Текст книги "Серый ангел"

Одно это пахнет потерями не десятков – сотен миллионов фунтов.

Ну и Индия. Убытки от вспыхнувших в ней беспорядков обойдутся как бы не дороже, чем пресловутый кредит. Это если Англии вообще удастся их подавить.

Учитывая всё в совокупности, потери можно исчислять миллиардами. Причём часть их, и весьма солидная, уплывёт из кармана короля.

Следовательно, Георгу и впрямь стоит дать русским денег в обмен на их обещание не обнародовать всей правды о его… гм, гм… не совсем тактичном поведении в отношении кузена и, соответственно, на их отказ от резких демаршей. Да, условия чертовски невыгодны, но всё-таки не прямой убыток, а кредит. Даже проценты капать станут. Пускай символические, и тем не менее.

К тому же Россия доселе и впрямь неизменно держала своё слово. Если варвар обещает выплачивать Георгу четверть от получаемых с Германии репараций, кредит погасится куда скорее.

Что ж, придётся так и порекомендовать королю.

Было весьма неприятно сознавать, что сегодня он проиграл, но посол неимоверным усилием воли взял себя в руки. Английский джентльмен должен всегда оставаться невозмутимым. Даже в случае поражения.

– Я передам ваши слова его величеству, – холодно ответил он. – Полагаю, он посмеётся над этой чушью, которую вы понаписали, но в любом случае размеры его «раскаяния» вы чересчур завысили. Однако решать ему.

– Разумеется, – согласился Голицын и напомнил Бьюкенену. – А заодно порекомендуйте Георгу не тянуть с ответом. Знаете, юность весьма несдержанна и нетерпелива. Устав ждать, Алексей может, как и намеревался первоначально, поступить по велению сердца, чтобы весь мир узнал, какие свиньи бывают среди ближайшей родни. Посему время на принятие окончательного решения вашему королю отвожу немного – три дня.

– Сколько?! – охнул посол.

– Три дня, и ни часом больше! – жёстко отрезал Виталий. – На четвёртые сутки при отсутствии его согласия мы начнём оповещать журналистов о пресс-конференции, и тогда поезд уже не остановить. Сам кредит должен быть предоставлен в течение недели со дня подписания соответствующего соглашения. На транспортировку золота вам отводится три месяца. Я имею в виду – всего золота, включая возврат русского залогового.

– Это какой-то… ультиматум, – беспомощно развёл руками Бьюкенен.

– Угадали, – невозмутимо согласился Голицын. – Он самый и есть.

Такую откровенность крыть было нечем. Однако дипломат всегда знает, что спросить, когда не знает, что ответить.

– Но вы понимаете, что требуя столько, весьма рискуете? Смертельно рискуете.

– Разумеется.

– И не боитесь?

– Все мои действия направлены на благо России, а это оправдывает любой риск. И любые методы достижения цели.

Говорят, если дискуссия названа на дипломатическом языке «откровенной», значит, она велась в резких тонах и стороны недвусмысленно высказали все, что они думают друг о друге. Эту беседу с полным основанием можно было бы назвать «чрезвычайно откровенной». Именно потому Бьюкенен не выдержал и, напрочь забыв про дипломатический этикет и сдержанность, выпалил:

– Весьма грязные методы.

– Вам ли толковать о чистоте? – ухмыльнулся Виталий. – Особенно после того, что я от вас сегодня услышал. Да наши методы по сравнению с вашими выглядят стерильнее, чем руки хирурга перед операцией. К тому же у нас имеется оправдание. Оборотней, вроде вашего Жорика, честным свинцом в грудь не взять. Только осиновый кол в задницу, – съязвил он.

Но тут Голицыну в голову пришла тревожная мысль. Что там посол ляпнул насчёт смертельного риска? Уж не имел ли в виду… Ну да, вон как смотрит. Если б взглядом можно было убить, Виталий давно лежал бы бездыханным.

