Текст книги "Рассказы и сказки для взрослых"

Из любви к людям

Один человек, назовем его Валентин, был известен своей любовью к ближним. Будучи человеком состоятельным и не обремененным домашними делами, все свое время он тратил на то, чтобы изменить к лучшему существование окружающих его людей.

И вот однажды, проезжая мимо заброшенного пустыря, он подумал, что хорошо было бы вырастить на его месте прекрасный фруктовый сад, плодоносящий круглый год. Такой, чтобы фруктов хватало всем, чтобы каждый мог прийти туда и бесплатно наслаждаться, без каких-либо ограничений. Эта мысль понравилась Валентину, и он с обычным для него рвением взялся за осуществление этого дела.

Работы предстояло много, и он обратился за помощью к односельчанам, но одни подняли его на смех, а другие, согласившись с тем, что это – замечательная идея, сослались на постоянную занятость. Не найдя помощников, Валентин сам решил взяться за дело – он был не из тех, кто привык отступать перед лицом трудностей. Валентин нанял людей из других селений, и вскоре на месте пустыря появился действительно чудесный сад.

Прошло несколько лет, и в саду появилось достаточное количество фруктов, чтобы накормить ими всех. Валентин торжественно пригласил односельчан, объяснив им, что они могут рвать сколько угодно фруктов, причем совершенно бесплатно. На этот раз никого упрашивать не пришлось. Люди ринулись в сад с мешками, ящиками и корзинами, и, несмотря на то, что фруктов было больше, чем они смогли бы унести, принялись чуть ли не вырывать их друг у друга из рук. В тот день в саду царила алчность. Люди прошли по саду, как ураган или саранча. Они вывезли из сада все, что смогли, оставив после себя растоптанные плоды, поломанные ветки и вырванные с корнем растения. А среди этого разгрома одиноко бродил рыдающий Валентин, для которого каждый куст, каждое дерево были родными.

Едва взошло солнце, он с новым усердием принялся за возрождение сада, который со временем стал еще лучше, чем был. Наученный горьким опытом, он обнес сад высоким забором и запретил кому-либо входить внутрь. Теперь он сам или кто-то из работников собирали фрукты и бесплатно раздавали людям.

Односельчанам показалось этого мало. Они постоянно думали, что Валентин их обделяет, отдавая лучшие кому-то еще. И те, кто не хотел с этим мириться, то и дело совершали на сад набеги, стараясь что-нибудь сломать теперь уже назло Валентину.

Устав взывать к человеческой совести, нанял Валентин охранников и пустил бегать по саду злых собак. Когда во время очередного набега собаки покусали людей, возмущенные односельчане всем селом ворвались в сад. Они разогнали охрану, убили собак, а самого Валентина избили до полусмерти. Только полностью уничтожив сад, они разошлись по домам, довольные тем, что сделали.

Проклял тогда Валентин односельчан. Нанял он наемников, чтобы стерли они с лица земли ненавистное ему селение вместе со всеми жителями и их скарбом.

Когда все это закончилось, посмотрел он на погубленный сад, посмотрел на сровненное с землей селение, и крик отчаяния вырвался из его груди. Вспомнил он, что все это было затеяно ради людей, чья кровь теперь была на его руках.

Когда цветет папоротник

В одном царстве-государстве жил Иван по прозвищу Дурак. Не то, чтобы он был сильно уж идиотом, но и умным назвать его было нельзя, та как к чинам он не стремился; трудиться ради богатства от зари до зари не хотел; семьей обзаводиться тоже не желал. Жил он, как живется, и все тосковал по чему-то этакому, чего не мог даже назвать.

Как-то раз отдыхал он на печи, когда к нему в дверь постучался странник. Был он человеком преклонных лет, выглядел уставшим. А на спине нес завязанную в сетку целую кучу хлама.

– Дай воды напиться, мил человек, – попросил он, когда Иван открыл дверь.

– А ты не хочешь войти, скинуть свою поклажу и отдохнуть? – спросил Иван.

Тогда нравы были иными, и люди охотно пускали к себе незнакомцев отдохнуть и даже переночевать.

– Я бы с радостью, – ответил странник, – но я настолько сросся со своей поклажей, что не могу ее снять, а если и сниму, то боюсь, что не срастусь с ней больше.

– А зачем тебе этот хлам? – удивился Иван.

