Текст книги "Рассказы и сказки для взрослых"

Кармический патруль

– Главной задачей кармического патруля является поддержание кармического порядка, – рассказывал мне и еще паре новобранцев инструктор. – Для этого вы должны поддерживать добродетель, откликаться на молитвы граждан, обеспечивать спиритуалистическую связь и помогать созревшим людям в развитии их осознания.

Для поддержания добродетели необходимо следить за тем, чтобы добродетельный человек ни в коем случае не получил те или иные блага, которые он сможет посчитать своего рода наградой за добродетель.

– Но почему? – спросил сосед справа.

– Потому что истинная добродетель сама по себе является платой за добродетель, и если человек ожидает за добродетель каких-либо еще дивидендов, то он – подлейший из лицемеров, и такой тем более не должен получать от жизни никаких наград. Другое дело – косящие под добродетельных мошенники и разводилы. Это – почетная публика, заставляющая людей быть собранными бдительными и хоть немного думать. Те же, кто думать неспособен, буквально созданы для того, чтобы их развели.

Отвечая на молитвы граждан, нужно помнить, что все наши беды – это исполненные с подковыркой наши же желания. Черный юмор – любимая приправа Орла.

Организация спиритической связи обязывает вас выступать в роли вызываемых духов во время спиритических сеансов, и нести людям чушь, достойную их уровню сознания.

– Так что, к спиритам приходят не те, кого они вызывают? – удивился все тот же сосед справа.

– А ты думаешь, тот же Пушкин или Наполеон по первому же требованию будут бросать все, и бежать ублажать очередную шайку дебилов? Тем более что они давно уже перестали быть Наполеоном и Пушкиным.

Орел

Слушая инструктора, я вдруг понял, что уже достаточно долго занимаюсь этой фигней, чтобы доосознать то, что не успел осознать при жизни. Пора было идти на следующий круг, ведь только при жизни можно раздуть из искры осознания пламя, которое сожжет все, что мешает раствориться без остатка в море осознания. Меня ждал Орел, и я направил свое намерение прямо на его клюв.

В следующее мгновение я уже был рядом с его головой. Он был величественным и грандиозным, как сама вселенная. Разумеется, как и писал Кастанеда, он совсем не был похож на давшую ему имя птицу. Он был инструментом осознания мироздания. Пожалуй, больше я ничего не смогу о нем сказать.

Несмотря на то, что рядом с ним я был песчинкой по сравнению с галактикой, мы легко посмотрели друг другу в глаза, и этого взгляда хватило для понимания того, что смертные не столько птичий корм, сколько собирающие впечатления пчелы. Никакого рая, никакого ада, никаких добра и зла… Только впечатления каждое своего вкуса.

Вот только многие из нас в силу своей глупости и неспособности к пониманию сживаются с впечатлениями, считая их частью себя, поэтому им и кажется, что Орел пожирает их, разрывая их плоть. К счастью, благодаря медитации я сумел при жизни построить дистанцию между собой и впечатлениями, и легко смог отдать их Орлу, испытав при этом наслаждение от освобождения. Я вновь был чистым листом, готовым к следующему воплощению. Почти готовым.

Аборт

Я хотел поделиться с людьми своим пониманием, вот только после встречи с Орлом назад дороги не было. А если учесть, что в момент рождения мы теряем память, мне оставался только аборт. На аборт была очередь похлеще, чем в регистратуру районной поликлиники. Заняв очередь, я вместе с другими принялся молча ненавидеть утверждающих, что аборт – недопустимое убийство, моралистов. Понятно, что для женщины в этой процедуре нет ничего хорошего, и к аборту следует относиться, как к запасному варианту, если нормальная контрацепция дала сбой. Но зачем рожать, если не можешь дать ребенку нормальный жизненный старт, или он тебе нафиг не нужен? Тем более что в этом случае в тебя наверняка вселится какой-нибудь урод. Аборт не убийство, аборт – предоставление шанса одному из нас, плюс избавление от страданий нежеланного ребенка.

