Текст книги "Серый ангел"

– Но отчего мы вообще должны проявлять подобное великодушие? – сварливо осведомился князь Долгорукий.

– Оттого, что иное чревато затяжной кровопролитной войной, – отчеканил Виталий. – Это сейчас Пилсудскому нечего нам противопоставить. Но пройдёт всего несколько дней и подоспеют польские войска Довбор-Мусницкого из Померании. Плюс начнёт прорыв из Белоруссии и Литвы блокированная там группировка Йордан-Розвадовского. Мало того, Падеревский и Дмовский, представляющие ляхов во Франции, ссылаясь на упрямство России, уже добились в Париже согласия по отправке в Польшу так называемой Голубой армии Юзефа Халлера. Напомню, что помимо семидесяти тысяч личного состава она вооружена французскими танками и самолётами.

– Но не откажется ли господин Вильсон от своих обещаний, узнав, что Галичина останется у нас? – поинтересовался Маниковский.

– Ни в коем случае, поскольку речь велась исключительно об предоставлении независимости Привисленским губерниям, входящих в состав России.

– А что нам скажут прочие господа союзники, радеющие за объединение всех польских земель в составе одного государства? – неуверенно протянул Коковцев.

– Они придут в изумление и… промолчат, – твердо заявил Виталий. – Да, да, поверьте. Хотя бы потому, что каким-то образом воздействовать на нас им ныне нечем. Армии у них по сути демобилизованы, солдаты устали и заставить их вновь отправляться на войну, которая вроде бы закончилась, задачка ещё та. Да и ради кого? Какой-то Польши, о которой они доселе слыхом не слыхивали. Опять-таки зачем, если упрямица Россия, до недавнего времени игнорирующая все увещевания, вдруг принимает решение по доброй воле расстаться со всеми Привисленскими губерниями.

– Взамен взяв себе иные территории.

– Но в строгом соответствии с духом времени и лозунгами господина Вильсона, о праве наций на самоопределение. Скорее, они в пляс пустятся в своём Версале от радости, что всё так удачно завершилось.

– Вильсон может и пустится, коль добился своего, а остальные?

– Тоже. Поскольку непомерные претензии ляхов на Силезию, Литву, Восточную Белоруссию, включая Полесье и Подолье, не говоря уж про малоросскую Житомирщину, возмутили даже англосаксов. С учётом этого и благодаря недавнему еврейскому погрому, учинённому поляками в захваченном ими Львове[55]55
  Подлинный факт.


[Закрыть], убеждён, что нас непременно поддержат как советники Клемансо, так и Ллойд-Джорджа.

– Тогда и впрямь есть смысл избавиться от ляхов именно сейчас, – веско подытожил Марков.

– А я о чём толкую, – развел руками Виталий.

Однако настроение присутствующих по-прежнему оставалось не ахти, и дабы подсластить горькую пилюлю, Голицын вкрадчиво добавил:

– К тому же сей отчасти вынужденный шаг весьма выгоден нам в военно-стратегическом аспекте.

– Вот как?! – не удержался от изумлённого восклицания Деникин. – Любопытно! И каким образом?

– Самым простым. Ведь будущая Польша окажется рубежной страной между нами и немцами, а это весьма важно. Англосаксы, по своему обыкновению, меры не ведают и решили выдвинуть тевтонам не просто тяжелейшие, но и крайне унизительные условия. Выполнять их Германии придётся, горе побеждённым, но возмущение немцев будет копиться, и с годами они обязательно решат восстановить справедливость. Причём на свой манер. Когда именно – лишь вопрос времени, но полагаю, лет через двадцать – двадцать пять.

Напоровшись на пытливый прищур Маркова, Голицын вновь заметил сложенную им «бабочку». Судя по взгляду, это был вопрос: «Ты говоришь такое как Серый ангел?»

Виталий еле заметно кивнул, подтверждая, и продолжил:

– И тогда, имея Польшу в качестве буфера, пускай и чахленького, наша страна получит запас во времени. Да, небольшой, от силы на неделю, максимум на две, дольше эти полудохлики сопротивляться Германии не смогут. Как минимум ещё столько же понадобится тевтонам для переваривания добычи. То есть месяц нам гарантирован. А скорее и два. Полагаю, их окажется вполне достаточно для достойной встречи немецкого бронепоезда, дабы тот безнадёжно забуксовал на русских рельсах.

