Текст книги "Рассказы и сказки для взрослых"

Очень грустная сказка

С самого рождения София была слепой и очень болезненной девочкой. Жила она в маленьком домике. Где? Она этого не знала. Нет, она прекрасно знала свой адрес, но что означают эти слова, было для нее загадкой. София была маленькой девочкой, к тому же она никогда не отходила далеко от дома. Была она одинокой. Друзей, кроме Джонни, – мальчика примерно ее лет, который иногда забегал в гости, – у нее не было. Мама уходила из дома рано утром, а возвращалась поздно вечером. Папу София не знала совсем. Предоставленная себе, она жила в собственном «волшебном» мире, который начинался за чудесным занавесом, висящим над входом в дом. Занавес был мягким на ощупь и пах волшебством. За занавесом начиналось Неведомое.

Проснувшись утром, София обычно съедала оставленный мамой завтрак, после чего садилась возле занавеса и превращалась в слух. Все зависело от ветра. Западный ветер приносил ей радиопередачи. Тогда София самозабвенно слушала бесчисленные истории о красивой жизни. Восточный ветер приносил известия из заколдованного леса. Там бродили страшные, злые чудовища, наводящие своим рычанием ужас на всю округу. Северный ветер приносил запахи. Их было множество. И каждый что-то говорил ей на своем, непонятном для зрячих языке. Только южный ветер не приносил ничего. Наверное, потому, что у него на пути стоял дом Софии.

Во время южного ветра она садилась возле занавеса и размышляла о жизни. Конечно же, ее мама была молодой и красивой королевой, которую похитил злой волшебник и заточил в волшебном лесу (что означало слово «заточил», София толком не знала). Папа-король созвал всех доблестных рыцарей и пообещал тому из них, кто спасет ее и маму из плена полкоролевства и руку дочери. Часто София слышала предсмертный вой чудовищ, гибнущих от рук доблестных рыцарей. Слепота и болезни тоже были колдовством, и когда отважный рыцарь победит злого волшебника, она станет прекраснейшей из принцесс.

В роли принца она представляла Джонни. И пусть он пока только маленький мальчик, – они были ровесниками, – скоро он станет лучшим из рыцарей. К тому же он знает дорогу в заколдованный лес и не боится чудовищ. Они подолгу вместе обсуждали, как будут жить после того, как Джонни освободит ее от чар злого волшебника. Джонни тоже любил помечтать.

Наступил десятый день рожденья Софии. Она никогда не праздновала дни рождения, она даже не знала, когда родилась, и сколько ей лет. Но добрый волшебник, который случайно оказался возле ее дома в этот день… Волшебники знают все. Как я уже сказал, волшебник был добрым, а ни один добрый волшебник не смог бы просто так пройти мимо Софии, тем более в ее день рождения. Остановился волшебник, взмахнул волшебной палочкой, и стала София здоровой, а самое главное, зрячей девочкой. К тому же вместе со зрением обрела она способность отличать красивое от безобразного, доброе от злого, хорошее от плохого…

Как прекрасно видеть! София разрыдалась от счастья.

Когда же первый восторг прошел, и глаза девочки очистились от слез радости и умиления, увидела она, что нет никакого волшебного леса, нет ни принцев, ни чудовищ, и нет никаких чар. На самом деле… Дом, который она так любила, оказался грубо сколоченной из всякого хлама лачугой. Волшебный лес – городской свалкой, а злобные чудовища – бульдозерами и тракторами, обычными для таких мест. Поняла она, что мама совсем не юная красавица-королева, а старая алкоголичка, живущая на свалке, что жалобно выли не поверженные чудовища, а бедные бродячие животные, которых безжалостно убивали рядом со свалкой, что Джонни был далеко не принцем. Природа наградила его уродством, и кроме Софии с ним никто не хотел играть.

В одно мгновение полная надежд волшебная сказка сменилась ужасной действительностью, и хрупкое, впечатлительное сердце ребенка оказалось слишком слабым для такого потрясения.

Когда вечером мама вернулась домой, София лежала на пороге. Она была мертва.

Пару тысяч лет назад

Дело было пару тысяч лет назад. Где-то в районе Средиземноморья. Там была пустыня или просто пустынное место. Жил там отшельник, молодой человек, который бежал от людей в поисках ответа на самый главный вопрос, заставляющий бежать от радостей и удовольствий жизни.

Был вечер. Отшельник разжег костер. Надо было приготовить еду (он ел один раз, вечером), к тому же он любил сидеть и смотреть на огонь.