Что же до абортоненавистников и моралистов вообще, то человеконенавистническую по своей сути мораль, которую нам насаждают под видом общечеловеческих ценностей, придумали те, кому невыносимо видеть, как кто-то наслаждается жизнью. А чтобы заставить людей быть моральными они придумали кнут и пряник в виде ада и рая, потому что, только одурачив человека идеей вечного наказания или поощрения, можно сделать его моральным, настолько эта мораль противоречит нашей природе.

Опять же, мораль в виде универсальных правил поведения на каждый день нужна только тем, кто не может или не хочет думать своей головой, находя наиболее приемлемые варианты поведения в тех или иных ситуациях. Что же до объективных добре и зле, то они существуют лишь в головах тех, кто так и не удосужился понять того же Ницше. И если для дурака мораль – инструкция, то для человека мыслящего – отравляющий жизнь бред. Взять хотя бы для примера мораль сексуальных отношений: кому ее соблюдение принесло счастье?

Поэтому рабы морали всегда ненавидели мыслящих людей.

Сама процедура не была ни болезненной, ни интересной, поэтому я не стану ее описывать. После извлечения из сохранившей мне память и давшей второй шанс женщины я вновь оказался в море. Но теперь я знал, что мне делать. Поэтому прежде, чем попасть в клюв Орла или в щупальца парней из службы доставки, я при помощи намерения вернулся в дом приятеля-графомана. Вселившись в его тело, я рассказал ему историю своей посмертной жизни. После этого я был свободен и готов к воплощению ради работы над своим осознанием.

Тишина

Кайл любил просыпаться медленно, любил полежать с закрытыми глазами, досмотреть остатки сна. Он любил промежуточное состояние между сном и бодрствованием, когда тело еще спит, а сознание уже начинает контролировать ситуацию, и можно изменять сюжет сновидения по своему усмотрению. Окончательно проснувшись, Кайл по привычке посмотрел на часы, хотя мог бы этого и не делать. С тех пор, как они поселились на острове, он каждый день просыпался в 9—50. Кайл был противником насилия над собственным организмом, этим ежедневно-будничным аутомазохизмом под названием режим дня. День строгого режима звучит как приговор, любил говорить он. Подобно дзенским мистикам, он ел, когда хотел, и спал, когда хотел, правда, в отличие от них, он не считал это чудом. Со временем его организм сам выработал приемлемый образ бытия, и вот уже более года Кайл просыпался в одно и то же время, в 9—50.

Проснувшись, Кайл по привычке посмотрел на часы, закрыл на пару минут глаза, стараясь вспомнить свой сон, но кроме ощущения тревоги ничего не приходило в голову. Он нехотя вылез из-под одеяла, надел тапочки и отправился в туалет. Писять, писять, писять, сказал он себе вслух, словно уговаривал, и с большим удовольствием принялся наблюдать, как струя окрашивает унитаз в желто-розовый цвет – вечером он ел свеклу. Кайл был истинным гурманом естественных отправлений. Он никогда не позволял себе справлять нужду наспех или в неудобных местах. Для него это было сродни молитвы. Он медитировал в туалете, как японцы медитируют во время чайной церемонии. Здесь не было ничего случайного или неважного. Каждая мелочь имела свое неповторимое магическое значение, каждое действие было свято. Справляя нужду, Кайл получал наслаждение, сопоставимое с религиозным или эротическим экстазом. Закончив, Кайл с удовольствием спустил в унитаз воду, и отправился в ванную, где нехотя несколько раз поелозил зубной щеткой во рту, посмотрел на себя в зеркало, повертел в руках бритвенный станок, но решил, что бриться сегодня лень, и побрел на кухню.

Отказом от прислуги Кайл вызвал огонь на себя, так как Гала категорически отказывалась что-либо делать по дому. Кайл любил монотонную домашнюю работу, которая, занимая руки, оставляла свободной голову, и он буквально видел свой роман сцена за сценой. На диване, в кабинете, за компьютером ему не сочинялось. Там он мог прорабатывать текст, искать нужные слова, углубляться в детали, но сама идея приходила, когда он занимался каким-нибудь незатейливым делом, или, как это было раньше, по дороге на работу.

