Текст книги "Александрийский Мусей от Птолемеев до Октавиана Августа"

Восточный поход начался в конце марта 334 года. Войско Александра выступило не из Стагиры, а из Диона, где перед этим целых девять дней продолжались агоны в честь Зевса и Муз (Diod. Sic, XVII, 16, 4). Двадцать дней затем занял стремительный переход до Геллеспонта. Застать войско на марше Аристотель не мог, поскольку невозможно точно рассчитать время прибытия в гавань парусного корабля. К тому же путь армии Александра Македонского проходил несколько севернее Стагиры, через Амфиполь. Вряд ли царь остановил поход ради встречи с Аристотелем.

Но примерно за месяц до начала похода Александр мог находиться в Амфиполе и оттуда приехать в Стагиры, где уже была выстроена крепость. Вспомним о золотых и серебряных рудниках Пангея, и шахтах железной руды рядом со Стагирами. Царю нужно было отчеканить как можно больше золотых и серебряных монет (выпущенные в 334 году в обращение драхмы Александра вскоре превратятся в мировую валюту[165]165
  Дройзен И. История эллинизма. Т. 1. История Александра Великого. – СПб., 1997. С. 78–79.


[Закрыть]), и обеспечить армию оружием. Такие важные мероприятия требовали личного присутствия. Перед отбытием в Амфиполь из Пеллы царь мог послать приглашение Аристотелю в Афины. Нескольких недель было достаточно для морского путешествия философа и его последней встречи с царственным учеником.

Содержанием их бесед могли быть советы Аристотеля, как управлять будущими завоёванными территориями. Или подробные сведения по хорошо известной Аристотелю географии Троады, куда должно будет высадиться войско. Или информация о более удалённых странах, которую Аристотель не успел передать за два-три года, проведённые царевичем в Миезе. Главному политическому совету – относиться к варварам как к рабам, а в эллинах видеть свободных людей – Александр следовал недолго.

Возможно, Александр хотел уговорить философа принять участие в походе. Аристотель отказался, но рекомендовал царю Каллисфена, не зная, что этим обрекает племянника на гибель. Впрочем, тогда он вообще вряд ли предполагал, что между ним и царём возникнет какое-либо охлаждение. Хорошие отношения между Аристотелем и Александром сохранятся вплоть до 328 года. За это время, не без щедрой финансовой поддержки царя, Аристотель успеет полностью обустроить Ликей.

Глава 3
Аристотель во главе афинского Ликея

До недавнего времени единственными вещественными доказательствами существования афинского Ликея, и то лишь гипотетическими, выступали два межевых камня с идентичной надписью: hόρος Μουσῶν κήπου (граница сада Муз) (IG II², 2613; 2614). Они были обнаружены в разных частях Афин и, очевидно, использовались при поздних строительных работах. Но местонахождение первого камня (IG II², 2613) неподалёку от нынешней главной площади Афин (Синтагма) сразу дало повод предположить, что речь идёт о садах Феофраста, начинавшихся как раз восточнее этого места и тянувшихся вдоль дороги на Марафон. Примерно там, где в Новое Время проложен застроенный богатыми особняками, музеями, отелями и посольствами проспект Королевы Софии. В 1950-е годы камни обстоятельно изучил профессор Юджин Вандерпул, ведущий учёный Американской школы классических исследований в Афинах[166]166
  Vanderpool E. The Museum and Garden of the Peripatetics // ’Αρχαιολογικὴ ’Εφημερίς (Athenes Annals of Archaeology). – 1953–1954 (μέρος 2). – ’Αθῆναι, 1958. – Σ. 126–128.


[Закрыть], придя к выводу, что камни, первоначально, представляли собой одну плиту с надписью hόρος hιεροῦ Μουσῶν (граница священного участка Муз). Затем плита была расколота, а стёртую надпись заменили двумя новыми. Это превращение американский учёный связывает с реконструкцией святилища и обустройством Феофрастом нового сада, купленного при посредничестве правившего Афинами Деметрия Фалерского в 310-е годы до Р. Х. (Diog. Laert., V, 2, 40). Тогда как прежде один единственный камень отмечал меньших размеров границу священного участка ликейского Мусея Аристотеля. Факт наличия таких камней указывает на соответствующее древним традициям размежевание границ некоего священного сада Муз, с которым Ю. Вандерпул отождествляет знаменитые ботанические коллекции Феофраста.

