Текст книги "Серый ангел"

Глава 9
К чёрту на рога, или случайный попутчик

Куда собрался отправиться светлейший князь – никто не знал. Даже император и его сёстры. На все вопросы Голицын давал один и тот же неопределённый ответ. Дескать, его отлучка тесно связана с ликвидацией германской угрозы и их готовящегося наступления. Больше ничего сказать не может, ибо чужая тайна, а он дал слово чести не разглашать.

Но исчез он не один, а с неким генерал-майором Вандамом. Помог подыскать напарника всё тот же Марков, который поначалу сам напрашивался в попутчики.

Брать с собой Сергея Леонидовича Виталий не собирался – слишком опасно. Он вообще считал, что наиболее талантливых полководцев в белом движении было трое. Но если Слащёв сумел пройти всю гражданскую (да и то несколько тяжелых ранений не хухры-мухры, из-за этого и подсел на морфий, боли от ран замучили), то судьбы остальных оказались куда трагичнее. И Каппелю, и Маркову было суждено погибнуть в ходе войны.

Ну не везло России на военные таланты. В русско-японскую случайный взрыв мины унёс блистательного адмирала Макарова, а в эту…

И обе гибели до слёз нелепые. Взрыв единственного снаряда возле наблюдательного пункта дивизии, и на тебе – нет больше «белого витязя» и «бога войны» генерала Маркова. Воспаление лёгких (на войне такое не столь уж часто встречается, если брать руководство) – и пожалуйста, смерть Каппеля.

Ох, нечестно поступает судьба с Россией, до слёз несправедливо!

Потому Виталий дал себе слово сделать всё, дабы сберечь эту троицу. Да, возможно, у него ничего не получится и злой рок сработает. Просто бесшабашного Слащёва ранят в другом месте, но столь же тяжко, Каппель где-то заразится сыпным тифом или «испанкой», а Марков вместо смертельного осколка получит в грудь шальную пулю, выпущенную каким-нибудь красным латышским стрелком.

Пускай. Но, по крайней мере, тогда совесть самого Голицына окажется чиста: сделал всё возможное. Не получилось? Значит, и впрямь не судьба.

Для начала Виталий занялся Слащёвым, убрав его с весьма опасного участка, подманив сладкой морковкой в виде грандиозных перспектив. Что до остальных… Марков должен был погибнуть первым. Точной даты Виталий не помнил, зато месяц… Июнь 1918 года. Именно поэтому посланники императора (читай: Голицына) самым первым делом буквально выклянчили его у Корнилова.

Чтобы взять его сейчас с собой к немцам, Виталий и в мыслях не держал. Но ему позарез требовался попутчик. Мало того, ирония судьбы заключалась в том, что именно Сергей Леонидович в полной мере отвечал требованиям Голицына к напарнику.

Во-первых, блестящее знание немецкого языка. Ведь официальная встреча с главнокомандующим Восточным фронтом, генерал-фельдмаршалом Леопольдом Виттельсбахом гарантировала широкую огласку, а визит требовалось сохранить в тайне. Причём от всех трёх столиц – и от Парижа с Лондоном, и от Берлина.

Да и от Москвы тоже. Слишком много там сторонников войны до победного конца, И слишком мало реалистов, понимающих, что в настоящее время ни о каком продолжении боевых действий с Германией не может быть и речи.

Опять-таки и юного царя подставлять нельзя, дабы он в случае утечки информации мог развести руками и с чистой душой заявить, что ничего не знал. При этом не солгав ни единым словом.

Следовательно, надлежало увидеться с Виттельсбахом втайне и беседовать келейно. А как, учитывая, что Голицын в немецком полный ноль (Гитлер капут, хенде хох, ахтунг и шнелль не в счёт)? Выходит, нужен качественный переводчик. У Маркова же, благодаря ещё довоенной командировке в район Торна, немецкий от зубов отскакивал.

Да и по пути в ставку фельдмаршала… Оказавшись в зоне немецких войск, им до встречи с главнокомандующим Восточным фронтом предстоит играть роль кайзеровских вояк, бежавших из плена. Учитывая знание, точнее, незнание Виталием немецкого, ему самому в пути придётся играть роль изрядно оглохшего и немого. Тяжёлая контузия – не придерёшься. Значит, его напарнику придётся отдуваться за двоих.

