Текст книги "Александрийский Мусей от Птолемеев до Октавиана Августа"

Отличие государственных теорий перипатетиков от школы Платона, как известно, заключается в том, что первые исходили не от идеального образа преданного государству гражданина, которым правят столь же идеальные и совершенные философы, а от конкретного человека со всеми его слабостями и недостатками, подлежавшими очень длительному и постепенному исправлению без излишне резкого вмешательства в личную жизнь и посягательства на частную собственность. Сделать добродетель политическим качеством всего народа было конечной и трудно достижимой целью. Пока что нужными добродетелями, по Аристотелю, обладают только отдельные личности, в лучшем случае – отдельные семейства и роды. Следовательно, им и нужно передать на переходном этапе все бразды правления. Может быть, распространяемое среди посвящённых учение было раскрытием и подробным логическим обоснованием тезиса, всё-таки опубликованного Аристотелем в 320-е годы: «Когда случается так, что весь род, либо один из всех будет отличаться и превосходить добродетелью добродетель всех прочих вместе взятых, тогда по праву этот род должен быть царским родом, а один его представитель – полновластным владыкой и монархом… Это будет согласно с тем правовым началом, на которое опираются те, кто обосновывает аристократический, олигархический, или даже демократический вид государственного устройства; ведь повсюду признают право над превосходством, но не за любым превосходством, а за таким, какое мы обрисовали выше. Такого выдающегося мужа действительно непростительно было бы убивать, или изгонять, или подвергать остракизму, равно как и требовать от него хотя бы частичного подчинения, ведь части несвойственно быть выше целого, а таким целым и является в нашем случае человек, имеющий такого рода превосходство. Следовательно, остаётся одно: повиноваться такому человеку и признавать его полновластным владыкой без каких-либо ограничений» (Ar. Pol., III, 1288a-b. Перевод С. А. Жебелева).

Идея, высказанная при жизни Александра Македонского и обращённая к формирующейся тогда всемирной монархии, теперь обрела новое качество: единоначалие внутри полиса, не как цель, но как средство достижения политической гармонии. Но здесь возникала одна трудность. Лучшим средством укрепления авторитета правителя является сакрализация власти. Однако, если на завоёванном Востоке она соответствовала насчитывающим уже не одно тысячелетие традициям государственного устройства, в Греции идея прижизненного обожествления встречала сильное сопротивление. Против божественных почестей Александру Великому, как мы помним, выступал племянник Аристотеля Каллисфен. Оглашение царского декрета 324 года до Р. Х. вызвало возмущение эллинов. В то же время, Аристотель, с оговоркой на особые добродетели правителя, утверждал, что совершенный правитель может быть как бы «божеством среди людей» (Ar. Pol., III, 1284а). По плану ли, или плывя по течению, Деметрий Фалерский утверждал в Афинах собственный культ. «Солнцеподобный» правитель, принимая почести, пережил, однако, и унижение, оказавшись в изгнании и узнав о свержении поставленных в его честь памятников. Их снос стал своего рода психической разрядкой для афинян после десяти лет единоначалия. Тут же, однако, они провозгласили Деметрия Полиоркета богом-спасителем города. Но затем неблагодарные афиняне дважды отрекались и от него. Они будут восставать и против его сына Антигона Гоната, и спустя много лет признают власть Рима ради избавления от македонских царей. И лишь Римская империя времени правления Юлиев-Клавдиев и Антонинов на время создаст неустойчивое равновесие между свободой и единоначалием. При том, что императорский культ станет обязательным для всех граждан и свободных провинциалов.

Возможно, главным итогам личного политического опыта Демерия Фалерского станет осознание того, что в монархическом государстве философу лучше не прямо участвовать в управлении, но выступать в роли советника монарха, а также воспитателя его наследника. Именно такое положение он займет в Египте при дворе Птолемеев. Впрочем, и там его на закате жизни ждёт опала и ссылка.

