Текст книги "Рассказы и сказки для взрослых"

Мэриен

Здравствуй милая. Вон ты уже какая. Проснулась совсем. Соскучилась? Как спалось-зимовалось?

И словно в ответ ему, она прошелестела своими молодыми еще липкими и душистыми листочками. Да, она изменилась с тех пор. Выросла, укоренилась, стала совсем большой и сильной.

Утро поразило его своей тишиной. И хотя он готовился к ней, знал, что кроме него никого больше не осталось в деревне, он и представить себе не мог, что где-то в мире есть такая абсолютная тишина. Пусть не всегда было слышно людей, но кричали петухи, блеяли овцы, мычали коровы. Ночью переговаривались собаки, а глухая Салли включала на полную громкость свой радиоприемник с утра пораньше. С тех пор, как она потеряла остатки слуха, радио слушала вся округа, кроме самой Салли. Это было настолько буднично-привычным, что он не обращал ни на что внимания, но сегодня слух резала тишина.

Впервые они появились с неделю назад. Молодые, энергичные, в форменных куртках и фуражках, отчего их сразу приняли за солдат (полицейским в деревне нечего было делать). Все почему-то решили, что началась война, хотя солдаты вполне могли быть и на учениях. В деревне началась паника. Развизжались бабы, стали растаскивать ничего не понимающих, и поэтому упирающихся, что было сил детей, прятать их по подвалам, а затем молиться и, плача, вспоминать ту войну, когда вот так увели…

Паника стихла сама собой, как и началась. Пришедшим удалось объяснить, что они не солдаты, а служба спасения, и к солдатам не имеют никакого отношения. Но они пришли с дурной вестью. Где-то что-то прохудилось, что-то затопило, и теперь сотни людей пытаются устранить… Но если эта штука все-таки прорвет, долина превратится в большое озеро, так что жителям деревни строго-настрого запрещалось далеко отходить от своих домов, и предписывалось быть готовыми к срочной эвакуации.

Тогда он не предал их появлению никакого значения. Вот уже несколько лет он жил одним днем, полностью отдаваясь домашним делам, и заботе о ней: поливал, опрыскивал, удобрял, защищал от зверей и людей, которые так и норовят все сломать… Тогда он не обратил на них внимания…

Вчера они появились вновь. Теперь их было значительно больше, и они были на огромных грузовиках-вездеходах с мигалками. Ждать больше было нельзя. Стихия оказалась сильней человека, и сюда, набирая скорость, мчится селевой поток. Деревня превратилась в потревоженный муравейник. Все бегали, суетились, спорили из-за места в грузовиках, мигающих разноцветными огнями и напоминающих мифических чудовищ. Наконец, все разместились, и колонна двинулась. Впереди ехали грузовики, за ними шли те, кто гнал скот.

Мэриен! Когда спасатель поведал ему о надвигающейся беде, и он понял, что уже слишком поздно, что она уже не вынесет… Он не стал вдаваться в подробности, не стал спорить с объявившим ему об эвакуации спасателем. Он даже не спросил, что случилось. Тот пытался рассказывать о селевом потоке, о том, что где-то что-то подмыло, где-то что-то перекрыло, и теперь на них надвигается… Да, сказал он спасателю, конечно, а сам раздал свое барахло редким друзьям и ушел в горы, откуда была видна деревня, и где его никому не пришло бы в голову искать, хотя никому и так не пришло в голову его искать. О нем вообще некому было помнить в деревне. Он подождал, пока колонна скроется за горизонтом, и вернулся домой, чтобы провести там последнюю ночь.