Но вот в 1997 году под руководством греческого археолога Эфи Лигури были проведены раскопки в квартале к востоку от Синтагмы и Национального парка, на треугольном участке, образованном пересечением проспектов Королевы Софии и Короля Константина. Там, за ранее построенным зданием Национальной Консерватории строгой функционалистской архитектуры, предполагалось возвести Национальный музей современного искусства. Однако строительство было сразу прекращено, когда археологи вскрыли фундаменты большого гимнасия. Нижние археологические слои датированы IV столетием до Р. Х., затем гимнасий несколько раз перестраивался, вплоть до первого века нашей эры. То есть, его постигла та же судьба, что и платоновскую Академию. Эта последняя римская реконструкция позволили соотнести гимнасий с ранее найденной к юго-востоку от этого места, надписью, прославляющей бога Аполлона как покровителя Ликея (IG II², 2875). К 2002 году археологи уже не сомневались, что нашли именно Ликей. Затем последовали сильно затянувшиеся работы по музеефикации фрагментов. Территорию вокруг озеленили, сохранив нынешний небольшой сквер возле церквушки Св. Николая. Символично, что треугольник между проспектами, названными в честь королевских особ, и замыкающей его с юго-запада улицей Ригилли и сегодня связан с мусическими искусствами, поскольку южнее будущего археологического парка Ликея располагается Консерватория. А с севера к нему примыкают здания Византийского и Военного музеев. Тут же неоклассическое здание Офицерского собрания начала 1930-х годов. Вспомним, что ещё древние спартанцы соединяли мусические искусства с воинской доблестью, и построили у себя Мусей «…в знак того, что они, лакедемоняне, выступали в сражение не под звуки труб, а под музыку флейт и под игру лиры и кифары» (Paus., III, 17, 5. Перевод С. П. Кондратьева). К тому же здание является мемориалом греческого военачальника Петроса Сароглоса и носит его имя (Сароглейон), в полном соответствии с древними традициями храмов памяти.

Пятнадцать лет археологических изысканий позволили ясно представить планировку гимнасия, которая существенно не менялась с рубежа VI–V веков до Р. Х., так как последующие перестройки можно скорее подвести под современное понятие капитальный ремонт. При этом, крупное строительство на территории Ликея, как свидетельствуют письменные источники, вёл только Феофраст. И мы будем говорить о них в следующей главе. Аристотель получил гимнасий с уже сложившейся структурой и лишь наполнил его книгами, учебными пособиями, приборами, коллекциями.

Планировка гимнасия очень похожа на ту, что засвидетельствована археологами, изучавшими платоновскую Академию. Это также неудивительно, поскольку гимнасии и в Академии, и в Ликее первоначально строились властями Афин для обучения молодёжи, готовящейся к несению военной службы, и сходство объясняется общностью целей. Можно даже говорить о некоем общем архетипе, которому в обоих случаях следовали древние строители.

