчитывать на то, что Регентский совет не согласится с этим наглецом. Пускай он – первая скрипка, однако если прочие музыканты заартачатся, то…

Но уж больно шаткая надежда. Лучше зайти с иной стороны и постараться вселить неуверенность в успехе предстоящей агрессии в нём самом.

– Напоминаю, что полагаться на силу, располагая при этом недостаточными средствами, означает самоубийство. Я к тому, что две дивизии – ничтожно мало, а найти силы на более могучий удар вам неоткуда.

– Ой, ну я вас умоляю! – заулыбался Голицын. – Какой там удар? Индийский народ столь безмерно обожает англичан, что наши дивизии станут лишь банановой шкуркой, на которой ваши соотечественники непременно поскользнутся и растянутся, заполучив в результате жуткие увечья разной степени тяжести. Мы даже ногами потом пинать вас не станем – слишком долго в очереди стоять.

Бьюкенен растянул губы в резиновой улыбке, которая должна была изобразить иронию пополам с насмешкой. Что она изображала на самом деле, трудно сказать.

– Вам лишь кажется, что ваша затея легко осуществима. На самом же деле пройти горы Афганистана не так-то легко, – слабым голосом напомнил он, так и не успев прийти в себя. – Хабибулла-хан ни за что не позволит вам…

– Ерунда, договоримся, – пренебрежительно отмахнулся Голицын. – Не забывайте, что его батюшка во время изгнания проживал в Самарканде. Между прочим, аж десять лет. И впоследствии с огромным удовольствием вспоминал время, проведённое у нас. Думаете, он никогда не рассказывал сыну об искренней сердечности со стороны русских властей? Напрасно. Или полагаете, сам Хабибулла ничего не запомнил? Тоже зря. К тому же и края эти нам хорошо известны. Хватало талантливых… географов. Один генерал Снесарев со своим двухтомником «Североиндийский театр» чего стоит. В нём одном, по сути, все сведения, необходимые для продвижения войск на Индо-Гангскую равнину. Получается, мы и лишнего дня на разработку соответствующего плана не затратим.