Утро. Он один в умершей за несколько часов деревне, умершей еще до того, как стихия, даже не заметив, снесет ее с лица земли. Птицы и те улетели из этого проклятого места. Времени оставалось мало. Он быстро собрал вещи и отправился к ней. Утро было по настоящему весенним. Несмотря на прохладу, восходящее солнце обещало теплый денек, один из тех, которым так радовалась, как могла радоваться только она… Мэриен-Мэриен…

Он влюбился в нее с первого взгляда. Из-за нее он и остался в этой забытой богом деревне, куда заехал на пару дней, чтобы… Она была бойкой, веселой, неугомонной. Казалось, что жизнь бьет из нее фонтаном. Они поженились. Прожили вместе несколько счастливых лет. С годами его страсть только набирала силу и становилась все неистовей. Детей у них не было, но они сильно не переживали, ведь у него была она, а у нее он. Она обожала его безумной, всепожирающей страстью.

Тогда был такой же замечательный весенний день. Было тихо. Воздух сводил с ума дурманящими ароматами. Они бросили все дела и решили устроить маленький пикничок на любимой (там он признался ей в любви) лесной поляне. И вот ни с того, ни с сего эта странная молния, и Мэриен, превратившаяся в дерево на его глазах.

Ему и в голову не могло прийти, что можно встретить другую женщину, что она умерла, перестала быть человеком. Он любил ее и продолжал любить, несмотря ни на что. Он жил, ни о чем не думая. Ел, спал, убирал, занимался хозяйством. Он делал это в близком к сомнамбулическому состоянии. Его голова была пустой, ватной и гудела, как старый трансформатор. Все свободное время он проводил с ней. Он вскапывал землю, удобрял, опрыскивал, делал все необходимое, а потом садился возле нее на землю, и впадал в оцепенение, пока не начинал слышать ее голос…

Все решили, что он чокнутый, а после того, как он выгнал пинками из дома священника за то, что тот попытался наставить его на путь истинный… Священник попытался ему намекнуть, что его отношение к дереву напоминает идолопоклонничество, а это греховно, и противоречит истинной вере… Он взбесился, и если бы не быстрые ноги, кто знает, что бы было со святым отцом. С тех пор люди старались держаться от него подальше, хотя продолжали относиться к нему с сочувствием.

Он жил своей женой. Она продолжала оставаться разной, как была всегда разной в прошлой жизни. Летом нежной и ласковой, зимой тихой и задумчивой. Весной…

Он поставил сумку возле нее на землю. Достал бутылку вина, еду. Наполнив бокалы, он вылил содержимое ее бокала на землю, затем осушил свой. Ну вот, милая, скоро мы встретимся. Надеюсь, тот мир лучше. А это на случай малодушия. Он достал цепь, на какие обычно сажают собак, ловко приковал себя к дереву и зашвырнул как можно дальше инструменты.

Непобедимый народ

Когда-то давно жил на свете Непобедимый Народ. Самым удивительным было то, что народ этот не был ни сильным, ни многочисленным, ни воинственным. Он не создавал империй, не захватывал территорий, не стоял насмерть перед лицом захватчиков… Он вообще не делал ничего из того, что обычно принято связывать с непобедимостью.

Жил этот народ в труднопроходимой горной местности. Был немногочисленным и очень мобильным. И когда в его страну приходили захватчики, народ этот буквально растворялся в воздухе, и тем попросту не с кем было сражаться. Устав от поисков противника, захватчики с пустыми руками возвращались домой, так как в тех местах делать особенно было нечего.

Но еще до того, как они успевали спуститься с гор, округу наводняли бродячие певцы, сказители и актеры. Странствуя по миру, они рассказывали удивительные истории о новых подвигах и победах Непобедимого Народа. Их представления были настолько яркими, а истории так брали за душу, что у людей попросту не возникало сомнений в их правдивости. А вот скучные и нелепые свидетельства участников очередного похода воспринимались не иначе, как ложь. Да и как можно было поверить россказням вернувшихся ни с чем людей! Разве так возвращаются победители?!

Не удивительно, что находилось все меньше и меньше смельчаков, желающих бросить вызов Непобедимому Народу, а вскоре их не стало вовсе.