Кайл любил готовить, и если раньше он получай удовольствие, готовя для Галы, то сейчас, когда между ними установилось молчание, он делал это уже по привычке, как и многое другое в этом доме. Кофе, гренки, яичница с помидорами, салат… Они любили завтракать плотно. Накрыв на стол, он поднялся наверх и постучал в дверь спальни жены. Раньше он будил ее поцелуем, но молчание поглотило эту маленькую традицию, как и многие другие мелочи, придающие взаимоотношению людей аромат настоящей близости. Гала спускалась к завтраку в халатике на голое тело. Она терпеть не могла, когда еда (а особенно кофе) отдавала зубной пастой, и ее заспанное лицо со следами подушки и кое-как уложенные волосы делали похожими Галу на маленькую, капризную девочку.

За обедом она умудрялась пользоваться услугами Кайла и не замечать его одновременно. Так, подойдя к столу, она ждала, когда он подаст ей стул, и только после этого садилась за стол. Желая еще кофе, она слегка приподнимала чашку и ставила ее на стол. За время молчания она выработала множество подобных сигналов. При всем при том она демонстративно не замечала присутствия Кайла, словно все, что он делал, происходило само собой.

После еды Гала выкуривала первую сигарету, не торопясь, наслаждаясь каждой затяжкой. Кайл в это время убирал со стола и мыл посуду. Затем они вместе, а вернее, одновременно шли на пляж, если, конечно, погода была хорошей. Кайл заплывал в море на несколько километров, после чего делал обход своих владений – несколько квадратных километров дикого леса, превращенного в парк. Это заменяло ему занятия спортом. Спорт как таковой Кайл не любил, но старался держать себя в форме. Гала же, раздевшись до гола, устраивалась на берегу с термосом, в котором был холодный коктейль, и книжкой, чаще это был Басе. Периодически она окуналась в море и, поплавав пару минут у берега, возвращалась к коктейлю и книге. Так продолжалось почти до самого обеда. Затем Гала принимала заранее приготовленную Кайлом ванну и отправлялась к себе. Раньше, до того, как молчание железным занавесом разделило их жизни, Кайл купал ее в ванне. Он обожал купать ее в ванне, особенно когда купание заканчивалось любовью, что случалось тогда довольно часто. Затем он нес ее на руках в комнату, где вытирал, причесывал, помогал одеться. Теперь же он готовил к ее приходу ванну и одежду: белье, колготки, платье, туфли. Все должно было выглядеть идеально.

Собравшись, они садились на катер и ехали в ресторан, почти еще пустой. Здесь мало кто обедал так рано.

После обеда они какое-то время дремали, каждый в своей комнате, разделенные заклятием тишины. Проснувшись, Гала отправлялась в сад, где возилась с любимыми клумбами, а Кайл садился за компьютер. Его новый роман обещал стать бестселлером, как, собственно, и два предыдущих.

Когда Кайлом овладевало желание, он брал Галу, которая и в момент соития делала вид, что его нет. Такой секс приносил только горькое расслабление, снятие напряжения, удаление спермы, и ни чем не отличался от мастурбации, которой Кайл занимался, когда у нее были месячные.

Так продолжалось целую вечность одного и того же дня, так как все дни были более похожими, чем близнецы. Продолжалось до сегодняшнего утра, когда, отхлебнув кофе, Гала вдруг посмотрела на Кайла, и, как будто не было этой вечности тишины, совершенно спокойным голосом спросила:

– Может, заваришь чай?

Урок

Это случилось очень давно. Наша семья жила в небольшой рыбацкой деревушке, расположенной вдали от больших городов. Места там красивые: с одной стороны – океан, с другой – поросшая густым лесом гора, а между горой и океаном – сады. На самом берегу океана – дома. Не знаю как сейчас, а тогда деревня жила рыбной ловлей, и рыбаками не были разве что пекарь, аптекарь и владелец единственного магазина.