Второй важный момент. Какими бы выдающимися способностями не обладал правитель, ему не обойтись без преданных помощников. И, опять-таки, лучшее средство укрепления авторитета сообщества таких помощников, советников или даже авторов принимаемых законов, – придание их союзу сакрального начала. Союз служителей Муз при Ликее идеально этому соответствовал, а в Александрии Деметрий создаст его долговечное повторение уже при большом храме Муз. Сами же богини, возвышенные до роли хранительниц общемировой гармонии, своим культом укрепляли веру в то, что построение нового государственного устройства соответствует первичным законам космической гармонии. Ведь проповедуемый Аристотелем и его последователями принцип «золотой середины», исходивший для непосвящённых просто из здравого смысла, на самом деле был воплощением открытого пифагорейцами универсального «космического кода». Речь идёт о знаменитом золотом сечении (хотя сам термин стал употребляться лишь философами Возрождения). Этот принцип проявляется у Аристотеля и в учении о добродетелях, когда щедрость оказывается ближе к расточительству, чем к скупости, а храбрость – к безрассудству, чем к трусости. И в идее «среднего класса» как главной опоры государства, по своему положению, стоящему ближе к богатству, чем к бедности. Этот класс должен стать золотой серединой между вопиющей бедностью и чрезмерным сосредоточением богатств в руках олигархов.

На укрепление среднего класса явно были направлены законы Деметрия об ограничении роскоши, касавшиеся ограничения чрезмерных расходов на пиры, свадьбы и погребения. Он сохранил, хотя и ослабил имущественный ценз для избрания на государственные должности. С зажиточных граждан была снята обязанность оплачивать расходы на организацию хоровых действий во время празднеств. Теперь всё оплачивала казна, заметно укрепившаяся, правда не за счёт оживления экономики, невозможного в условиях непрерывных войн диадохов, а за счёт македонских дотаций и египетских даров[239]239
  Дройзен И. История эллинизма. Т. 2. История диадохов… С. 201.


[Закрыть].

За соблюдением законов зорко следила коллегия номофилаков (блюстителей), либо созданная самим Деметрием, либо существовавшая ранее, но получившая дополнительные полномочия. Деметрий взялся за исправление нравов. Прежде всего у афинских женщин, продолжательниц рода. Прямым вмешательством в частную жизнь, хотя и с благой целью, стал институт гинекономов – особых чиновников, следивших за поведением женщин, а также за устройством свадеб и других семейных торжеств, дабы они были поскромнее. Здесь Деметрий явно «перегнул палку»; должность гинеконома сразу сделалась предметом язвительных насмешек, о чём свидетельствуют язвительные строки комедиографа Тимокла:

 
Откройте дверь пошире, чтоб как следует
Мы были на виду, – а вдруг захочется
Гинеконому, мимо проходившему,
Узнать число гостей – они так делают
По новому закону, так уж водится,
Хоть им, напротив, заниматься надо бы
Домами, где и вовсе не обедают.
 

(Тимокл. Фр. 32, II, 622–624. Перевод О. Смыки. Цит. по: Менандр. Комедии. Фрагменты. – М., 1982. Примеч. на с. 537–538).

Ограничивая частные расходы, правитель не жалел средств на строительство, симпосии, куда приглашал множество гостей, театральные представления и пышные уличные шествия. Но эти начинания нельзя рассматривать как простое расточительство. Во-первых, они давали постоянный заработок поэтам, музыкантам, актёрам и техническим устроителям представлений, во-вторых, позволяли отвлечь народ от повседневных забот и политики, и сгладить унижающее ощущение зависимости от Македонии. В театральном искусстве безраздельное господство получает комедия. И тон задаёт Менандр, чьи произведения, хотя и содержащие сатиру, но незлобивую и не покушавшуюся на власть, с их жизнерадостностью и игривостью, были весьма удобны для поддержания лояльного отношения афинян к правителю, при этом, своим высоким художественным уровнем, выгодно отличаясь от низкопробных поделок, создаваемых посредственными драматургами на «социальный заказ».

В театральных представлениях и в процессиях для большей зрелищности стали использоваться животные и разные сложные механические приспособления. Об одном из деметриевых зрелищ сообщает Полибий со ссылкой на ненавистника Деметрия Фалерского Демохара: «…впереди устраиваемой им процессии двигалась самопроизвольно [механическая] улитка, выплёвывающая слюну, а в это время через театр прогоняли ослов» (Polyb., XII, 13).

Подобные эффекты не являются лишь свидетельством низкого вкуса толпы. Здесь, скорее, свойственная вообще эпохе эллинизма страсть ко всему необычному. А конструирование всяких сложных механических приспособлений вскоре широко распространится в эллинистически государствах. Мы вспомним об этом, когда будем говорить о птолемеевских процессиях, устраиваемых в Александрии, затмивших афинские начинания Деметрия.