– В том, что ты назвал хламом, вся моя жизнь, и каждая вещь – это память о человеке или о важном событии, которое я не могу, не имею права забыть. Я должен нести этот груз по жизни, ведь без него я буду уже не собой, а Иваном, родства непомнящим.

– Ну тогда отдохни, не снимая свою кладь, – предложил удивленный Иван.

– Не могу, – ответил странник. У меня есть долг, и совсем уже нет времени. Так что я должен идти. Поэтому дай мне воды, если не жалко и не задерживай меня больше разговором.

– Хорошо, – сказал Иван, и проснулся.

Он лежал на печи, а его будил царский гонец.

– Ты Иван-Дурак? – спросил гонец, когда Иван проснулся.

– Я, – признался Иван.

– Тебя требует царь. Немедленно.

– Дай мне в парадное переодеться, – попросил Иван. – Не могу же я к царю заявиться в домашнем.

– Царь сказал «немедленно», – грозно ответил на это гонец, и они отправились во дворец.

Там Ивана-Дурака без очереди проводили в покои к царю.

– Ты Иван-Дурак? – спросил царь, когда Иван бухнулся перед ним на колени.

– Я, царь-батюшка, – ответил Иван.

– Есть у меня для тебя задание. Явилась нынче мне во сне дева неземной красоты и сказала, что если подарю я ей то, не знаю что, она выйдет за меня замуж. А так как за такими вещами принято посылать дураков, я приказываю тебе пойти туда, не знаю куда, и найти то, не знаю что. Тебе мой приказ понятен?

– Нет, – признался Иван.

– Тогда исполняй. И поторопись. Принесешь это мне во время, награжу, а нет – пеняй на себя.

Не зная, что делать, Иван вернулся домой, собрал кое-какие вещи и пошел, куда глядели глаза. Шел он так целый день, а к вечеру вышел к небольшой деревушке в несколько хаток.

Решив спросить дорогу, Иван постучал в дверь ближайшей хаты. Открыл мужичонка с бегающими глазами.

– Не подскажешь, мил человек, как мне найти то, не знаю что? – спросил на всякий случай Иван.

– Чего не знаю, того не знаю, – признался мужичонка. – Но ты заходи. Дело-то уже к ночи. Переночуешь у нас, а завтра я спрошу у соседей. Может, кто и знает.

Разумеется, Иван согласился.

За ужином он познакомился с семьей мужика. Хозяина дома звали Фролом. Жену Марфой. А детишек Фомой и Еремой.

После ужина легли спать.

Утром, когда Иван собрался идти, его окликнул Фрол.

– Не поможешь мне, Вань, амбар починить? – попросил он.

– Мне приказ царя надо выполнять.

– Да тут быстро. Ты только подскажи-посоветуй, а дальше я сам.

Ивану неудобно было отказывать в помощи приютившему его человеку, тем более что она не требовала много времени. Вот только, несмотря на его подсказки, Фрол все делал не так, и Ивану пришлось самому взяться за работу. Так он и провозился до самого вечера.

Все это время Фрол не скупился на похвалу, а когда работа была закончена, приказал Марфе готовить праздничный ужин, а сам отправился приглашать гостей. Весь ужин Фрол рассказывал соседям, какого замечательного человека послала ему судьба, и те с ним соглашались.

На следующий день, Едва Иван собрался уходить, его остановил один из соседей Фрола.

– Мне неловко тебя просить, – сказал он, – но у меня сломалась телега, а ты – такой человек, что только ты сможешь меня выручить.

– Мне надо идти выполнять приказ царя.

– Это не надолго. Всего несколько минут. Ты только подскажи, а дальше мы сами.

И вновь Ивану пришлось самому заниматься телегой. И вновь провозился он до самого вечера. А вечером вновь был ужин в его честь, на котором уже вся деревня расхваливала Ивана.

На следующее утро Иван решил идти дальше, несмотря ни на что, но его остановила молодая вдова.

– Помоги мне с погребом, – попросила она.

– Извини, но я и так задержался, а мне нужно выполнять приказ царя.

– Неужели ты способен отказать вдове? – укоризненно спросила она, и Иван понял, что после того, что о нем ей наверняка наговорили, он не сможет оставить ее в беде.

