Текст книги "Серый ангел"

Пришлось детально изложить факты, ставшие мне известными от Герарди, который по моей настоятельной просьбе попросил Глобачёва приставить за Кириллом Владимировичем лучших филеров. И те не подвели, тщательно отследив всех, с кем тот встречался за последние дни. Некоторые успели бежать, но троих взяли. Четвёртый же оказался убит подле храма Христа Спасителя.

Да-да, тот самый Юровский. Этот к Кириллу Владимировичу не заглядывал – тот сам к нему зашёл. Причём накануне. К гадалке не ходи – князь, поняв, что его свинское поведение в марте прошлого года не простят, в ту же ночь подался просить ускорить покушение, благо, ситуация подходящая.

Следующим после Алексея должен был стать я. Желательно сразу, там же на ступеньках храма, а если нет, то в ближайшие часы. При попытке сопротивления при задержании. Соответствующие указания были им даны.

Ну а далее… Людей у Кирилла Владимировича было немного, но он и не собирался сразу нахлобучить на себя корону. Вначале, воспользовавшись всеобщим замешательством, взять в руки бразды правления, объявить пару-тройку полков новой лейб-гвардией с введением личному составу двойного жалования и прочих льгот, а уж затем, спустя недельку, припереть к стенке Регентский совет. Благо, официально князь продолжал числиться наследником престола номер один. И всё, можно объявлять народу про Кирюху-царя. Кажется, именно так называли его русские эмигранты в той официальной истории.

Не спорю, тут полностью моя вина. Главное, в Оренбурге хорошо помнил, что порядок престолонаследия надо изменить. Удерживало лишь отсутствие нужных документов, а в Москве на тебе – из-за кучи неотложных дел совсем выскочило из головы. Ну да, вначале грызня с великими князьями, далее проблема союза большевиков с немцами, затем с кредитом у англичан, после чего штурм Питера, но всё равно я – балда.

Кстати, признать свою ошибку мне не дали, опередив. Кто? Да сёстры императора. Первыми прилюдно повинились в том, что очень уж им не хотелось наследницами становиться, и потому светлейший князь вынуждено пошёл у них на поводу. И Мария Фёдоровна мне попеняла лишь на то, что я не настоял на своих требованиях.

Обсудив ситуацию, решили широкой огласки сему случаю не придавать. Дольше всех с этим не соглашался император. Не на шутку перепугавшись за мою жизнь, он настойчиво требовал мести. Вплоть до того, что напомнил мне про справедливость. Мол, где она? Коль виновен – должен быть наказан. А что заговорщик из Романовых, ничего не значит – светлейший князь, как Алексей помнит, сам говорил о том, что разумные люди начинают подметать лестницу сверху.

Но я был иного мнения. Угроза смертным приговором сыну – что может быть крепче такой уздечки для упрямой ослицы? Значит, придётся Марии Павловне прикусить язычок. Да не просто прикусить, но покинуть Москву. И уехать не в Петроград, а на крымскую дачу другого сына.

Иначе…

Заодно сказал и о том, что не стоит привлекать мировое внимание к тому, что в Регентском совете по недоразумению состояла сволочь. Причём редкостная.

К тому же есть иной вариант наказания. Можно, не карая его физически, вместо того опозорить, ославив на всю Европу. Для Кирилла Владимировича такое, если разобраться, окажется гораздо хуже. Унижение тоже своего рода смерть, но растянутая во времени, а потому куда более мучительная.

Каким образом навлечь на него позор? Да самым законным. Пусть местоблюститель патриаршего престола Шавельский расторгнет брак Кирилла Владимировича. Основания самые что ни на есть законные: двоюродным венчаться нельзя. И расторжение оное мы разрекламируем будьте-нате. Тогда в той же пуританской Америке, да и кое-где ещё им даже один номер на двоих в гостинице не дадут – не положено. И отношение к сей чете будет совсем иным, ибо живут в грехе, то бишь в блуде. Попросту говоря: сожитель со своей бабой.

Кроме того, Шавельский в силах своей властью запретить отпускать им грехи до тех пор, пока они в них не покаются. Причем искренне, то бишь не на словах, но на деле. Вдобавок, если они станут упорствовать, продолжая сожительство, может вообще отлучить их от церкви. Учитывая, что прелюбодеяние является одним из смертных грехов, а они в нём закостенели, – запросто.