Посему желательно, чтоб будущий попутчик Виталия был схож с Марковым и в остальном: столь же находчивый, артистичный, рисковый и прочее.

И последнее. Это должен быть весьма известный человек, имеющий высокое воинское звание. Для вящего авторитета. Ничего не попишешь – специфика немецкой нации. Получалось, нужен минимум старший офицер. Лучше бы генерал, но где ж его взять? Зато всё тот же Марков – генерал от кавалерии.

Сколько Виталий ни перебирал кандидатов, ни один столь идеально, как Сергей Леонидович, не подходил, причём главным образом из-за цели путешествия. С тем же Келлером заговаривать о тайном сепаратном договоре с германцами нечего и думать. Да и у прочих отношение к немчуре аналогичное.

Скрепя сердце, он обратился к Маркову. Не для предложения авантюрной прогулки. Ещё чего! Просто попросил подыскать подходящую кандидатуру из числа штаб-офицеров.

Разумеется, пришлось рассказать Сергею Леонидовичу о цели путешествия, напомнив о предостережении бывшего великого князя Николая Николаевича. Мол, найден способ ликвидировать животрепещущую проблему смертельно опасного союза большевиков и немцев, причём в зародыше. Да, рискованный, но шансы на успех немалые. Заодно пришлось в общих чертах обрисовать суть своей затеи.

А куда деваться?

Услышав о такой грандиозной авантюре, Марков оживился, что Виталию совсем не понравилось. Судя по засверкавшим как у мартовского кота глазам, он явно вознамерился принять в ней личное участие. Так и вышло. Причём ему настолько этого захотелось, что Сергей Леонидович обошёлся без намеков, в безапелляционной форме выставив свою кандидатуру в качестве второго переговорщика как наиболее подходящую.

– Засиделся я что-то в штабах, давно размяться следовало, а тут живое дело. С немецким, как вы знаете, у меня полный порядок. О моей находчивости вам, думаю, слыхать тоже доводилось. И вдобавок ко всему, смею заметить, имею недурственный актёрский талант. До вас мне далеко, но, добираясь до Дона и играя роль денщика у генерала Романовского, ни разу не был разоблачён или хотя бы заподозрен. А если чуток и промахнусь, так у меня ж сам Станиславский под боком, подскажет. Словом, целиком и полностью соответствую предъявленным вами требованиям и абсолютно надежен.

– Да вы с ума сошли! – взвыл Голицын.

– Отнюдь, – возразил тот. – Скорее вы кое-что недоучли. Я про напарника из числа штаб-офицеров, коего вы просите подыскать. Во-первых, без лишней скромности скажу, что он окажется хуже меня, а во-вторых, мелко берёте, Виталий Михайлович. В числе переговорщиков непременно генерал надобен. По крайней мере, хоть один из двоих, а вы, простите, всего-навсего полковник. Мелковато для Виттельсбаха, да-с.

Голицын посопел. Крыть было нечем. И он впервые пожалел, что ранее отклонял намёки Алексея насчет присвоения ему следующего звания. Причина имелась: не хотелось уравнивать себя с истинно боевыми генералами. Неправильно оно.

Отделывался шутками. Мол, сейчас у него красота, Никаких тебе звёздочек в погонах. Купил и сразу надел. Зато став генерал-майором, хлопот не оберёшься, аж четыре дырки буравить придётся.

А когда юный царь принялся настаивать, выдал более серьёзную отмазку, причём в эдаком романтическом высокопарном стиле. «Не желаю быть выше чином, нежели ваш батюшка! Пусть у меня на плечах останутся погоны, вручённые лично им».

Этого хватило. Алексей проникся и отстал.

Зато Марков и впрямь не просто известная немцам фигура. Он – главнокомандующий императорской армией, блистательно и стремительно освободившей половину России вкупе с Москвой от большевиков. Это о-го-го!