«Бездыханным, – задумчиво повторил про себя Голицын. – А ведь с этих псевдосоюзников, при наличии которых никаких врагов не надо, станется. Чтобы сохранить тайну, они могут пойти и на… Благо, мастеров-бандитов у этих дерьмократов на семь царей хватит – всякие там Локкарты и прочие. Один Рейли чего стоит. Тот ещё пройдоха. Да и происхождение обязывает. Он ведь на самом деле Соломон Розенблюм из славного города Одессы, так что замутить какую-то афёру в наших краях для него раз плюнуть. Прямой смысл подстраховаться».

И он, выдержав паузу, во время которой, кривя губы в усмешке, буравил Бьюкенена тяжёлым взглядом, приступил к подстраховке.

– Чуть не забыл. Так, на всякий случай, маленькое предупреждение. Я понимаю, в вашем Форин-офисе через одного любители ростбифов с кровью. Причём с человеческой. Собаку съели, и не одну, участвуя в покушениях на неугодных русских царей. Так вот, категорически предупреждаю: чревато весьма печальными для вас последствиями. Мы с государем дали слово молчать, и мы его сдержим. Но… пока живы. Зато в случае покушения, тем паче неожиданной смерти кого-либо из нас, или обоих вместе… Ну вы поняли.

– Да как вы могли такое подумать?! – чуточку фальшивя (сил на притворство уже не оставалось), возмутился дипломат, и Виталий окончательно убедился в том, что его догадка правильна.

– В отличие от покойного государя, я прекрасно знаю, с кем имею дело. Потому и могу. Более того, уже подумал. И даже разработал на сей счёт подстраховку. Называется «Мёртвый язык». Сие означает следующее. Надёжных людей у нас много, они предупреждены, документы в запечатанных конвертах подготовлены и розданы им с соответствующими инструкциями. Посему будьте уверены, случись с кем-либо из нас или одновременно с обоими в ближайшее время или в ближайшие годы… м-м-м… нечто печальное, как они их вмиг размножат и передадут в газеты. После чего на следующий же день позорная королевская тайна немедленно выплывет наружу, как дерьмо из забившегося сортира. И не надейтесь – обратно вам её загнать не удастся, поскольку господам журналистам, падким до сенсаций, заткнуть рот не выйдет. В смысле, заткнуть всем. Причём получат её писаки с дополнительными комментариями – из-за чего произошло покушение на наши жизни и кто за ним стоял. С нашими комментариями, – на всякий случай уточнил он. – И за нашими подписями. Моей и Алексея Николаевича. Комментарии, чтоб вы знали, тоже приготовлены и заложены в конверты.

Выдержки у посла в который раз не хватило, и его лицо заметно исказилось. Ну да, едва кошка к сметане, а откуда ни возьмись хозяин – и со всей дури палкой шкодливую скотину по хребту. Обидно. И сметаны не отведала, и спина болит.

А Голицын продолжал.

– Да, при обнародовании текста авторов в живых не будет, но поверьте, Георгу от того станет не легче, а наоборот, тяжелее.

– То есть как? – невольно вырвалось у дипломата.

– Дело в том, что привлечь покойников за клевету невозможно, – почти ласково пояснил Голицын. – Стало быть, стесняться нам с государем нечего, а потому мы дали волю фантазии в отношении вашего короля. Полную волю. Она же у нас… Ваш Герберт Уэллс отдыхает и нервно курит в сторонке, вытирая горючие слёзы чёрной зависти. Так что Георг после оглашения сих бумаг узнает о себе, супруге и детях очень много нового, уверяю вас. Причём составлены эти обвинения так, что ничего из написанного опровергнуть у него не выйдет. Догадываетесь, что произойдёт?

– Думаю, да, – выдавил Бьюкенен.

– Но сомневаюсь, что в полном объёме. Начнётся с того, что в этот же день произойдут массовые стихийные погромы и все англичане, пребывающие в России, окажутся вырезаны. До единого. Вот тогда-то разрыва дипломатических отношений точно избежать не выйдет. Равно как и отправки двух или даже трёх полностью укомплектованных русских дивизий в Индию. С дружеским визитом. Разумеется, одной из них будет та самая. А вдобавок… Короче, Англию ждёт много интересных сюрпризов, которые в виде пожеланий будут указаны в последнем завете государя, а у нас на Руси воля умирающего священна. Заверяю, выполнят в лучшем виде. Словом, не советую пускаться на глупости – дороже встанет. И намного.