Со временем Непобедимый Народ, как и многие другие народы, канул в Историю, но в память о нем остались легенды и мифы, в которых рассказывалось о его героях и выигранных сражениях, о мужестве и благородстве его вождей, с которыми могли соперничать только красота и добродетель его женщин.

Носферато

Носферато, вампир, Дракула, исчадие ада, демон ночи… И это, пожалуй, еще самые безобидные названия, которыми наградили меня представители человечества – эти самодовольные, тупые ублюдки, решившие, что они знают все и вся. Я ненавижу людей? Нет, скорее, я к ним равнодушен. Для меня они не более, чем досадное недоразумение, если они, конечно, не пытаются мне мешать. Что я тогда делаю? Устраняю помеху, независимо от пола, возраста или вероисповедания. Устраняю так, как, наверное, расчищают снег: иногда приятно размять мышцы, иногда это может раздражать. Не больше. Настоящую ненависть я испытывал когда-то давно по отношению к какому-то десятку человек… Этих я тоже убил, убил медленно и со вкусом. Других я убивал легко и без лишней жестокости. Я убийца? Ну и что. К тому же это, скорее, не отличительная черта, а то общее, что делает меня похожим на людей. Люди такие же убийцы, как и я, за тем лишь исключением, что я индивидуалист, а они в большинстве своем стадные твари, считающие врагами всех, кто находится вне их стада. Хотя нет, я не сжигаю живьем, не устраиваю пыток, не бомблю города, не унижаю и не избиваю лишь потому, что на мне форма служителя порядка, гарантирующая безнаказанность. Куда мне до моих обличителей, говорящих по большей части ложь. Я не пью кровь, которая до отвращения пахнет людьми. Что я ем? То же, что и большинство двуногих, лишенных перьев, только в значительно меньших объемах, потому что я научился управлять своим метаболизмом.

Я никогда не превращал людей в себе подобных. Мне это ни к чему, да и не в моих силах. Я никогда не участвовал в крестовых походах. Я всегда был выше того, чтобы убивать людей лишь за то, что у них иные предрассудки, чем у меня.

А вот любовь у меня была. Страстная, всепоглощающая любовь. И было предательство. Родной брат с лучшими моими друзьями… Они заперли меня в подвале замка, без еды, без воды, без света. Они замуровали вход, оставив лишь небольшое отверстие, чтобы я мог дышать. Смерть от удушья была, по их мнению, слишком для меня легкой. Ей же сказали, что я погиб, и вернули медальон, с которым я никогда не расставался. Она умерла от любви. Нет, она не убивала себя, она закрылась в своей комнате, отказалась от воды и пищи, и… сейчас бы это назвали смертью от длительного воздействия стрессогенных факторов. Она умерла практически перед свадьбой. Ее папочка заключил с моим братцем выгодную сделку. Выгодную для всех, кроме нее… На нее вообще всем было наплевать. Я не проклял бога лишь потому, что не верил, да и сейчас не верю в этого бездушного садиста с извращенной фантазией.

Как я вырвался на свободу? Моя воля сконцентрировалась до такой степени, что превратилась в кристалл тверже алмаза; кристалл, который мог резать все, даже время. Я опоздал. Когда я вышел, она была мертва. Тогда я навестил сначала братца, а потом и всех остальных. Это был единственный раз, когда я убивал медленно, очень медленно. Я превратил убийство в искусство, наслаждаясь мучениями моих врагов. После этого во мне словно бы все выключили. Я впал в долгий анабиоз. Столетиями я блуждал в мире снов, чтобы встретиться с ней вновь. Природа имеет привычку повторяться, и рано или поздно она должна была вновь появиться на свет. Шли столетия. Мой замок ветшал. Дороги зарастали деревьями. Моими редкими гостями были воры, дезертиры, скрывающиеся преступники, и прочая мразь, ищущая логово потемней. Этих я просто скидывал со стен замка, и дикие звери возносили мне молитвы во время своих трапез. Тогда-то и поползли слухи, ставшие основой россказней про то, что я вампир.