Деникин скептически кашлянул, явно усомнившись в предсказанной Голицыным попытке немецкого реванша. Но сидевший подле Марков негромко шепнул ему на ухо:

– Не спорьте, Антон Иванович. Уж коли Серый ангел сказал, так оно и будет. И с нападением тевтонов, и со сроками захвата Польши.

– Полагаете? – скептически уставился на него Деникин.

– Нет, – поправил Марков. – Я убеждён. Поверьте, имею весомые на то основания, проверенные на практике. Да-с.

В конечном итоге Регентский совет решил отказаться от первоначального предложения, прозвучавшего в письме императора Николая I. Когда ещё союзники поймут про троянского коня, а влепить звонкую пощёчину полякам хотелось немедля. Именно поэтому большинством голосов собравшиеся одобрили второе предложение Голицына.

Предварительный текст, который Виталий, дабы закончить заседание на оптимистической ноте, предложил подготовить нынче же, составляли все вместе, и мало-помалу настроение присутствующих действительно поднялось. Уж очень забавные формулировки предлагал Голицын, пытаясь ликвидировать остатки уныния у членов Совета. Под конец обсуждение стало напоминать картину Репина. Да-да, ту самую, где казаки пишут письмо турецкому султану.

Сравнение с нею пришло на ум не одному Виталию. Всё тот же Марков вскоре озвучил его вслух. Для вящего сходства он даже предложил включить в текст один из казачьих пассажей того письма, разумеется, слегка переиначив фразу: «А які ж ви шляхтичі, якщо голим задом їжака розчавити не можете». Тут и вовсе никто не смог удержаться от смеха.

Конечный вариант, разумеется, выглядел гораздо серьёзнее. О требованиях союзников – ни слова. Ещё чего! Разве надменный намёк в преамбуле Указа, где говорилось, что Россию никто и никогда не мог и впредь не сможет вынудить расстаться со своими исконными территориями с помощью силы.

Словом, кто к нам с мечом придёт, того обратно по частям вынесут.

Далее следовала основная часть. Для начала небольшое пояснение агрессивности России. Дескать, мы не нападали, но напротив – защищали новообразованную страну (ЗУНР), население которой само приняло решение войти в состав империи.

Это для привлечения на свою сторону президента САСШ Вильсона с его кудахтаньем о праве народов на самоопределение. После таких слов он вынужден будет поддержать Россию.

Ниже следовало пояснение касающееся выбора населения, кое в подавляющем большинстве состояло из русинов[56]56
  Именно так называли себя жители Галичины, по причине отсталости понятия не имевшие, что они на самом деле вроде как украинцы.


[Закрыть] и евреев. Дескать, все они очень опасаются ляхов, особенно в силу недавних событий. Ну да, недвусмысленный намек на еврейский погром, учинённый во Львове доблестной шляхтой. Учитывая, сколь влиятельна диаспора этого беспокойного народца в той же Франции и Англии, оно тоже не лишне.

После чего следовала часть Указа, непосредственно касающаяся самой Польши. В смысле её куска, пока принадлежащего России.

«Однако устав от кичливой надменности и неуживчивости жителей Привисленских губерний, кои они совсем недавно в очередной раз продемонстрировали всему миру, мы приняли решение изгнать сих недостойных подданных из дружной семьи народов Российской империи. Повелеваем отсечь оные губернии, подобно тому, как врач отсекает смердящую гангренозную опухоль с целью оздоровления всего организма…» – гласил высочайший указ Алексея II.

Переводя с дипломатического на язык родных осин: «Пошли вон, быдло, из приличного общества!»

Попутно, дабы подчеркнуть своё миролюбие, говорилось, что Россия, чьи дивизии ныне находятся подле Варшавы, разумеется могла бы оставить за собой гораздо большую территорию, но… брезгует. Уж больно много вони от этого протухшего добра.

Разумеется, слова были иные, зато смысл…

А в заключение подробно расписывалось, где государь проводит новую границу Российской империи. Причем излагалось таким тоном, что становилось ясно: это не намерение, но окончательное решение, принятое в одностороннем порядке. И обсуждению оно не подлежит.