Деметрий пытался привить афинскому демосу и высокое искусство, став устроителей публичных декламаций поэм Гомера. Древних рапсодов теперь заменили «гомеристы» (ὀμηρισταί), читавшие наизусть канонизированный текст, без импровизации (Athen., XIV, 620b).

Деметрий сам занимался филологическими исследованиями по Гомеру, которые он затем продолжит в Александрии. Среди его сочинений будут две книги «Об Илиаде», четыре книги «Об Одиссее» и трактат «Знаток Гомера» (Diog. Laert., V, 5, 80). В Александрии он и Стратон Физик прекрасно дополнят друг друга, гармонично сочетая в птолемеевском Мусее филологию и естествознание.

Исследователи дружно утверждают, что Деметрий, сам будучи философом, покровительствовал всем афинским философским школам, и в кругах афинских философов царил дух интеллектуальной свободы и состязательности. Но это положение нуждается в уточнении. Прежде всего, о каких школах может идти речь? Ни Эпикура, ни Зенона Стоика вообще не было в эти годы в городе: первый начнёт учить афинян с 306-го, второй – только с 300 г. до Р. Х. Остаются Академия, Перипат и Киносарг. Но о покровительстве кинизму как философской школе данных нет. Приятельские отношения связывали Деметрия с отдельными киническими и «кинизирующими», то есть, демонстративно подражающими киническому образу жизни философами. Он ценил их как остроумных собеседников, приглашая их на свои застолья. Иное дело – Академия и Перипат. Содружество этих школ воспринималось (повторим ещё раз) как некая симфония, подобная хоровому пению в греческой трагедии, где словесный агон ведут два взаимоуравновешивающих друг друга полухория. Нарушить эту симфонию – означало погубить обе школы. Между тем Академия испытывала серьёзные финансовые трудности. Демонстративно отказавшийся от афинского гражданства Ксенократ вынужден был платить положенные метеку подати и запутался в долгах. Едва не проданного в долговое рабство главу Академии Деметрий спас, оплатив все его долги (Diog. Lart., IV, 2, 14).

Все прочие благодеяния (о Ликее поговорим отдельно) оставались на уровне личных симпатий. Деметрий собрал вокруг себя круг друзей-интеллектуалов, придерживающихся разных учений и мнений. Они явно были участниками симпосиев, устраиваемых в доме правителя; потом некоторые из них оказались в Александрии при дворе Птолемея Лага, что наверняка объясняется личными рекомендациями Деметрия, ставшего царским советником.

Деметрий Фалерский долгие годы сохранял дружбу с одним из самых скандальных интеллектуалов той эпохи – Феодором Безбожником. Открыто высмеивающий традиционные представления о богах, проповедующий вседозволенность и космополитизм, он, тем не менее, был спасён Деметрием от суда Ареопага по обвинению в святотатстве (Diog. Lart., II, 8, 101), потом жил в Александрии и даже назначался Птолемеем I послом к Лисимаху Фракийскому (возможно, по рекомендации Деметрия Фалерского). Но, не ужившись и там, переехал в подвластную Птолемеям Кирену, где прежде учился у философов-киренаиков, чьи гедонистические взгляды соответствовали его собственным убеждениям. В конце концов, он был изгнан и оттуда, и будто бы погиб насильственной смертью (Athen. XIII, 611b).

В данном случае покровительство Деметрия было обусловлено не поддержкой учения, но личной привязанностью к человеку, которого, как остроумнейшего собеседника, можно было слушать на пирах себе в удовольствие. Симпатию, очевидно, питал к Феодору и Феофраст, позволявший ему выступать с речами в Ликее (Plut. Phoc., 38).

Примерно на таком же уровне сведения о взаимоотношениях Деметрия Фалерского с возглавлявшим Киносарг Кратетом Фиванским. Деметрий как-то послал ему вина и хлеба, что вызвало упрёк Кратета, так как знаменитый киник пил только воду (Diog. Laert., VI, 5, 90; Athen. X, 422с-d). Если этот анекдот (один из множества, рассказываемых о Кратете) соответствует истине, он, опять-таки, демонстрирует выражение симпатии к личности, а не к школе. В 307 году до Р. Х., согласно Плутарху, Деметрий, находясь в изгнании, в Фивах Беотийских, вновь встретится с Кратетом, который будет его утешать и ободрять (Plut. De adulat. et amic., 69c-e).