А они – к гадалке не ходи – не разойдутся. Она не даст. Скорее, обратно в лютеранство перекинется. Причём вместе с ним на пару. Что позволит нашим журналистам, дабы Кирюхе жизнь мёдом не казалась, время от времени публиковать про них ядовитые фельетоны. В том числе и за рубежом. Нечасто, раз в два-три месяца. Им и того за глаза.

Но главное, в любом случае как политическая фигура несостоявшийся царь Кирюха станет трупом. А касаемо общения, изгоем.

Не совсем, разумеется. С кухарками, горничными и швейцарами возможность покалякать останется. И с какими-нибудь клошарами, то бишь французскими бомжами, водовки попить запросто. Но тут как в «Кавказской пленнице»: имею возможность, но не имею желания. А с графинями и графинами, не говоря про королей, наоборот: имею желание, но не имею возможности. И сколько ты ни пей, чтобы одно с другим совпало, всё равно ничего не выйдет, ибо жизнь – не гайдаевская кинокомедия.

Кроме того, он постоянно будет жить под угрозой дамоклова меча, висящего над его головой, поскольку время от времени Россия может требовать от страны, где он остановится, его выдачи, как преступника. И у государства будет всего три варианта: выдать, не выдать, и последний, наиболее вероятный. Дабы не потерять лица (при выдаче) и не рисковать дипломатическими осложнениями (при отказе), тихонько предупредить князя, чтоб побыстрее улепётывал куда глаза глядят.

И каково ему будет всё время пребывать в бегах?

К чести Алексея надо сказать, что он пусть и не сразу, но согласился с моим вариантом, уразумев, что в интересах страны так будет правильнее всего. И кара эта действительно гораздо тяжелее смертного приговора. Посему юный царь сумел задавить в себе эмоции. Да, нехотя, скрепя сердце, но взял себя в руки, уступив голосу разума.

Смею заметить, на такое способен далеко не каждый мужик.

Говорю же, оперился мой орлёнок, на крыло встал.

Но согласился не просто так, но с многозначительной оговоркой. Дескать, члены Регентского совета здесь и сейчас должны дать ему слово, что сей человек станет последним, кто так дёшево отделался. А следующего за подобное деяние будет непременно ждать плаха, пуля или верёвка. Причём вне зависимости от того, какой титул и фамилию он носит.

И столь строго на всех посмотрел, что отказаться никто и не подумал.

Глава 25
Первая ласточка, или красный командир миронов

Меж тем пришла пора заняться окраинами империи. И в первую очередь Доном и Кубанью. После ухода оттуда практически всей Добровольческой армии казакам и впрямь пришлось несладко. Голытьбы хватало и в тех благодатных краях, причём не одних крестьян, но и малоземельных казаков. Если посчитать, то как бы не сорок процентов. А на Кубани и вовсе больше половины.

Словом, находилось из кого формировать свои отряды тому же Думенко и прочим. И уж совсем беда, если в вожаках оказывался всеми уважаемый человек вроде Миронова.

А в то время, когда красные, получалось, увеличивали свои ряды, донцам с кубанцами о пополнении нечего было и думать.

К тому же немалую роль сыграл откомандированный в распоряжение Сиверса ещё в январе Третий Курземский полк латышских стрелков. Именно он стал ядром революционной армии будущей Донской Советской республики, именно с его помощью был взят Ростов-на-Дону, а позднее и Новочеркасск. Именно в него вливались эвакуированные в своё время латыши, проживавшие ныне в этих благодатных местах.

Отчасти поспособствовало укреплению позиций Антонова-Овсеенко и Сиверса решение германского командования. В феврале кайзер, запланировавший оккупацию всей Малороссии вместе с Новороссией, проигнорировал обращение к нему руководства Донецко-Криворожской республики, объявившей в конце января о вхождении в состав Советской России на правах автономии.

Но мир с большевиками ещё не был заключён. А кроме того, криворожцы включили в свой состав всю Новороссию, включая Херсон, Мелитополь, Николаев, Одессу и прочие города. Оставить в покое такие благодатные края при наличии голодающего немецкого народа, кайзер никак не мог.