Однажды я услышал ее. Она жила в большом городе и готовилась к свадьбе. Это была мерзкая по своей природе сделка, напоминающая торговлю рабами. Мы встретились, и время исчезло. Не было больше веков ожидания. Наши чувства вспыхнули с новой силой. Я хотел увезти ее туда, где мы могли бы быть счастливы. Я никого не хотел убивать. Но ее папочка вместе с несостоявшимся зятем решили переиграть по-другому. Они наняли людей, чтобы те уничтожили даже малейшие воспоминания обо мне. Глупцы! Они не ведали, против кого пошли, но не будем много говорить о покойниках. Их уже нет, но один проклятый выстрел достиг своей цели, и вот теперь она умирает у меня на руках. Она умирает, и я не в силах ничего сделать. Через несколько мгновений остановится ее сердце, и мое сердце остановится в тот же миг. Мы уйдем, навсегда уйдем из этого жестокого мира, уйдем не оглядываясь, уйдем, чтобы никогда сюда больше не возвращаться.

Огненные волшебники

Мне не было и пяти, когда наша семья совершила настоящее путешествие, переехав в большой, красивый дом (мне он тогда вообще показался настоящим замком) в другом городе в другой стране. Едва мы утроились, как мама, которая раньше всегда сидела со мной дома, начала регулярно ходить на службу, где задерживалась иногда на несколько дней. Будучи маменькиным сынком, я превращал каждую ее задержку на службе в настоящую трагедию. Я забирался в постель, накрывался с головой одеялом и плакал в подушку до возвращения мамы. Я отказывался есть, пить, играть…

Родители пытались мне объяснять, что идет война, что они офицеры, что мама на службе, и не может всегда быть со мной. Но какое мне было дело до их объяснений! Это сейчас я понимаю, с какими чувствами мама задерживалась на службе!

Отец тогда тоже становился чернее тучи. Он очень любил меня, и мои слезы были для него настоящим ножом в сердце. Я больше чем уверен, что он все бы отдал, лишь бы я перестал плакать, но он был не в силах что-либо изменить в той ситуации, и это чувство беспомощности, его убивало.

И вот однажды он нашел выход. Был вечер или даже ночь, по крайней мере, на улице было темно. Мама была на службе, а я, как обычно, плакал, уткнувшись лицом в подушку. Отец тогда силой вытащил меня из-под одеяла. Он взял меня на руки и отнес к окну, которое выходило на огромный пустырь.

– Смотри внимательно, – сказал он, – сейчас ты увидишь чудо.

И точно, стоило ему это сказать, как за окном из темноты появился огненный человечек, который забавно плясал какое-то время, а потом вновь исчез в темноте. Это чудо настолько меня потрясло, что я забыл о своих слезах.

– Что это было? – спросил я отца.

Он объяснил, что это был добрый волшебник и повелитель огня. Узнав, как сильно я люблю маму, он пришел к нам под окна и специально для меня исполнил волшебный танец.

– А еще он придет? – с замиранием сердца спросил я.

– Придет, если ты будешь мужественным мальчиком, перестанешь рыдать, когда мамы нет дома, начнешь хорошо есть и играть.

– Я буду мужественным мальчиком, – пообещал я.

С тех пор каждый раз, когда мама задерживалась на службе, ко мне приходил огненный волшебник. Иногда он приходил с друзьями, и тогда они все вместе плясали забавные танцы. Я был счастлив, и вместе со мной был счастлив отец, мой самый сильный, самый умный, самый добрый и самый любящий отец, настолько самый-самый, что с ним дружили даже настоящие волшебники и повелители огня. Отец не просил меня об этом, но я никому не рассказывал об огненных волшебниках, считая дружбу с ними нашей с отцом тайной.

Потом к нам пришли какие-то люди и сказали, что мама погибла во время бомбежки, а вскоре отец попал в плен, и его расстреляли. Меня определили в приют, где мне доставалось как от воспитателей, так и от детей. Жизнь моя превратилась в ад, но когда мне становилось совсем плохо, я вспоминал моего самого лучшего в мире отца и огненных волшебников, и эта тайна придавала мне новые силы для преодоления всех невзгод.