Бьюкенен стоял уже возле двери, но вдруг, спохватившись, резко обернулся.

– Подождите! Но мы с вами не успели договориться относительно срочных мер, которые России надлежит предпринять для остановки переброски немецких дивизий во Францию!

Виталий строго погрозил ему пальцем:

– Вначале кредит. Лишь когда соответствующие бумаги будут подписаны, тогда и… поглядим, чем мы сможем вам помочь.

И англичанин понял, что вновь, в очередной раз за сегодняшний вечер, ошибся.

Какое уж там поражение?! Скорее, полный разгром!

Глава 16
Кому хлеб с маслом…

Вообще-то сумму кредита, равно как и количество золота, Голицын завысил, предполагая, что глава нации торгашей обязательно попытается подрезать требуемое. Значит, надо заранее иметь возможность уступить без ущерба для страны.

И Виталий уступал.

В конечном итоге английскому дипломату удалось сократить предоставляемый кредит до пятисот миллионов и увеличить процент до пяти. Последнее – чтоб никто, дескать, не заподозрил неладного.

Уступки в первоначально потребованном количестве золота оказались существеннее. Поначалу Голицын и здесь упирался – даёшь половину кредита, и баста. Учитывая, что вместе с общей суммой количество золота автоматически уменьшалось, уступать далее было и впрямь нельзя. Но Бьюкенен со слезами на глазах умолял подрезать непомерные требования.

– Вдумайтесь сами – вы требуете нереального. Откуда королю взять почти сорок тысяч центнеров[25]25
  Английский центнер вдвое легче русского, составляет примерно 50 кг.


[Закрыть]?! – плачущим голосом умолял он. – Золотой запас всей Англии вдвое меньше!

Виталий прикинул, но иное. Судя по упорству посла, как знать: не уступи ему сейчас – и вообще ничего не получишь. И он, скрепя сердце, скостил вначале до ста пятидесяти, а в конечном итоге – до ста миллионов фунтов стерлингов, но без учёта возврата русских золотых залогов. Они – само собой.

Мало того, согласился и на частичную их замену серебром. И впрямь тоскливо разгуливать по базару даже при наличии в кармане десятка червонцев. Сдачи-то у продавцов нет. Ещё пару лет назад все серебряные монеты исчезли, и правительству пришлось печатать денежные марки: по пять копеек, по десять и так далее.

Да, скорее всего, едва начнётся обмен казначейских билетов на золотые монеты, серебро всплывёт, извлечённое предусмотрительными жителями из носков, кубышек, банок и прочих укромных мест. Но не в том количестве – далеко не все хозяева захоронок в настоящее время живы.

– И последнее, – придержал Голицына за руку Бьюкенен, едва завершилась официальная церемония подписания всех бумаг. – Помнится, вы обещали мне кое-что ещё. Имя.

– Ах да, – спохватился Виталий.

Он и впрямь посулил дипломату назвать предателя, выдавшего сокровенные королевские тайны. Пожалуйста, не жалко. И он с лёгким сердцем сдал его, честно ответив послу:

– Он представился мне… Интернетом. Фамилии не назвал.

– И как сие трактовать? – озадачился Бьюкенен. – «Общая сеть» или «Между сетями»? – Он с подозрением воззрился на Голицына, протянув: – Странное имя, не находите?

– Думаю, обычный псевдоним, – пожал тот плечами. – А впрочем, я в вашем тарабарском языке, на котором пишут Ливерпуль, а читают Манчестер, – круглый ноль, посему вам не помощник. Могу лишь сказать, что познакомился с ним год назад в Подмосковье.

– Но как он выглядит?

