Текст книги "Серый ангел"

Глава 26
Восстановление империи

Судьбу Германии происходящие изменения в России никак не затронули. Людендорфу за счёт нескольких десятков дополнительных дивизий, прибывших с Восточного фронта, удалось слегка продлить свое наступление на Марне. Немцы даже сумели занять парижские предместья. Но и только, ибо далее на их пути стеной встала Особая бригада. Причем русская. Та, которую отправил в помощь союзникам ещё император Николай II.

Впрочем, французы тоже дрались отчаянно.

И в конечном итоге получилось, что Голицын со своим предсказанием Маркову сам того не подозревая, угодил в самое яблочко. Революция во Втором рейхе произошла почти в те же сроки, как и в предыдущей истории. Разве на неделю-полторы позже, равно как и все последующие за нею события. Так что соглашение о прекращении военных действий неподалёку от городка Компьен немцы подписали девятнадцатого ноября.

Когда Виталий на следующий день на заседании Регентского совета объявил об окончании Великой мясорубки, задержавшийся Марков тихонько шепнул ему:

– Я хотел бы попросить прощения, светлейший князь. Тогда летом я, к стыду своему, усомнился в вашем пророчестве. А ведь ныне именно двадцатое. Браво! И… спасибо.

– Да это… разведке спасибо, – засмущался Голицын. – Они точный прогноз выдали.

– Ну-у, пусть будут они тоже, – скептически хмыкнул Марков. – Но я не за прогноз. Я… от имени всех спасённых вами от смерти русских солдат благодарю. И свечку тому, кто вас… на землю прислал, нынче же поставлю. А наперёд помните, всегда и во всём вас поддержу, даже если сомнения в душе останутся. И ежели сызнова чего затеете и я понадоблюсь, ничего не поясняйте. Просто скажите «надо» – и я за вами след в след, не спрашивая. Когда рядом ангел – бояться нечего.

– Даже если он серый?

– Так вы верно некогда заметили: в такие времена белому здесь не выжить, – парировал он. Хотел было добавить что-то ещё, но помешали нечаянные свидетели – не все покинули зал заседаний. Надев свою неизменную папаху, Марков молча приложил руку к виску, отдавая честь, и вышел.

– Никак осерчал, – удивлённо заметил подошедший Покровский, которого, вместе с Кривошеиным по настоянию Голицына включили в Регентский совет. Равно как и Чернова – но его больше для рекламы перед эсерами.

– Ну что вы, – пожал плечами Виталий. – Совсем иное. Поблагодарил.

А сам в душе порадовался, что вовремя успел завершить совместную с генералом Батюшиным операцию по отлову и призыву в армию всей финансовой шелупони. В том числе и по их запугиванию.

В последнем изрядно помог… Виттельсбах. Окончательно уверившись в честности русского царя и Голицына, он, по просьбе Виталия, регулярно подвергал артиллерийскому обстрелу один из чехословацких полков, куда загнали всю финансовую шушеру.

Разумеется, немцы гвоздили по пустым квадратам, но рядом с полковыми позициями, посему банкирам, биржевым маклерам и прочим аферистам, привыкшим делать деньги из воздуха, было страшно до одури.

Дополнительную жуть на них нагнетал десяток людей, заблаговременно влитых в оную часть.

– Не боись, – покровительственно похлопывал один из них по плечу какого-нибудь Ивана Ивановича или Моисея Самуиловича. – Это что-о. Пустяшное дело. Не пристрелялась ещё немчура, везёт нам покамест. Вот когда по самим окопам гвоздить начнут – иное. Тогда и впрямь небо с овчинку покажется. Ну а про атаку и говорить неча, – и доверительно делился: – Наш-то полк император в первую линию определил. Сам слыхал – полковник Червинка в разговоре кое с кем обмолвился. Стало быть, достанется, когда наступать учнём. Считай, половина поляжет.

– Половина?! – охал бывший банкир.