Точка.

Пощёчина, что и говорить, получилась отменная.

Разумеется, просто промолчать Пилсудский не мог. Ещё чего! Польский гонор того никак не дозволял. Крику было много, в том числе и в Версале. Урезонивали возмущённых ляшских представителей все участники Парижской конференции, за исключением… представителя российского императора Извольского.

Как ни распалялись поляки, брызгавшие пеной изо рта, он продолжал молчать, глядя на них с равнодушием титана, взирающего на кучку корявых пигмеев. Лишь когда к концу дня председательствующий на конференции бывший французский посол в Берлине Жюль Камбон обратился непосредственно к нему, Извольский хладнокровно ответил:

– Мы уже определили свои западные границы и добавить к тому мне более нечего. Пока позиция моего государя остаётся прежней, потому я и помалкиваю. Но уверяю, едва придет извещение из Москвы, что Алексей II и Регентский совет, пересмотрев своё решение, вознамерились дополнительно присовокупить к заявленным ранее территориям ряд западных уездов и губерний, я немедленно извещу о том всех присутствующих.

– Каких ещё губерний?! – сгоряча взвыл один из поляков.

– Привисленских разумеется, – невозмутимо ответил Извольский. – Благо, время позволяет, ведь и вы господа, как я вижу, пока не пришли к решению согласиться с нынешними условиями России.

– А если придём? – вкрадчиво осведомился Камбон.

– Тогда мне не останется ничего иного, как от имени государя подписать совместную договорённость о восточных границах Польши.

– Но император и его Регентский совет впоследствии уже не передумают о… присовокуплении дополнительных территорий?

Извольский усмехнулся и отчеканил:

– Хотя Алексею Николаевичу и идет всего пятнадцатый год, однако он всецело сознает возложенную на него величайшую ответственность. В том числе и за каждое даденое им кому бы то ни было слово, кое, как сказано в русской пословице – серебро. А, как известно, вполне заслуженное прозвище, полученное им в народе, именно Серебряный. Про Регентский совет и вовсе умалчиваю. Разумеется, впоследствии они могут пожалеть о поспешности подписания, решив, что из жажды скорейшего мира отказались от слишком многого, но они никогда не пойдут на нарушение своих обязательств.

Камбон многозначительно посмотрел на разом умолкших поляков. О чём он говорил с ними тем же вечером, осталось в тайне, хотя догадаться несложно, но на следующий день все они с кислыми лицами подписали согласие с восточными границами своей страны, указанными Россией.

Рассказывали, что Домбовский после того целый вечер плакал. Оно и понятно, что с музыканта возьмёшь.

Глава 29
Галопом по европам, и не только по ним

Прочие международные дела также продвигались вполне успешно. Извольский, вдохновлённый тем, что оказался нужен новому государю, со своими задачами отстаивания интересов страны справлялся на совесть, попутно исподтишка сея раздоры среди бывших союзников. Благо, спорных вопросов хватало.

Да и за саму Германию, как и обещал Голицын её премьер-министру Максу Баденскому, Извольский вступался неоднократно, настаивая на смягчении ряда особо жёстких условий, связанных с её территориальным разделом. То он предлагал оставить немцам ряд колоний в Африке и Океании, то ратовал не отнимать у них столь грубо земли в самой Европе, раздаривая тем, кто того вовсе не заслужил. К примеру, той же новоиспечённой Польше. Дескать, кинули ей Варшаву с царского стола, вот и пусть радуется. А немецкая Силезия ей ни к чему, жирно будет. Как бы заворот кишок не приключился.

Именно по инициативе Извольского Версальский договор и был заключён гораздо раньше, чем тот, что в официальной истории. Дескать, давайте официально объявим всему миру об окончании великой мясорубки, чтобы народы могли облегчённо вздохнуть, а ряд недоработанных вопросов решим по ходу конференции.

Едва же состоялось его подписание, как представитель России во Франции граф Игнатьев, бывший ответственным по военным закупкам, по повелению императора спешно занялся вывозом технической документации с военных кайзеровских заводов. Новейшие изобретения немецких инженеров и учёных, включая опытные образцы, один за другим отправлялись на восток. И зачастую – в сопровождении самих изобретателей, приглашённых для продолжения своих работ в России.