Да и по своему званию, став после взятия Первопрестольной «полным генералом»[10]10
  Так именовались звания генерала от кавалерии, от инфантерии (пехотный), от артиллерии и т. д. Выше было лишь звание генерала-фельдмаршала, но в XX веке в Российской империи его никому не присваивали.


[Закрыть], он тоже почти сравнялся с Виттельсбахом. Разве на ступеньку ниже.

– Но говорить-то с фельдмаршалом всё равно придется мне, то бишь полковнику, – вяло возразил Виталий.

– Само собой. Однако слушать человека, у которого в толмачах столь заслуженный военный авторитет, фельдмаршал будет гораздо внимательнее.

Голицыну неожиданно припомнился старенький анекдот, на которые был горазд его первый ротный. И концовка: «Не знаю, кто такой, но шофёром у него сам Ельцин». Так и тут. В точности.

– Но вы понимаете, насколько оно опасно? – нерешительно сказал он, хотя сознавал, что это для Сергея Леонидовича вообще не довод.

– Тем интереснее, князь, тем интереснее, – усмехнулся Марков. – К чёрту на рога за синей птицей удачи для России. К тому же что знают трое, знает и свинья. Дельце же, затеянное вами, слишком важно, чтобы про него стало известно свиньям, посему лучше сократить число знающих до двоих. И вообще, мы с вами напрасно тратим время. Выбора у вас, поверьте, нет, поскольку иная кандидатура навряд ли найдётся…

Однако спустя день чуточку сконфуженный Марков заглянул к Голицыну и грустно заметил:

– Не знаю, кто там на небесах вам ворожит, но старается не за страх, а за совесть. – И, с видимым сожалением пояснил. – Увы, сглазил я со своей уверенностью, а судьба нахалов не любит. Сыскался ещё более подходящий нежели я человек. Прошу, – и он, отступив в сторону, пригласил войти в кабинет стоящего позади, представив его как генерал-майора в отставке Алексея Ефимовича Вандама.

Выглядел тот… Словом, увидишь и сразу забудешь. А уж приметы описать впоследствии и вовсе в ступор впадешь – вспомнить нечего. Разве довольно высокий рост, а всё остальное – увы. Даже возраст неопределённый. Можно дать и сорок лет, и пятьдесят с большим хвостищем.

Форма на нём была военная, но потёртый китель погон не имел. Заметив взгляд Голицына, Вандам пояснил:

– Из Эстляндии пробирался, потому и…

– А там как оказались?

– Гостил в имении у графа Стенбока. Это мой шурин. Ныне разыскиваю по просьбе своей супруги её сына Георгия от первого брака с Мамонтом Дальским. Тот недавно погиб и она встревожилась за сына, решив его найти. Пока не удаётся.

– Ну вы тут общайтесь, а я пойду, – и Марков ушёл.

Но чуть погодя на столе у Виталия зазвонил телефон, и он, взяв трубку, неожиданно услышал голос Сергея Леонидовича. Тот был немногословен. Лишь сказал, что человек этот – разведчик с многолетним стажем и именно тот, кто нужен Голицыну, ибо является блистательным аналитиком. Чтобы понять это, достаточно прочитать его книги, где он выступил чуть ли не в роли пророка касаемо предстоящей войны. Вдобавок он – ярый германофил, посему в сем деле станет стараться не за страх, а за совесть.

По ходу беседы слова Маркова подтвердились, а последнее утверждение касаемо симпатий, с лихвой – Вандам вдобавок оказался англофобом. Причем не считал нужным скрывать свои пристрастия и антипатии. Но сформировались они у него не в силу каких-то предубеждений или пристрастий по принципу: «А вот не нравятся (или нравятся) они мне, и всё тут». Ничего подобного.

Симпатия к Германии у Алексея Ефимовича основывалась строго на логике: «Нам с ними нечего делить». Да и относительно Англии он высказался предельно ясно: «Интересы наших стран резко противоречат».

Вот так, исключительно кратко, всего двумя фразами, девять слов и один предлог, спартанцы отдыхают, Вандам разъяснил свою точку зрения. Впрочем, учитывая суть предстоящего мероприятия, его пристрастия чертовски устраивали Голицына.