– А то и поболе. Да ты о том не кручинься. Ежели враз насмерть, вовсе ничего не почуешь. Хлоп, и ты уже на небесах. Куда хужее, коль ногу али руку оторвёт. Да ещё не до конца. Лекари-то уже ныне, как я слыхал, жалуются, что с лекарствами худо. Особливо с морфием. Стало быть, будут наживую отпиливать. Ну рази водки в тебя стакан вольют. Тебе, Самуилыч, как, водку по вере потреблять не зазорно?

– Не-ет, – жалобно блеял тот.

– Тогда ништо. С ней, как ни крути, полегче будет. Хотя всё одно – тяжко придётся. Вот и разумей – всё равно подыхать, дак перед смертью ещё и намучаешься. Я, когда под Перемышлем при лазарете состоял, знаешь, сколь ентих самых ног с руками натаскался. А уж как орал народец – благим матом. Кой-кто и вовсе прикончить просил. А лекари не слушают, знай себе пилят…

А ещё тайные агитаторы угрюмо ворчали на то, что вот, дескать, слыхали они, будто кое-кто из богатых господ даже в таких условиях исхитрились выскользнуть из своих серых шинелей. И приводили пример с каким-нибудь толстяком, который, будучи призван, отписал государю прошение, вызвавшись за свой счёт наладить производство на простаивающем ныне из-за отсутствия денежных средств военном заводе. И что же вы себе думаете: прислушались к нему наверху да и забрали с передовой.

Словом, загодя забрасывали удочки. Надо сказать, срабатывало отменно. Ухватившись за эту идею, чуть ли не три четверти настрочили соответствующие рапорта. А уж когда их после конкретных переговоров с соответствующими представителями стали забирать из окопов, остальные, из числа менее догадливых, тоже взялись за перо. И ровно за три дня до подписания перемирия с Германией из полка укатил поднимать отечественную военную промышленность последний из дельцов.

Да, денежная река, на которую рассчитывал Голицын, не стала полноводной Волгой или хотя бы Окой, но на Клязьму или Яузу могла потянуть запросто.

Вдобавок Виталий исхитрился извлечь из их краткосрочной ратной службы и иную пользу. В письмах от имени императора, отправленных бывшим рабочим-красногвардейцам, которых Голицыну с Алексеем в своё время удалось убедить сложить оружие, помимо прочего говорилось:

«Помнится, во время нашей с вами встречи вы были изрядно возмущены происходящей несправедливостью, метко заметив: „Кому война, а кому мать родна“. Я целиком согласился с вами и пообещал приложить все силы к исправлению.

Спешу вас уведомить, что слово своё я сдержал. Ныне банкиры и прочие финансовые спекулянты, пытавшиеся нажиться на народных страданиях (далее следовал перечень фамилий с указанием занимаемых ими высоких должностей), призваны на службу в армию. Все они отправлены в N-ский полк, занимающий позиции на самом что ни на есть переднем крае. Более того, согласно планам предстоящего наступления на германские позиции, полк должен выступить одним из первых.

Правда, скрывать не стану – всех к сожалению выловить пока не удалось. Некоторые исхитрились скрыться, но они сейчас находятся в розыске, как дезертиры»…

…На самом деле сигнала о наступлении русская армия так и не получила. Не поступил приказ и двадцатого ноября. Согласно одного из условий предварительного перемирия, немецкие войска сами должны были вернуться на территорию Германии на позиции по состоянию на 1 августа 1914 года. Учитывая это, Марков, по рекомендации Виталия, проявил великодушие и дал дивизиям Виттельсбаха неделю на сборы, о чём предупредил германское командование.

Но не больше. И 27-го ноября русские войска неторопливо двинулись вперёд, неспешно занимая на севере Прибалтику с Белоруссией, а на юге – освобождаемую тевтонами территорию Донбасса и Новороссии, то есть Крым и Причерноморье.

На робкие протесты Скоропадского никто не реагировал. Царские войска продолжали неумолимо продвигаться на запад через Мариуполь, Бердянск, Мелитополь, Херсон, Николаев. Не замедлили они хода и когда достигли Одессы, столь же неспешно и основательно продолжив свой путь к Тирасполю, Кишинёву и Бендерам, занимая Бессарабию и далее знаменитый Измаил, прочно встав на левом берегу Дуная.