Особое внимание, как указывалось в полученной графом инструкции из Москвы, уделялось работникам оружейной и авиационной промышленности. Отказавшихся от выгодных предложений практически не имелось. Патриотизм – хорошо, но всем хотелось кушать, а сказать, будто в бывшей империи кайзера царил голод, всё равно, что ничего не сказать.

Кроме того, всем было понятно, что хотя условия договора до конца не уточнены, от жёстких ограничений в отношении армии, флота и производства вооружения Германию не спасёт никто, в том числе и заступничество русских. Ни Лондон, ни Париж от этих пунктов ни за что не отступятся. Тогда кому нужны их фирмы и они сами? А тут вполне приличные контракты, хватит и на хлеб, и даже на масло.

В числе прочих в одном из вагонов ехал в Петроград и двадцативосьмилетний Антуан Фоккер. Рядом находился пионер планеризма Фридрих Харт. Тут же сидел его помощник, совсем юный двадцатилетний Вильгельм Мессершмитт. По соседству с ними, через стенку, скучающе смотрел в окно тридцатилетний Эрнст Хейнкель. Ему, как главному конструктору, успевшему создать за годы войны более тридцати типов самолётов, предоставили отдельное купе.

А русскому инженеру-конструктору барону Борису Слуцкому, помимо индивидуального купе, вдобавок выделили и медицинскую сестру. Очень уж исхудал знаменитый изобретатель за время тюремного заключения в Шпандау, куда он угодил сразу после начала войны за отказ работать на немцев против своей страны.

В соседнем вагоне катили на восток оружейники, включая Хуго Шмайсера, его брата Ханса и работников компании «Маузер» – братьев Фиделя, Фридриха и Йозефа Федерле. А неподалеку, через два купе, ехал Хуго Борхардт, один из авторов парабеллума.

По сути, Игнатьев вывозил чуть ли не весь военно-инженерный цвет немецкой нации. Отказников можно было пересчитать по пальцам рук. Кто-то банально испугался медведей, бродящих по улицам русских городов, в ином взыграло чувство патриотизма, а у одного из создателей парабеллума, Георга Люггера, два с лишним года назад в боях в Галиции погиб его сын Юлиус Вильгельм. Тоже можно понять человека.

Не нашлось в вагонах места лишь для создателей танков. Им Голицын не больно-то доверял, исходя из простого факта: немецкая бронетехника начала 41-го года в подмётки не годилась Т-34 и КВ-2. Иное дело – как использовать эти танки. Но если бездарно, подобно советским военачальникам в 41-м[57]57
  Достаточно вспомнить погубленные в конце июня пять танковых механизированных корпусов Юго-Западного фронта, брошенных в гибельное контрнаступление во исполнение нелепой Директивы № 3 генерала армии Г. К. Жукова. Тогда мощнейшая группировка СССР, насчитывающая около 3700 танков (в состав входило более двухсот КВ-1 и свыше 350-ти Т-34), потерпела сокрушительный разгром, не взирая на четырехкратное превосходство по своей численности. Наши безвозвратные потери в сражениях с 1-й танковой группой генерала Клейста, составили 2 648 танков. У немцев же – 85, и ещё 200 отправлены на долгосрочный ремонт.


[Закрыть], тогда и самые современные машины начала следующего века окажутся бесполезными.

Нет, если бы в России танкостроение отсутствовало напрочь, то для первоначального толчка вполне годились бы даже германские инженеры. Но в том-то и дело, что имелись свои, о которых Голицын к тому времени знал.

Правда, модели у них были не ахти. У одного, сводного брата жены Блока, за которого перед Голицыным ходатайствовала в Петрограде сама Любовь Дмитриевна, урождённая Менделеева, танк вышел сверхтяжёлым, аж под сто восемьдесят тонн. Немудрено: лобовая броня – 150 мм, бока и корма немного худее, но всё равно сотня, то есть обеспечена надёжная защита даже от шестидюймового снаряда. Из вооружения – 120-мм пушка «Канэ». Словом, КВ-2 смотрелся бы в сравнении с ним карликом. Дело в том, что по своей основной профессии Василий Менделеев был корабельным инженером, потому и состряпал могучую машину, исходя из привычных флотских мерок.

