Текст книги "Серый ангел"

Глава 23
На чистую воду

По возвращению в Москву можно было приступать к операции по выводу из Регентского совета князя Кирилла Владимировича, Теперь, когда Виталию, с помощью людей Глобачёва, удалось выяснить в Петрограде весьма любопытные факты, все было готово.

Нет, он знал их и раньше, но исключительно из интернетовских статей, то есть смутно и в самых общих чертах. Для обвинения такого мало. Тем более столь солидной персоны. Зато в Питере их удалось подкрепить увесистыми и неопровержимыми доказательствами и свидетельствами очевидцев.

Однако несмотря, на всё это Голицын предпочёл немного потянуть с разоблачением. Хитёр князь, как бы не вывернулся. К тому же всё собранное касалось прошлогоднего мартовского предательства Кирилла Владимировича. А что если прочим регентам, и в первую очередь самим Романовым, это покажется извинительным (дело-то прошлое) и они, пожурив князя, оставят его. Всё-таки он – дядя императора. Да, двоюродный, но тем не менее.

Кроме того при известии о столь неслыханном чудовищном посягательстве на родного сыночка, вне всякого сомнения истошно взвоет Мария Павловна-старшая. Можно лишь догадываться, какой поток вони незамедлительно хлынет из её салона, причём не только в адрес самого Голицына, но и всей царской семьи.

Поэтому для нейтрализации оного зловония следовало подождать прибытия из Санкт-Петербурга хотя бы десятка знаменитостей. Авось в бочке мёда ложку её дегтя уже никто не заметит. К тому же как знать. Может, к тому времени и филёры, приставленные по настоятельной просьбе Голицына к князю Глобачёвым, чего-нибудь подметят.

Но спустя всего три дня после возвращения его подкараулила… Ольга Николаевна. Разговор тет-а-тет понадобился ей, чтобы сообщить о своих подозрениях. И из её уст прозвучало имя Кирилла Владимировича. Дескать, очень её беспокоит его поведение. Отчего-то её пугает поведение князя в последние несколько недель.

К примеру, он слишком много времени уделяет общению с господами генералами, включёнными по настоятельной рекомендации Голицына в состав Совета. Да и его взгляды, бросаемые в сторону Алексея, которые она подмечала, тоже вызывают у неё беспокойство. Нет-нет, их нельзя назвать злыми или недоброжелательными. Скорее…

Она замялась, подбирая нужные слова. Сравнение получилось витиеватым. Оказывается, похожее выражение она видела лет десять назад на лице великого князя Николая Михайловича. Будучи, помимо всего прочего, известным учёным-энтомологом, он в точности так же смотрел на бабочек, которых собирался поменять местами в своей обширной коллекции. Эдакое равнодушие пополам с лёгкой досадой.

Причём взирал так Кирилл Владимирович не только на её брата, но и на сестру Татьяну. А иногда, но весьма редко и тоже украдкой – на светлейшего князя Голицына. И улыбался. Причём сквозило в этой улыбке нечто зловещее.

Нет-нет, скорее всего, ей сие просто кажется, нервы не в порядке, но отчего-то тревожно на душе, вот и решила поделиться.

– Вы уж простите, Виталий Михайлович, что я в первые же дни после вашего с Алексеем Николаевичем приезда из Петрограда вывалила на вас оное, но…

– Стоп, – остановил её Голицын. – Очень даже может быть, что вам вовсе не кажется. Я и сам полагал принять меры. Вот только боюсь, они окажутся…

– Надеюсь, вы не имеете в виду нечто… м-м-м… радикальное?

– Скорее, разоблачительное, – осторожно поправил Голицын.

– Ах вот что, – с видимым облегчением улыбнулась Ольга. – Ну-у, сие полностью на ваше усмотрение.

– Тогда мы их предпримем… завтра к вечеру, – учтиво поклонился ей Виталий.

– Как? Уже?

Голицын хмыкнул.

– Это у людей положено затягивать, а у ангелов не принято.

Сообщение Ольги его и впрямь обеспокоило не на шутку. Вроде бы ничего особенного она не сказала, никаких конкретных фактов не привела, но ведь почувствовала что-то. Не иначе, сработала интуиция, шестое чувство, а ему Голицын доверял. Как у себя, так и у других, особенно у женщин.