Во всём остальном Вандам ничем не уступал Маркову. Разве в остроумии и язвительности не дотягивал до уровня главкома, что, впрочем, и к лучшему. Зато кое в чём превосходил. Например, во владении немецким языком.

А спустя минуту с начала разговора в голове Виталия всплыла фраза, некогда попавшаяся ему в Интернете. Уж больно понравилась, потому и запомнилась. И следом за ней – фамилия автора. Так вот, оказывается, отчего она показалась ему смутно знакомой в самые первые секунды.

Но на всякий случай Голицын решил проверить, не ошибся ли он, и спросил собеседника:

– Скажите, это вам принадлежит высказывание о том, что хуже войны с англосаксом может быть только дружба с ним?

– Мне, – подтвердил Вандам, впервые за время беседы сдержанно улыбнувшись. – А вы что же, читали мои труды?

Голицын неопределённо пожал плечами. Врать не хотелось, а сказать правду – обидеть человека. Но нашёлся:

– Знаете, в годы войны я получил контузию с весьма тяжкими последствиями – полная амнезия. Однако фраза-то всплыла в памяти, следовательно…

Договаривать не стал, отделавшись уверением, что всецело разделяет мнение Алексея Ефимовича как об Англии, так и о Германии. Но промолчал, насколько он хорошо осведомлён о личности самого Вандама, в отличие от его трудов. Виной тому было обычное любопытство. Решил побольше узнать об авторе, который так «любит» «наглов», вот и покопался в Интернете.

Оказалось, исконно русский, никаких иностранных корней. Отец – простой солдат. Да и фамилия у Алексея Ефимовича поначалу тоже была обычная, Едрихин. Но в начале века он, уже будучи офицером, решил её сменить и, что удивительно, Генштаб пошёл офицеру навстречу в этом вопросе.

Однако чем больше Голицын о нем читал, тем больше непоняток возникало. Уж больно загадочными выглядели некоторые странички жизни Едрихина-Вандама. Например, почему выпускник Виленского юнкерского училища, закончив его по второму разряду, дающему право на офицерский чин, получает лишь погоны подпрапорщика?

Или отчего молодой поручик, окончивший два класса Николаевской академии по 1-му разряду и успешно выполнивший письменную работу за дополнительный курс, внезапно подаёт рапорт о возвращении в родной полк, по сути, отказываясь от блестящей карьеры офицера Генерального штаба?

А вернувшись к однополчанам, пишет ещё один рапорт. На сей раз – о скорейшем зачислении его в запас в связи с желанием поехать на англо-бурскую войну. Странный рапорт, поскольку написан не по команде, но адресован Начальнику Военно-учёного комитета генерал-лейтенанту Соллогубу.

Мало того, Едрихин (он тогда ещё не поменял фамилию) нахально – иного слова не подберёшь – попросил в рапорте предоставить ему право по возвращении с театра военных действий быть снова зачисленным в свой полк. Да ещё с зачётом времени, проведенного в отсутствии, и – внимание! – сохранения ему за это время денежного содержания. Нет, просить можно что угодно, хватило бы наглости, но Соллогуб преспокойно санкционировал все эти непомерные просьбы.

Буквально через неделю после возвращения из Африки его лично принимает военный министр генерал Куропаткин и долго с ним о чём-то беседует. А накануне Едрихин становится штабс-капитаном.

Кстати, несколько позже его всё-таки причислили к Генеральному штабу, хотя такой чести удостаивались лишь офицеры, успешно завершившие дополнительный курс академии, который так и не закончил Вандам.

Да и впоследствии Алексей Ефимович ещё дважды уходил в запас, и военачальники, отпустив его, впоследствии безропотно восстанавливали на службе.

Было много и других загадок. Словом, не биография, а сплошная головоломка в обёртке из тайн.

Увы, но прояснить что-либо (как-то не с руки путешествовать с «котом в мешке») у Голицына не вышло. Хотя он и пытался.

Вандам оказался немногословен и поначалу отделывался отговорками. А потом врезал напрямую. Дескать, вы, конечно, светлейший князь и один из членов Регентского совета, но кому положено, знают предостаточно, а прочим оно ни к чему.