К костру подошли двое мужчин. Одному было около тридцати пяти, возраст другого определить было трудно. Одеты они были как странники, но больше походили на ангелов или бесов, чем на людей.

– Можно подсесть к твоему огню? – спросил один из них, – у нас, правда, нет ничего, даже воды или сухой корки хлеба, зато мы можем поделиться с тобой историей.

– Буду рад вашему обществу, – ответил отшельник, – только мне тоже особо нечего предложить, кроме места у костра и более чем скромного ужина отшельника.

– Ты богат тем, чем богат, а это, согласись, уже что-то.

Они подсели к огню.

– Как ты, наверное, понял, мы принадлежим к древнему сословию комедиантов, – заговорил другой, чей возраст не поддавался определению, – у нас в запасе много разных небылиц, но тебе я хочу рассказать действительно правдивую историю про Учителя и его единственного друга.

Он (Учитель) был сыном простых ремесленников и даже появился на свет в каком-то сарае. В детстве он был таким же, как все, а потом, когда немного повзрослел, отправился, как и ты, искать ответ на вопрос, который невозможно произнести вслух. Однажды, как и ты, он уединился в пустыне без воды и пищи на долгие сорок дней. Он пообещал, что умрет, если не услышит бога, и он готов был сдержать обещание. Бог с ним заговорил, но без помощи слов. Слова не пригодны для того, что говорит бог. В один миг он познал все устройство Мира, включая свое место, судьбу или роль. Чудом было и то, что после сорока дней он не только остался жив, но и смог покинуть пустыню. Он пошел к людям и начал с ними говорить. Он говорил с теми, кого встречал: с рыбаками, проститутками, разбойниками, и его речь была настолько удивительной, несмотря на совершенную простоту, что все, кому довелось его слышать, бросали свои дела и следовали за ним. В пустыне он стал посланником бога живого, можно сказать, сыном или неотъемлемой его частью, и сам бог говорил через него.

Но люди знали другого бога, бога-тень или отражение, которому поклонялись в храмах, каждый на свой лад. Этот бог был богом мертвым. И если живой бог был богом пустыни и тишины, богом избранных, то второй бог был богом толпы, богом святынь, богом храмов. За него стояли те, у кого была власть. Несмотря на это, испугались служители бога мертвого посланца бога живого, решили они его уничтожить. Но мало им было его погубить, необходимо было погубить, извратить, сделать мертвым каждое его слово. Послали они в его лагерь своего человека, которому надлежало впоследствии создать церковь посланца, чтобы укрепить бога мертвого и его силой. Тогда, чтобы помешать их планам, попросил Учитель лучшего друга своего, чтобы изобразил тот предателя. Ценой жизни своей хотел он показать людям истинное лицо того, кому они поклонялись и продолжают поклоняться. Принял он смерть на кресте, и на кресте увидел, как его именем крепнет мертвый бог. Воззвал он в сердце своем к богу живому: Зачем ты меня покинул?! Тогда пали последние преграды, и понял он, что все есть лишь лицедейство, игра, иллюзия; что порок или добродетель – не более чем роли, маски, костюмы. И те двое, казавшиеся непримиримыми врагами, были одним лицом. Тогда засмеялся он в сердце своем, восстал из мертвых и отправился по миру играть роль за ролью.

– А что стало с другом? – спросил отшельник.

– Другу тоже пришлось умереть: ему ни за что не простят роль предателя.

– Но ведь он тоже понял? Перед смертью?

– О какой смерти ты говоришь?

Наступило утро, за ним день. Комедианты давно уже ушли. Отшельник долго еще продолжал сидеть и смотреть на остывшие угли. Он был похож на мертвое изваяние, настолько глубоко погрузилась в себя душа отшельника. Вдруг громкий смех вырвался из его груди. Отшельник быстро поднялся на ноги и зашагал в город: отведать вина и прекрасных женщин.

– Всего лишь маска, – повторял он по дороге.

Последний аргумент

Когда я выходил утром из дома, было сухо, солнечно и тепло: +8 градусов. Для февраля так настоящая жара. Потом, словно какая-то посланная за подснежниками дура уронила кольцо, ни с того ни с сего резко похолодало и навалило снега, чуть ли не по пояс. Затем, для полного счастья, ливанул дождь. В результате такси забуксовало в паре кварталов от моего дома, и мне пришлось идти пешком.