И вновь сказались ранее распространяемые среди населения агитлистовки с призывом старательно запоминать лица главных изуверов, чтобы ни один из негодяев не скрылся от справедливого возмездия.

На следующий же день после вступления передового полка в Евпаторию была арестована худенькая стриженая учительница Надежда Островская, в одночасье лихо переквалифицировавшаяся и руководившая в январе изощрёнными казнями морских офицеров.

В самом скором времени были арестованы и расстреляны три сестры – Антонина, Юлия и Варвара Немичи. Вся троица входила вместе со своими сожителями в состав судебной комиссии, заседавшей на одном из кораблей и подвергавшей перед смертью «белую кость» лютым пыткам.

Да и прочих негодяев из числа особо отличившихся борцов за счастье всего человечества тоже долго искать не пришлось.

Меж тем власти новоиспечённой Украины, возмущённо покудахтав и отправив куда только возможно свои многочисленные протесты по поводу оттяпанных земель, испуганно притихли, ожидая, что будет дальше. Но севернее, на территорию урезанной до прежних размеров Малороссии[45]45
  В её состав входило шесть губерний: Волынская, Киевская, Подольская, Харьковская, Полтавская и Черниговская.


[Закрыть], императорские войска вторгаться не торопились, вновь застыв в ожидании.

И дождались.

Гетман Скоропадский, в одночасье лишившись германских и австро-венгерских штыков, мгновенно ощутил, как его и без того шаткое кресло правителя затрещало, начав разваливаться. Вынужденный по настоянию уходящих немцев освободить Симона Петлюру из тюрьмы, гетман понимал, что тот не угомонится. Благо, теперь у него имелся весомый повод поднять мятеж: вторжение иноземного государства на «исконные» земли страны, то бишь в Новороссию, на что официальные власти никак не реагируют.

Вышедший из тюрьмы недавний узник развил бешеную деятельность, и буквально через три дня гетман узнал, что на тайном заседании Национального союза оппозиция приняла решение об антигетманском восстании.

Ещё пара суток – и может стать слишком поздно, о чём генерала вежливо предупредили посланцы императора, негласно навестившие Скоропадского в Киеве.

Промедление смерти подобно. Причём не фигуральной, а самой что ни на есть настоящей, физической – Петлюра крут и церемониться с врагами, придя к власти, не станет. Посему через несколько дней обращаться к императору с просьбой о помощи и принятии обратно в состав империи будут уже иные люди.

– А проще нельзя? – поинтересовалась Татьяна Николаевна, услышав от Голицына о его намерении тайно послать надежных людей, дабы поторопить Скоропадского. – Ввести армию, и всё. Ну какая там Украина?! Даже смешно слушать! Обычный кусок Российской империи, возомнивший о себе невесть чего. Или вы наслушались неких господ профессоров, уверяющих, будто… О, господи, такие нелепости даже повторять стыдно.

– Так и не надо повторять. Я осведомлён. Что вы хотите – недалёкие глупые людишки с непомерными амбициями. Случается с нищими духом такое. Внезапно заболевают некими смешными фантазиями, каковые иначе как дикими нелепостями не назовёшь, а самих себя всенепременно считают самой культурной и цивилизованной нацией, достойной величайшей участи, – и Виталий с улыбкой добавил: – Впрочем, сало у них и впрямь отменное, не отнять. Да и горилка тоже. Ах да, ещё вышиванки. Ну и спивают гарно. Словом, есть кое-что, хоть и весьма немного.

– Тогда к чему такие церемонии и реверансы? Не понимаю.

– Можно и проще, – согласился Голицын. – Я даже историческое обоснование помню: горе побеждённым. Но согласитесь, этот вариант более присущ разбойникам-галлам две с половиной тысячи лет назад, а ныне на дворе двадцатый век. Посему лучше соблюсти определённый политес.

– А если Скоропадский не согласится? – деловито осведомился Алексей.