У второго «танкиста», по фамилии Пороховщиков, также вышедшего на Голицына в Петрограде, танк выглядел куда приличнее. Правда, недостатки прямо противоположные – и броня хлипкая, всего 8 мм, и из вооружения – только пулемёты. Зато «броневая рубка» состояла из трёх независимо вращающихся поясов с пулемётом «Максим» в каждом. Ну и вес – менее четырёх тонн.

Опять же, скорее всего сказалась основная профессия изобретателя – лётчик плюс авиаконструктор. Вот и танк состряпал сверхлёгкий.

Но, в отличие от Менделеева, Пороховщиков успел проработать разные модели. Имелся у него и гусенично-колёсный, со скоростью во время испытаний аж сорок вёрст в час. А помимо него ещё и готовый проект лохани (так переводили в русской печати слово «tank») с водонепроницаемым корпусом, то есть, по сути, плавающий. Куда там английским или французским «гробам».

Оставалось соединить двух русских самородков, подкинув им парочку идей (гусеницы сделать пошире, поменять движок с карбюраторного на дизельный, и т. д.). А коль изобретатели не сойдутся характерами, тоже не беда. Каждому по КБ дать. Пускай в двух разных направлениях действуют – один над лёгкими танками продолжает трудиться, другой – над тяжелыми. В войне и те, и другие нужны.

Словом, перспективы вырисовывались самые грандиозные. Лет эдак через десять, да пусть пятнадцать, не горит, есть смысл рассчитывать на появление в России аналогов как Т-34, так и КВ. Да как бы не получше…

Не забыл Виталий и про сельхозтехнику. С вывозом этих немецких фабрик было тяжелее. Чай, не военные. Приходилось действовать более тонко, рисуя перед владельцами в случае переезда в Россию колоссальный рынок сбыта и, как следствие, заоблачные сверхдоходы. А чтоб вселить уверенность, обещали, что гарантируют поддержку государства и его паевое участие.

После согласия, кое следовало не всегда, но часто, оборудование со станками чуть ли не до последнего винтика демонтировалось и отправлялось в Россию. Разумеется, вместе с инженерами и рабочими.

И вскоре неподалёку от Мытищ уже возводили фабричные корпуса для бывшей немецкой фирмы «Ганомаг», выпускавшей тракторы ВД-50. Точно такие же строительные площадки для будущих заводов по производству американских тракторов «Фордзон» спешно готовили на окраинах Владимира, Рязани, Тамбова, Калуги и т. д.

…Лишь один человек из едущих в Россию при всём желании не мог прислушаться к неумолчному стуку колёс. Впрочем, он игнорировал и возможность любоваться бескрайними океанскими просторами. Направляющийся из Сан-Франциско во Владивосток знаменитый изобретатель Никола Тесла с первого дня путешествия приступил к работе, внимательно изучая техническую документацию на американские трактора, везомые в качестве первой партии на том же корабле. Цель: найти возможность их усовершенствования и максимально упростить производство после строительства соответствующих заводов по их выпуску в России.

Отдыхать он себе позволял лишь перед сном, в очередной раз с блаженной улыбкой на лице перечитывая письмо русского императора, адресованное лично ему. Привёз ему послание некто Григорий Абрамович Виленкин. Как ни удивительно, оно было не напечатано, но полностью написано от руки, притом на английском языке.

Внизу же стояла короткая подпись: «император Алексей», а ниже, в качестве постскриптума, пояснение: «Не представляюсь полным титулом, ибо государей в мире предостаточно, а Тесла – единственный». Именно эта последняя строка и побудила знаменитого изобретателя немедленно подписать контракт.

Впрочем, своё согласие он всё равно бы дал. Ведь на вопрос, чем конкретно предстоит заниматься его лаборатории в России, Виленкин заявил, что царь не намерен искусственно сужать рамки для деятельности гения такого масштаба, ни в коей мере не сопоставимого с каким-то Эдисоном. Одно это пролило бальзам на сердце Теслы, не раз обманутого при денежных расчетах тем же Эдисоном.