– Вряд ли вам это что-то даст, поскольку он всякий раз разительно менял свой облик. Остальные приметы вам тоже ничего не скажут – всё усреднённое. Словом, ищите.

И посол понял, что русский варвар в очередной раз его бессовестно надул.

– Будьте уверены, Англия и её король не забудут ваших трудов на благо общей победы, – сухо поблагодарил Бьюкенен на прощание и, не удержавшись, многозначительно добавил: – Англия ничего не забывает.

Звучало весьма похоже на угрозу. Впрочем, не придерёшься.

Однако покидал дипломат Голицына обнадёженным: переправка немецких дивизий с Восточного фронта на Западный приостановится. Точнее, именно этого светлейший князь не обещал, но твёрдо заверил, что в ближайшее время ряд чехословацких и русских полков подойдут вплотную к позициям, занимаемым германскими войсками, намекая на грядущее наступление.

Бьюкенен не ведал, что и тут его ждёт разочарование, поскольку, наряду со своим обещанием английскому послу, Голицын тайно отправил к Виттельсбаху сообщение. В нём говорилось: «От запаха еды сытым не будешь, от звона монет денег в кармане не прибавится, от грохота пушек война не начнётся. Слова некоего большевика по-прежнему в силе». Но успокоил генерал-фельдмаршала даже не столько сам текст, сколько оригинальная подпись, скопированная с высшего ордена баварских королей: «IN TRAU VAST» – «Стойкий в верности».

А потому тревога Виттельсбаха слегка улеглась. Нет, ответные меры по дополнительному укреплению оборонительных позиций своих войск он на всякий случай принял, но бить во все колокола и бомбить Берлин паническими телеграммами не стал. Равно как и мешать дальнейшей погрузке своих дивизий для отправки на Западный фронт.

Как позднее выяснилось – абсолютно правильно.

Но главные заботы Голицына состояли в ином. Из-за опасений, что кредит вообще сорвётся, он вытянул из англичан гораздо меньше золота, нежели рассчитывал. Теперь с обменом получалось не впритык, а с недостачей. И вновь всплыл извечный вопрос, как в повести Чернышевского.

Вспомнив про обещание Лаймы, Виталий поплёлся к ней. Вдруг и впрямь чего надумала? Хотя особых надежд не питал. Незаконченное экономическое – звучит весомо, но в институте больше теория, а здесь вопрос сугубо практический.

Однако после разговора с нею его настроение поднялось. И на заседании Совета, состоявшемся через день после оформления бумаг по предоставлению кредита, Голицын с довольной улыбкой заявил, что касаемо оздоровления финансов всё в порядке.

Разве условия предстоящего обмена придётся чуть изменить. Сейчас от дороговизны продуктов и их нехватки страдает в первую очередь население городов, особенно крупных. В тех же Москве и Питере прежний рубль, судя по ценам, стоит не более пяти прежних довоенных копеек.

– Даже меньше, – встрял Покровский, – Мука ржаная с пяти копеек за фунт до трёх рублей подорожала, стало быть, в шестьдесят раз, пшеничная – в пятьдесят с лишним, стоимость фунта риса в тридцать два раза выросла, а мешок картофеля и вовсе с одного рубля до восьмидесяти подскочил. После въезда государя в столицу цены, разумеется, опустились, и существенно, но…

Голицын кивнул и продолжил. Дескать, в таком случае для них, равно как и прочих городов соотношение один к десяти окажется благом. Посему ничего страшного, если оное счастье окажется слегка урезанным – в первый год при обмене выдача будет ограничена. Не свыше ста новых империалов на человека, вне зависимости, кто он – мещанин, рабочий, купец или фабрикант. Жалование госслужащим не в счёт – оно само собой.

Объяснение для народа простое: золота завались, но начеканить из него миллионы золотых монет – весьма долгая задача. Посему для желающих приобрести сверх положенного обменный курс при выдаче второй сотни окажется завышен вдвое, при выдаче третьей – втрое, и так далее. Зато на второй год все ограничения окажутся сняты.