Огненные волшебники и память об отце помогли мне тогда выжить и сохранить себя, как личность, как человека. В память о родителях я стал офицером, и уже в армии узнал, кем были огненные волшебники на самом деле. Я вновь увидел этот танец после того, как по засевшим в доме врагам ударили из огнемета…

Не знаю, были те люди пленными, или же их просто ловили на улице (отец тогда был комендантом оккупированного города). Их приводили на тот пустырь, обливали бензином и поджигали. Я же смотрел на их агонию, как на веселый волшебный танец.

Опасность

Шум впереди заставил меня спрятаться за обгорелым, изрешеченным пулями остовом автомобиля, передернуть затвор автомата, снять с предохранителя…

Вот уж поистине век живи – век учись. Мог ли я подумать в школе, что мое увлечение стрельбой и сборкой-разборкой автомата на дополнительных занятиях по НВП позволит мне через двадцать с копейками лет сохранять свою жизнь значительно дольше, чем это получилось у большинства моих биологических собратьев!

А ведь еще несколько месяцев назад я жил в своей трехкомнатной квартире в городе Аксае, это в двух шагах от Ростова-на-Дону, ездил в Ростов за дисками, писал всякую чушь в ЖЖ, осваивал эпистолярный СМС жанр, жаждал встреч с представителями противоположного пола, ездил в Старочеркасск на дачу. Жрал шашлыки, иногда улучшая свой и без того гомерический аппетит травкой… В общем, жил как любой нормальный сорокалетний идиот, у которого хватило ума не отягощать себя женой и детьми и не убивать все свое время, с чрезмерным усердием добывая забавные бумажки, именуемые деньгами.

Наверно, надо что-то сказать об Аксае. Это был небольшой на сотню штук жителей городок, который наши администраторы из последних сил удерживали от слияния с Ростовом, что было бы выгодно и полезно для всех, кроме разве что самих администраторов. Самое высокое здание у нас – шестнадцатиэтажный дом. Несколько улиц заасфальтированы, а главная до сих пор носит название «Проспект Ленина». Визитной карточкой Аксая можно назвать полное отсутствие приличных кафе, а также общественных туалетов и ливневых канализаций. В результате в качестве туалетов аскайчане использовали все, включая не оборудованные домофонами подъезды домов, а любой более или менее сильный дождь превращал Аксай в нечто похожее на побережье в какой-то там Азии после цунами. Больше об Аксае рассказать, наверно и нечего.

Теперь несколько слов о себе:

Как я уже говорил, я сорокалетний идиот с диктофоном в кармане и калашом на груди. Достаточно умный для того, чтобы избежать той смирительной рубашки, которую обычно принято называть узами брака, и достаточно ловкий для того, чтобы избежать появления на свет тех мерзких тварей, которых у нас принято называть детьми. Пожалуй, больше о себе сказать мне нечего. Так что если бы не разделившая этот Мир на «до» и «после» хрень, я бы вообще не заслуживал более или менее пристального внимания, а так, как говорится, на безрыбье…

Ну да пора, наверно, переходить к делу:

Опасность… В наш болотно-аксайский мирок она заявилась, как китайская армия в тыл врага. Говорят, именно китайцы придумали третий вид тактического поведения (не знаю, как эта фигня правильно называется там у военных). До них военным хватало всего двух вещей: наступления и обороны. Китайцы же придумали просачивание. Мелкими группами по пять-шесть миллионов человек они незаметно просачивались в тыл противника, и когда те успевали опомниться, у них в тылу уже несколько веков как бурно цвели китайские города, со своими китайскими городовыми…