И снова работа была сделана только к вечеру. Весь день вдова помогала Ивану. Была она еще молодой, красивой и такой родной-уютной, что когда она предложила:

– А оставайся ты у меня, Вань. Наплюй на своего царя, а мы на тебя всей деревней молиться будем. Заживешь у нас, как сыр в масле, – он хотел уже согласиться, но его вовремя остановил голос странника.

– Ваня, долго мне еще ждать воды? – устало спросил он.

Этот простой, казалось бы, вопрос, снял пелену с глаз Ивана. И увидел он не красавицу вдову, и не недотеп-крестьян, готовых ему кланяться в ноги, а хитрых паразитов, которые в обмен на славословия пожирали его жизнь. Увидев это, оттолкнул Иван от себя вдову, и, не обращая внимания на вопли паразитов, пошел прочь из деревни, решив не тратить на них больше ни мгновения.

Так он и шел, ночуя в лесу, пока не вышел к дому бабы-Яги. Она сидела на крыльце и что-то шила.

– Здравствуй, бабушка, – сказал Иван, ничуть ее не испугавшись, потому что был дураком. – Не подскажешь, где мне найти то, не знаю что?

– Подскажу, – ответила она, – но тебе не понравятся мои слова.

– Ничего. Ты рассказывай.

– То, не знаю что, находится в волшебном лесу, попасть в который ты сможешь только очистившись в огне моей печи.

– А иначе никак?

– Никак.

– И я там не сгорю?

– Нет, выйдешь ты оттуда невредимым, но пострадать пострадаешь.

Был бы Иван умным, ни за что бы не поверил бабе-Яге, но умным он не был, поэтому, постояв и почесав тыковку, махнул на все рукой и согласился.

Печь у бабы-Яги была тесной, и Иван в нее поместился с большим трудом.

– Готов? – спросила баба-Яга. – Ты можешь еще передумать.

– Делай, что нужно, – ответил Иван.

– Тогда не обижайся.

Сказав это, она закрыла дверь печи и развела огонь. Дрова вспыхнули мгновенно. Закричал Иван от нестерпимой боли, попытался, было, выломать дверь, но не тут то было. А хуже всего было то, что горел он в печи, не сгорая, так что надеяться на смерть ему не приходилось. Сколько он так горел, сказать невозможно, ведь каждое мгновение боли кажется вечностью. Спустя какое-то время, увидел Иван, что страдает он не от огня, а от присосавшихся к нему и разбухших от его крови тварей. Пожирая его заживо, они долгие годы приносили ему невыносимые страдания, но лишь огонь бабы-Яги позволил ему их увидеть. Понял Иван, что это страсти терзают его: несбыточные надежды, былые обиды, страхи, ненависть, зависть и прочие более мелкие страстишки. Посрывал он их с себя, давя руками, и как только последняя страсть приказала долго жить, исчезли его страдания, а огонь вместо боли начал приносить удовольствие. А вскоре открылась Ивану дверь в волшебную страну.

Несколько дней шел Иван по волшебному лесу, а к вечеру очередного дня вышел к богатому подстать царским хоромам дому. От этого богатства побоялся Иван даже на ночлег проситься, но дверь открылась сама, и перед ним предстал бессмертный Кощей. Он и был хозяином дома.

– Ну что ты, Ваня, как маленький, – сказал он, поняв замешательство Ивана. – Заходи, гостем будешь. Я тебя не съем. Накормлю, напою, баньку растоплю… А ты мне, что в Мире творится, расскажешь, а то совсем одичал я тут в одиночестве. Переночуешь, а потом и дальше пойдешь.

Иван не стал заставлять долго себя уговаривать. Кощей принял его по-царски. А вечером после ужина предложил Ивану в картишки перекинуться.

– Да у меня и нет ничего, на что можно было бы сыграть, – растерялся Иван.

– А давай ты поставишь свою смерть, а я – все свое злато и дом, – предложил Кощей. А золота у него было не меряно.

– Ты хотел сказать, жизнь, – поправил его Иван.

– Ну что ты, Ваня! Зачем мне твоя жизнь? Не душегуб же я, чтобы ее отнимать. Я предлагаю тебе сыграть на смерть. Именно смерть я отниму у тебя, если ты проиграешь.

– А зачем тебе моя смерть? – удивился Иван.

– А тебе? – ответил вопросом на вопрос Кощей.

– Не знаю, – растерялся Иван.