– Фабриканты от такой затяжки непременно возмутятся. Про крупных заводчиков вообще молчу, – резко возразил Николай Николаевич Покровский. – Кому ж тогда производство восстанавливать?

– А чтобы не возмущались, – улыбнулся Голицын, – мы поначалу поможем им выплачивать зарплату рабочим тоже золотом. Кстати, получится дополнительный стимул для срочного налаживания и запуска предприятий. Помимо этого можно предложить населению выгодный вариант. Они сдают свои бумажные деньги в госбанк, причём в неограниченном количестве, под пять процентов годовых. Через пять лет им вернут их обратно и, буде у них возникнет странное желание взять всё золотом, выплатят всю сумму вместе с процентами, исходя из обычного обменного курса.

– Но отчего вы называете желание получить золото странным?

– Оттого, что к тому времени доверие к бумажным деньгам давно восстановится. Следовательно, обыватель предпочтёт иметь в кармане не тяжёлую кучу империалов, а куда более лёгкие бумажки в виде казначейских билетов, обеспеченных золотом. Как в довоенное время.

– А позвольте спросить, для чего сии изменения? – недоуменно спросил Покровский.

– Для того, чтобы, во-первых, иметь возможность выполнить взятые на себя обязательства перед гражданами страны и не замораживать купленные ими облигации внутренних займов, но беспрепятственно обменивать их на золото. Причём по тому же курсу: один к десяти. Истинных патриотов России надлежит поощрять, господа.

– А во-вторых?

– Сделать льготный обменный курс для крестьян – один к пяти, поскольку в глубинке цены выросли не столь круто. Кроме того, государь и его правительство благодаря такому шагу сохранят лояльность деревни. И не просто сохранят, но и получат продовольствие для оголодавших городов, ибо заниженный курс будет предложен исключительно тем, кто сдаст продналог. Остальным, кто не сможет осуществить сдачу зерна в полном объёме, обменяем деньги на золото в процентном отношении от выполнения ими своих налоговых обязательств. А кто, вдобавок к продналогу, сыщет к продаже излишки, также получит за них империалы.

– Полагаю, в таком случае наиболее хитрые горожане ринутся в деревни, – предположил Покровский. – Договориться с сельскими жителями за определённую сумму обменять их кредитные билеты на золото по льготному курсу – чего проще.

– Не ринутся, – отрезал Голицын. – Учитывая, что у крестьян не может быть на руках крупных сумм, льготы по обмену мы для села тоже ограничим. Скажем, до ста новых рублей. Это помимо оплаты за зерно.

Предусмотрел он и возможные попытки деревенских жителей как-то схимичить, мастерски парируя возражения членов Совета. Сказывалось мышление жителя XXI века, съевшего собаку в хитроумных попытках обойти законы государства. Поэтому нынешние наивные потуги предсказать будущее жульничество он разрушал на раз, указывая контрходы правительства в виде ряда оговорок и примечаний к указу.

А чтобы вселить в народ дополнительную уверенность в платежеспособности новых бумажных банкнот, Виталий предложил в ближайшие пять лет взимать с граждан любые налоги или выплату кредитов именно ими. Притом в размере не менее половины общей суммы. Больше – пожалуйста, хоть всю, но меньше, только золотыми империалами, нельзя. Иди, господин хороший, и меняй в банке половину монет на соответствующую купюру.

– И всё равно не уложимся, – не унимался Покровский. – По сто рублей – и впрямь немного, но у нас вся Русь – деревня. Они числом возьмут.

– Уложимся, – твёрдо ответил Виталий, – поскольку у меня имеется ещё одно дополнение. Настоятельно рекомендовать Регентскому совету обменивать на золото исключительно царские кредитные билеты, – и, повысив голос, дабы все смогли услышать концовку, добавил: – Притом выпущенные только во время правления батюшки нынешнего государя, то есть по февраль семнадцатого года включительно.

Огласив это, он с благодарностью вспомнил Лайму. Все её оговорки оказались дельными, но последнее предложение относительно сокращения общего объёма денег, подлежащего обмену, Голицын счёл гениальным.