– Сомневаюсь, государь. Не забывайте – он не большевик и не эсер, но боевой генерал императорской армии. Вдобавок георгиевский кавалер. В своё время был флигель-адъютантом в свите вашего батюшки. Я к тому, что он приучен трезво мыслить. Тем более, особой вины за ним нет. Сей обмылок империи провозгласили Украиной иные. Опять-таки, и деваться ему сейчас некуда – земля под ногами горит.

Гетман и сам понимал – горит. Да что там – полыхает. Но тем не менее поначалу пытался выказать гонор, изображал из себя Александра Македонского и надменно заявил, что бывшая Малороссия, а ныне вильна и незалежна Украйна – мирное государство и хочет жить в дружбе со своими соседями, но в случае необходимости в силах пересчитать зубы любому агрессору.

Российские представители недоуменно переглянулись и один с усмешкой осведомился у гетмана:

– Таки и любому?

– Можете не сомневаться! – еще более надменно отрезал Скоропадский.

– Ну и хорошо, – благодушно согласился второй представитель. – Нам же спокойнее.

– А вы что же, не собираетесь оказать нам помощь? – озадачился гетман.

– Так вы ж сами с усами и можете пересчитать зубы любому, в том числе и пану Петлюре. Чего тогда мешаться под ногами у ваших богатырей, – пожал плечами первый и, спохватившись, поправился. – Звиняйте, богатыри на Руси остались. Тогда гарных парубков.

Доверие обычно окрыляет, но вот Скоропадский напротив, отчего-то скис.

– Но если мы сами попросим у вас помощи, то я надеюсь, как водится между добрыми соседями, вы ее…

– Увы, – не дали ему договорить. – В иное время, несомненно, но сейчас России надо хотя бы пару лет, чтобы прочно встать на ноги. Поэтому пока мы в силах позаботится о наведении твердого порядка лишь в своей державе.

– А если мы примкнем к вам… на правах автономии?

– осторожно осведомился гетман, но тут же подчеркнул.

– На время.

– На время только дачу у моря снимают, – усмехнулся второй представитель.

Они и дальше оставались непреклонными, так что в начавшейся дискуссии Скоропадский с каждой минутой уступал одну позицию за другой.

– Да вы выкручиваете мне руки! – взмолился под конец гетман. – Нельзя же так беззастенчиво пользоваться нашими тяжелыми временами. Соседи так не поступают.

– Позвольте за уточнить, – улыбнулся первый представитель. – Таки тяжелые времена у вашей страны или… у вас лично? Если у всей страны, то поясните в чем они, бо я их не вижу, а если у вас лично в связи с паном Петлюрой – за это иной разговор.

Деваться было некуда. И когда царские посланцы твёрдо пообещали сохранить за ним гетманскую булаву, Скоропадский перестал колебаться. В конце концов, коли он по-прежнему остаётся у руля, какая разница, на чьих штыках – немецких или москальских – станет держаться его власть? Главное, она удержится, поскольку на своих, местных, при его-то знании, точнее, незнании украинского, ему не высидеть и недели.

Правда, ради приличия гетман под конец попытался выторговать побольше территорий, напомнив про договор с большевиками и о признании Украины в том расширенном варианте Германией, Австро-Венгрией и многими другими странами. Дескать, не всё ли равно сколько земель войдёт в состав Малороссии, если она сама станет частью России.

Но царские представители в ответ лишь дружно засмеялись. Откровенно, не стесняясь. Однако в предоставлении культурной автономии не отказали – и на том спасибо.

И Скоропадский, посулив на спешно собранном совещании всякие ужасы после прихода Петлюры, благо, подавляющее большинство в его правительстве являлось клятыми москалями, ляхами, а то и вовсе жидами, направил царю официальную телеграмму с просьбой принять его державу обратно в состав Российской империи.

И сам подсуетился, спешно издав «Грамоту о воссоединении». В ней он радостно уведомлял всех громадян о том, что ему наконец-то удалось добиться согласия российского императора на воссоздание единого государства. Причем «Малороссии в нём предстоит занять одно из первых мест, поскольку в её пределах первый раз свободно жили все униженные и угнетённые большевистским деспотизмом граждане бывшей Российской империи».