Получалось, откладывать не стоит, пора. Жаль, конечно, что филёры ничего подозрительного не обнаружили. Но с другой стороны Виталий и не особо рассчитывал на появление чего-то новенького.

Однако всё равно, коль нарыв созрел, надо вскрывать. Разве изменить тактику «хирургической операции». Пожалуй, следует подавать свои вопросы иначе, в виде предположений. Пусть Кирилл Владимирович, решив, будто доказательств нет, пустится на откровенное враньё, в котором его можно будет мгновенно изобличить. И не раз. Словом, надо выставить князя в самом неприглядном виде. Тогда он непременно вспылит, а там, глядишь, ещё что-нибудь найдётся.

На следующий вечер в личные покои императорского дворца, где проходили подобного рода узко-келейные мероприятия, где собирались лишь Романовы, да и то не все, прибыли князья, входившие в состав Регентского совета. Их ожидали две старшие сестры Алексея, он сам и Мария Фёдоровна.

Последнюю Голицын честно предупредил, что пришло время сдержать обещание, кое он ей некогда дал. Алексею сказал иное. Мол, речь пойдёт о Кирилле Владимировиче, но Виталию хотелось, чтобы государь сохранил объективность, а потому пусть услышит всё не загодя, а вместе с прочими собравшимися.

– Итак, дамы и господа, я пригласил вас собраться в столь узком кругу, дабы сообщить вам пренеприятное известие, – бодро начал Голицын. – Увы, среди нас имеется явный предатель. Более того, я бы назвал его государственным изменником. Но вначале, прежде чем перейти к конкретным обвинениям, я задам кое-кому пару вопросов, – и его пристальный взгляд устремился на Кирилла Владимировича.

Тот вздрогнул и, мгновенно побледнев, настороженно посмотрел на Виталия.

Ага, чует кошка, чьё сало слопала.

– Будьте любезны, князь, поведайте нам, как вы провели день первого марта прошлого года, – вежливо осведомился Виталий.

Тот отчего-то – или это лишь показалось Голицыну – облегчённо вздохнул.

Странно. Ну да ладно, разберёмся.

Меж тем Кирилл Владимирович наморщил лоб, якобы вспоминая, и через минуту сокрушённо развел руками:

– Увы, это было так давно, что ныне кажется, будто прошла вечность.

– А вы постарайтесь, – вежливо попросил Голицын.

– Да в чём дело?! – раздражённо встряла Ольга.

– Я же говорю, в государственной измене, – напомнил Виталий.

– Но при чём тут?…

– Оставь, внучка, – мягко, но в то же время непреклонно остановила её Мария Фёдоровна. – Светлейший князь, насколько я успела убедиться, просто так свои вопросы задавать бы не стал. Сейчас всё и услышим.

– Но я, ей-богу, не помню, – взмолился Кирилл Владимирович.

– Вообще-то удивительно, – пожал плечами Голицын. – Право слово, я бы, находясь на вашем месте, навсегда запомнил день, в который решительно отрёкся от старого мира и направился изъявлять своё верноподданичество или, называя вещи своими именами, своё холуйство, новой власти. Думаю, вы смотрелись весьма живописно: на плечах – генеральские погоны, врученные царём-батюшкой, братцем вашим двоюродным, причем с царскими же вензелями, и тут же по соседству здоровенный бант красного революционного цвета. Прямо тебе театр абсурда.

– Ах, вот вы о чём! – изрядно фальшивя, засмеялся Кирилл Владимирович. – Ну так бы и спросили, а то вокруг да около. Происходило всё не совсем так, как тут драматично представляет сей лицедей, – небрежно кивнул он в сторону Виталия, – с первого дня возненавидевший меня, однако… Да, кое-что было. Но замечу, что в те мартовские дни выбор у меня был невелик. Либо я подчиняюсь приказу новых властей и привожу вверенную мне часть для присяги Временному правительству, либо подаю в отставку, бросая своих подчинённых на произвол судьбы. Впрочем, я о том уже не раз рассказывал ранее всем здесь присутствующим, так что ничем новым порадовать не могу.