Соперниками киников в искусстве словесных агонов в этот период были представители двух территориально ближайших к Афинам философских школ – Мегарской и Эретрийской. Их схолархи, в большинстве, учились в Афинах, преподавали там, а в деметриево десятилетие наверняка участвовали в философских диспутах на симпосиях правителя, поскольку расстояние между городами было невелико. Мегаряне, которых ранее Аристофан высмеивал за тугоумие, теперь оказались на высоте. Основатель Мегарской школы Евклид был учеником Сократа. Его преемник Евбулид учил в Афинах риторике Демосфена и спорил с самим Аристотелем (Diog. Laert., II, 10, 108–109). Над разрешением сочинённых им логических парадоксов будут биться многие поколения философов. Возглавивший после него школу Стильпон сумел переманить к себе несколько учеников Аристотеля и Феофраста (Diog. Laert., II, 11, 113114). Из Афин его изгнали за богохульное утверждение, будто бы статуя богини Афины является не воплощением богини, а лишь творением человеческих рук (статуя работы Фидия) (Diog. Laert., II, 11, 116–117). Когда в 308 году до Р. Х. флот Птолемея Лага подошёл к Мегарам, и город, ранее лояльный Кассандру, но неожиданно поддержавший Деметрия Полиоркета, сдался египетскому войску, правитель Египта пригласил Стильпона в Александрию. Тот как будто бы отказался (Ibid.), но потом, всё-таки, по крайней мере – один раз, побывал в Александрии, так как Диоген Лаэртский сообщает о диалектических задачах, предложенных им другому философу-мегарцу Диодору Крону (Diog. Laert., II, 10, 111). Диоген Лаэртский совершенно определённо говорит, что этот диспут происходил при дворе Птолемея I Сотера, и его инициатором был лично Стильпон: οῦτος παρὰ Πτολεμαίῳ… ἠρωτὴθη πρὸς Στίλπωνος. Диодор Крон и умер в Александрии. Приглашение, которое, в отличие от Стильпона, он принял, могло иметь место в том же 308 году, то есть, без рекомендации Деметрия Фалерского. Хотя они, несомненно, общались и в Афинах, и в Александрии. Проживая там, Диодор Крон станет участником первого, возглавляемого Деметрием в 297–286 годах, содружества интеллектуалов, положившего начало Александрийскому Мусею.

Дочернюю, по отношению к Мегарской, Эретрийскую школу возглавлял Менедем, учившийся в Академии Платона, затем у Стильпона в Мегарах (Diog. Laert., II, 17, 126). Он также прославился остротой языка и вольными речами, был заядлым спорщиком. В Эретрии он устраивал пиршества для поэтов и музыкантов, среди которых наверняка были афиняне. Он ездил послом к Птолемею Лагу (Diog. Laert., II, 17, 140), а подвластного египетскому правителю царя Кипра пытался убедить слушать советы философов (Op. cit., II, 17, 130).

Но если мегарцы и эретрийцы потенциально могли быть лишь временными гостями Деметрия Фалерского, поддержку вскормившей его школе перипатетиков он, безусловно, оказывал постоянно. К сожалению, конкретизировать эту поддержку мы можем лишь на основании немногих перечисляемых античными авторами фактов. Ликей, в отличие от Академии, всё это десятилетие не испытывал финансовых трудностей. Число учеников Феофраста скорее всего именно тогда достигло максимума. Свидетельством прямого участия Деметрия в делах Ликея является сообщение о приобретении им для Феофраста сада (Diog. Laert., V, 2, 39). У Диогена Лаэртского явно говорится о собственном саде (ἴδιος κῆπος), но вряд ли речь идёт о всей территории Ликея; скорее это был новый, примкнувший к ликейским садам участок, подобно тому саду в Академии, который называли «садиком» (κηπίδιον) Платона. Помощь Деметрия можно толковать двояко: либо Феофраст сам не мог приобрести сад, так как у него ещё не было афинского гражданства, либо, что нам кажется более вероятным, гражданство уже было, и речь идёт именно о дружеском даре, поскольку у Феофраста оказалось недостаточно личных средств на такую покупку. Вряд ли правомерно полностью отождествлять сад Феофраста с садом Муз, но если предположение Юджина Вандерпула о переустановке межевых камней с надписями hόρος Μουσῶν κήπου действительно имеет отношение к реконструкции святилища (см. предыдущую главу), сад стал дополнением Мусея; при этом, на новой территории Феофраст мог продолжить свои труды по собиранию коллекций растительного царства[240]240
  Capelle W. Der Garten des Theophrast // Festschriftungen für F. Zucker zum 70. Geburtstage. – Berlin, 1954. S. 47–82.