Таким образом, вскоре бывшая Украина вновь оказалась переименованной, но во главе её остался прежний правитель. Сменились только его звание, должность и… имя. Был гетман и генерал-лейтенант Павло Скоропадский, а стал наместник Малороссии генерал от кавалерии (звание присвоил ему Алексей II) Павел Скоропадский.

Впрочем, нет худа без добра. Зато теперь ему можно было отказаться от политики украинизации, ибо в поддержке националистов он больше не нуждался. В самом деле, разве может быть в Российской империи официальным какой-то другой язык, помимо русского? Самому Скоропадскому, знавшему из малоросской мовы от силы десяток-другой слов, это было как бальзам на сердце. Да и многим из его правительства, вроде министра МВД Игоря Кистяковского, тоже. Не говоря уже о министре торговли и промышленности Сруле Гутнике. Равно как и подавляющему большинству населения, отнюдь не заражённому бациллами украинофильства.

А уж после того, как было объявлено о введении на территории Малороссии тех же законов, что и в России (вся земля отныне принадлежит государству и будет передана в пользование тем, кто на ней трудится), радости миллионов крестьян и вовсе не было предела. Буквально спустя неделю заговорщики из Национального центра остались практически без армии, так что разгонять оказалось некого, разбежались сами.

В финском Сенате большинство принадлежало монархистам. Посему бывшему сослуживцу Скоропадского по кавалергардскому полку Карлу Маннергейму даже не потребовалось прилагать особых усилий – предложение Алексея II вернуться в состав России сейм воспринял с радостью. Тем более к тому времени в Гельсингфорс прикатили из Петрограда озлобленные до предела большевики и левые эсеры из числа чудом уцелевших после народного мятежа. Обстановка в городе мгновенно накалилась. Вскоре начались беспорядки, местами переходящие в вооружённые столкновения, и три русских полка, присланные на помощь местным властям, пришлись как нельзя кстати.

Самого барона, назначенного наместником государя, император возвёл в княжеское достоинство. Первым же указом новоиспеченного князя стала выдача плененных большевиков во главе с Зиновьевым и Свердловым. Позднее всех их по приговору суда повесили в Петропавловской крепости.

Керенского же и выдавать не пришлось. Он прикатил сам из соседней нейтральной Швеции, едва прочитал в одном из интервью, взятом у члена Регентского совета Александра Виленкина, отзыв о своей персоне. Мол, никто за семнадцатый год не сделал больше для страны, чем Александр Фёдорович. Разумеется, прочие, вроде Гучкова, Родзянко и Милюкова тоже немало постарались, но в сравнении с господином Керенским…

Точно такого же мнения придерживаются не только он один, но и светлейшие князья Голицын-Тобольский и Марков-Московский, а также господа Маниковский, Келлер и ряд других. Согласны с ними и все Романовы, включая самого государя.

Жаль, объём газеты ограничен, потому Виленкин не считает нужным вдаваться в подробности. Зато при встрече с Александром Фёдоровичем, которая, как он надеется, состоится в самом скором времени, выскажет ему всё, что думает. И о нём самом, и об его огромном вкладе за столь недолгое время руководства Временным правительством.

Проскочила в интервью и ссылка на эсера Чернова, успешно трудящегося ныне на посту министра земледелия, и лёгкая досада, что многие ключевые посты доселе вакантны, вроде того же министра юстиции. Причина одна: мало достойных людей.

Будучи Хлестаковым от политики (кстати, эту роль в «Ревизоре» он в юности исполнял с особым блеском в любительских спектаклях), Керенский, отсиживающийся в Стокгольме, в своем тщеславии и самолюбовании, прочитав такое, мгновенно впал в эйфорию. В искренности Виленкина он не усомнился ни на минуту, благо сам был филосемитом, а евреям действительно было за что его благодарить.