Поэтому Вильгельм сделал вид, что поверил Киевской Раде, будто все эти территории с какого-то перепугу в одночасье тоже стали Украиной. Более того, ещё и подыграл им, настояв, чтобы те приплюсовали к своей новоявленной стране ещё и Крым с Донбассом. Первый, дабы окончательно покончить с Черноморским флотом, а второй в силу желания приобрести помимо продуктов ещё и уголёк. А едва Рада послушно заявила об этом, как он мигом вторгся в Юзовку[44]44
  Ныне Донецк.


[Закрыть] и прочие города.

С Донской республикой получилось иначе. Армия генерал-фельдмаршала Германа фон Эйхгорна уже подошла к Ростову, как вдруг последовала отмашка из Берлина. И, соответственно, отвод войск.

Ларчик просто открывался. Не на шутку встревожившись стремительным наступлением армии юного императора России, кайзер логично посчитал, что так будет куда выгоднее. В конце концов, противник сейчас у него и большевиков общий, тогда для чего мешать последним? Враг моего врага… Вот-вот. Пусть будет своего рода буфер.

Именно поэтому к просьбе Антонова-Овсеенко Вильгельм отнёсся куда благосклоннее. Такой поворот событий дал повод дезертиру-подпоручику провозгласить себя и свою власть истинной защитницей народа от германских полчищ, что усилило его популярность и, соответственно, подняло авторитет руководства их республики. Ну и плюс пополнение, полученное от разгромленных соседей-криворожцев.

В то же время отрезанный от всех потенциальных союзников атаман Краснов, с трудом удерживающийся на самом юге, с каждым днём всё отчётливее понимал, что окончательный захват последних вольных станиц Войска Донского – вопрос даже не месяцев, а недель.

И отступать некуда, поскольку Серго Орджоникидзе, принявшийся спешно сколачивать некую коалицию из обилия прочих южных Советских республик (Черноморской, Кубанской, Ставропольской, Терской и так далее) к тому времени добился своего. К лету образовалась Северо-Кавказская Советская республика.

Об отделении от России сражавшиеся против красных полчищ речей уже не вели – жестокий урок наконец-то дошёл до всех. И если ранее обратиться за подмогой к царю-батюшке кое-кому из казачьего руководства мешала гордыня, то теперь, учитывая сложившие обстоятельства, Донской Казачий круг, а с ним и кубанцы слёзно возопили к Москве о помощи, напоминая о своих былых заслугах перед престолом и уверяя, что готовы, как и прежде… Ну и так далее…

А коль блудные сыновья осознали, прониклись и намереваются вернуться в отчий дом, следовало поспешить им на выручку.

И в то время как половина имеющихся дивизий вплотную занялась «подготовкой к предстоящему наступлению на немцев», другая направилась на юг. Часть их под руководством Деникина проследовала через Царицын по Каспию прямиком в Дербент, для наступления на Северо-Кавказскую республику. Вторая часть поступила в распоряжение Май-Маевского с одновременным приказом выйти из состояния пассивной обороны и переходить к планомерному наступлению.

Полностью боёв и сражений избежать не удалось, но особо кровопролитными назвать их было нельзя, поскольку оставались открытыми западные рубежи. Зная о том, части красных тоже не упорствовали. Видя, как неумолимо сжимают их полукольцом три буржуинские армии (помимо вышеперечисленных с востока от Волги на них неумолимо катилась Уральская казачья дивизия, подкреплённая пятью калмыцкими полками), Сиверс лишь поначалу предпочёл драться. Пока не получил в нескольких сражениях по мордасам. После чего больше отступал.

К тому же и авторитетные казачьи командиры, сражающиеся на стороне красных, один за другим складывали оружие и распускали свои полупартизанские отряды. Виной тому были новые пропагандистские листовки Солоневича, а кроме того, летучий отряд агитаторов, набранный из числа… духовнослужителей. Пусть потрудятся. Разумеется, иерархов Шавельский привлекать не стал. Высокий чин – это хорошо, но, как говорил классик, страшно далеки они от народа. Лучше брать из среднего и низшего звена. Набралось около двух десятков священников. Как военных, выделенных бывшим протопресвитером из своего аппарата, так и прочих, из числа наиболее красноречивых и находчивых.

Их несколько дней кряду наряду со Шавельским инструктировал лично Голицын. Мало того, он составил для них особые памятки: что можно обещать людям при условии добровольного отказа от дальнейшего сопротивления, а чего ни в коем случае нельзя.