– С моими сокровищами ты сто жизней проживешь в богатстве и роскоши, а их почти не убавится. Если, конечно, выиграешь.

Предложение Кощея было заманчивым, но только Иван открыл рот, чтобы согласиться, как опять услышал голос странника, просящего воду. И опять этот голос снял с Ивана наваждение. И понял Иван, что не от хорошей жизни Кощей жаждет заполучить его смерть; что точно также когда-то заманили его в Кощеи, и пришлось ему год за годом чахнуть над своими богатствами; что, только потеряв смерть, можно понять, чего ты лишился на самом деле.

Поблагодарил Иван мысленно странника за второе уже спасение и отказался от игры. Встал он из-за стола, чтобы дальше идти, но Кощей его остановил.

– Ты только сам, добровольно можешь проиграть свою смерть. Силой ее отобрать я не волен. Поэтому оставайся смело на ночь. Клянусь, ничего я тебе не сделаю. Да и мне все ж веселее будет. Не часто ко мне гости захаживают.

Поверил ему Иван и остался ночевать. Кощей свое слово сдержал.

Еще через несколько дней вышел Иван на дорогу, и как только он вышел, остановилась перед ним богатая карета. Из кареты вышел вельможа.

– Вот мы и встретились, как и предсказали мне звезды, – сказал он Ивану.

– Прости, уважаемый, но ты меня с кем-то путаешь, – опешил Иван.

– Как можешь ты, глупец, сомневаться в предсказании звезд! – изрек вельможа.

– Я ищу то, не знаю что, – признался Иван. – По приказу царя.

– Ну правильно, – согласился вельможа. – Я величайший из мудрецов. Звезды открыли мне, что я встречу на этой дороге ученика. Ты же ищешь то, не знаешь что. Правильно?

– Правильно, – согласился Иван.

– Тогда скажи мне, ты знаешь, что такое высшая мудрость?

– Нет, – признался Иван.

– А раз так, то высшая мудрость и есть то, что ты не знаешь, что. Так?

– Так, – согласился Иван.

– А раз так, то мы поступим следующим образом: По повелению царя ты поступишь ко мне в услужение, а я за это буду тебя кормить и учить высшей мудрости. А когда ты ее освоишь, вернешься к царю и передашь ее ему. Ведь именно за этим и послал тебя царь. Не так ли?

– Так, – растерялся Иван.

– Тогда садись рядом с кучером, поедем домой.

Когда они приехали, учитель мудрости приказал Ивану вычистить конюшню, которую давно уже никто не чистил, а чтобы тот мог работать и учиться одновременно, заставил его повторять какое-то заклинание на латыни.

– Повторяй, пока не впитаешь эти слова, – наказал он Ивану.

– А как я узнаю, что уже их впитал? – спросил Иван.

– Никак, так как ты еще глуп. Поэтому я сам тебе скажу.

Работа длилась до самой ночи. После работы и ученья учитель дал Ивану кружку молока, кусок хлеба и сказал:

– Умеренность в еде – обязательное правило на пути к мудрости. Поэтому есть будешь один раз в день. Привыкай. Ученье – вещь трудная.

И действительно, Ивану пришлось нелегко. Учитель поднимал его еще до зари и заставлял во время работы до самой ночи заучивать все новые и новые заклинания. Ночью кормил Ивана объедками, а иногда и просто хлебом с водой, и отправлял спать в хлев. Так проходили день за днем, и вот однажды Иван вновь услышал голос странника.

– Долго еще мне ждать? – раздраженно спросил он. – Или ты хочешь, чтобы я умер у тебя под порогом?

И опять этот голос открыл Ивану глаза.

– Твоя мудрость – бессмысленная тарабарщина и сеть из слов, в которую ты меня поймал, – сказал Иван в гневе учителю. – Ты обманом заставил меня задарма на тебя работать, но я прозрел и больше не хочу этого. Скажи звездам, пусть ищут тебе другого дурака, а я ухожу.

Сказал и пошел дальше, куда глаза глядят. А чтобы больше не попадаться, решил ночевать в лесу. И вот однажды лунной ночью разбудила его песня. И хоть слова он не разбирал, приятный девичий голос заставил его испытать необычайное волнение и желание увидеть поющую. Встал Иван и, стараясь не шуметь, пошел на голос. Вскоре вышел он к лесной поляне, на которой, купаясь в лунном сиянии, пела дева неземной красоты. Она, казалось, была полностью поглощена пением, но когда Иван остановился, спрятавшись за кустом, дева сказала:

– Ну что же ты стал? Подойди. Аль боишься меня?