Не успел я снять мокрую одежду, ожил телефон. Звонил секретарь шефа Петр Петрович Климко, которого все за глаза называли не иначе, как Пидором Пидоровичем. Двухметровая занудная жердь. Пренепреятнейший тип.

Выматерившись от всей души, я нажал на кнопку приема вызова.

– Он хочет вас видеть, – сообщил Климко после моего «слушаю вас», даже не поздоровавшись.

– Когда? – спросил я, тоже не став с ним здороваться.

– Немедленно.

При всех недостатках шефа одно у него было не отнять: он никогда нас не дергал по пустякам, что в данном случае совершенно не радовало.

– Еду, – сказал я.

Еще раз выматерившись, я вызвал такси, затем оделся, теперь уже по погоде, и вышел из дома.

Когда я вошел в кабинет, шеф задумчиво смотрел в окно.

– Что-то случилось? – поздоровавшись, спросил я.

– Прочти, – ответил он, указав рукой на пластиковую прозрачную папку, лежавшую у него на столе.

В папке была докладная записка, написанная от руки на обрывке старой квитанции. В ней сообщалось о сегодняшнем ЧП в монастырской церкви в станице Черкасская. Во время дневной службы в церковь вошла девочка лет 12 на вид. Из одежды на ней было только легкое, свободное платье до колен из тонкой белой материи. Несмотря на это, она не выглядела замерзшей. При ее появлении в раз замироточили все иконы, а молящиеся услышали «ангельское пение». Что это такое, в записке не объяснялось. Когда она подошла к амвону, священник посторонился, позволив ей занять свое место.

– Знайте, люди, – произнесла она с амвона, – что я вестник истины и добро воплощенное, прибывшее на землю с целью торжества добродетели. Я есть царство добра, да воцарится оно во всем мире.

После этого она пригласила людей подойти к ней за благословением, и сначала священник, а за ним прочие верующие подходили по очереди к девочке. Когда очередной страждущий становился перед ней на колени, она прикасалась рукой к его голове и говорила:

– Благословлен.

В результате больные исцелились от всех болезней, а у потерявшего несколько лет назад ногу на железнодорожном переезде Николашки Осьминога в одно мгновение появилась новая нога.

Благословив всех желающих, она, пообещав вернуться на следующий день, превратилась в вспышку яркого света и исчезла.

– Это точно не лохотрон? – спросил я, не веря написанному.

– Это тебе и придется выяснить, причем, как можно быстрее, – ответил шеф.

За ночь весть о чудо-девочке разнеслась по всей округе, и когда я утром прибыл к черкасской церкви, там уже собралась толпа. В последний раз такое столпотворение было несколько лет назад во время приезда в станицу Филиппа Киркорова. Тогда, правда, в толпе было намного меньше умирающих, уродов и калек.

Девочка явилась народу ровно в полдень. Сначала сквозь низкие серые тучи пробился луч яркого белого света, высветив пятно примерно метр в диаметре у входа в церковь, затем из этого света материализовалась она. На вид совсем еще ребенок. Из одежды на ней было все то же простое белое платье. Прежде, чем войти в церковь, она обратилась к людям с просьбой не толпиться и не устраивать давку. Она говорила тихо, но каждый мог слышать ее слова, которые появлялись непосредственно в головах слушателей.

– Я не уйду отсюда, пока не благословлю всех страждущих добра, а завтра приду вновь, – пообещала она и вошла в храм.

После этого, о чудо, в церковь вошло всего несколько человек, а остальные остались послушно ждать своей очереди на улице. В результате мне не составило труда войти внутрь и занять место на деревянной скамейке у стены недалеко от входной двери. В церкви приятно пахло чем-то еле уловимым, и чуть слышно играла расслабляющая музыка. Присутствие девочки оказывало умиротворяющее воздействие.

Несмотря на то, что очередь двигалась необычайно быстро, на каждого человека девочка тратила не более нескольких секунд, – человеческий поток казался неиссякаемым. Каждый получивший благословение уходил от нее несколько иным человеком, не говоря уже о тех счастливцах, которые вставали с инвалидных колясок, обретали утраченные конечности и излечивались от последней стадии рака. Без сомнения девочка творила настоящие чудеса, причем творила их с такой легкостью, словно для нее это было ничего не стоящей шалостью. Меня это восхищало и пугало одновременно, так как никто из нас еще не сталкивался со столь сильным противником.

– А ты не хочешь получить мое благословение? – спросила девочка, когда человеческий поток иссяк. Была уже глубокая ночь. Я чувствовал себя разбитым. Она же выглядела свежей и ни капли не уставшей.