А вдобавок последовало продолжение.

– Именно потому лаборатория, которую вы возглавите, – твёрдо сказал Виленкин, – будет именоваться не «электротехническая» или какая-то ещё, а куда более звучно: «Лаборатория Николы Теслы».

Сам Григорий Абрамович, плывущий вместе с ним на том же корабле и сидящий в удобном кресле-шезлонге, с улыбкой наблюдал за неугомонным изобретателем. В отличие от Теслы, он мог позволить себе расслабиться, наслаждаясь морским путешествием, ибо имел на это полное право, с блеском выполнив все поручения Регентского совета.

Во-первых, организация отгрузки русского золота из канадских банков. Несмотря на скрытое противодействие англичан, слитки сейчас, по всей видимости, уже разгружают во Владивостоке.

Во-вторых, договор с Теслой. Впрочем, по времени, оно, скорее, в-третьих, поскольку ещё до разговора с ним и вручения письма царя Виленкин занялся американскими банкирами. Для заключения льготных договоров с рядом фирм по закупке сельхозмашин, а также строительству заводов по их производству на территории России, кровь из носа требовались надёжные гарантии. Ну и кредиты. Либо долевое участие, которое по ряду причин российские экономисты и финансисты сочли наиболее выгодным вариантом – у России было и без того слишком много долгов.

Казалось бы к чему всё это, коль президент Вильсон в обмен за независимость Привисленских губерний посулил уйму всяческих благ, дав соответствующее письменное обязательство. Однако вмешался Сенат, посчитав, что слишком жирно кидаться такими суммами и отказался его ратифицировать.

Узнав о том, Голицын мысленно поклялся обязательно отомстить пиндосам, столь цинично кинувших Россию. Он даже прикинул каким именно образом. Проще некуда. Надо лишь дождаться так называемой Великой депрессии, соответственно подготовивившись к ней и за бесценок скупать, скупать, скупать. Но до неё, как он смутно помнил, еще лет десять, а что делать сейчас, поскольку стране такой объём строительства в в одиночку не потянуть?

Потому и возникла у него, благодаря подсказке Александра Виленкина, идея подключить его старшего брата Григория Абрамовича. Первые его переговоры с видными финансистами прошли неудачно. Рокфеллер, Морган, Дюпон и прочие отнеслись к предложению поучаствовать в гигантском проекте весьма настороженно. Предполагаемые доходы и впрямь казались весьма велики, но слишком велики были их опасения относительно неустойчивости нынешней власти. А если вновь придут какие-нибудь безумцы, вроде шайки большевиков и очередной Ленин опять заявит о всеобщей национализации, бесцеремонно отказавшись выплачивать долги государства? Словом, риск зашкаливал.

Оставалась надежда лишь на родственные связи, ведь его тестем был лондонский банкир Зелигман, родной брат которого и видный финансист преуспевал за океаном, входя в весьма авторитетную группу Якоба Шиффа.

Учитывая, что последний был лютым врагом Российской империи из-за антисемитизма предыдущего царя, разговор с Шиффом получился тяжёлым. Но Виленкин приступил к беседе во всеоружии. Понимая, что делового человека не интересуют эмоции, он решил основываться только и исключительно на фактах.

В ход пошли выдержки из декларации государя, следом за ними – сообщение о введении его младшего брата и самого Григория Абрамовича (соответствующие бумаги были присланы Виленкину в Лондон) в состав Регентского совета. Последним документом стали выдержки из одного протокола. Речь в нём шла, в общем-то, о делах незначительных, но сухие строки гласили, что вёл заседание сопредседатель Регентского Совета Александр Абрамович Виленкин.

Более того, он же возглавлял царскую делегацию на переговорах с петроградскими большевиками. Да, они закончились ничем, но суть в ином. Виленкину на них были предоставлены самые широкие полномочия, вплоть до права подписания от имени императора любых согласительных документов.

А когда Шифф брюзгливо проворчал, что доверять русским – всё равно, что гладить медведя, который неизвестно когда может взбеситься и тяпнуть гладящего, – Виленкин выложил на стол фотоснимки.