Ликейский гимнасий, как и подавляющее большинство античных гимнасиев, имеет прямоугольной формы двор-палестру (23×26 метров), по периметру замыкаемый колоннадами и многочисленными залами, самый крупный из которых (на северо-восточной стороне) отождествляется с библиотекой. В отличие от Академии, где по одной из наших версий на роль Мусея могло претендовать одно из нескольких внутренних дворовых пространств гимнасия, здесь мы с почти полной уверенностью можем сказать, что святилище Муз занимало отдельную постройку в саду. Но вряд ли когда-нибудь обнаружат его остатки, поскольку дальнейшие раскопки невозможны из-за плотной застройки соседних участков. Вместе с садами и теми зданиями, которые в них будут возводить при Феофрасте, Ликей занимал территорию, превышающую сады Академии. Она начиналась у Диохаровых ворот в древней стене города. Здесь находились источники чистой питьевой воды (Strab., IX, 1, 18, C397). Северной границей, скорее всего, была дорога на Марафон. За ней начинался подъём на священную гору Ликабетт (Ликабет, Ликавит). Восточную границу определить не представляется возможным, но она явно далеко выходила за современный фешенебельный Хилтон-отель. Западная граница, в первом столетии от Р. Х. проходила по территории современного Национального парка, а позже могла упираться в возведённую в первой половине II века нашей эры стену Адриана. На юго-востоке и юге сады полого спускались в долину реки Илисс (Илис), ныне протекающей в подземном тоннеле. За рекой, немного западнее, располагался гимнасий школы киников Киносарг.

Платон в диалоге «Федр» описывает берег Илисса как живописную зелёную местность, поросшую ивами и платанами. Герои диалога видят святилище «каких-то нимф» и речного бога Ахелоя (Νυμφῶν τέ τινων καὶ Ἀχελῴου ἰερόν) судя по стоявшим там статуям дев (ἀπο τῶν κορῶν τε καὶ ἀγαλμάτων ἔοικεν) (Plat. Phaedr., 230b-c). За этим описанием следуют речи Сократа, в которых подробно излагается учение о мусическом вдохновении и мусической одержимости. Затем идёт фраза, которую можно перевести двояко: спустившись к источнику нимф, мы услышали собрание речей (буквально – мусей слов, голосов), или же: спустившись к источнику нимф и к Мусею (святилищу), мы услышали голоса (καταβάντε ἐς τò Νυμφῶν νᾶμά τε καὶ μουσεῖον [или, если имеется в виду храм, то с большой буквы – Μουσεῖον] ἠκούσαμεν λόγων) (Plat. Phaedr., 278c). Глагол ἀκούω употребляется как с родительным (λόγων), так и с винительным (μουσεῖον) падежами.

Если у Платона фраза допускает разночтения[167]167
  В русском переводе А. Н. Егунова даётся второе прочтение: «…сойдя к источнику нимф и в святилище Муз, услышали там голоса» (Платон. Федр, 278c // Платон. Собрание сочинений. Т. 2. – М.: Мысль, 1993. С. 190). Однако, в этом же диалоге Платон употребляет схожее выражение: πῶς φράσωμεν αὖ μουσεῖα λόγων (267b), где явно говорится о собраниях слов (в переводе А. Н. Егунова – о словотворчестве).


[Закрыть], Павсаний, через пятьсот лет, говорит совершенно определённо о жертвеннике Музам Илисиадам на берегу Илисса (Paus., I, 19, 6). На составленной в 1968 году Яннисом Травлосом археологической карте долины Илисса (она до сих пор остаётся самой подробной и была воспроизведена в переиздании его книги 1980 года; с тех пор каких-либо новых данных не поступало), показаны два алтаря на разных берегах реки[168]168
  Travlos J. Pictorial Dictionary of Ancient Athens. – N. Y., 1980. P. 291. № 191, 196.


[Закрыть]. В конце диалога «Федр» устами Сократа возглашается молитва Пану и «другим здешним богам» (Plat. Phaedr., 279b). Поскольку на левом берегу Илисса была обнаружена стела с посвятительной надписью нимфам и изображениями нимф рядом с которыми помещена голова Пана (IG II², 2934), тому же, изображение рогатого Пана также имеется на скале за рекой, точно напротив развалин храма Зевса Олимпийского[169]169
  Travlos J. Pictorial Dictionary of Ancient Athens… P. 296, fig. 387.