Мария Фёдоровна перевела взгляд на Голицына и неуверенно протянула:

– Вообще-то нечто подобное князь мне и впрямь сообщал. Ему в самом деле пришлось явиться к членам Временного правительства по их требованию. Мы, кстати, тоже в те дни были вынуждены изъявить свою покорность новым властям. Просто находились далеко, посему отделались телеграммами, кои, сколь мне известно, отправили чуть ли не все здесь присутствующие. Разница лишь в том, что Кириллу Владимировичу, находящемуся в Петрограде, пришлось совершить оное лично. Разумеется, сие никого из нас не красит, но коль записывать на том основании в изменники, так уж всех разом…

– Прошу прощения, ваше императорское величество, но я вынужден внести уточнение, – возразил Голицын. – Вы отправили телеграммы, узнав об отречении императора Николая Александровича, а следом и Михаила Александровича, от престола. Так?

– Естественно.

– И сделали это примерно в первой половине марта.

– Точно не помню. Да так ли важна точная дата?

– В вашем случае, разумеется, нет. А вот касаемо Кирилла Владимировича… Напоминаю ещё раз: он, в отличие от вас, явился засвидетельствовать своё почтение Думе первого марта.

– Позвольте, – недоуменно нахмурилась Мария Федоровна. – То есть ещё до отречения от российского престола моего сына? Но тогда получается… А вы ничего не путаете, Виталий Михайлович?

– Конечно же, нет. И пояснение ваше, любезный Кирилл Владимирович, звучит попросту абсурдно, учитывая, что Дума в тот день приказывать не могла, ибо на троне по-прежнему находился Николай II, а значит, никаких новых властей и в помине не имелось. Это во-первых.

– Они в то время захватили Петроград и представляли собой власть де-факто, – натужно выдавил Кирилл Владимирович.

– Простите, а с каких пор офицер, тем паче генерал, должен выполнять требования людей, стоящих у власти де-факто, а не защищать власть де-юре? – невозмутимо поинтересовался Голицын. – Кроме того, и самого захвата в помине не было. Ведь Дума по велению государя должна была быть распущена, то есть они в то время сами находились вне закона. Опять-таки и вас они отнюдь не вызывали. Иначе бы не перепугались от вашего неожиданного визита, решив, будто их пришли арестовывать[40]40
  Здесь и далее описываются подлинные действия великого князя Кирилла Владимировича в марте 1917 года.


[Закрыть].

– Это всё ваши домыслы! – выпалил Кирилл Владимирович.

– Напрасно вы так решили. Каждое из своих утверждений я в силах подтвердить соответствующими свидетельскими показаниями. И ещё одно. Вы тут упомянули о том, что вас позвали, дабы принести присягу новой власти. Позвольте полюбопытствовать: принесли?

– Увы, – развёл руками Кирилл. – Куда деваться, вынужден был.

– Вот странно, – деланно изумился Голицын.

– Что именно?

– Странно, как вы исхитрились это сделать, поскольку текст оной присяги составили аж несколько дней спустя. Посему на самом деле единственное, что вы сделали, появившись перед ними, так это заявили, что горячо и всемерно их поддерживаете, тем самым вдохновив их на дальнейшие беззаконные действия.

– Извольте объясниться, князь, – понизив голос до звенящего шёпота, произнесла Мария Фёдоровна, чем-то напоминая разозлённую донельзя кошку. Правда, старую, но ещё способную выцарапать глаза.

Остальные молчали, недоуменно глядя на Кирилла Владимировича, а тот, еле держась на дрожащих от волнения ногах, думал об одном: «Только бы не упасть!» Отчего-то именно это казалось ему в те минуты наиболее важным. И он проклинал ту минуту, когда, изображая возмущение, вскочил со своего стула.

При этом сесть обратно ему тоже почему-то было страшно. Отчего-то казалось, что тогда перечень вопросов несколько изменится и тогда может всплыть кое-что посущественнее. Причём гораздо.

– Да, заверил! – выпалил князь. – Так было надо, ибо меня в те часы заботило лишь одно – любой ценой, пускай принеся в жертву собственную честь, способствовать восстановлению порядка в столице для скорейшего возвращения в неё законного монарха. Ведь в случае его возврата во главе верных войск всё ещё можно было бы поправить.

– Ах, во-от отчего вы приказали подчинённым занять Царскосельский и Николаевский вокзалы, – протянул Голицын. – Чтобы никто не смог воспрепятствовать прибытию царя.

– Да-с, именно так.

– Тогда понятно. Значит, показания матросов вашего экипажа лживы?