Ну и ладно. Понадобится – выясним.

Договорились с ним следующим образом. Герарди по своим каналам занимается поиском сына его супруги. Сам Алексей Ефимович, не тратя времени даром, меж тем отправляется с ним, Голицыным, в одно увлекательное, хотя и рискованное путешествие.

Вандам, узнав, для чего оно понадобилось Виталию, согласился сразу, без малейших колебаний. А при упоминании об опасностях лишь пренебрежительно отмахнулся, заметив:

– По сравнению с путешествием по Трансваалю или по Китаю это не более чем загородная прогулка, поверьте. К тому же цена возможного успеха – я имею в виду предотвращение возможного альянса немцев и большевиков – столь велика, что многократно перевешивает все риски.

Говорить о цели своей отлучки Виталий никому не стал за исключением… вдовствующей императрицы. Мало ли, как всё сложится, а она – председатель Регентского совета. Потому и счёл возможным доверить ей краешек тайны. Мол, есть опасения, что кайзер вступит в союз с большевиками. Надо помешать.

О том, чем это может грозить стране, говорить не стал. Сама сообразит. И бабуля не подвела, скумекала мгновенно, судя по тревоге, промелькнувшей на её лице. Да и по заданному ею вопросу.

– Вы уверены, что у вас получится… предотвратить?

Голицын пожал плечами.

– Я постараюсь, а там… как обернётся.

– Остальное вы не скажете, оно и понятно, – понимающе кивнула Мария Фёдоровна. – Знаете, – грустно усмехнулась она, – был бы у меня хоть один из сыновей похожим на вас, я бы ежедневно судьбу благодарила. Да вот не сподобилась получить такого подарка от всевышнего. Единственное утешение – внук. И то до недавнего времени тревога терзала. Уж больно не те наставники. Ныне её у меня вашими заботами нет. Одно худо: Алёше ещё многому научиться предстоит. Посему наставник ему до-о-лго нужен будет. А с мёртвого какой толк? Так вы уж поберегите себя. И… вот ещё что. Скажите напоследок лишь одно, касающееся лично вас. Памятуя ваш предыдущий ответ, о родителях не спрашиваю. Иное хотелось бы знать: они ныне живы?

– Нет, – коротко ответил Виталий.

– Это точно?

– Абсолютно. Я лишился их в весьма раннем возрасте.

«Настолько раннем, что даже и не видел никогда», – мысленно добавил он.

– Что ж, тогда позвольте, я вас по-матерински поцелую и благословлю. Так сказать, на дорожку, – и её сухие губы бережно коснулись лба склонившегося к ней Голицына. – Вот теперь точно всё, – улыбнулась она, перекрестив его. – Ступайте, голубчик, куда хотели. Точнее… летите. И крылья берегите. Вам ими ещё не раз как моего внука, так и всю Россию защищать.

…Через пять дней два плохо выбритых странника в немецких солдатских шинелях оказались в расположении главной ставки германской армии.

Рассказывать о всех ухищрениях Вандама, пока он добивался встречи с главнокомандующим, слишком длинно. Получился бы отдельный роман с авантюрными приключениями. Главное – спустя всего сутки она состоялась.

Глава 10
Игра на упреждение

Окинув визитёров внимательным взглядом, Виттельсбах недоуменно нахмурился. Будучи неплохим физиономистом, он сразу понял, что перед ним ряженые. Причём оба. Но угрозой от них не веяло – на революционеров-террористов они не походили. Скорее, судя по выправке, на офицеров. Опять же, обещанные сведения чрезвычайной важности. Весьма любопытно. Что ж, послушаем.

Разумеется, их предварительно и весьма тщательно обыскали, проверив и содержимое вещевых мешков. Однако ничего подозрительного не обнаружили. В каждом сиротливо лежал надкусанный с краю чёрствый каравай ржаного хлеба грубой выпечки пополам с отрубями, вдобавок изрядно заплесневелый, завернутые в старую газету пара запасных портянок и всё в том же духе.