Если смотреть на это ретроспективно, можно сказать, что впервые Опасность появилась в нашем зачуханном городке (я имею в виду Ростов) в виде некоего предчувствия или массового подсознательного томления обывателей. Народ как-то сразу… правда что в едином порыве, начал готовиться к будущим неприятностям. На улицах слишком уж истерично что ли заговорили о предстоящем дефолте и деноминации; росте цен на продукты; втором пришествии большевиков; новом китайском вирусе, который обязательно всех погубит; о ценах на отмывание кармы и прочей подобной ерунде. Народ заряжался паническими настроениями, как шахты метановыми парами. Не хватало искры в виде слуха о прекращении поставок соли из Украины, чтобы вся эта масса, выпучив глаза, бросилась сметать с прилавков весь залежалый товар, громить кавказцев (ныне они сменили евреев в плане вины за все и про все) или устраивать хороводы вокруг церквей с обязательным барбекю из свежезажаренного грешника-дробь-еретика.

По телевизору продолжали нести чушь о тарелках, о предстоящей смене полюсов, о надвигающихся эпидемиях и катаклизмах, нашествии демонов и очеловечивании пингвинов. «Звезды» продолжали заниматься всякой фигней, а очередные Павлы и Риты, сменившие Марианн и Гомесов с Альбертами, продолжали выяснять свои олигофренические отношения. При этом словно сговорившись, СМИ игнорировали первые капли предстоящего кровавого дождя, который уже очень скоро утопит этот спальный мирок. Разве что немного пожевали тему зарывшихся под землю в ожидании конца света последователей какого-то духовного отца-шизофреника. Да и то, скорее, от неспособности найти какой-либо более интересной темы для засерания обывательских мозгов. А ведь тогда уже можно было разглядеть признаки приближающейся Опасности.

Из подворотни выскочила стая бродячих собак, возглавляемая боевым лохматым барбосом размером с овчарку. Бросив настороженный взгляд в мою сторону, он побежал дальше. Остальные псы последовали за ним, даже не удостоив меня взглядом. Такое презрение со стороны собак меня только радовало. Не хватало еще открыть стрельбу в центре Ростова (а дело было на пересечении Пушкинской и Ворошиловского), тем самым громогласно заявив о своем присутствии.

Путь был свободен, и я двинулся дальше, прислушиваясь, приглядываясь и принюхиваясь, словно шпион в тылу врага…

Вопреки сложившемуся стереотипу первыми забили тревогу не желтопрессные журналюги, – они прозевали таки сенсацию «номер один» для всего человечества, – а блогеры. Нет, СМИ регулярно сообщали о вновь вспыхнувших по всей Европе машинах и магазинах; о небывалой еще по своей жестокости резне среди футбольных фанатов; об участившемся насилии над детьми и росте детской преступности; о переходе Латиноамериканских стран на путь социализма; и еще множестве подобных «о…». Все это, включая активное муссирование темы конца света, давно уже стало одной из надоевших реалий бытия.

Но именно блогеры первыми заговорили, причем достаточно аргументировано о надвигающейся «крейзи-эпидемии», чем, кстати, приблизили ее начало. Она вспыхнула буквально в считанные дни после того, как эту тему подхватили опомнившиеся СМИ. С прилавков магазинов были сметены все товары первой, второй, а также третьей необходимости. В магазинах воцарился социализм с его очередями, спекуляциями и торговлей из-под прилавка.

А потом…

Вот только чем больше я оглядываюсь на прошлое, тем больше убеждаюсь, что никакого острого массового сумасшествия не было и быть не могло. Люди всегда были сумасшедшими. Только раньше их безумие носило характер броуновского движения: Одни ехали на карьере; другие на бабках; третьи на сексе; четвертые на здоровом образе жизни; пятые на карме, боженьке и прочем спасении души; шестые на «Россия для русских!»… И раньше легко можно было выйти из дома и получить смертельный удар по голове, только лишь потому, что кому-то в этот момент было скучно; или же получить в карман пакет с наркотой или патрон в багажник машины потому, что кому-то в форме приспичило улучшить показатели своей работы; или же попросту взлететь на воздух в автобусе, на базаре или в собственном доме исключительно потому, что некая группа уродов именно так понимает справедливость и патриотизм…

Опасность попросту упорядочила, поляризовала коллективное безумие, придала ему единое направление…

А, может, наоборот, принесла излечение? Открыла людям глаза?