– Какие показания? – сухим безжизненным голосом уточнила Мария Фёдоровна.

– Видите ли, ваше императорское величество, эти мерзавцы-морячки в один голос утверждают, что великий князь поставил задачу любой ценой помешать верным Николаю II войскам прибыть в столицу. И ведь как крепко сговорились. Почти два десятка опрошенных – и хоть бы один сказал нечто иное. За что они вас возненавидели, светлейший князь? – сочувственно осведомился Виталий.

– Почему… возненавидели?

– Ну как же. Должны ведь понимать, что, показав такое под присягой, они вас в петлю загоняют.

– Куда?!

– А чего вы хотите? Времена и нынче, и тогда военные, посему суровые. Сами помните, что с полковником Мясоедовым сталось. Кстати, в его деле доказательства виновности были весьма шаткие. С теми, что против вас, никакого сравнения. Командующий фронтом, ввиду разногласия судей, даже не решился утвердить приговор. Хорошо, Николай Николаевич, как верховный главком, начертал резолюцию «Всё равно повесить!» – и нет шпиёна германского. А как вы полагаете, сиди он сейчас с нами, изменил бы вам приговор или в точности как Мясоедову черканул?

– Я… Матросы действительно лгут… Возможно, мстят за излишнюю строгость, проявляемую мною по службе.

– И мне тоже так подумалось, – кивнул Виталий. – А потому я попросил генерала Глобачёва разыскать хотя бы нескольких начальников воинских частей, расквартированных в Царском Селе, дабы снять с вас ещё одно обвинение. И представьте себе, – радостно всплеснул он руками, – отыскали таковых его люди. Да, да. Правда, всего двоих, но полагаю, присутствующим здесь будет и их достаточно. Увы, и они на вас напраслину решили возвести, в один голос уверяя, что вы им записки прислали. А в них собственноручно написали, – он открыл папку синего сафьяна и процитировал: – «Я и вверенный мне гвардейский экипаж вполне присоединились к новому правительству. Уверен, что и вы, и вся вверенная вам часть также присоединитесь к нам». Далее – ваше звание и подпись. Это из показания, правда устного, командира…

– Они путают! – торопливо выпалил Кирилл Владимирович. – Не было таких записок. Чем хотите побожусь. А надиктовать что угодно можно. Кстати, у меня с ними тоже были неприязненные отношения, и потому ныне они, пользуясь случаем, норовят оклеветать меня…

– Понятно, – кивнул Виталий, радуясь, что сейчас сработает и вторая ловушка. – Озлились на вас. Да столь сильно, что один из командиров, не пожалев времени, скоренько исхитрился подделать ваш почерк. Притом вместе с подписью, передав людям Глобачёва сей документ. Не иначе, вы ему где-то крепенько насолили. Или, может, карточный долг не вернули? Уж больно изощрённая месть.

– Ладно, скажу как есть, – вздохнул князь. – Мне просто надо было втереться к ним в доверие.

– К командирам частей?

– К шайке думских заговорщиков! – рявкнул Кирилл Владимирович.

– А зачем? Арестовать-то их при наличии целого гвардейского экипажа намного проще.

– Но тогда я бы не смог выяснить, сколько их, какими силами они располагают, и прочее. А мне нужно было узнать всё. Так сказать, добраться до самых корней.

– Ах, вот оно что. Тогда понятно. Удалось?

– Да. Если бы войска, верные Николаю Александровичу, прибыли в Петроград, я бы сразу повёл их по нужным адресам. Но увы. Они не появились, и вышло, будто я… – он развёл руками.

– А отчего вы произнесли слово «адреса» во множественном числе? – не отставал Голицын. – Я, конечно, в ту пору в Петрограде не находился, но и без того знаю, что адресок имелся всего один – Таврический дворец, где эти проходимцы заседали. Чего же проще: окружили, блокировав все входы-выходы, а далее преспокойненько руки за голову – и пожалуйте в подвал, господа.

– Вы не понимаете…

– Где уж нам. И не понимаем, и не умеем. Искусство разведчика – тонкое мастерство и не каждому под силу. Требует маскировки и умения кривить душой, если того требуют обстоятельства. Я, к примеру, не смог бы до такой степени искривить свою душу, чтобы заявить в интервью корреспонденту «Биржевых ведомостей», что даже вы, великий князь, и то испытывали гнёт старого режима.