[Закрыть].

В это десятилетие Феофраст завершает грандиозное описание растительного мира Земли. Египетские разделы его книг пополняют сведения о тех областях, куда армия Александра Македонского не доходила в 331 году до Р. Х. Но теперь эти сведения можно было почерпнуть от окружения Птолемея Лага, или даже от самого правителя, посредством переписки. Помимо того, в мирные годы, в условиях прочного тандема Птолемея, Кассандра и Лисимаха Фракийского, когда оживлялись торговые связи между Египтом и Грецией, Феофраст мог получать в виде подарков также и сами образцы египетской флоры.

Феофраст описывает большой лес в окрестностях Фив Египетских, орошаемый ключевой водой, где растут дубы, акации с особо красивыми цветками, из которых плетут венки, но также используют их для приготовления лекарств, а также маслины и сливовые деревья, чьи плоды египтяне употребляют в сушёном виде (Theophr. Hist. plant., IV, 2, 8-10). К северу от Фив, возле Копта, начиналась древняя караванная дорога, связывавшая нильскую долину с побережьем Красного моря. Там находилась гавань, откуда ещё царица Хатшепсут направляла корабли в страну Пунт. При Птолемеях здесь появится крупный морской порт Миос Гормос. Очевидно, заинтересованный в развитии морской торговли Птолемей Лаг уже в 310-е годы повелел обследовать побережье. Здесь постоянно царила засуха, дожди выпадали раз в несколько лет, но к африканскому зною приспособилась особая акация, называемая «жаждущей» или «иссохшей» (διψάς) (Op. cit., IV, 7, 1).

Лежащий на южных рубежах владений Птолемея нильский остров Элефантина, знаменитый святилищем бога Хнума, чей культ будут всячески поддерживать Птолемеи, удивляет Феофраста тем, что здесь ни виноградная лоза, ни смоковница не теряют листьев (Op. cit., I, 3, 5).

Особенно хорошо знакома Феофрасту присоединённая к владениям Птолемея Лага в 321 году до Р. Х., утраченная на время в результате народного восстания в 313 году и окончательно замирённая в 308-м Киренаика. Сведения о флоре этой страны настолько детальны, что даже выдвигается предположение, будто Феофраст совершил туда путешествие в 342–339 (что маловероятно, так как в эти годы Феофраст находился в Македонии), либо в 308–307 годах[241]241
  См.: Capelle W. Theophrast in Kyrene? // RhM 97 (1954). S. 169–189. Thanos C. A. The Geography of Theophrastus’Life and of his Botanical Writings (ΠΕΡΙ ΦΥΤΩΝ). In: Karamanos A. J., Thanos C. A. Biodiversity and Natural Heritage in the Aegean. Proceedings of the Conference «Theophrastus 2000» (Eressos – Sigri, Lesbos, 6–8 July, 2000), Athens: Frangoudis, 2005. P. 113–131.