[Закрыть], в том единственном месте, где Илисс в наши дни не скрыт под землёй, Травлос предположил общий жертвенник Пану, нимфам и Ахелою. Но у Платона нигде не говорится, что Сократ и Федр переходили реку. Хотя в летнее время она сильно пересыхала и через неё, как раз напротив Ликея, имелся брод (при римском правлении тут же был сооружён каменный мост), там, судя по цветной гравюре Эдварда Додвелла 1821 года, были всё же крупные камни и сильное течение[170]170
  Views in Greece from Drawings by Edward Dodwell. – L., 1821. Р. 59. Сократ говорит: «…там, где мы [т. е. жители Афин] переправляемся (διαβαίνομεν) к Агре» (Plat. Phaedr., 229с). Глагол διαβαίνω, употреблённый в настоящем времени, указывает на обычное, повседневно совершаемое действие, и не свидетельствует о ближайшем намерении прейти реку.


[Закрыть].

Сократ и Федр встречаются за городскими стенами, причём Федр идёт из дома афинского богача Морихия, находившегося вблизи старого храма Зевса Олимпийского, на северном берегу, точно на месте огромного Олимпея, воздвигнутого императором Адрианом (Plat. Phaedr., 227b). Собеседники сворачивают к реке, но идут не вброд, а вдоль берега (κατὰ τόν Ἰλισόν; κατὰ может означать и вниз по течению, то есть, по направлению к Олимпею). Идут босиком, по мелководью, чтобы освежить ноги в жаркий день (Op. cit., 229a). Они вообще не доходят двух или трёх стадий (500–600 метров) до переправы, расположенной ниже по течению, за которой находится местечко, называемое Агрой (Op. cit., 229с). Таким образом, они должны были обойти сады Ликея с северо-востока.

И Павсаний «ведёт» своих читателей северным берегом Илисса (Илиса), мимо нового храма Зевса Олимпийского и гимнасия Адриана, через Ликей. Сразу после описания Ликея, он упоминает жертвенник Илисиадам. Только после этого мы с автором подходим к римскому мосту, напротив Агры, то есть как раз на месте упомянутой Платоном старой переправы. На южной стороне – храм Артемиды Охотницы и колоссальный Стадий (стадион, построенный для Панафинейских игр) (Paus., I, 19, 6–7).

Не идёт ли, следовательно, и у Платона, и у Павсания, речь об одном и том же святилище?

Тогда, подобно тому как, по нашему предположению, это имело место в платоновской Академии, Аристотель, получив в управление Ликей, не закладывал новый храм Муз, но использовал старый, или (если слова Платона переводить, всё-таки, как «собрание речей» и принять лишь сведения Павсания), воздвиг перед старым жертвенником какую-то постройку, возможно, аналогичную квадратному перистилю в саду Академии. Её Павсаний уже не застал в садах римского гимнасия, просуществовавшего после времени его жизни ещё два столетия, до христианизации Империи. Ликей, как и Академия, пострадал при нашествии войск Суллы в 87 году до Р. Х. А при перестройках, или восстановительных работах, естественно, отдавалось предпочтение сохранению именно жертвенника как главного элемента языческого святилища.

Предположение о старом жертвеннике, а возможно – и о целостном Мусее, то есть, об уже функционировавшем к 335 году до Р. Х., хотя и скромном храмовом комплексе со своим священным участком, допустимо, поскольку вся окружающая Ликей местность от вершины Ликабетта до русла Илисса (Илиса) и до старой городской стены, издревле была посвящена богу-Мусагету Аполлону Ликийскому.

Эпитет бога производят либо от прилагательного λευκός (светлый, сияющий), подчёркивая светоносную (во всех смыслах) роль Аполлона, каковую он обрёл, окончательно, лишь в классическую и эллинистическую эпохи. Либо от λύκος (волк), что, наоборот, уводит нас в седую древность, когда бог отождествлялся со своим священным животным. Но также существовало предание о герое Лике (Paus., I, 19, 4), сыне Пандиона, одного из первых афинских царей, изгнанного из города в результате междоусобиц. Лик был известен как пророк, посвящённый в таинства Деметры и Персефоны. Его отдалённым потомком считался победитель персов Фемистокл. Наличие героя-покровителя, давшего имя месту, делает Ликей внешне ещё более похожим на Академию, с её местным героем Академом (Гекадемом). Позади Ликея (Paus., I, 19, 5; ὄπισθεν – далее у Павсания идёт описание берега Илисса (Илиса), значит – к юго-востоку от ликейских садов) находилось мифическое захоронение Ниса, брата Лика. А к северу проходила дорога на Марафон, к священному для эллинов полю битвы, где почитались общая могила участников сражения, и отдельно – могила Мильтиада.