– Сгоряча иной раз такое можно сказать…

– То есть вы имеете ввиду, что корреспондент застал вас врасплох?

– Именно.

– Ну как же вам не везёт-то, – всплеснул руками Голицын. – Получается, и журналист к вам тоже злобу питал, иначе не заявил бы, что у него с вами предварительная договорённость о встрече имелась. Да и принимали вы его отнюдь не второпях, а преспокойно сидя в своем дворце, над которым вовсю развевалась некая красная тряпица.

– Я распорядился её вывесить исключительно в целях конспирации.

– Умно! – оценил Голицын. – Хотя, честно признаться, даже при наличии кучи времени, чтобы подготовиться, у меня всё равно язык бы не повернулся вертеп изменников, то бишь кучку мятежных думцев, назвать народным храмом. Равно как и сказать, что с падением старого режима и вам самому, – Виталий открыл папку с внутри и зачитал вслух выдержку из газетной вырезки: – «…удастся, наконец, вздохнуть свободно в свободной России, поскольку впереди я вижу лишь сияющие звёзды народного счастья…»

– Всё это делалось мною для спасения государя, – торопливо перебил Кирилл Владимирович.

– То есть вы пытались втереться в доверие, дабы, пользуясь заработанным авторитетом, ходатайствовать за него. Я правильно вас понял?

– Да.

– Но тогда отчего вы, когда в том же интервью зашла речь об аресте царской семьи, сказали в ответ, – Голицын снова заглянул в папку и процитировал: – «Исключительные обстоятельства требуют исключительных мероприятий. Вот почему лишение свободы Николая и его супруги оправдываются событиями…» – он вновь захлопнул папку и развёл руками. – Как-то оно не согласовывается. И ещё одно. Поведайте мне и всем остальным о событиях, кои, как вы считаете, оправдывают арест не только их императорских величеств, но и их детей, абсолютно ни в чём не повинных и…

– Довольно! – решительно произнёс бледный как полотно Алексей. – Мне и без того ясно. Думаю, остальным тоже. У меня к вам, Виталий Михайлович, единственный вопрос. В случае, если речь идет о… государственной измене князя императорской крови, является ли он подсудным лицом наравне с прочими гражданами империи?

Оп-па! Судя по всему, государь намерен вести речь не о выводе Кирилла из Регентского совета, а о принятии куда более серьёзных мер.

Ответить Голицын мог бы сразу – да. Более того, если бы не волнение, юный царь и сам вспомнил бы о соответствующих изменениях, рассмотренных и одобренных Регентским советом аж несколько месяцев назад. Правда, Алексей на том заседании отсутствовал, ему нездоровилось, может, потому оно и забылось.

Но тогда император потребует немедленного ареста Кирилла Владимировича. А далее… Словом, перебор получится.

– Я затрудняюсь с немедленным ответом, – осторожно произнёс Виталий. – Надо уточнить.

– А в общих чертах?

– Закон – штука серьезная, государь. Поставишь в предложении «казнить нельзя помиловать» запятую не в том месте – и пожалуйста, обеспечено помилование явного проходимца, – говоря это, он не сводил пристального взгляда с Кирилла Владимировича. – Посему давайте перенесём наш разговор на завтра.

– Ладно, – нехотя согласился юный царь, уточнив: – Но на утро. Надеюсь, до десяти часов вы успеете прояснить сей вопрос? Или нет, погодите. У нас же с вами завтра Вознесение, стало быть, мы из храма Христа Спасителя ранее обеда не вернёмся. Тогда… ближе к вечеру. Или у кого-то есть к… нему, – Алексей кивнул на Кирилла Владимировича, – вопросы?

– Я с подлецами разговаривать не желаю, – первой презрительно бросила Татьяна Николаевна.

– Вы, князь, и впрямь не того-с, – укоризненно протянул Александр Михайлович.

И даже обычно немногословный Пётр Николаевич не удержался, напомнив, что принц Филипп Эгалитэ плохо кончил[41]41
  Имеется в виду Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский, который во времена Великой французской революции примкнул к революционерам, отказался от титула, стал «гражданином» и принял фамилию Эгалитэ («Равенство»). Позже голосовал в Конвенте за казнь своего родственника короля Людовика XVI. Однако в том же году сам кончил жизнь на гильотине.