Начало беседы Виттельсбаха весьма удивило. И не потому, что якобы немой заговорил, притом на чистейшем русском языке. Но он отрекомендовался личным представителем императора Алексея II светлейшим князем Голицыным-Тобольским. Да и второй оказался весьма высокого ранга. А кроме того…

– Мне довелось читать ваш труд «Величайшее из искусств», – заметил он Вандаму. – Умная книга. И весьма правильно оценивающая общеполитическую ситуацию в предвоенном мире. Притом не просто грамотно комментирующая её, но и прогнозирующая ближайшее будущее, которое сбылось в точности согласно ваших предсказаний. Жаль, что её не оценил ваш покойный император, действуя вопреки сказанному в ней.

Вандам поначалу не стал озвучивать перевод, заявив, что это всего-навсего отзыв о его работе. Лишь по настоянию Голицына он процитировал на русском хвалебный отзыв генерал-фельдмаршала, присовокупив к нему свой комментарий:

– Как видите, это вовсе не имеет никакого отношения к нашему делу.

«Не имеет, – мысленно согласился Виталий. – Но теперь твои труды, коль им уже второй по счёту человек столь лестную характеристику дал, я прочту обязательно».

Свою личность Голицын подтвердил весьма оригинальным способом. На страницах стареньких помятых русских газет, извлечённых из вещмешков, имелась пара групповых снимков, а ниже расписывалось, кто на них изображён. Качество не ахти, но Виттельсбаху хватило.

Обладая выдержкой немецкого офицера, он не подал виду, насколько удивлён, и холодно произнёс:

– Предположим, я вам верю, господа, и вы те, за кого себя выдаёте. Что же такого важного вы хотели мне сообщить?

– Я буду краток. Россия устала от войны. Император, понимая это, не желает возобновлять активных боевых действий против Германии, – начал Голицын.

Вандам стал бегло переводить, и Виттельсбах невольно качнул головой. Это ж насколько значительной должна быть фигура князя, если переводит его речь генерал. Причем не испытывающий от этого ни малейшего дискомфорта.

А представитель императора продолжал:

– Однако не следует полагать, что мы прибыли в качестве просителей, – жестким тоном подчеркнул он. – Проблемы у наших стран ныне различны, но если брать по большому счёту, обе сейчас пребывают в весьма затруднительном положении. Кайзер ведь также изрядно потеряет в случае возобновления Россией войны.

– Вот как? Даже с учётом её нынешней ослабленности?

– Даже. Её сила ныне и впрямь невелика, но она способна стать той злосчастной соломинкой, которая переломит хребет немецкого верблюда. И тогда все надежды Вильгельма на заключение относительно достойного мира попросту рухнут.

При этих словах Голицын сделал паузу, но генерал-фельдмаршал хранил непроницаемое молчание, не собираясь ни соглашаться с утверждением собеседника, ни отрицать его.

Пришлось продолжать монолог.

– Однако сейчас Алексею II крайне нежелательно портить отношения с союзниками, пускай и оказавшимися подлыми по отношению к России. Поэтому наш государь решил предложить вам заключить своеобразный тайный союз, взяв для его девиза слова небезызвестного господина Троцкого: «Ни войны, ни мира». Первое – на деле, второе – на словах. Полагаю, такое должно устроить и вас.

– Вполне, – холодно кивнул Виттельсбах, с трудом сдерживая радость, ибо доселе терялся в догадках, к чему ему готовиться и каковы планы Регентского совета по отношению к Германии.

– Однако пока в нашей стране имеется ещё одна сила, притом считающаяся официальной властью, пусть и незаконно заполучившая её – большевики, – продолжил Голицын. – Вдобавок оная сила признана кайзером. Понимаю, в критической ситуации, дабы одолеть дьявола (я про Англию) можно связаться даже с чёртом. Но у нас есть опасения, что Вильгельм продолжит с ними опасную игру. Я имею в виду, что когда большевики предложат Германии заключить с ними военный союз, кайзер, польстившись на чрезвычайно выгодные условия, кои они ему предложат, может согласиться на него.

– Выгодные условия… Например?