Первым делом, прибыв в Царицын, они должны были разослать каждому из красных атаманов от имени императора приглашение, дабы встретиться и потолковать по душам, обсудив их претензии и решив, как на основе взаимных уступок прекратить, наконец, братоубийственную войну.

Чтобы народ поверил, в приглашениях указывались случаи уже состоявшихся ранее переговоров. Сухо и конкретно, ничего лишнего, только даты встреч, где они проходили и с кем. Отдельно помечалось, чем они закончились.

Но главное – последняя графа. В ней говорилось когда после их окончания приехавшие покинули императорских эмиссаров и беспрепятственно вернулись к своим. Целыми и невредимыми. Причём вне зависимости от результата, иной раз и вовсе отрицательного, о чём тоже честно сообщалось.

Невзирая на всё это, ехать в Царицын было страшновато. Накуролесили-то немало. Вдобавок Сиверс и Антонов-Овсеенко, также получившие по приглашению, не просто наотрез отказались от поездки, но и раструбили повсюду, что все сведения в листовках – голимая ложь. На самом деле царские сатрапы только и ждут заполучить в свои лапы героических борцов за свободу трудового народа. А всех, кто поверит и приедет, ждёт пожизненная каторга. И это в лучшем случае. А скорее всего – неминуемая смерть.

В конце же, вывернув наизнанку приём Голицына, они тоже указали конкретные фамилии и даты состоявшихся встреч, после которых пламенные герои-революционеры были приговорены к смерти… И перечень фамилий. Враньё, конечно, Виталий о таких людях и не слыхал никогда, но состряпано талантливо, на зависть Геббельсу.

Но Голицын, предвидя такое противостояние (нельзя считать врага глупым, иначе проиграешь), помимо царского приглашения отправил всем вожакам красных отрядов ещё одно – от местоблюстителя патриаршего престола. Тот от своего имени обещал неприкосновенность и беспрепятственное возвращение обратно вне зависимости от того, как закончатся переговоры.

Мало того, по просьбе Голицына в приглашении были указаны… санкции для ослушников, кои посмеют задержать приехавших против их воли. Кары выглядели весьма сурово: немедленная анафема, а в перспективе – долгое отлучение от церкви.

Такие козыри Антонову-Овсеенко и Сиверсу побить оказалось нечем. Именно благодаря Шавельскому красный командир Миронов первым отважился на такой шаг. Как он заявил в первые минуты встречи: «Не вам доверился, но зараз тому, кого на Великой войне самолично повидать довелось. И повидать, и послухать».

Надо сказать, что с первым красным казачьим командиром агитаторам жутко повезло, причём дважды. Во-первых, Филипп Кузьмич был не просто лучшим из вожаков тех полупартизанских отрядов, кои воевали на стороне Сиверса, но наиболее авторитетным из них. Не случайно именно за его голову атаман Краснов назначил немалое вознаграждение, поначалу в 200 тысяч, а потом и вовсе увеличил до полумиллиона. Именно о нём он говорил в узком кругу: «У меня много хороших боевых командиров, но нет ни одного Миронова».

Во-вторых, тот был верующим человеком, и фотография (притом подлинная, а не газетный снимок) распятого Николая II произвела на него огромное впечатление. Далее, под воздействием увиденного и разговора со свидетелями случившегося – простыми казаками той самой станицы, – стало гораздо легче разговаривать с ним обо всём остальном.

Особенно после того, как ведущий переговоры отец Питирим (да-да, тот самый, вспомнил о нём Виталий, порекомендовав Шавельскому в качестве одного из агитаторов) буквально припечатал его напоминанием, за кого воюет императорская армия, процитировав триединый лозунг: «За бога, народ и отечество».

– Ну и где тут царь, монархия, самодержавие, сын мой? – осведомился он. – А на паровозах, кои на вокзале стоят, надписи заметили?

Миронов чуть сконфуженно мотнул головой. Мол, не до того ему было.

– Напрасно. На них всех спереди белой краской написано: «Вся власть – народу». Или «Вся власть Советам», – и он подытожил, сам того не подозревая, выдав почти дословно пару строк из ещё не написанной песни ещё не родившимся Тальковым про бывшего подъесаула, то бишь про самого Миронова: – Вот и получается, Филипп Кузьмич, что пошёл ты воевать за народную власть со своим же народом. Что ж ты, сыне? Вроде и умом бог не обидел, а разобраться не возмог.