[Закрыть].

В непримиримости Алексея Голицын окончательно убедился, подойдя к нему, когда все разошлись. Стоило Виталию аккуратно заикнуться насчет того, чтобы спустить щекотливый вопрос «на тормозах», ограничившись отставкой, как юный император, набычившись, внезапно напомнил собственные слова Голицына, сказанные у костра в Верхнеуральске.

Дескать, не он ли сам учил ставить на первое место справедливость? И за аналогичный грех карать одинаково как крестьянина с рабочим, так и князя. Пускай и носящего фамилию Романов.

А заодно припомнил строки из Евангелия, тогда же сказанные Виталием: «Кому многое дано, с того многое и спросится».

И ещё одну фразу Голицына процитировал. Причём почти дословно. «Не наноси удара по противнику, если не до конца уверен в неотразимости своей силы, но если уж бьешь, то не щади. И непременно добей – нельзя оставлять за спиной раненого врага».

Словом, благодаря доставшейся от отца блистательной памяти, он вывалил на Виталия всё то, что тот сам некогда говорил. После чего с некоторой ехидцей осведомился, надо ли им верить, если светлейший князь ныне сам отказывается от собственных речей.

Доводы Голицына оказались тщетны. Алексей внимательно их выслушал и непреклонно ответил:

– Может вы и правы, Виталий Михайлович, но из-за него и таких как он я ныне в сиротах пребываю. Думаете, такое можно простить?

И тогда Голицын понял, что тайм-аут, взятый им до следующего вечера, не поможет. Юный государь не смягчится.

Получалось, следует зайти с другого конца и потолковать с иным человеком…

…Ушедшего чуть ранее Кирилла Владимировича Голицыну догнать удалось быстро. Свезло, Тот стоял на ступеньках крыльца, жадно вдыхая прохладный ночной воздух.

– Я, конечно, понимаю, что это не моё дело, – негромко произнёс Виталий, – но довелось мне как-то у одного писателя читать, кажется, «Вождь краснокожих» рассказ назывался, что пара мужиков, кое в чём уличённая, в ту же ночь всего за десять минут успели добежать аж до канадской границы. Кстати, тоже от некоего мальчика спасались.

– А почему вы мне советуете оное?

– Да уж не из гуманизма сопливого, – хмыкнул Голицын. – Будь моя воля, я бы не большевиков в первую очередь на столбах развешивал, а именно подобных вам. Вкупе со всякими Родзянками, Гучковыми, Керенскими и прочим дерьмократическим отребьем.

– С чего ж нам такая честь? – криво ухмыльнулся Кирилл Владимирович.

– Не честь, а обыкновенная справедливость. Зачинщикам – первый кнут. И самая крепкая верёвка тоже. А кусок мыла – в качестве премии. И не советую я ничего. Просто случай рассказал… интересный. Про который читать довелось.

– Думаете, у сопляка хватит решимости…

– У сопляка не хватило бы, – зло перебил Голицын, – а вот у царя запросто. Во всяком случае у Алексея. Это предыдущий государь мог по отношению к вам непростительную мягкотелость проявить, а у нынешнего я бы на прощение не рассчитывал.

– О какой к чёрту мягкотелости вы говорите?! В чём?!

– Хотя бы по отношению к вашему браку, – пожал плечами Голицын. – Браку с невестой, не собирающейся принимать православной веры.

– Моей матери-лютеранке вера не помешала выйти за отца замуж.

– С разрешения императора, – наобум парировал Виталий, но угадал.

– Подумаешь. Мне в первую очередь запрещали жениться из мести, потому что Виктория развелась с братом императрицы.

– Да при чём тут месть, – хмыкнул Голицын. – Великим князьям по закону нельзя жениться на разведённых. К тому же ваша матушка не была двоюродной сестрой вашего батюшки, а ваше близкое родство с женой вступает в противоречие с православными канонами и не допускается гражданским правом Российской империи[42]42
  Мария Александровна, мать Виктории – будущей жены Кирилла Владимировича, и Владимир Александрович, отец самого Кирилла, были детьми императора Александра II. Православные каноны запрещали браки между двоюродными братом и сестрой (до 4-й степени родства включительно). Вдобавок Виктория была разведенной и, выходя замуж за Кирилла, так и не приняла православной веры, оставшись в протестантской. Православной она стала много позже, за три дня до рождения старшей дочери, став Викторией Фёдоровной.