Сказала и рассмеялась.

А когда плененный ее красотой Иван вышел из укрытия и нерешительно остановился на краю поляны, она подошла к нему и посмотрела ему в глаза. От ее взгляда Иван окончательно потерял голову. Видя это, она снова рассмеялась, а потом спросила:

– Веришь ты мне?

– Верю, – ответил Иван, готовый сделать все, что она ему прикажет.

– Хочешь навсегда остаться со мной?

– Хочу. Больше жизни хочу.

– Это хорошо, – сказала она, – потому что для этого я должна буду отпустить тебя. Ты позволишь мне это сделать?

– Делай, что хочешь.

– Нет, милый, ты сам должен этого хотеть. Ведь чтобы освободиться, тебе придется умереть. Готов ли ты к этому?

– Готов, – решился он.

– Ты сам этого захотел, – сказала она и, рассмеявшись, вонзила нож с лезвием из лунного сияния ему в грудь. В самое сердце.

Иван приготовился к боли, но вместо нее почувствовал приятную легкость. А потом его тело раскрылось, и он вылетел на свободу, превратившись в того, не знаю кого. Ибо не смерть принесла ему красавица, а освобождение от шелухи прожитых лет. Поняв это, рассмеялся он. А потом к нему пришло понимание, что и царь, и Яга, и Кощей, и даже пройдоха-мудрец были им. А еще он понял, что все это – сон странника, желающего напиться, и что странник – тоже он.

И проснулся тогда Иван, и сбросил с себя груз накопленного за жизнь хлама. Вошел в свой дом, зачерпнул воды, и сделал жадный глоток. В тот же миг он проснулся.

Теперь он был цветком папоротника, сияющим ярким светом. И хоть папоротнику не дано природой цвести, иногда, обретая освобождение, человек превращается в этот цветок, способный увидеть саму суть вещей, все сокровища вселенной. Спадают тогда покровы с глаз его, и следующее пробуждение…

Концерт для предателя и героя

Когда в бар вошел первый посетитель, бармен неторопливо протирал бокалы. Бармену было за тридцать. Средний рост, приятное, но не красивое лицо, волосы до плеч. Он всегда хотел быть барменом.

– По мне, так люди для того и созданы, чтобы иногда зайти в бар попустить стаканчик, поговорить… А можно и не иногда… – частенько повторял он.

Когда посетитель, молодой человек в спортивном костюме, сел на табурет у стойки, бармен спросил:

– Чего желаете?

– Чего-нибудь от жажды.

– Надеюсь, вы не мормон?

– Нет, а что?

– Не люблю мормонов: Алкоголь нельзя, чай нельзя, кофе нельзя… дай им волю, они запретят все, кроме воды. Другие, правда, тоже не лучше.

Говоря это, бармен поставил перед посетителем рюмку водки.

– Оставь бутылку, – попросил тот, выпив залпом водку.

– Как скажете.

В бар вошел второй посетитель: высокого роста слегка полноватый мужчина в дорогом английском костюме. Он тоже сел у стойки.

– Как обычно, – сказал он.

Бармен поставил перед ним бокал с коньяком.

Наслаждаясь напитком, второй посетитель минуты две посматривал на первого, затем удивленно воскликнул:

– Киба!

– Мы знакомы? – с легкой неприязнью в голосе спросил первый посетитель.

– И вправду Киба! Вот так дела! – обрадовался второй посетитель.

– Давно меня так не называли.

– Еще бы! Ты герой, легенда. Ты не можешь себе принадлежать, как не можешь быть Кибой. Киба, Коба… Клички бандитов с большой дороги. У героев другие имена.

– Ты мне Кобу не тронь!

– Конечно. Ты за него готов мне горло перегрызть.

– Да кто ты такой, что так хорошо меня знаешь?

– Не узнаешь?

Первый посетитель внимательно посмотрел на второго.

– Плохиш? – неуверенно спросил он.

– Он самый, – ответил Плохиш.

– Иудушка!

– Сам ты… И нечего тут передо мной героя корчить. Я не пионер – салют мальчишу. Это для них ты герой Кибальчиш, а для меня – засранец Киба и друг детства. Тем более что ты всем обязан мне.