– Они тоже схожее гутарили, отче, – буркнул тот виновато. – Кубыть даже покрасивше твоего.

– Само собой, покрасивше, – согласился священник.

– Ибо император несбыточного не обещает, вот и ограничивается тем, что на самом деле даёт. А для вранья границ нет. Мели, Емеля, твоя неделя.

– Вот-вот. И поди разберись.

– А голова зачем? Ты не слушай, чего гутарят. Лучше на дела смотри, как они поступают, когда удаётся в свои руки власть заполучить. И сразу поймёшь: на первом месте у этих сладкоголосых не народ, а интересы своей партии. Не избрали в какой-нибудь Совет ихних людишек – разогнать его немедля, не по-большевистски атаман поступает – к стенке этого атамана, вопреки их советам люди на казачьем Кругу решили – долой Круг!

– Думаешь, сам того не вижу?! – вскинулся Миронов. – Чай, гляделки имею, не ослеп ишшо. Потому и гостюю у тебя. Лучше скажи, у вас самих-то как, отче?

– Иначе. Вот у меня в селе Дегтяном Совет выбрали, а кой-кто из них мне не по душе. Но куда деваться? Народ так решил. И уездная власть помалкивает. Коль выбрали, пусть сидят, пока сами избиратели не поймут, что промашку дали. Но, по счастью, ныне мало таких наверх пробирается.

– А большевики с левыми эсерами и анархистами? С ими твой император крутёхонек.

– И тут не спорю. Но… справедлив. Ты ж верующий, верно? Вот и государь согласно святого писания норовит поступать. А в Библии как создателем сказано? Воздам каждому по делам его. Они ж столько крови пролить успели, что по-другому с ними нельзя. Про них ещё баснописец Крылов сказал: «С волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой». Да и не со всеми членами оных партий царь суров. Коль вина человека лишь в том, что он в одной из них состоял, его в тюрьму никто не посадит. Не говоря о верёвке на шею. Просто выгонят из страны, чтоб народ не мутил, и всё. Однако соловья баснями не кормят, – свернул священник беседу, решив, что клиент дозрел. – Давай-ка совет, кой я тебе дал, в деле используем.

– Не понял.

– Да очень просто. Царицын – город вроде прифронтовой, хотя отчасти уже тыловой. Вот походим по нему, да и посмотрим, как люди живут, чем дышат, – благодушно пояснил отец Питирим. – И не куда я тебя поведу, но куда сам выберешь. Чтоб не подумал, будто мы для тебя заранее благолепие показное приготовили, а на самом деле всё инако.

И они походили, точнее, поездили, поскольку мест, куда хотел заглянуть Миронов, оказалось много. Разумеется, первыми на очереди были Советы. Очень хотелось Кузьмичу посмотреть на истинно народных избранников.

Затем гимназии, кадетский корпус, пара больниц. Заехали и в сиротский приют. В последнем отец Питирим обратил особое внимание атамана на биографии бывших беспризорников. Причём кое у кого в графе об отце было написано: член РСДРП(б). Реже: анархист или левый эсер. Ниже указан партийный стаж и… за что расстрелян, либо посажен.

– Врагов, стало быть тоже… привечаете? – поразился Миронов.

– Эва, сколь у тебя душа озлобилась, сыне, – печально покачал головой священник. – Ну какие из них враги? Покамест они – дети. Сын или дочь за отца не в ответе. Так в Библии написано, а мы – христиане, и крест не на груди – в душе носим. Вырастут, сами поймут, что батька неправ был и кару свою по заслугам получил.

– А кубыть не поймут?

– Может и такое случиться – не угадаешь. Тогда иной разговор будет. Но это – их выбор. Осознанный.

– А с хлопцами моими как? Кой-кто из них годами совсем ненамного ентих обогнали. Мальцы совсем.

– Но этим по семь-восемь лет, от силы десять-двенадцать. Твои, сдаётся, чуток постарше…

– Тут да.

– Ну а раз да, сам понимаешь – не время нынче властям сопли распускать. Коль в чём повинны – своё получат. Особенно те, кто над мирными людьми изгалялись. А если просто воевали, дрались, но убивали честно, в боях – разговор иной. И по каждому случаю отдельный. Однако решать не мне – судьям.