Не был рыбаком и отшельник. Он жил в лесу у самой вершины горы. Был он невысоким, жилистым мужчиной, и выглядел примерно лет на пятьдесят пять – шестьдесят. Сколько ему было на самом деле, не знал никто, но таким его помнили еще деды наших дедов. Поговаривали, что он объездил само время и заставил смерть пойти к нему в услужение. В деревне отшельника боялись, но уважали. Сам он никому ничего плохого не делал, и всегда был готов помочь в тяжелую минуту. Но горе было тому, кто пытался беспокоить его по глупости или из любопытства. Тогда отшельник одаривал непрошенного гостя своим тяжелым взглядом, от которого кровь стыла в жилах. И тех, кто не умирал от страха на месте, этот взгляд сводил с ума до конца их дней.

Отшельник ни разу не приходил в деревню до того дня, когда появились на свет трое близнецов. Едва закончились роды, он без стука вошел в дом, прошел мимо застывших от удивления людей, подошел прямо к малюткам, посмотрел на них, улыбнулся и сказал всем присутствующим:

«Берегите этих детей. Одному из них суждено стать величайшим поэтом и прославить вашу деревню на весь Мир».

Сказав это, он вернулся к себе в горы.

В тот же день эта весть разнеслась по всей деревне, так что, едва родившись, близнецы стали предметом всеобщей гордости. А там где гордость, не обойтись без зависти, но моя история не об этом.

Шло время. Близнецы росли обычными детьми. Правда, они были настолько похожими друг на друга, что даже родная мать не могла определить, кто из них кто. Да что мать, временами сами они не могли ответить на, казалось бы, простейший вопрос: Кто ты, и как тебя зовут.

Во второй раз отшельник пришел в деревню, когда близнецам исполнилось 10 лет. Тогда он принес три молодых деревца сакуры.

«Эти деревья для вас, – сказал он им, – вы должны посадить каждый по одному дереву и заботиться о них так, словно от благополучия этих деревьев зависит ваша жизнь». Сказав это, он указал им место недалеко от огромного дерева, вершина которого упиралась в небесный свод.

Шли годы, близнецы продолжали расти, становясь с годами еще более похожими друг на друга. При этом они всячески старались подчеркнуть свое сходство одинаковой одеждой, прическами, поведением. Они все разом откликались на одно имя, а когда кто-то начинал укорять их за это, говорили, что они – один человек в трех телах. Разумеется, они не могли не узнать о своем предназначении, поэтому старательно изучали грамоту и все свободное время писали стихи. Стихи эти были посредственными, но деревенские жители, которые не знали иной поэзии кроме рыбацких песен, да пары фривольных стишков, воспринимали творения близнецов с благоговением. Смущало людей лишь то, что, по словам отшельника, поэтом должен был стать только один из близнецов. В конце концов, люди решили, что сама судьба не может отличить своего избранника от других братьев. Расспрашивать же об этом отшельника никто не решался. В общем, жизнь шла своим чередом.

В следующий раз отшельник появился в деревне через пять лет. Это произошло весной, накануне цветения сакуры. Совершенно спокойно, словно речь шла о житейских пустяках, он сообщил всем, что пришло время узнать, кто станет избранником судьбы. Для этого братья должны были сесть каждый под свое дерево и ждать, какое из них расцветет первым.

Судьей он назначил меня. Я должен был залезть на вершину того самого высокого в округе дерева, подле которого росли сакуры. От его слов я чуть не умер от страха. Было мне тогда чуть больше 10 лет. Я не был ни сильным, ни ловким, ни смелым. К тому же, я не отличался особым умом или сообразительностью. Более того, я страшно боялся высоты. Но слова отшельника обсуждению не подлежали, и мне пришлось лезть на самый верх на глазах у всей деревни.

У меня нет слов, чтобы описать ужас, который мне пришлось пережить. Наверно, будь я менее тупым, я бы сошел с ума.

Забравшись на самый верх, я привязал себя специальными ремнями, – их дал мне отшельник, – к дереву и, боясь смотреть вниз, принялся тихонько скулить. Тогда мне было не до близнецов с их сакурами. Удивительно, что я не умер от страха и не сошел с ума. Каждый порыв ветра, казалось, нес смерть. Я мерз во время ночных заморозков, меня поливал дождь, но я не замечал этого. Несколько дней я не ел и не пил, хотя у меня была специальная веревка для того, чтобы поднимать наверх еду и питье. Но я мог лишь смотреть в равнодушные глаза ужаса и мечтать о быстрой и легкой смерти.