[Закрыть]. В IV книге «Истории растений» Феофраст упоминает неудачный поход правившего в Киренаике от имени Птолемея Лага полководца Офелла (Офеллы) на Карфаген (Theophr. Hist. plant., IV, 3, 2), имевший место в 310 году до Р. Х. Следовательно, сведения о местной флоре были записаны немного позже. Если взять крайнюю дату (307), можно соотнести это путешествие с временной эмиграцией Феофраста из Афин после свержения Деметрия Фалерского и принятия афинянами так называемого закона Софокла. Но Диоген Лаэртский (V, 2, 5) кратко говорит лишь, что Птолемей «посылал» (ἔπεμψεν) за Феофрастом, и это свидетельство может относиться к более позднему времени, когда правитель Египта захотел видеть своего наставника при дворе, но тот отправил вместо себя Стратона. Никаких других данных о вероятном путешествии нет. Гипотеза зиждется только на точных и подробных записях Феофраста. Причём, говоря о Киренаике, он крайне редко употребляет глагол fast (говорят, рассказывают), что, будто бы, свидетельствует о личных наблюдениях. Феофраст рассказывает о ливневых дождях на Киренаике, «густых как смола» (Theophr. Hist. plant., III, 1, 6), после которых обильно растут деревья. Он отмечает особую красоту здешних кипарисов и маслин, а также изобилие оливкового масла (Op. cit., IV, 3, 1), особый аромат здешнего шафрана (Ibid.). Подробно говорится о киренском лотосе (Zizyphus lotus), известном уже Гомеру. Однако, если эти растения могли быть присланы Птолемеем для сада Феофраста и прижиться в Афинах (даже Zizyphus lotus в настоящее время довольно широко распространён в странах Средиземноморья), самое знаменитое из киренских растений – сильфий, чьё изображение даже чеканилось на монетах, бывший одним из главных продуктов экспорта Киренаики и полностью исчезнувший в эпоху Римской империи из-за хищнических вырубок, не поддавалось акклиматизации. Между тем, Феофраст описывает его от корней до стеблей и целебного сока, знает все его сезонные изменения, ареал произрастания, способы окапывания, вид семян, лечебные свойства и вкус сока, его приготовление и транспортировку (Theophr. Hist. plant., I, 6, 12; III, 1, 6–2, 1; IV, 3, 1; VI, 3, 1–3; 4–6; 5, VII, 3, IX, 1, 3–7). Но можно ли на этих основаниях с уверенностью говорить о путешествии на ливийский берег? Именно описывая сильфий, Феофраст, всё-таки, вставляет глагол fast (VI, 3, 3), а при рассказе о перевозке и хранении сока прямо ссылается на занимающихся этим делом торговцев Пирея (VI, 3, 2). Рассказать о своей стране Феофрасту мог кто-нибудь из киренцев, проживавших в Афинах, например – Феодор Безбожник. В начале 310 года, готовясь к походу на Карфаген, в Афины прибыл Офелл для заключения союза и вербовки наёмников (Diod. Sic., XX, 40, 5). Его также следует включить в число возможных осведомителей Феофраста. Но, в то же время, именно Офелл и мог пригласить схоларха Ликея на свой корабль для путешествия в Киренаику. Наконец, невозможность акклиматизации сильфия не означает, что таковых усилий не предпринималось. О том, что сильфий многократно пытались вырастить в Ионии и Пелопоннесе свидетельствует фрагмент, приписываемый Гиппократу (Hippocr. De morb., IV, 3 (J. Piere: E. Littre: 32)). Не могли ли, вместе с семенами лотоса и шафрана, быть доставлены Феофрасту и семена сильфия, имеющие странную форму человеческого сердца? Или даже целые кусты в горшках или кадках? Плиний Старший свидетельствует, что кусты сильфия в его время привозили в Рим для императора Нерона (Plin. Nat. hist., XIX, 15, 38–40). И хотя бы раз, прежде чем зачахнуть, они расцвели в Ликее желтоватыми, похожими на айву цветками? Считавшийся священным растением Аполлона, сильфий стал бы достойным украшением сада Муз. Свои наблюдения Феофраст мог дополнить рассказами, услышанными от пирейских купцов и теми сведениями, которые он получил прямо из Кирены посредством переписки. Если же, всё-таки, путешествие в Ливию имело место в его жизни, можно связать его с ещё одним деянием перипатетиков – их возможным участием в написании законодательства подчинившегося Египту союза старых греческих городов Киренаики во главе с Киреной.

Текст большой надписи, условно называемой Конституцией Кирены[242]242
  Cary M. A Constitutional Inscription from Cyrene // JHS Vol. XLVIII, Issue 02 / January 1928. P. 222–238.


[Закрыть], сейчас безоговорочно относят ко времени Птолемея Лага, хотя её датировка по-прежнему вызывает споры среди историков[243]243
  См.: Жебелев С. А. Киренская конституция // Доклады АН СССР. Серия В, № 5, 1929. С. 77–84; Ейне А. Кирено-египетские отношения при первых Птолемеях // Древний Восток и античный мир. – М., 1972. С. 170–183; Шофман А. С. Распад империи Александра Македонского… С. 174–179. Библиогр.: с. 217–218. Примеч. 226.


[Закрыть]. Крайние даты: 323/322-309/308 гг. до Р. Х.; последняя вполне согласуется со временем гипотетической поездки Феофраста. Сам Птолемей Лаг, скорее всего, прибыл в это время в Кирену, так что была возможна его личная встреча с Феофрастом.