– Пожалуй, я воздержусь, – ответил я.

– Ты отказываешься от исцеляющего тело и душу добра? Зачем тогда ты здесь?

– Видишь ли, я не уверен, что ты та, за кого себя выдаешь, и что твое благословение действительно является благословением, а не завуалированным проклятием. Этаким бесплатным сыром в мышеловке.

– Ты пытаешься меня обмануть? – рассмеялась она. – Неужели ты не понял, глупец, что я читаю человеческие сердца и умы, как книги?

– Я не обманываю. Возможно, из-за усталости я недостаточно хорошо формулирую мысли. Я успел убедиться, что ты действительно творишь чудеса, но…

– О, да ты настолько ненавидишь добро, что сделал борьбу с ним своим призванием!

– А разве абсолютное добро не самое худшее из зол? – спросил я.

Мой ответ заставил ее рассмеяться, хотя ничего смешного в нем не было. Обычно в ужастиках на свободу вырывается зло и начинает сеять хаос, ужас и смерть, грозясь при этом уничтожить человечество, Землю или даже вселенную. Однако по сравнению с тем океаном слез и крови, что были пролиты во имя добра, аналогичные сборы зла покажутся каплей даже не в океане, а в открытом космосе. Да и само добро… Только представьте, в какой ужас превратится наша жизнь, если в ней действительно воцарится обязательная для всех добродетель. Представьте себе мир, в котором ни поесть, ни выпить, ни потрахаться… где допустимы только осанна и аллилуйя, и где с морально-нравстенной вышки за тобой в круглосуточном режиме наблюдает готовый разорвать тебя за малейший греховный помысел какой-нибудь святоша. А еще хуже, если такой святоша контролирует тебя из твоего же сознания.

– Тебе так кажется, потому что ты слеп, – ответила она, выслушав мои объяснения.

– Обычно так говорят те, кто в своих прозрениях витают в недосягаемых для действительности облаках. Я же обычный, живущий на бренной земле человек, и логика подсказывает…

– В мире высших сил ваша логика не работает, как не работает классическая физика на больших скоростях и в квантовом мире.

– Тогда какая логика там работает?

– Там все пронизано волей господней.

– Пути которого неисповедимы? – усмехнулся я.

– Я вижу, ты полон решимости мне противостоять? Ты, обвиняющий меня в слепоте, разве не слеп ты сам в своей самоуверенности?

– Ничуть. И если позволишь, я объясню, почему у меня есть шанс на победу.

– Я вся внимание. Развесели меня.

– Ты действительно сильнее любого из нас, и, скорее всего, сильнее человечества, как такового.

– Хоть это ты понимаешь.

– И здесь мы имеем 2 варианта. Вариант первый: ты действительно искренне веришь в то, что ты – само добро, и здесь у меня есть шанс убедить тебя в том, что слишком много добра хуже любого зла. Вариант второй: ты – зло, скрывающееся под маской добра. Не зря же в той же Библии говорится, что возвращению спасителя будет предшествовать множество лжехристов. В этом случае борьба с тобой выходит за рамки моей компетенции, и я умою руки.

– А как ты обычно борешься с добром?

– Удивлен, что тебе это интересно.

– Я что, не могу немного повеселиться после долгого трудового дня?

– В нашей работе все зависит от того, что подается под видом добра, – решил я сыграть в открытую. – Чаще всего им оказываются стеклянные бусы, на которые у доверчивых цивилизованных дикарей различные проходимцы выменивают любовь, признание и нечто более материальное. Например, их дома и сбережения. Другим представителям воинства добра попросту необходима квалифицированная психиатрическая помощь. Более адекватным мессиям и проповедникам мы ненавязчиво помогаем стать лидерами маленьких тоталитарных сект. А обнаруживших у себя серьезные экстрасенсорные способности и не знающих, что с ними делать, людей мы знакомим с творчеством Ницше, Шопенгауэра и прочих достойных мыслителей. Разумеется, нас интересуют лишь те, чья деятельность может приобрести массовый характер и серьезно повлиять на ход истории.

– А что под видом добра подаю я?

– Не знаю. Пока ты щедро осыпаешь людей дарами, об этом трудно судить. Все встанет на свои места, когда за свои дары ты начнешь с нас спрашивать. Правда, тогда уже будет поздно что-либо делать.