Не знаю, сколько я пробыл на дереве, но однажды все это прекратилось. Что-то во мне лопнуло и рассыпалось на тысячи осколков. Я был предельно слаб, но свободен! Я был свободен от всего: от своих страхов, от тупости, от всего того, что до этого было мной. Я был свободен даже от радости осознания этого. Тогда я впервые посмотрел вниз и увидел, как распускается первый цветок. Я закричал…

Не помню, кто и как снимал меня с дерева, сам я слезть точно не мог.

Избранному судьбой брату отшельник наказал отличаться от братьев одеждой и прической, а им под страхом смерти запретил даже пытаться писать стихи. Мне он шепнул на ухо, что этот урок был для меня, и что пройдут годы, прежде чем я смогу его понять. Он этого не сказал, но я понял, что понимание принесет с собой смерть, но не как проклятие, а как дар.

После этого отшельник навсегда покинул наши края, а вскоре наша семья переехала в другое место. Что стало с теми близнецами, я не знаю. Да и так ли это важно на самом деле…

Цветущая долина

Когда-то давным-давно Цветущая Долина была раем на земле. Окруженная со всех сторон горами, она была надежно защищена от природных катаклизмов, эпидемий, войн и прочих несчастий, которые постоянно обрушиваются на головы людей в других местах. Климат был теплый, земля плодородная, леса богатые зверем и птицей, а водоемы – рыбой. Жил там народ богатый и веселый, особенно не обременяющий себя трудом. Правил Цветущей Долиной очень праведный Господин. Была у Господина мечта сделать и народ свой праведным, идущим дорогою добродетели и сторонящимся греха. Но как ни бился он над этой задачей, ничего у него не получалось. Ни увещевания, ни просвещение, ни собственный пример, ни подвиги святых, ничего не могло заставить людей отвернуться от греха. Рассердился тогда Господин. Решил он бороться с грехом огнем и железом. Ввел жесточайшие законы, сурово наказывающие за малейший проступок. Поднялся над Цветущей Долиной плач, но все равно люди продолжали грешить. Даже страх смерти не мог уберечь их от греха. Отчаялся, было, Господин, но пришел во дворец к нему странник.

– Я знаю, как избавить людей от греха, – сказал он Господину.

– Проси за это что хочешь, – ответил ему Господин.

– Лично мне ничего от тебя не нужно. Но ты должен знать, что обратной дороги не будет. Не пройдет и десяти лет, как в Цветущей Долине исчезнет грех.

– Говори, что я должен сделать?

– Открой тюрьмы, отмени наказания, распусти суд. Тебе это больше не понадобится. Вместо этого раздай своим людям волшебные сумки, которые всегда будут у них за плечами. И как только совершит кто-нибудь грех, в его сумке появится камушек величиной с горошину.

– Ты смеешься надо мной! – разозлился Господин.

– Ничуть. Сделай так, как я сказал, и не пройдет и десяти лет, как Долина избавится от греха.

Послушался Господин странника. Три дня и три ночи ликовал народ, прославляя доброту Господина. А через десять лет превратилась Цветущая Долина в Долину Камней.

Я буду доктором

Глэдис проснулась в небольшой, но чистой светлой и очень уютной палате, которая была вся уставлена цветами. Жорж сидел на стуле рядом с ее кроватью.

– Здравствуй, дорогая, – сказал он, когда она открыла глаза.

– О, Жорж!

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, но все равно…

– Все будет хорошо, милая. Как ты тут устроилась?

– Просто замечательно. Здесь такой уход, отношение. Кормят прекрасно. Даже не верится, что это благотворительная клиника.

– Нашему персоналу и оснащению может позавидовать любая частная больница.

– Можно тебя спросить, Жорж?

– Конечно, милая.

– Как дела у того мальчика?

– У какого, милая?

– Ну, у того, который хочет быть доктором.

– У маленького Хорхе?