В полном соответствии с идеей аристотелевской политии Птолемей Лаг дарует наибольшие права «добропорядочным» гражданам (πολίται), доказавшим свою добропорядочность прохождением имущественного ценза в 2 000 драхм. Новым моментом была возможность войти в эту элиту некоторым варварам (египтянам и ливийцам), по усмотрению верховной власти. Из неё избирались стратеги, номофилаки, эфоры, жрецы. Воины, учителя, врачи с одной стороны, и грузчики, каменотёсы, ремесленники с другой – не могли занимать государственных должностей, дабы это не мешало им предаваться своим профессиям, требующим или специального обучения, или постоянной практики. Широкое самоуправление сочеталось с признанием безусловного единоначалия в лице Птолемея, становившегося пожизненным стратегом всей Киренаики.

Новые законы явно опирались на те права, которые Антипатр даровал Афинам в 322 году, при столь же вероятном участии перипатетиков. А затем появятся во многом похожие законы Александрии, где, по словам Элиана (Var. hist., III, 17), их блюстителем станет Деметрий Фалерский (νομοθεσίας ἦρξε). Следовательно, интеллектуальная «экспансия» афинского Ликея в 320-е – 300-е гг. распространялась не только на науки и просвещение, но и на политическую сферу.

Поскольку Кирена входила в объединение пяти греческих полисов (Пентаполь), аналогичные права получили близлежащие города – порт Аполлония и переименованные в честь представителей династии Птолемеев Птолемаида (Барка), Арсиноя (Тавхира), Береника (Евгеспериды). Все последующие столетия, вне зависимости от того, в составе какой державы (птолемеевского Египта, или Рима) находилась Киренаика, она оставалась одной из самых богатых областей Средиземноморья, поставляя на внешний рынок пшеницу, оливковое масло, вино, сильфий (до правления римских императоров династии Юлиев-Клавдиев). Процветание продолжалось вплоть до опустошительных набегов кочевников-блеммиев в V в. от Р. Х. Одновременно, широкое самоуправление при Птолемеях позволило сохранить и преумножить уже сложившиеся культурные традиции. Более полувека существовавшая к тому времени философская школа киренаиков, с её культом земных наслаждений, фактически стала определять образ жизни александрийских аристократов, несмотря на странные выводы представителя школы – Гегесия, который станет проповедовать в Александрии добровольный отказ от жизни ввиду недостижимости долговременного земного счастья. Мусические искусства находились под покровительством жрецов Аполлона, чей храм в Кирене, колоссальный дорический периптер, занимал третье место в эллинском мире, после святилищ в Дельфах и Дидимах. В римское время жрец этого храма Ясон Магн построит своё частное святилище Муз на принадлежавшей ему вилле (см. главу 1). Связанный с храмом гимнасий Кирены давал прекрасное первоначальное образование молодым гражданам города. Прежде они удовлетворяли своё честолюбие, добиваясь успехов в Афинах (два Феодора – математик Феодор Киренский, у которого учился сам Платон, и Феодор Безбожник). И теперь, утвердившийся после 308 года «провинциальный» статус городов Пентаполя, заставлял честолюбивых киренцев пытать счастье либо в Афинах (Лакид и Карнеад, возглавлявшие Академию), либо (и таковых было большинство) в соседней Александрии. Если уроженцы Кирены Гегесий и Феодор Безбожник своими смелыми и парадоксальными суждениями вызвали в Александрии недовольство властей, другие киренцы сумели утвердиться там при царском дворе. Он не просто вошли в содружество служителей Муз, но и учили царских детей, а также возглавляли Библиотеку и Мусей (Каллимах и Эратосфен), что для провинциалов было наивысшим достижением. И даже на закате античности среди учеников Ипатии Александрийской мы встретим киренца Синесия, который потом, уже в чине епископа, будет оборонять родной город от нашествия блеммиев.

Оставляя открытым вопрос о возможном путешествии Феофраста, перейдём к событиям 307 года до Р. Х., кризисного для схоларха Ликея и его ученика-правителя.