– Тройкам, – помрачнев, уточнил Миронов. – Слыхал я про них.

– Чтоб ты знал, Филипп Кузьмич, тройки или военно-полевые суды для тех, кто добровольно сложил оружие, не предусмотрены. Разбираться с ними обычные судьи станут. Само собой, не в двадцать четыре часа, а неспешно и обстоятельно. Это раз. Притом каждый судья наказ имеет: согласно императорскому указу, пришедшим с повинной надлежит от срока половину скостить. Это два.

– Всё одно, думать надо.

– Само собой. Но имей в виду – скидка предусмотрена только в течение одного месяца со дня объявления указа. И осталось у твоих хлопцев, если нынешний день не считать, двадцать пять суток. Это три. Далее же… Словом, ты понял. И уж тогда пощады пусть не просят.

– Ну а мне, ежели, к примеру, с повинной приду, сколь лет каторги дадут? Тока не виляй, а гутарь как на исповеди, – потребовал он, видя замешательство собеседника.

– Не судите, да не судимы будете, – процитировал в ответ отец Питирим. – Вот и я тебе не судья!

– Но тем же судьям, кубыть, и подсказать можно. Дескать, государь мыслит, что ентому прохвосту не менее десяти годков надо бы начислить. Мы зараз тоже ученые стали, на кривой не объедешь! – и он торжествующе погрозил отцу Питириму пальцем. – Али хотишь сказать, не прислушаются?

– Не хочу, – вздохнул священник. – Но здесь, в Царицыне, от имени государя Алексея Николаевича вправе говорить только мы. И влезать в дела мирские, к примеру, с советами к тем же судьям, нам строго-настрого запрещено. А и кто полезет, отвергнут ими будет, ибо об оном наказе всем известно. К тому же нет за тобой, сколь мне ведомо, грехов больших.

– Это верно. Баб не сильничал, огульным казням никого не предавал, пленных в расход не пушшал, – согласился Миронов. – И воопче, мирный люд забижать не дозволял.

– Вот видишь. Тогда за что десять? И даже пять?

– Всё одно – супротив воевал. Да не просто – отрядом командовал. Стало быть, и сам убивал, и прочих за собой убивать в бой вёл.

– И что с того? Да, промашку дал, не на той стороне был. Конь о четырёх ногах, и то спотыкается. К тому же я не понаслышке ведаю, какие сладкие речи прихвостни сатаны говорить умеют. Поневоле заслушаешься. Опять же весь отряд привёл.

– Покамест нет, – торопливо уточнил Миронов.

– Я к примеру, – улыбнувшись, поправился отец Питирим. – За одно это тебе особая скидка положена, помимо половины, как всем прочим, ибо не просто раскаяние получается, но искреннее, делами подкреплённое. К тому же для таких, как ты и твои хлопцы, государь новую кару ввёл – условный срок.

– Это как?

Выслушав пояснения священника Миронов покрутил головой.

– Ишь ты! Ладноть, но всё одно – допрежь ещё раз обдумать надо. К завтрему ещё похожу по городу, загляну кое-куда, но сам, один, а уж опосля решу.

О своих впечатлениях Филипп Кузьмич впоследствии рассказывал перед казаками взахлёб и весьма увлекательно, клянясь и божась, что священник, представляющий императора – вполне свойский. Притом из простецов, до того, как сюда прислали, служил иереем в обычном рязанском сельце. Потому на голытьбу через губу не плюёт, понимая, что не от хорошей жизни народ бучу затеял. Опять же и против Советов у властей никаких возражений не имеется. Кого народ избрал, тот и достоин в них сидеть. Но именно народ, а не кого большевики назначили.

А что вне закона аж три партии объявили, так оно заслуженно. Вот сейчас у него на руках имеется список злодеяний, учиненных их членами там, где они самовольно захватили власть. И отец Питирим ему предлагал, что ежели списку нет веры, послать людей, которые могут для проверки отправиться в те места, где они вершились. Там и узнать доподлинно от непосредственных свидетелей, когда, кого, но главное – как убивали их всякие христопродавцы. В том числе и священников.

Ну а помимо всего прочего, отец Питирим передал ему описание того, что латышские стрелки по наущению этих самых большевиков учинили с бывшим государем. Да не то, о чём им твердили люди Сиверса и Антонова-Овсеенки, но доподлинное. А что оно истинно, в том ему оренбургские казаки, самолично тело царя на кресте видевшие, перед иконами поклялись.