Ведь если хорошенечко разобраться, адекватное поведение основной массы людей было следствием неадекватного взгляда на Мир, как на нечто стабильное, незыблемое, безопасное, где если что и происходит, то только всегда с другими, и если «правильно» себя вести, то можно жить долго и счастливо и умереть в один день. Да спросите у стариков, многим из них жилось вполне уютно и спокойно даже в те времена, когда людей отправляли в лагеря по разнарядке, чтобы лишний раз не платить им зарплату.

Опасность же заставила людей увидеть Мир опасным, нестабильным, полным сюрпризов и, самое страшное, НЕИЗВЕСТНЫМ. В результате этот, как раз таки, более адекватный взгляд на вещи вызвал предельно неадекватную реакцию людей. Такие уж мы дуболомы…

Как это ни странно, но мой любимый винный магазин на пересечении Пушкинской и Ворошиловского (разумеется, я не о Макдоналдсе) оказался относительно целым и, что совершенно меня поразило, в нем не было ни одного человеческого трупа, ни луж запекшейся крови, ни даже следа от мозгов на стене. Более того, подвал с особенно дорогими винами остался цел (это я выяснил ранее).

Подождав немного у входа, я вошел внутрь. Ненавижу пересекать дверные проемы. В этот момент вероятность получить пулю или удар ножом высока, как никогда. Конечно, на мне были каска и бронежилет, но оставались еще руки, ноги и шея, а в условиях полного отсутствия медицинской, да и любой другой человеческой помощи, любое более или менее серьезное ранение грозило стать смертельным.

Войдя в магазин, я остановился возле подвала и понял, что не сделаю больше ни шага. Мои обострившиеся инстинкты говорили, что там кто-то есть, а любое столкновение с себе подобным грозило смертельной опасностью…

Предтечей или своего рода артподготовкой Опасности стали вызванные шумихой вокруг «крейзи-эпидемии» прокатившиеся по всей стране беспорядки. Как это было совсем недавно во время солевого кризиса, обезумевшие люди сметали с прилавков магазинов все, что могли унести, а там, где «всего» было мало или продавцы долго возились на кассах, вспыхивали драки, в мгновение ока перераставшие в массовые побоища. Улицы стали похожи на окрестности стадиона после какого-нибудь суперматча. Начались погромы, причем громили не только кавказцев и цыган, но и всех, кто не принадлежал к нужной вере или не проявлял должного патриотизма, то есть, не хотел громить других или попросту вступать в ряды… А в ряде городов были разграблены и сожжены чуть ли не все аптеки, как «рассадники детоубийственной мерзости».

Страна стала похожа на захваченный беснующимися выходцами из Алжира пригород Парижа. Надо отдать должное властям. В отличие от французских демократов они не стали церемониться с распоясавшейся кодлой. И на какое-то время им даже удалось восстановить порядок.

Аксай, слава богу, безумие обошло стороной. Ментам, конечно же, хватило работы и у нас, но во времена моего детства, когда были в моде баталии район на район, случались эксцессы и посерьезней.

Когда же властям удалось навести порядок…

Резонно решив, что лучше уж остаться без вина, чем без головы, я, надев предварительно противогаз, запустил в подвал позаимствованную у ментов шашку со слезоточивым газом. Буквально через минуту оттуда выскочило кашляющее существо. Удар прикладом отбросил его к стене, где оно и продолжило откашливаться и блевать. Других квартирантов в подвале не было.