Положение Деметрия Фалерского тогда казалось незыблемым. После непродолжительной ссоры и войны, в ходе которой Птолемей Лаг занял Мегары, он и Кассандр заключили новый союз. Кассандр пошёл на значительные уступки. Коринф и Мегары остались под властью Птолемея. Египетский флот господствовал в Сароническом заливе. Тем неожиданнее оказалось вторжение Деметрия Полиоркета. Его флот, который, по ошибке, приняли за союзный флот Птолемея (Plut. Demetr., 8; Polyb., IV, 7, 6), подошёл к Пирею. После двухмесячной осады капитулировал македонский гарнизон Мунихия. Деметрий Фалерский сдался на милость врагу, выторговав жизнь в обмен на отказ от власти и ссылку в подвластные Кассандру Фивы Беотийские. По Плутарху, Деметрий Полиоркет выделил ему охрану для защиты от нападок сограждан, в силу «…глубокого уважения к нравственной чистоте этого человека» (Plut. Demetr., 8). Афиняне, у которых, вроде бы, не было особых причин нелюбви к ученику Феофраста кроме уязвлённой гордости за утрату независимости, сбросили с пьедесталов и уничтожили все многочисленные статуи правителя. Узнав об этом, он, якобы, произнёс историческую фразу: «Афиняне уничтожили статуи, но не добродетель, их украшающую» (Diog. Laert., V, 5, 82).

Парадоксально, что отпраздновав восстановление демократии, афиняне тут же объявили Деметрия Полиоркета богом-спасителем города и сочинили ему пеаны (Athen, XIII, 697a), поставили ему и его отцу Антигону статуи из чистого золота рядом с возвращёнными из Персеполя Александром Македонским статуями тираноубийц Гармодия и Аристогетона, постановили учредить в их честь ежегодные игры и процессии (Diod. Sic., XX, 46, 1–3), назвали деметрионом месяц года, и даже место, куда ступала нога Полиоркета, почтили жертвенником (Plut. Demetr., 10). Сакрализацию единоличной власти, начавшуюся при Александре Великом, было уже не остановить, и события 307 года можно считать лишь болезненным срывом на этом длительном пути.

Поселившись на Акрополе, Деметрий Полиоркет окружил себя подхалимами и гетерами (теми же, что раньше служили его предшественнику), и стал устраивать пиры, превзойдя в расходах Деметрия Фалерского, в чём, как мы отмечали, причина частого смешения их образов у поздних писателей.

Народное собрание инициировало преследование сторонников прежнего режима. Правда, смертные приговоры выносились заочно, тем, кто уже покинул Афины. За дружбу с Деметрием Фалерским едва не попал под суд Менандр. Поэта спасло заступничество племянника Деметрия Полиоркета Телесфора (Diog. Laert., V, 5, 79). Птолемей Лаг, чей флот ещё находился в Сароническом заливе, предложил поэту убежище: classe et per legatos petito (Plin. Nat. hist., VII, 30, 111), но Менандр отказался. Возможно, схожее выражение у Диогена Лаэртского: «Птолемей посылал за Феофрастом» (Diog. Laert., V, 2, 5), означает, что правитель Египта хотел вывезти из Афин в Александрию и главу Ликея. Народное собрание приняло так называемый закон Софокла, по которому схолархами философских школ Афин отныне должны были быть граждане, назначаемые властями. За ослушание предполагалась смертная казнь. По мнению Х. Хабихта[244]244
  Хабихт Х. Афины. История города в эллинистическую эпоху… С. 78.


[Закрыть], закон был направлен в первую очередь против Феофраста. Хотя, согласно Плутарху, город вынужден был покинуть и глава киников Кратет (Plut. De adulat. et amic., 69c-e), у которого с Деметрием Фалерским были иронически-приятельские отношения. Кратет, вслед за Фалерцем, отправился в родные Фивы, только что отстроенные Кассандром, хотя прежде, на предложение Александра Македонского восстановить его город, гордо ответил: «Зачем? Какой-нибудь новый Александр возьмет и разрушит его опять» (Diog. Laert., VII, 5, 93). Мы не знаем, куда уехал Феофраст, но его отсутствие продолжалось менее года. Филон, бывший ученик Аристотеля и Феофраста, выступил с обвинением против Софокла. Аргументы его, очевидно, сводились к недопустимости для победившей демократии вмешиваться в дела частных учебных заведений[245]245
  Об обстоятельствах процесса см.: O’Sullivan L. The Law of Sophocles and the Beginnings of Permanent Philosophical Schools in Athens // RhM 145, № 3–4 (2002). S. 251–261.


[Закрыть]. В защиту Софокла произнёс речь давний противник Деметрия Фалерского Демохар (Athen., XIII, 610e). В итоге судьи приняли сторону Филона, закон был отменён и на Софокла наложили штраф (Diog. Laert., V, 2, 38). Феофраст и другие философы вернулись в Афины.