– Тебе?!

– Это уж точно, – заметил бармен.

– Тебе-то откуда знать? – огрызнулся Кибальчиш.

Бармен загадочно улыбнулся. Вместо него ответил Плохиш:

– Он знает. Знаешь, кто сделал Иисуса Христом?

– Религия – опиум для народа, – раздраженно бросил Кибальчиш.

– Временами и опиум лекарство, – парировал Плохиш.

– И кто же? – немного высокомерно спросил Кибальчиш.

– Иуда, – ответил Плохиш.

– Иуда?! – удивленно переспросил Кибальчиш.

– Иуда, – подтвердил бармен.

– Предатель?! – не унимался Кибальчиш.

– Если бы не было предательства, не было бы и креста, а без креста не было бы воскрешения. Иисус никогда бы не стал Христом. Да и предательством это не было, – пояснил бармен.

– А что это, по-вашему? – спросил его Кибальчиш.

– Инсценировка. Зрелище на потеху публике.

– Можете говорить, что хотите. Легенда вытерпит все.

– Легенда?

– Он атеист, – сообщил Плохиш.

– Атеист, здесь?! – удивился бармен

– Он даже в загробную жизнь не верит.

– Но это уж слишком.

– Я не предаю идеи, – гордо заявил Кибальчиш.

– Как трогательно! Бывший герой… – съязвил Плохиш.

– Бывший? – перебил его Кибальчиш.

– Бывший, бывший. Теперь там другие герои.

– И кто же эти герои?

– Колчак, Деникин, царская семья.

– Врешь, собака!

– Дети, дети на качелях… – промурлыкал тихонько бармен.

– Что ты бурчишь там под нос? – спросил Кибальчиш.

– Он прав. Злодеи становятся героями, герои злодеями и наоборот. История снова и снова раскладывает свои пасьянсы. Не ты первый, не ты последний, – сказал бармен.

– Но как?

– Как? Ты думаешь, герои всегда будут героями, а злодеи злодеями?

– Конечно, и у героя могут быть минуты слабости.

– Я не об этом.

– Не об этом?

– Маска героя – это не цвет волос, не группа крови, не черта характера. Герой – это оценка со стороны, каприз толпы, веяние моды. Но ничто так не переменчиво, как настроение черни.

Кибальчиш хотел возразить, но бармен не дал ему вставить слово.

– Хорошо, не чернь, народ. Сегодня ты злодей, преступник, а завтра бог, или наоборот. Народ – это мерзкая шлюха с лицом демона.

– Замолчи, человеконенавистник. За что ты ненавидишь людей? – разозлился Кибальчиш.

– Я ненавижу народ. Но я люблю людей, а это, заметь, не одно и тоже. В России так население всегда было врагом народа.

– Герой – это герой, злодей – это злодей, – не унимался Кибальчиш.

– Не скажи. На самом деле это одни и те же люди, да и движут ими одни и те же мотивы. Только для одних они герои, для других злодеи.

– И ради этого…

– Ты прекрасно знаешь, ради чего.

– И ради чего?

– Ради нее, родимой, ради славы. Ради этой капризной шлюхи, предпочитающей кровь бриллиантам.

– Но почему кровь?

– Такова слава героя. Кем бы были Цезарь, Жанна Д'Арк, Ленин, Сталин, Лазо без крови, без моря крови? И без своих предателей?

– Да и у вас, помнится, не обошлось без разборок в саду, – заметил Плохиш.

– Имеющий уши, да не болтает языком, – оборвал его бармен.

– Это точно. И мой бокал пуст.

– Повторить?

– На этот раз чего-нибудь легкого и изысканного, как музыка Шопена.

– И себе. Выпьем за встречу, – сказал Плохиш, когда бармен налил ему вина.

– Спасибо, не откажусь, – сказал бармен, наливая себе рюмку виски.

– Вот всегда хотел вас спросить: вам то это зачем? – спросил Плохиш у бармена.

– Я всегда хотел быть барменом.

– Я имею в виду, крест, воскресение… театральщину, одним словом.

– С ними по-другому нельзя. Они непробиваемы. А тут еще как назло кто-то… я уже и не помню, написал, как это должно быть. И попробуй хоть на шаг в сторону от протокола… Иуду пришлось подставлять.

– А где он, кстати?