– Например пообещают прибавить к и без того огромной контрибуции такую же по величине сумму. Только имейте в виду – посулами сыт не будешь, а золотой запас в наших руках. Иначе говоря, количество золота, кое вы от них получите в реальности, составит в лучшем случае одну десятую, а то и сотую часть от обещанного ранее. А ещё они могут предложить Германии взять в долгосрочную концессию все заводы Урала, золотые прииски Сибири, присовокупив к ним нефтяную промышленность Кавказа.

– Вот как?! – при всей своей выдержке Виттельсбах не смог сдержать удивлённого восклицания.

– Почему нет. Скупиться при раздаче чужого добра, которое им не принадлежит, глупо. Пожалеть Россию? Она для них не более чем вязанка хвороста, брошенная в костёр мировой революции. И если уж пришло время подыхать в борьбе за освобождение пролетариата всех стран, хвороста жалеть ни к чему. Всё равно не пригодится. Кстати, в их планах именно Германия должна стать второй вязанкой.

– Отчего вы так решили?

– Не мы, – покачал головой Голицын. – Большевики. У нас есть люди, вращающиеся подле их самого высокого руководства, посему сведения точные. А кроме того, это вполне логичный шаг с их стороны. Согласитесь, в Европе именно немецкий пролетариат – наиболее многочисленный. Кого и привлекать для борьбы с буржуями, если не его? Да и проголодался он побольше прочих, а голодного человека поднять на бунт проще простого.

– Что ж, возможные предложения с их стороны вы изложили. Может, подскажете, что они попросят взамен?

– Думаю, совсем немного. Всего-навсего вклинить свои дивизии между Петроградом и нашими войсками, подошедшими к нему, тем самым закрыв его со стороны юга и востока, создав некую буферную зону. Это для начала. Пока для них главное: вовлечь вас в свою игру, заставить сделать первый шаг, а далее… У русских имеется хорошая поговорка: «Коготок увяз, всей птичке пропасть».

– И потому вы прибыли ко мне…

– Дабы остеречь вас, – подхватил Голицын, – и настоятельно рекомендовать отказаться от их будущих предложений, невзирая на кажущуюся огромной выгоду. Во-первых, примите во внимание моральный аспект. «Мы наступаем на Россию не с завоевательной целью и не для получения там военной добычи, мы объяты стремлением водворить в Европе социальный порядок, ибо Россия грозит стать источником заразы для всей Европы», – процитировал он. – Помнится, именно эти слова прозвучали в вашем заявлении во время своего февральского наступления на большевиков, нет?

Виттельсбах величественно кивнул.

– Я и не отказываюсь от них.

– Чудесно! Сейчас мы стремимся доделать не законченное вами. И готовы целиком повторить ваше заявление, разве заменив в нём одно-единственное слово: «Россия» на «большевики». А теперь задумайтесь, как будет выглядеть кайзер, решив не пропускать нас к источнику заразы и тем самым защищая его?

Главнокомандующий поморщился. Получалось и впрямь не ахти. Голицын выжидал, наблюдая. Но баварец был обстоятелен и педантичен.

– Вы сказали, во-первых, – напомнил он. – Значит…

– Имеется и «во-вторых» – чисто военный аспект. Немецкие войска, спору нет, пока сильны, но русские, повторюсь, долго запрягают, зато быстро едут. Это подметил ещё ваш канцлер Бисмарк, к советам которого, как выяснилось, Вильгельм был столь же невнимателен, как Николай II – к трудам господина Вандама.

– К сожалению, наши правители не всегда выбирают мудрых советников, – подтвердил Виттельсбах.

– Рад, что вы со мной согласны, – улыбнулся Голицын. – Что касается скорости езды, то сие наглядно доказали темпы нашего продвижения к Москве. Спору нет, армия государя ныне невелика, но вам ли не знать, что воюют не числом, а умением. А учитывая, какое количество дивизий уже отправлено с вашего фронта на Западный, и сколько их разбрелось по просторам Украины, остается лишь гадать, на какие по счёту сутки, третьи или пятые, мы прорвём созданную вами буферную зону. Согласны?