Уже на следующий день после прочтения Керенский дал телеграмму Александру Абрамовичу и получил короткий, но обнадёживающий ответ: «Приезжайте, ждём с нетерпением. В достойной встрече с учетом ваших заслуг перед страной можете не сомневаться». После чего Александр Фёдорович на всех парах немедленно устремился в Россию, разумеется, постаравшись предварительно оповестить как о полученной телеграмме, так и о своём возвращении все газеты. Дескать, настоятельно зовут вернуться, потому как трудные времена для страны ещё не закончились, а потому без него никуда. Да он и сам это явственно видит, действительно нуждаются в мудрых советах истинных вождей, ибо им самим ни за что не справиться.

Узнав об его отъезде из Стокгольма, поспешили вернуться и прочие «временщики». На делёж наград, как и добычи, опаздывать чревато, не то лучшие куски не достанутся. Последнего из них, господина Милюкова, встречал на отчего-то пустующем перроне Николаевского[46]46
  Имеется ввиду нынешний Ленинградский.


[Закрыть] вокзала сам Голицын.

– Ба-а, а вот и господин Арамис, последний из мушкетёров, – приветствовал он его. – Теперь все в сборе, – и, сделав шаг в сторону, предложил стоящему за его спиной человеку в форме жандармского генерала:

– Прошу, Константин Иванович. Действуйте.

Тот коротко кивнул Голицыну и сухо заявил приехавшему:

– Господин Милюков. Согласно указа императора Алексея Николаевича вы арестованы. Вот ордер. Извольте ознакомиться.

– Как?! – оторопел тот от неожиданности. – Но… за что?! Здесь какая-то ошибка! Чудовищное недоразумение!

– Увы, никакой ошибки, – невозмутимо поправил его Глобачёв, – поскольку точно установлено, что на протяжении ряда лет ваши выступления в Думе приносили весьма существенный вред Российской империи. Равно как и ваша деятельность в составе Временного правительства. Следовательно, по законам военного времени…

– Позвольте, но господин Виленкин в своём интервью заявил, что никто за семнадцатый год не сделал больше для страны, нежели Александр Фёдорович? – возмущенно обратился Милюков к Голицыну. – После чего заметил, что и мы, дескать, тоже изрядно потрудились.

– Ах, во-от в чем дело, – протянул тот. – Увы, в текст по вине некоего журналиста, – и он покосился на стоящего рядом невысокого светловолосого человека в круглых очках, – вкралась маленькая неточность. Любезнейший Иван Лукьянович, хоть и профессионал каких мало, тут сплоховал и упустил одно слово. На самом деле господин Виленкин сказал, что никто в семнадцатом году не сделал больше для развала Российской империи, нежели Александр Фёдорович. Ну а далее упомянул и про ваш вклад в сей развал. Поэтому… – развёл он руками.

– Вы хотите сказать, будто Керенского тоже…

– Само собой, причём самым первым. Сразу по приезде. Ведь его вклад в постигшую страну катастрофу наибольший. Но с ним всё понятно. За один лишь призыв совершить в России то, что совершил Брут во времена Древнего Рима, то есть прямое подстрекательство к цареубийству[47]47
  Сказано Керенским ещё 14 (27) февраля 1917 года в его речи в Думе.


[Закрыть], приговор можно предсказать загодя: верёвка. К тому же, так сказать, в довесок к прочему, Александр Фёдорович обвиняется в организации покушения и убийства генерала Крымова.

– Он же застрелился…

– Ныне гражданин Керенский, припёртый к стенке, уже сознался, что выстрел в Крымова произвел его порученец. Якобы в ответ на пощечину Александру Федоровичу. Однако бывший министр-председатель по своему обыкновению и тут солгал, ибо следствие располагает иными данными. Впрочем, как бы там ни было, на окончательный приговор в отношении гражданина Керенского это мало повлияет.

– Это подло и бесчеловечно! – с жаром выпалил Милюков.

– Подло и бесчеловечно родину свою ради дешёвой популярности предавать, – невозмутимо поправил Голицын, пояснив. – Это я про «Декларацию прав солдата» говорю.

– Он не понимал, к чему это приведёт.