– Если бы я хотела что-то с вас спросить, мне для этого не нужно было бы ничего давать. Мне ничего не нужно. По крайней мере, от вас.

– А как же торжество добра? Думаешь, оно наступи само по себе?

– Зачем? Каждое мое благословение делает этот мир немного добрее, и когда добра станет достаточно…

– Оно утопит в себе зло?

– Правильнее сказать, трансформирует.

– Вот только что во что?

На этом наш разговор был окончен.

– Я буду здесь завтра с полудня, так что если захочешь поговорить – приходи, – сказала она прежде, чем исчезнуть.

На следующий день я прибыл в церковь практически ночью, когда девочка заканчивала прием страждущих.

– Поздравляю, – сказал я, когда мы остались вдвоем. – Вчера ты благословила банду пройдох на отъем квартиры у старого, больного человека; бизнесмена на устранение партнера по бизнесу, причем вместе с семьей; а религиозного фанатика-террориста на массовое убийство. И это только те, кто уже проявил себя. Хотя по сравнению с прочими ужасами добра все это мелочи.

– Я дала им часть своего добра…

– Но оно пало на мертвую почву? – перебил ее я. – На самом деле ты дала им уверенность в правильности их намерения. Благословляя всех без разбора, ты потакаешь наиболее скотской части человеческой природы.

– Только не надо обвинять меня в вашей закостенелости во зле. Ты прав, я недооценила вашу отравленность злом, но теперь я буду действовать с учетом своих ошибок.

– Так ты признаешь, что способна на ошибки?

– Но только не в главном.

– Допустим, с завтрашнего дня ты увеличишь порции добра, но что ты сделаешь с теми, кто окажется невосприимчивым? Отправишь их в лагеря смерти? Лоботомируешь? Полностью подавишь их сознания?

– Можешь не сомневаться, таких не будет. Никакое зло не в силах долго противостоять добру. Но я вижу, у тебя для меня есть сюрприз.

– Ты права. Я пришел не один. Со мной группа твоих горячих поклонников. Они ждут за дверью.

Существует минимум 2 способа дискредитации людей или идей. Один из них – заставить «хороших», пользующихся авторитетом у целевой группы, людей чуть ли не на каждом углу критиковать предмет дискредитации. Второй – заставить отпетых проходимцев и негодяев расхваливать его на все лады. Я решил начать со второго, а в качестве негодяев привлек к этому делу Никиту Орлинского, магистра черномагического ордена с непроизносимым названием и пару его приближенных. Примерно раз в году магистра слегка возвращают в действительность в стационаре психиатрической больницы. Все остальное время он с такими же ненормальными отдается служению тьме.

Пока мы беседовали, они успели облачиться в длинные черные балахоны с большими перевернутыми красными пентаграммами на груди и спине. Не доходя до девочки несколько метров, они бухнулись на колени, после чего горе-магистр прочел во славу ее речь на латыни. Когда он закончил, один из его сподручных вытащил из-под полы своего балахона спящего ребенка. Наверняка они его предварительно чем-то накачали.

– Прими в знак нашей верности эту жертву, – проблеял нараспев Никита. После этого другой приближенный дал ему ритуальный нож. Девочка вмешиваться не торопилась, а я не хотел рисковать жизнью ребенка.

– Да вы совсем охренели? – рявкнул я, хватая Никиту за руку с ножом. – Госпожа здесь инкогнито, под видом вестника добра. Вы что, хотите смешать ее карты раньше времени?

К счастью, до адептов зла дошли мои слова, и они принялись извиняться, клясться в верности и покорности.

– Тогда валите отсюда, пока вас никто не заметил, и верните ребенка на место, – оборвал я их верноподданнические излияния.

– Что это еще за цирк? – гневно спросила девочка.

– Это твои фанаты, милая, служители зла. Я рассказал им о тебе, и они решили, что ты – пришедшее в ответ на их молитвы зло, – объяснил я.

– Представляю, что ты им наговорил.

– Ничего такого, что можно было бы признать предвзятой хулой. Ты сама сделала все для того, чтобы тебя принимали за косящее под добро зло.

– И что я такого сделала?

– Для начала ты явилась в этом образе.

– Я приняла его, так как дети являются символом чистоты и непорочности.