– Поехал затариваться. Никому больше нельзя доверить.

– Так все это было зря?! – вернулся к теме уже заметно пьяный Кибальчиш.

– Почему зря? Глянь, какой бар, – ответил Плохиш.

– Я не об этом.

– Тоже не зря. Очень поучительная история вышла. С моралью. Даже с двумя. Как у него. – Плохиш кивнул в сторону бармена.

– Как это с двумя? – не понял Кибальчиш.

– Ну, на первом плане героическая сказка для дураков с предателем и героем. Те же, кто поумнее, видят в ней руководство к действию.

– Хочешь сказать, что все умные – предатели?

– Одним нужны бананы, другим ящики для бананов. Кому что нравится. Одним слава, другим варенье с печеньем. Причем варенье с печеньем – это всегда хула, как бы ты их ни зарабатывал, все равно будешь гадом. Восхищение у толпы вызывает только подвиг, причем, чем глупее, тем лучше. У них там культ глупости. Только они называют это нравственностью, и зорко следят друг за другом.

– Ох уж эта нравственность! Вы здесь совсем недавно, а я с ними намаялся до поворота. Они что там жить не умели, что здесь, – с чувством произнес бармен.

– Но одно доброе дело они все же сделали, – ответил на это Плохиш.

– Умерли?

– Заставили вас подписать мирный договор.

– Ты представить себе не можешь, какая тут с ними была тоска.

– Зато сейчас рай.

– Если бы не мормоны.

– Чем они вам так насолили?

– Заявятся в лучшее время и начинают: То им накурено, то алкоголь – это грех, чай, кофе – грех, девочки – и те грех. Все настроение клиентам портят.

– О здоровье на том свете надо было думать.

– Так и я о том же. Ладно, говорю я им, предположим, что там это все вредно, но здесь, здесь, что вам мешает?

– А они?

– Не для того, говорят, мы Иисусу служили, чтобы тебя здесь слушать.

– Так и говорят?

– Так и говорят.

– И никто не узнает?

– Представляешь, из этих – нет. А твой приятель даже в жизнь после смерти не верит.

– Я – комсомолец, и идеи не предаю, – с вызовом в голосе выдал Кибальчиш.

– Так они сейчас в церквях во втором ряду. Аккурат за коммунистами, – съязвил Плохиш.

– Ты коммунистов не тронь! Я за это…

– Ну да, жизнь отдал, помню. Только ты не кипятись. Жизнь идет, времена меняются. Коммунисты теперь тоже другие.

– Все равно не тронь.

– Хорошо, хорошо, остынь только. Давай лучше еще выпьем. И себе, – напомнил он бармену.

– Спасибо, – ответил бармен.

– А крутой мы тогда фейерверк устроили, – сказал Плохиш Кибальчишу.

– Полгорода как не бывало, – согласился Кибальчиш.

– Вы же вроде в степи были? – вставил бармен.

– Ага. Сказка, как и про тебя. А когда склад рванул, так полгорода и накрыло, – ответил Плохиш.

– И не жалко тебе было людей взрывать? – спросил его бармен.

– Я то тут при чем? Это наш герой не знал, с какой стороны к орудию подходить. А на меня все свернули.

– Мы вот, помнится, тоже разок погуляли. Погуляли так погуляли. Даже глухой Лазарь прибежал попросить шуметь потише.

– Так ведь он был мертв.

– Это ребята уже для понта приврали.

– Это точно. Про нас вон тоже анекдоты ходят.

– Не слышал, – сказал Кибальчиш.

– Рассказать? – спросил Плохиш.

– Он еще спрашивает, – ответил бармен.

– Я от третьего лица. Слушайте: Мальчиш-Кибальчиш бегает по бастиону, красным знаменем размахивает: «Измена! Измена!». Плохиш, уплетая варенье за обе щеки: «Да? А меня на хавку пробило».

Бармен с Плохишом рассмеялись, а Кибальчиш раздраженно выдал:

– Вот только этого не надо. Этой мелочной пошлости не надо.

– Хороший анекдот. Чем тебе… – ответил ему бармен.

– Не надо пошлости. Как вы не понимаете, что это подло, низко. Это еще хуже предательства, – перебил его Кибальчиш.

– Это слава. Тут ничего не поделаешь, – философски заметил Плохиш.