Виттельсбах неопределенно пожал плечами. Отрицать глупо. Сроки указаны абсолютно точно. О них ему говорил на днях и его начальник штаба генерал Гофман, а ему фельдмаршал доверял на все сто. Но и открыто соглашаться не хотелось. Посему пусть будет эдакая неопределённость – понимай как хочешь.

Виталий не смутился, поняв правильно, и продолжил с той же уверенностью в голосе:

– Но тогда мы на этом уже не остановимся. Опять-таки строго согласно Бисмарку, любившему говорить, что ему известны сто способов для выманивания русского медведя из берлоги, но он не знает ни одного, чтобы загнать его обратно. А теперь вопрос: надо ли будить лихо, пока оно тихо?

– Это угроза? – надменно вскинул голову хозяин кабинета.

Голицын горько усмехнулся. Если называть вещи своими именами, это был скорее блеф, поскольку он понятия не имел, как выглядит ситуация в действительности. Это в той официальной истории немцы после Брестского мира отправили на Запад чуть ли не половину дивизий. А чего стесняться, если у врага вообще нет армии? В нынешней истории и мир они заключили с большевиками много позже, и столь нахальных действий по отправке войск на Западный фронт не могли себе позволить – знали к тому времени о стремительном наступлении царя.

Вывод напрашивался сам собой: скорее всего, если и успели снять, то лишь несколько дивизий. От силы десятую часть. Больше ни-ни, рискованно.

И Виталий вполне искренне ответил:

– Да какая там угроза. Скорее желание, чтоб кайзер избежал могущих последовать в результате принятия неверного решения серьёзнейших осложнений. В первую очередь, для своей страны. Соглашусь, что даже при всей малочисленности, благодаря дисциплинированности и стойкости ваших солдат, наши победы будут обильно политы кровью. Русской и немецкой. Не знаю, кто больше людей потеряет, да и не в этом суть. Я предлагаю задуматься об ином: не проще ли обойтись вовсе без жертв?

– Выбирать не мне – Берлину, – напомнил Виттельсбах. – Вести переговоры с большевиками, если они их предложат, также не мне – кайзеру. Однако у нас с вами слишком серьёзный разговор. Можете ли вы подтвердить, что говорите не от себя, не от имени определённых кругов, но действительно представляете особу нынешнего императора?

– Переход через линию фронта таил много неожиданностей и неприятных встреч, – развел руками Голицын. – Поэтому у нас отсутствуют какие-либо документы и письменные полномочия. Однако кое-что мы с собой прихватили.

Он протянул руку, и Вандам с готовностью передал ему свой вещмешок. Виттельсбах, сидевший напротив, насторожился и посмотрел на предусмотрительно выдвинутый верхний ящик своего стола. Там лежал парабеллум, заранее снятый с предохранителя. Чуть подумав, он плавно переместил к нему правую руку. Стало гораздо спокойнее.

Меж тем из вещмешка был извлечен надкусанный чёрствый каравай. Голицын с видимым усилием разломил его и извлёк два небольших тряпичных свёртка. Бережно развернув один из них, Виталий протянул содержимое Виттельсбаху.

– Как вам наша верительная грамота? Она несколько своеобразна, но…

– Орден святого Губерта, – прошептал генерал-фельдмаршал и машинально закрыл ящик стола с лежащим в нем парабеллумом. – Высшая награда Баварских королей, – он легонько провёл пальцами по белой эмали золотого восьмиконечного креста и задумчиво прочёл идущую по окружности надпись: «IN TRAU VAST»[11]11
  Стойкий в верности (нем.).


[Закрыть] – Откуда он у вас?

– Нам передал его император Алексей II. Сей орден принадлежал его отцу. Указ о награждении Николая Александровича подписал ваш двоюродный брат, баварский король Людвиг II. Согласитесь, в нынешней ситуации оная награда – наиболее подходящее доказательство того, чьими посланниками мы являемся.

– Но его мог вам дать и не император.

– Что ж, ваши опасения оправданы, – согласился Голицын. – Но откуда бы мне тогда знать, кто его вручил Николаю II? А я, со слов его детей, которым он рассказывал историю каждого своего ордена, знаю.