– Удивительно, как ты помнишь имена всех своих пациентов?

– Это моя работа, дорогая. У него все хорошо. Скоро мы его выпишем.

– Подумать только, такой маленький и уже…

– Да, дорогая.

– Я за него молилась. Он такой трогательный. Жаль, что у нас нет такого.

– Дорогая…

Это была больная тема. Глэдис не могла иметь детей. В молодости она перенесла тяжелую болезнь, которая навсегда лишила ее радости материнства. Как и любая другая женщина, не способная быть матерью, Глэдис очень болезненно переносила свое бесплодие. Кроме того, у нее периодически возникали сильные боли, которые приковывали ее к постели на несколько дней. Жорж постоянно предлагал ей сделать операцию, но она все время отказывалась, боясь потерять еще теплящуюся надежду на чудо. Последнее обострение оказалось серьезней предыдущих, и Жорж настоял на госпитализации. Тянуть дальше было нельзя, да и клиника, где он работал, по праву считалась одной из лучших в стране.

– Что тебе принести? – спросил Жорж.

– Что-нибудь на свое усмотрение. Когда ты рядом, у меня есть все, о чем только может мечтать женщина. Разве только… – она грустно улыбнулась.

– Мне надо идти, дорогая. Извини.

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Он нежно поцеловал ее в лоб и вышел.

Жорж или доктор Лэнси был перспективным хирургом, который, в свои за 30 был заведующим хирургическим отделением новой прекрасно оснащенной больницы для бедных. Он женился на Глэдис на последнем курсе университета. Она была симпатичной, хорошо воспитанной девушкой из небогатой, но приличной семьи. К тому времени он уже был известен в нужных кругах, как подающий большие надежды молодой человек. Из всех предложений, а их было не мало, он выбрал эту больницу, куда и отправился с женой сразу после университета. Жорж быстро пошел в гору, а Глэдис заняла достойное место в свете, благодаря своему воспитанию и репутации мужа.

– Дорогая.

– Поцелуй меня, Жорж. Я так соскучилась.

– Милая, я же был у тебя всего пару часов назад.

– Ты не представляешь, как медленно тянется здесь время.

– Дорогая, нам надо поговорить.

– Что-то не так? – насторожилась Глэдис.

– Наоборот. Обследование показало, что после небольшой операции ты сможешь иметь детей.

– Жорж! Я люблю тебя! Обними меня Жорж!

Она заплакала от счастья.

– Я тебя тоже люблю, дорогая.

– Жорж, дорогой, операцию будешь делать ты?

– Извини, дорогая.

– Но почему?

– Нельзя оперировать близких.

– Даже тебе?

– Дорогая, доктор Гордон хороший специалист и наш старый друг. Он все сделает, как надо.

– Хорошо, милый. Даже не верится… Я так хочу детей!

– Доктор Гордон зайдет к тебе минут через десять. Тебе надо будет кое-что подписать. Не волнуйся, это простые формальности.

– Можно тебя попросить, дорогой?

– Конечно, дорогая, почему ты все время спрашиваешь?

– Жорж, ты мог бы отнести какие-нибудь фрукты этому мальчику?

– Хорхе?

– Да, милый.

– Разумеется, дорогая. Как скажешь.

Она познакомилась с Хорхе в больнице во время обследования. Ей сразу же понравился этот смуглый мальчуган лет девяти с удивительно красивыми умными черными глазами. Его покалечил родной отец, когда в очередной раз пришел домой пьяный. Хорхе, соскучившийся по отцу, кинулся к нему на шею и тут же получил сильный удар в лицо, от которого отлетел в другой конец комнаты и, сильно ударившись головой о стену, потерял сознание. Мать кинулась на защиту сына. Отец сбил ее с ног и еще долго топтал после того, как жизнь покинула ее изувеченное тело. Он забил бы до смерти и Хорхе, если бы его не остановила пуля полицейского.

– Он такой славный мальчик и столько уже выстрадал. Подумать только.

– Но теперь все позади. А вот и доктор Гордон. Не буду мешать. Я еще зайду, дорогая.