– Избавь меня от такой славы. Мы не ради такой славы шли погибать, – ответил Кибальчиш.

– Вы? Вы шли погибать? Это киты идут погибать, когда на берег выбрасываются. Вы же шли убивать, пожирать друг друга, а вместе с собой на тот свет старались прихватить как можно больше народу. Умирать они шли! Ну и что получилось? Что?

– Кто же мог знать, что получится именно так. Идея…

– Идея, – передразнил Кибальчиша Плохиш. – А ты не знал, что чем красивее идея, тем в большее дерьмо попадаешь в результате? Не знал? Вон у него спроси. Тоже ведь про любовь говорил, а сколько костров зажгли? Сколько?

– А ты знаешь, сколько бы их было без меня?! – ответил бармен.

– Сам то ты кто, чтобы так говорить?! – накинулся на Плохиша Кибальчиш.

– Я жертва вашего героизма. Ваши подвиги прошли по мне асфальтовым катком. 1000 лет христианства и три четверти века большевизма сделали жизнь на одной шестой суши невыносимой. А у меня там дети. И все из-за таких, как вы. Перекоп, дом Павлова, Брестская крепость… Да лучше бы я сейчас немецкое пиво пил. Ну и что, что под домом Павлова погибло больше людей, чем при взятии Парижа? Париж вон стоит, до сих пор стоит, а что от дома Павлова осталось? Что? Тоже мне герои! Водки!

– Ты не прав, – сказал бармен, наливая. – И в первую очередь ты не прав по отношению к этим людям. В большинстве своем это очень хорошие, достойные люди. Люди, которые были изначально преданы такими, как ты. Большинство из них погибло, а выжившие – дважды герои. И второй их подвиг на порядок выше первого, если конечно можно сравнивать подвиги. Им предстояло жить каждый день. Брошенным и всеми забытым, а многим еще предстояло пройти через ад, заботливо предоставленный родной страной.

– Подло все это, гадко, – выпив, сказал Плохиш.

– Потому, что когда мы гибнем, вы жиреете, – ответил ему Кибальчиш.

– А ты пробовал жиреть, герой хренов?!

– Твоими молитвами.

– Нет, не моими. Я такая же кукла, как ты. Ирония судьбы такова, что предатель оказывается, предан еще раньше своей жертвы. Таков закон предательства.

– А у предательства есть законы?

– Все есть закон, – заметил бармен.

– Героизм, – продолжил Плохиш, – это как уровень лейкоцитов в крови. В повышенном состоянии он хорош только во время болезни. В момент же выздоровления они выходят гноем вместе с поверженным врагом. В мирной жизни герой будет только мешать. Лезть везде со своими подвигами, куда его не просят, обличать, экстремалить. Мешать людям спать в честно захваченных тепленьких креслах. Кому это надо? Герой же сам не живет и другим не дает. Поэтому нужен предатель, как защитный механизм общества. Точно также в организме все железы существуют со своими антиподами, которые служат для того, чтобы уровень секрета, не дай бог, не поднялся выше допустимого уровня. Предатель – это антигерой. К тому же предатель сам обычно бывает обманут. В конечном счете, его ждет скорая смерть и позор. Ибо те, кто загребает жар чужими руками, очень заботятся о сохранении тайны, как и об облике героя, о внешнем торжестве справедливости. Но справедливость торжествует всегда только после смерти героя, когда он уже не опасен, когда его можно подретушировать, подредактировать, подкрасить, поменять фасад. Предателя же ждет только позор, и зачастую предатель страдает сильнее героя.

– Какие мы бедные и исстрадавшиеся, – съязвил Кибальчиш.

– Какие есть. И не тебе судить. А кое-кто пошел на предательство, как на подвиг, – ответил Плохиш.

– Это и был подвиг. Он бы предал, если бы не совершил… – сказал Бармен.

– Что вы несете?! – разозлился Кибальчиш. – Предательство – это подвиг?.. конечно…

– Ты же не понял, о чем… о ком идет речь! – перебил его Плохиш.

– Ну и о ком?

– О ком? Да спроси хотя бы у него, как был предан Иуда.

– Никто его не предавал, – ответил бармен. – Ни он, ни его. Наши роли были написаны задолго до нашего появления на свет. Кто-то должен был быть предателем, чтобы я пошел на крест. А на такое дело абы кого не отправишь. Гаутаме с учениками повезло больше.