Ещё бы! Ведь разговоры в Совете до сего дня велись о погашении тридцати миллиардов. А вдобавок внутренние займы. Это ещё пять, не меньше. Итого: три с половиной миллиарда новых рублей.

Но количество выпущенных при Николае кредитных билетов составляло примерно десять миллиардов… То есть долой сразу два десятка. Это ж какая экономия получается!

Правда, поначалу, едва услыхав о такой мере, Голицын усомнился – не слишком ли круто?

– То ты о популярности Алексея печёшься, а здесь…

– Потому и предлагаю, – пожала плечами Лайма. – В таких случаях на Руси всегда возникает вопрос: «Кто виноват?». А ответ на поверхности: честно расплачивается за своего батюшку, пусть и не сразу, юный император, а деньги-фантики наплодили сместившие Николая Александровича, как ты любишь говорить, дерьмократы из Временного правительства. Да ещё большевики. Против них и будет направлена основная волна народного гнева. И такое отношение к ним людей, – она многозначительно улыбнулась, – обязательно скажется на результатах будущего референдума. Я имею в виду: быть России конституционной монархией или республикой.

– Думаешь?

– Убеждена. Народ ведь как станет рассуждать. Болтуны-демократы снова выпустят кучу новых бумажек, а страну опять развалят. И зачем нам такая республика, если в конце концов останемся без копейки и всё равно придётся заново выбирать царя? Причём скорее всего – того же Алексея, поскольку он проверен в деле. А государь, придя к власти, опять откажется считать бумажки этих либералов за деньги. Так чего проще – сразу оставить его у власти, и дело с концом.

…В зале меж тем продолжалось неумолчное гудение, вызванное последними словами Виталия. И голоса по большей части выражали неодобрение. Общее мнение выразил всё тот же Покровский, правда, в деликатной форме. Дескать, если не поменять деньги полностью, популярность юного монарха и его правительства опустится до критического уровня.

– А я считаю, что простой народ очень хорошо поймёт нежелание государя расплачиваться за грехи людей, по сути, свергнувших его отца, – холодно возразил Голицын.

И добавил, что помимо колоссальной выгоды, это станет отменным уроком на будущее – пусть народ заранее знает, во сколько им обойдётся новая смена власти. К тому же промышленников, поставлявших в семнадцатом оружие и боеприпасы, оно не коснётся. Стоимость выпущенной ими при временном правительстве продукции будет оценена по справедливости и честно обменена на те же империалы, пусть и не сразу. Но прочие бумажки надлежит оставить людям.

И он, ехидно ухмыльнувшись, съязвил:

– Так сказать, на добрую светлую память о семнадцатом годе и господах временщиках, ухитрившихся их наплодить в превеликом множестве. Для особо забывчивых. Глядишь, ума поприбавится.

– Иисус заповедал прощать своих врагов, – отчётливо произнёс кто-то из первого ряда.

Голицын хмыкнул:

– Кто бы спорил. Но ни в одном евангелии я не встречал завета Христа оплачивать вражеские ошибки. И всё на этом, – отрезал он. – Прошу голосовать. Или есть ещё вопросы? Нет? Тогда кто «за»?

Голосовали неохотно, но и не поднять руки отчего-то опасались. Вроде бы в облике этого молодого человека, в одночасье ставшего светлейшим князем и представлявшего Регентский совет, не имелось ничего демонического. Однако недобрый прищур его глаз вызывал невольный холодок и лёгкий озноб. Словно смотришь в уставившийся на тебя ружейный ствол, из которого вот-вот вылетит пуля.

И кое-кто из вознамерившихся поначалу голосовать против, напоровшись на ледяной прищур, вдруг резко меняли свою точку зрения. «Определённые резоны в его словах имеются, поэтому, пожалуй, стоит поддержать», – бормотали они себе под нос, словно оправдываясь в чём-то.

В результате поправки к проекту финансовых реформ получили одобрение подавляющего большинства присутствующих.