Операцию назначили на следующий полдень, и все утро Жорж был возле жены. Он лично проследил за подготовительными процедурами.

– Мне пора, дорогая.

– Ты не останешься?

– Я буду ассистировать доктору Гордону, и мне нужно переодеться.

– Ты будешь все время со мной?

– Да, дорогая.

– Я так люблю тебя, Жорж!

– Я тебя тоже люблю.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая?

После наркоза в голове Глэдис сильно шумело, и Жоржу пришлось повторить свой вопрос.

– Ничего, дорогой. Только вот голова не своя и сильно хочется пить.

– На, выпей немного, – он поднес к ее губам высокий бокал с темно красной жидкостью.

– Что это?

– Это сок, дорогая. Отпей немного, и тебе станет лучше.

Глэдис сделала несколько маленьких глотков. Сок оказался приятным, освежающим и слегка соленым на вкус. В голове стало проясняться, и она сделала глоток побольше. Привкус ей показался знакомым, но она так и не поняла, что он ей напомнил.

– Операция прошла нормально, – продолжил Жорж, когда она напилась, и он убрал стакан.

– Я смогу иметь детей?

– Тсс! Об этом рано пока говорить. Теперь постарайся поспать. Вечером я зайду.

Он поцеловал ее в лоб.

– Я люблю тебя, Жорж.

– Я тебя, дорогая.

Жорж тихонько вышел. Сразу же после его ухода вошла медсестра.

– Здравствуйте, миссис Лэнси. Как вы себя чувствуете? – спросила она, улыбнувшись профессиональной улыбкой.

– Спасибо, хорошо.

– Я вижу, доктор Лэнси вам уже разрешил пить.

– Немного.

– Очень хорошо. Миссис Лэнси я должна сделать вам укол.

Не успела медсестра ввести лекарство, как Глэдис провалилась в долгое глубокое забытье…

Спросонья Глэдис не сразу поняла, что не может пошевелить ни руками, ни ногами, но постепенно до нее стало доходить, что она крепко привязана к кровати. Ее охватило беспокойство, переходящее в панический страх. Она уже готова была закричать, когда в палату вошла медсестра.

– Здравствуйте, миссис Лэнси. Как отдохнули?

– Почему меня связали? – испуганно спросила Глэдис.

– Вы метались во сне, пытались сорвать повязку. Вас пришлось связать для вашей же безопасности. Не волнуйтесь, с вами все хорошо. Сейчас будем ужинать. Немного бульона вам не повредит. Давайте я помогу.

– Развяжите меня.

– Дело в том, миссис Лэнси, что для этого нужно распоряжение лечащего врача. Скоро он к вам зайдет. Так удобно?

Медсестра подняла спинку кровати, чтобы Глэдис смогла поесть. Медсестра поднесла к ее губам чашку с бульоном, и Глэдис сделала большой глоток. Бульон был достаточно теплым, чтобы не обжигать при питье и имел необычный, приятный вкус. Глэдис заканчивала трапезу, когда в палату вошел Жорж с шикарным букетом цветов.

– Дорогая.

– Жорж.

– Я вижу, дела идут на поправку.

– Развяжи меня, Жорж.

– Не могу, дорогая. Я не должен вмешиваться в работу дежурного врача.

– Найди его.

– Он сам скоро придет. Тебе понравился бульон?

– Никогда такого не ела. Как его варят?

– Это наш секрет. Дорогая, у меня для тебя сюрприз.

– Какой?

– Закрой глаза.

Жорж вышел и вернулся, держа за руку маленького мальчика, который покорно шел за ним.

– Дорогая, можешь открыть глаза.

– Хорхе!

Крик ужаса вырвался у Глэдис. Перед ней был малыш Хорхе. Только теперь вместо его красивых умных, подвижных глаз, которые ей так нравились, были свежие грубые шрамы.

– Тише дорогая, он и так напуган.

– Но… но… как… почему…? – она смотрела на Жоржа с мольбой и надеждой, и этот взгляд ждал от него объяснений, действий, чего угодно, лишь бы кончился этот кошмар и все вновь было как всегда, как раньше.