Нет, не с распятым отцом императора. Они тоже из разряда эмоций. Да и не произвели бы они на банкира особого впечатления. Подумаешь, царя-антисемита распяли. Поделом ему.

Однако перед Шиффом лежали иные, более поздние, снятые во время визита Алексея II в освобождённый от большевиков Санкт-Петербург. А конкретно – посещение императором могил павших в неравном сражении с большевиками российских юнкеров. И негромкая фраза Виленкина-старшего:

– Это особый участок Преображенского кладбища в Петрограде, отведённый для захоронения евреев.

– А почему ваш царь приложил руку к головному убору?

– Дело в том, что в конце семнадцатого года силами юнкеров в Петрограде был поднят мятеж. Большевики беспощадно расправились с восставшими. В числе погибших были и те, кто принадлежал, – Виленкин сделал многозначительную паузу, – к еврейскому народу. Как видите, стоящий перед могилами Шлемы Дубицкого, Моисея Калька, Самуила Темкина и остальных император со своей свитой отдаёт павшим за свободу России евреям-юнкерам последние почести.

– Шмуэль бар Моше Темкин. Погиб во дни юности своей 27 дня месяца Хевшана 5678 года[58]58
  11 ноября 1917 года.


[Закрыть], – приглядевшись, прочел банкир надпись на иврите.

– На мой взгляд, такой демонстративный поступок со стороны царя стоит куда дороже, нежели то, что он предлагает вам, – негромко произнёс Виленкин.

– Просит, – сердито поправил Шифф.

– Предлагает, – жёстко повторил Григорий Абрамович. – Причём исключительно из уважения… ко мне, зная, что мой тесть Зелигман входит в вашу финансовую группу. Поскольку, стоит вам дать окончательный отказ, как желающих вложиться в столь перспективный проект по финансированию строительства десятка огромных заводов, сыщется масса.

– Так уж и масса, – недоверчиво хмыкнул Шифф, пытливо уставившись на Виленкина.

– Именно, начиная с Рокфеллера, Моргана и Дюпона, – невозмутимо подтвердил тот, отчаянно блефуя.

– А у меня несколько иные сведения касаемо их намерений в отношении России, – сообщил банкир, буравя Виленкина взглядом. Однако тот лишь снисходительно усмехнулся, сообщив:

– Увы, но они несколько устарели. Выяснив, что европейский клан Ротшильдов заинтересовался этим вопросом, кое-кто из этих господ не далее как вчера резко пошёл на попятную. И немудрено. В сравнении с доходами от этого проекта Клондайк не более, чем дрянная помойка. Теперь подлинное Эльдорадо там, в России, – и Виленкин, без малейшего перехода, учтиво осведомился. – Стало быть, вы не намерены принять моё предложение?

Шифф примирительно буркнул:

– Вы неверно меня поняли. У меня были некоторые сомнения…, – он еще раз покосился на фотографию царя, стоящего перед надгробьем, изображающем «древо жизни» с обрубленными ветвями, крякнул и махнул рукой.

– Впрочем, они теперь позади… – и удивлённо посетовал. – Вот уж никогда бы не подумал, что я на старости лет не только заключу мир с Романовыми, но даже войду в некий союз с ними.

Уже на следующий день Шифф дал официальное согласие на участие в русском проекте. Мгновенно закрутилось колесо с подписанием соответствующих договоров, а также отгрузкой и отправкой закупленных в кредит под ручательство и гарантии американских финансистов сельхозмашин. Тогда-то тайный советник Российской империи Григорий Абрамович Виленкин, облегчённо вздохнув, занялся Теслой…

Касаемо Чехословакии всё произошло в точности как было ранее обещано солдатам и офицерам корпуса. Правда, поначалу Масарик и прочие социалисты, не считаясь с народным мнением, с одобрения французов и англичан самозванно провозгласили республику.

Однако она просуществовала всего пару недель. Вернувшийся на родину чехословацкий корпус, которым успел полюбиться великий князь, не согласился с ними, потребовав провести всенародный референдум. После чего, исходя из его результатов, в стране установилась конституционная монархия. Королём избрали Константина I Константиновича. Желающих возразить отчего-то не нашлось, а потому помощь, предложенная русским императором, оказалась не нужна.