– А если туп как дерево в военных делах, кто ему мешал предварительно со специалистами побеседовать? – лениво осведомился Голицын. – Об одном жалею, что мы, увы, не в люто демократичной Англии пребываем, потому будем вынуждены ограничиться лишь одной казнью[48]48
  В Англии за особо тяжкие преступления зачастую приговаривали сразу к нескольким видам казней. Например, к повешению, потрошению и четвертованию. Причём такое практиковалось в отношении не только простолюдинов, но и высокопоставленных дворян. И не в одни лишь Средние века. В ходе реформы британской правовой системы, длившейся бо́льшую часть XIX века, вышеупомянутая «тройная» казнь была не отменена, но заменена такой же сложной: волочением лошадьми, повешением до смерти, посмертным обезглавливанием и четвертованием. Что и говорить, самая «демократичная», «либеральная» и «гуманная» нация в Европе, не то, что русские варвары.


[Закрыть]. Однако это касаемо его участи. А вот чем вызваны ваши действия: глупостью или изменой, – с ироничной улыбкой процитировал он знаменитую милюковскую фразу о царском правительстве, – пока непонятно, – и «успокоил»: – Да вы не волнуйтесь. Следствие никуда торопиться не станет и детально разберётся в мотивах вашего предательства, можете быть уверены. Бог даст, вас признают просто глупым, и отделаетесь тюремной камерой. Говорят, она ума прибавляет.

– Разумеется, не сразу, а лет эдак через двадцать-тридцать, – ядовито добавил светловолосый человек в круглых очках. – Но в вашем распоряжении столько времени будет, так что перспектива поумнеть имеется.

…Генерал-губернатором Прибалтики Алексей II по рекомендации Голицына назначил новоиспечённого генерал-майора Бредиса. Помимо вручения ему генеральских погон, император наградил Бредиса орденом Андрея Первозванного с присвоением ему княжеского титула.

Савинков за выдающийся вклад в дело освобождения России согласился принять из рук государя орден Александра Невского. Однако от генеральских погон отказался, равно как и от должности министра по партиям, пока, впрочем, ещё не существующим.

Надменно вскинув голову, он, в ответ на предложение Голицына, заявил, что намерен отойти от политики и заняться исключительно литературной деятельностью. Герой его следующего романа будет величайшим в истории человечества проходимцем и авантюристом, который, обманывая всех, в том числе и товарищей по борьбе, принялся решать свои сугубо эгоистические задачи.

– Я даже знаю, кого взять в качестве прототипа своего персонажа, – многозначительно пообещал он.

Понимая, в чей огород запущен камень, Голицын тем не менее обижаться не стал. Сделав вид, что не принимает подковырку бывшего террориста на свой счёт, он невозмутимо посоветовал:

– Но гораздо лучше, если главный герой попадёт в сей мир из далёкого будущего. Представляете, насколько легче ему будет действовать, зная главных персонажей и основные события ближайших лет?! Кстати, рекомендую закинуть его куда-нибудь подальше. Ну-у, скажем, в начало семнадцатого века, где он примется спасать семью Годунова, а заодно и страну от грядущей смуты. Разумеется, вам придётся изрядно покопаться в архивах, зато книга получится на загляденье, и коммерческий успех будет гарантирован.

– Считаете? – озадаченно посмотрел на него явно опешивший от столь неожиданного ответа Савинков.

– Убеждён. Господин Уэллс себе все локти до самых плеч обгрызёт, глядя на то, сколь ловко вы перехватили у него мировую славу фантаста номер один. Сам-то он до такого не додумался.

– А «Машина времени»?

– Там его герой путешествует в будущее, причём ни во что не вмешиваясь. Ваш же – в прошлое, и меняет его. Тем самым вы станете уникальным и непревзойдённым террористом всех времён и народов.

– То есть?

– Ну как же. Спасая Годуновых, вы тем самым изничтожите ныне существующую династию Романовых, даже не дав ей зародиться. Представляете, всю целиком!

Савинков неуверенно пожал плечами, но затем спохватился, кто перед ним стоит, и вальяжно, словно граф холопу, бросил:

– Я подумаю.