[Закрыть].

– А если это любовь?!

– Потому и лишил вас Николай Александрович всего-навсего прав и льгот, а не жизни. А с милой рай и в шалаше. Да и то позже всё обратно вернул… вопреки закону. Но сейчас речь не о вашей женитьбе, а о куда более серьёзном прегрешении. Потому Алексей и интересовался касаемо ваших прав и подсудности. Намеренное участие в заговоре против императора или поддержка заговорщиков – дело нешуточное.

При этих словах Кирилл Владимирович неожиданно отпрянул, словно от удара. Даже полумрак не смог скрыть внезапно побледневшее лицо бывшего великого князя. На Голицына он смотрел с ужасом, словно на подкравшуюся ядовитую змею.

«Ну слава богу, дошло до придурка», – облегчённо подумал Виталий.

– Так что вы ему скажете? – дрогнувшим голосом спросил Кирилл Владимирович.

– Лгать государю я не намерен, – отчеканил Голицын. – Посему ближе к завтрашнему вечеру он будет знать, что вы ответственны перед законом в точности как любой простой гражданин. И тогда он, поверьте, непременно потребует отдания вас под суд. А уж далее закрутившуюся машину остановить окажется невозможно. Закон же за государственную измену предусматривает… Ну, вы поняли. И… привет Мясоедову.

– И вновь спрашиваю, с чего ты вдруг решил позаботиться о моей жизни?

«Во как разволновался, аж на „ты“ перешёл, – машинально отметил Голицын. – Впору гражданина Груздёва из „Места встречи…“ в ответ процитировать: „Ты мне не тычь, сукин ты сын!“ А впрочем, оно ещё лучше. „Ты“ для задушевного лирического разговора – самое то. Обоюдное, разумеется».

– Дурак ты, хоть и бывший великий князь. О тебе самом и речи нет. Увижу, что верёвку к крюку примащиваешь, сам мыло подам, а вынимать из петли и не подумаю.

– Но сейчас-то, получается, вынимаешь.

– Опять не угадал. Сейчас я мешаю Алексею у тебя из-под ног табуретку выбить. И причина проста, как медный пятак. Точнее, их три. Во-первых, ты у него первый будешь, кого он повесит. Потому и запомнишься. А ему рано такими вещами заниматься. Да ещё начиная с родни.

– А вторая?

– Ты – член Регентского совета. Разговоры пойдут – почему царь в него всякое дерьмо набрал вроде некоего бывшего императорского высочества[43]43
  Титул великих князей звучал: «ваше императорское высочество», а у князей императорской крови слово «императорское» отсутствовало.


[Закрыть], – и Голицын сделал паузу.

Увы, двойное оскорбление не вызвало у его собеседника ни ярости, ни гнева. Во всяком случае, внешне. Не кинулся на него с кулаками Кирилл Владимирович. А жаль.

Так хотелось хотя бы пару раз в рожу ему поднести.

Ну и ладно. Тогда продолжим.

– Но помимо репутации государя, коя пострадает, есть и ещё причина. Мамашка у тебя жутко вредная. Тоже хай до небес поднимет. Ненадолго, излишне болтливый язычок по нынешним временам укоротить легче лёгкого, но ни к чему до такого доводить. Это в-третьих. Уразумел?

– И где ж мне укрыться намекаешь? У Петра Николаевича на его крымской даче?

– Опять дурак, – устало вздохнул Виталий. – Я не намекнул – прямым текстом выдал: «До канадской границы». Для особо тупых поясняю: в данной фразе главное – последнее слово. Какая ближе, туда и мотай. Главное, на всех парах, шо заяц от голодного волка.

– Поглядим ещё, кто заяц, а кто волк, – криво усмехнулся Кирилл Владимирович. – Я пока прямой наследник престола. Причем первоочередной.

Голицын поначалу аж оторопел от такой наглости, а придя в себя, напрочь забыв про великосветские манеры, зло прошипел:

– Это ты сейчас к чему ляпнул, лярва позорная?!

Тот смутился и буркнул:

– К тому, что государь хотя бы над… своим наследником смилостивится.

И торопливо подался прочь.