– Это для далеких от магии и эзотерики лохов, а таких сейчас не так много. Для более продвинутой публики ребенок является символом неспособности отвечать за свои дела. А девочка – это еще и дочь Евы, которая совратила Адама в эдемском саду. Более того, с точки зрения того же ЛаВея дети – это еще не отравленные богом создания Сатаны, поэтому 9-е сатанинское правило гласит: «Не обижайте маленьких детей». Опять же, твой возраст. С одной стороны, ты невинна. С другой – у тебя вот-вот должны начаться менструации. Так что твоя невинность носит временный характер, и очень скоро ты станешь готовой для прелюбодеяния.

– С больной фантазией можно что угодно свести к чему угодно.

– Хорошо. Почем ты здесь?

– Где здесь? На Земле? в России? В станице?

– В церкви.

– Это же храм, дом бога.

– Дом бога? В таком случае бог – это стяжательство, ложь и лицемерие, паразитирующие на глупости, страхе, жадности и раболепии. Нет более далеких от бога людей, чем представители говорящих от его имени организаций.

– Ты прав, все это имеет место, но лишь как грязь на подошвах бога. Я же намерена вычистить его дом до блеска.

– Как?

– Сея всюду добро. Для этого ничего больше не нужно.

– Кстати, а откуда ты знаешь, что служишь именно богу? Ведь если бы дьявол захотел прийти, он пришел бы под видом бога, и действовал бы через таких же, как ты.

– Можешь сколько угодно мне не верить, но я действительно олицетворение добра в высшем его проявлении.

– Тогда зачем тебе этот цирк? Почему бы не явить добро всем сразу в виде гнозиса?

– Потому что природа добра такова, что его необходимо посеять и дать время, чтобы оно взошло и созрело.

– То есть мы для тебя лишь почва, на которой должно что-то произрасти?

– Такова ваша суть.

– Тогда ты даже не зло. Ты – разносчик инфекции.

– Или садовник, сажающий сад в пустыне.

– Ладно, пусть так, но согласись, найдутся те, кто либо усомнится в тебе, либо не захочет стать зомбированным твоим добром. Что будешь делать с ними?

– Ничего.

– Ничего? А как же торжество добра?

– Когда оно взойдет и созреет в сердцах достаточного числа людей, оно начнет передаваться от человека к человеку.

– И мы все станем жертвами пандемии, – подытожил я наш разговор.

На следующий, день едва девочка начала процедуру благословения, я ворвался в церковь в сопровождении поповского отряда быстрого реагирования в составе жутко святого старца, нескольких церковных иерархов и дюжины попов обыкновенных. Иерархи с попами стали живым щитом у входа в церковь и принялись с молитвами и пением стращать народ, грозя ему казнями египетскими, концом света, адом, отлучением от церкви и мучительной смертью в ближайшее время. Мы со старцем вошли внутрь. Там он с остервенением набросился на девочку, осыпая ее молитвами и воплями изыйди, Сатана. Это выглядело настолько комично, что я еле сдерживался, чтобы не заржать во весь голос. Девочка сдерживаться не стала. Когда ей надоел устроенный им спектакль, она тихо сказала:

– Поди прочь.

И он покорно вышел.

– Не думала, что ты опустишься до такого, – сказала она, когда мы остались одни.

– А это уже не я. Ты перешла дорогу торговцам словом божьим, при этом покусилась на самое святое: на деньги и власть над умами болванов. А за ними стоят не только готовые крушить все на своем пути во имя бога толпы фанатиков, но и королевская конница с королевской ратью. Считай, что тебя официально признали приспешницей Сатаны, а твоих сторонников – исчадиями ада. И что бы ты ни делала, любой твой поступок будет истолкован, как хитрость Князя Тьмы. Тем более что ты не сможешь сделать ничего из того, чего не сделал бы дьявол, прикинувшись богом. Вы будете объявлены вне закона. Начнется бойня. Конечно, если добро нужно обильно поливать кровью, и заметное сокращение численности населения входит в твои планы, то не о чем беспокоиться. Вот только в результате может получиться так, что для добра попросту не останется почвы, и твоя победа окажется пирровой.

Я говорил, а она слушала с растерянно задумчивым выражением лица. И когда я уже решил, что осталось сказать еще нечто важное, привести последний, решающий аргумент, и сражение будет выиграно, девочка, хитро улыбнувшись, сказала:

– А ты легковерный. Неужели ты подумал, что сможешь победить меня словами?

– Ну что ты. Аргументы работают с разумом, а он и добро не совместимы, так как его больше волнует степень эффективности поведения. На чувства давить тоже бессмысленно, – нашелся я.

– Тогда чего ты распелся, как тот соловей?

– Жду, когда придет время достать главный козырь из рукава.