Ну и о льготах для заблуждающихся тоже поведал, вселив тем самым надежду, что, несмотря на учинённую ими бучу, авось обойдётся.

В ожидании решения Филиппа Кузьмича агитаторам скучать не пришлось. Буквально через три дня, едва пронёсся слух, что власть своё слово сдержала, и Миронов благополучно вернулся в отряд, в Царицын приехал следующий командир полупартизанского отряда. И понеслось.

Разумеется, не все поверили, не все явились. Да и слова царских представителей насчёт справедливого суда тоже не всем явившимся пришлись по душе. Видно, имелись кое у кого за душой грехи немалые. Потому и получилось в паре случаев: потолковать потолковали, а продолжения не последовало. Разбежались с концами.

Однако большая часть командиров решила довериться царским властям.

Впрочем, суть не в талантах тех, кто уговаривал. Просто с учётом присланных войск, даже гражданскому человеку становилось понятно, чем всё закончится. И весьма скоро.

Но ежели и получится из сжимающегося кольца вырваться, опять не слава богу: куда податься-то? Или всю жизнь по степи да по лесам скитаться? Одначе казак – не собака, не волк – человек. Рано или поздно придётся склонить буйну головушку перед суровой неизбежностью.

А коль так, лучше рано. Пока действует срок амнистии. Пока обычный суд и половину срока долой за то, что вовремя явился с повинной. Сам. Ну а там, почём знать, глядишь, и впрямь того, в смысле условную каторгу дадут.

И первым спустя десять дней прибыл сдаваться в Царицын почти весь отряд Филиппа Кузьмича. Разоружили казаков раньше, но Миронов потребовал, чтобы их, допрежь того, как отведут в тюрьму, доставили к отцу Питириму. Пусть он сам их примет.

Особо поблагодарил Миронов священника и за своевременное предупреждение не откликаться ни на какие приглашения руководства республики. Что бы те ни сулили. Ибо это – неминуемая смерть.

– А ить прав ты был, отче. Трижды меня Овсеенка с Сиверсом к себе зазывали. Да с какими песнями сладкими. Мол, хотим тебя послухать, об чём ты с ентим попом гутарил, а то зараз сами в раздумьях сидим – поехать повиниться, али как? Ежели бы не твоё упреждение, ей-ей, поехал бы, и… сгинул, навроде Борьки Думенки, упокой господь его душу.

Забегая вперёд, можно сказать, что разбирательство по делу хлопцев из отряда Миронова шло достаточно долго, аж два месяца, но закончилось почти для всех вполне благополучно. Почти, потому что двоим все-таки влепили по три года тюрьмы безо всяких «условно». Ещё троим – по два, и пятерым – по году. Половина остальных, включая и самого Филиппа Кузьмича, тоже не осталась без сроков, но условных.

Серго Орджоникидзе к тому времени погиб смертью храбрых в первом из яростных сражений полков Северо-Кавказской республики с армией Деникина. Сиверс по вполне понятным причинам рассчитывать на милосердие и гуманизм не стал. Антонов-Овсеенко с ним был абсолютно согласен. И Автономов. Да и кое-кто из казаков, имеющих увесистые грехи, не говоря про латышей.

Отползая на запад по оставленному для них коридору, как подраненная гадюка в поисках укромной норы, они попросту оставили Кубань и Дон, а чуть погодя – и Ростов с Новочеркасском, рассчитывая договориться с властями новообразованной Украины. Учитывая прежнюю лояльность, а также наладившуюся торговлю с немцами (продовольствие в обмен на вооружение и боеприпасы), надежда на нормальный приём казалась вполне обоснованной.

Однако гетман Скоропадский, будучи в прошлом генерал-лейтенантом императорской армии, имел несколько иной взгляд на красную сволочь. Встревоженный происходящим, на переговоры с ними он идти отказался, вместо того обратившись к германскому командованию. Те «помогли» разобраться с вооружёнными отрядами, самовольно вторгшимися на территорию новообразованного государства. Помогли по-немецки – жестоко и беспощадно.

Узнав о свершившейся расправе, Голицын лишь хмыкнул, хладнокровно заметив:

– Вот и славно. А то верёвок на всех не напасёшься.