– Хорхе пришел поблагодарить тебя за фрукты.

– Что с ним? – выдавила, наконец, из себя Глэдис.

– Ничего особенного, дорогая. Мы продали его глаза. Тебе ведь они тоже нравились. Попрощайся с Хорхе, потому что кроме глаз у него еще есть замечательное сердце, пока еще есть.

– Зачем ты так говоришь? Скажи, что это не правда, Жорж! Ведь это не правда? Нет?

– Боюсь тебя разочаровать, дорогая, но это правда.

– Ты… ты… ты чудовище. Жорж!

– Не более чем все эти толстосумы, которые хотят хорошо видеть, иметь здоровое сердце, печень, почки, чтобы вновь жрать и совокупляться. Очнись, дорогая! Эта шикарная больница создана, как разборка никому не нужной шантрапы, которая только и умеет, что побираться и воровать. Или ты думала, что в этом мире есть идиоты, готовые выкинуть такие деньги на ЛЕЧЕНИЕ подобного сброда?

– Зачем ты мне это рассказываешь? – она вжалась в кровать и смотрела на него своими большими широко раскрытыми от ужаса глазами.

– Скорее почему. У нас с тобой, дорогая, идеальная семья. Ты красивая женщина из хорошей семьи, образованная, умная, получившая хорошее воспитание, идеальная хозяйка и светская львица. Я преуспевающий перспективный врач, отдающий все свои силы служению людям. У нас мир и любовь. Домохозяйки вслед нам плачут от умиления. Только ерунда все это, никому не нужная чушь! Скромница-красавица, сколько ты брала за ночь? А за особые услуги? И что это за услуги такие? Мне ты ничего подобного не делала! Ты готова это делать кому угодно, но только не мне, твоему законному мужу! Ты меня обманула! Ты и твои папочка с мамочкой! Так сколько ты брала за ночь? Не слышу! Отвечай сука! – его лицо налилось кровью.

– Послушай, Жорж, я…

– Мне плевать, на все твои «я»! Отвечай на вопрос!

– Миссис Лэнси, – вступила в разговор медсестра, – вам нельзя волноваться. Ответьте, пожалуйста, на вопрос доктора. Он врач, а от врачей не должно быть секретов. Мистер Лэнси прекрасный специалист, и если он задает вопрос, ему надо ответить.

Она говорила ровным спокойным тоном, каким обычно разговаривают медсестры с пациентами, будто бы ничего ужасного не происходило, будто бы все шло как обычно, как всегда. Ровные больничные будни, ничего особенного. И от этого диссонирующего с ситуацией спокойного голоса все превращалось в ирреальный кошмарный сон, в ужас, в «это не возможно», в «так не бывает», и от этой обыденности становилось еще ужасней.

– А эта твоя слезная история про бесплодие! – продолжал кричать Жорж, и его слова доносились до нее сквозь бесконечно длинный коридор, у входа в который…

Жорж был только отчасти прав. Родители ничего не знали и ни о чем не догадывались. Они искренне считали ее примерным ребенком. Днем она училась, вечером работала, спала урывками. Первое время она где-то работала на самом деле. Получала какие-то гроши и была все время злой и усталой. Потом появился Генри и красивая жизнь. Она ушла с работы и все свободное время проводила с ним. Однажды он попросил ее поводить по городу его хорошего друга, приехавшего издалека. Тогда-то она и получила свои первые деньги за любовь. Утром у нее были объяснения с Генри, после которых она стала дружить с его друзьями – вежливыми обходительными людьми, которые щедро ее одаривали. Ей нравилось дружить. В этом качестве она чувствовала себя, как рыба в воде. Она была счастлива, почти. Чего-то ей не хватало. Она и сама не знала чего. Однажды к ней пристали несколько юнцов. Она особо и не отнекивалась. Они грубо взяли ее всей компанией в какой-то подворотне, и она поняла, что нуждается именно в таких вот грубых ни к чему не обязывающих животных совокуплениях. Теперь она искала любовь в самых злачных местах города, куда приличные люди вообще никогда не заходили. Там она и подцепила свою болезнь, которую так и не смогла полностью вылечить.