Существо оказалось девчонкой, как потом выяснилось, что-то около семнадцати лет. Чумазая, растрепанная, с безумным выражением лица. Забившись в угол, она смотрела на меня исподлобья. Она выглядела точно так же, как я в первые дни Опасности. Тогда я куда-то несся, что-то ел, где-то спал. То, что я выжил, вполне можно считать свидетельством несостоятельности главного принципа естественного отбора: «выживает сильнейший». Я никогда не был сильнейшим, скорее, неудачником и размазней, настоящим маменькиным сыночком, неспособным даже найти более или менее приличную работу.

– Пойдешь со мной, – сказал я, пытаясь скорчить приветливое выражение лица.

Прогулку в подвал я решил отложить до более благоприятных времен, так что пришлось довольствоваться более дешевым вином. Сунув в рюкзак пять бутылок израильского вина, я вручил его девахе, и мы отправились в сторону «Красноармейской» улицы, где я оставил машину.

Для меня глашатаем Опасности стала Птеродактельша – мать умершего от передозировки приятеля Руслана. Она была помешана на карме, целительстве, большевизме и христианстве, и всех, кто попадался к ней в лапы, пыталась утопить в потоке слов. Обычно, при виде ее я терялся в наиболее безопасном направлении, но в тот день она свалилась точно снег на голову. Поймав меня за руку, она долго рассказывала о своей политической борьбе, а потом, перейдя на доверительный шепот, сообщила:

– Сегодня ночью ко мне приходил Руслан. Он сказал, что наши правители отворили врата ада, и теперь стоит ждать беды…

Разве мог я тогда подумать, что ее слова окажутся пророческими!..

Дорога домой отняла от силы минут тридцать. Так гибель цивилизации стала своего рода избавлением от пробок на дорогах, светофоров, ментов и прочей мерзости в виде двойных сплошных и ограничений скорости. Остановившись у ворот, я подождал, пока радостно залает Бармаглот, и только после этого вышел из машины…

Этот дом на «Поле чудес», – есть такое место на краю Аксая, – я обнаружил несколько дней назад. Каким-то чудом он остался цел. Это была поистине великолепная находка, настоящий дар судьбы: Высокий забор, бронированная входная дверь, вместо привычных решеток на окнах ролл-ставни, огромный гараж. А самое главное – колодец и бензиновый электрогенератор. Ключи торчали в замке – видно, хозяева бежали в спешке, поддавшись всеобщей панике.

На цепи во дворе дома я обнаружил предельно отощавшую, но все еще живую помесь бультерьера с сельдереем, которая и получила имя Бармаглот. Вообще, надо быть последней тварью, чтобы оставить вот так на цепи пса. На следующий день я подключил водопровод к колодцу (в сарае валялся прекрасный водяной насос), а газовые приборы к баллону. Так у меня появился дом со всеми удобствами.

Увидев незнакомое существо, Бармаглот насторожился, но, услышав команду «фу», вновь принялся демонстрировать свой веселый, общительный нрав.

– Тебе сейчас нужно выкупаться и найти что-нибудь надеть. Твое тряпье годится разве что на помойку. В ванной есть средство от вшей и прочих тараканов. В общем, приводи себя в порядок, а я пока приготовлю нам пожрать.

Пока она мылась, я приготовил лук с яйцами. Если, когда вы нарветесь на этот текст, (если на него вообще кто-нибудь когда-либо нарвется), у вас под рукой будет репчатый лук и яйца, попробуйте это блюдо. В идеале оно выглядит так: Много лука кладется на сковородку в кипящее сливочное масло. Добавляется соль, перец душистый, сахар (примерно в 2 – 3 раза больше, чем соли), лимонный сок. Когда лук достаточно хорошо поджаривается, добавляете яйца из расчета одно яйцо на две луковицы. Все это постоянно помешивая, дожариваете до полной готовности. Вот и все блюдо. К этому чуду кулинарии я открыл бутылку израильского рислинга.

Гостья вышла к столу, когда я заканчивал сервировку стола. Купание ее преобразило. И, несмотря на нелепый спортивный костюм, в котором поместилась бы, наверно, дюжина таких, выглядела она значительно лучше.