Вершина Ликабетта хорошо просматривалась со всей территории Ликея. И ныне священная гора удивительно правильной конусообразной формы, обрамленная в нижней части зелёным венком сосновой рощи, замыкает проходящую вдоль границы зоны раскопок улицу Ригилли. Почти трёхсотметровая скала, по преданию сброшенная сюда богиней Афиной, вероятно ещё первобытными обитателями Аттики воспринималась в качестве прообраза Мировой Горы, мистического центра Вселенной, уже в силу этой необычной, будто рукотворной, созданной по воле божества формы. Вполне вероятно, что современная церковь Св. Георгия Победоносца на самой вершине, занимает место языческого жертвенника, как и предшествующая ей византийская церковь XI века. О древних святилищах свидетельствует и нынешнее название этого исторического района Афин – Колонаки, происходящее от остававшихся здесь колонн античных храмов, разобранных для нового строительства в византийское время и при турецком господстве.

Два храма солнечного бога – храм Аполлона Дельфиния, упоминаемый Павсанием (I, 19, 1), и храм Аполлона Пифийского, о статуе которого также сообщает древний географ (Ibid.), располагались рядом с Олимпеем, храмом бога-отца Зевса. Как доказали археологические раскопки первой половины 1960-х годов, они оба были построены при тирании Писистратидов (рубеж VI–V веков до Р. Х.), то есть, одновременно с началом строительства ликейского гимнасия. Но и сам Ликей, подчёркивает Павсаний: «…в древние времена, как и при мне… считался храмом [ἰερόν] Аполлона, и здесь бог искони назывался Ликейским» (I, 19, 4. Перевод С. П. Кондратьева). Если под наименованием ιερόν понимать не отдельное здание, а вообще священную территорию незримого пребывания бога, логично связать эти сведения со словами Плутарха, назвавшего окружение Ликея (как и Академии) священной рощей (ιερόν ἄλσος) (Plut. Sull., 12). Строительство гимнасия в священной роще, естественно, подразумевает сохранение всех священных участков и жертвенников, и это ещё один аргумент в пользу раннего существования на территории Ликея жертвенника Музам.

Начало строительства, вероятно, относится ещё ко времени правления Писистратидов. Словарь Свиды (Суда), со ссылкой на современника Аристотеля историка Феопомпа Хиосского, называет основателем Ликея самого Писистрата (Suid. s. v. Λύκειον). Все три больших государственных гимнасия тех лет – Академия, Киносарг, Ликей – предназначались не для гуманитарного образования, но служили одной общей цели, не зависящей от формы правления. Таковой целью была подготовка молодых афинян к будущей военной службе. Эфебы-аристократы, естественно, формировали привилегированную часть ополчения – конницу. Поэтому в письменных источниках, относящихся к ранней истории этих гимнасиев, фигурирует δρόμος – дорога (или лучше назвать её русским словом – ристалище) для конных тренировок и состязаний. Согласно Ксенофонту (Xen. Hell., II, 4, 27), такая дорога проходила от Ликея к городским стенам. По ней спартанцы, осаждавшие Афины, пытались протащить стенобитные машины (Ксенофонт пишет о военных действиях 404/403 гг. до Р. Х). Но, в другом своём произведении (Xen. Hipparch., III, 6) историк подробно описывает конные состязания в Ликее. Всадники занимают всё пространство ристалища, скачут вниз по склону, метают дротики. Для зрителей имелась специальная смотровая площадка (θέατρον). Подобные же состязания устраивались ещё до основания платоновской школы в Академии (Op. cit., III, 1). Мы отмечали в первой главе, что конный спорт давно и прочно был соединён традицией с культом Муз, что также подкрепляет гипотезу о наличии в Ликее жертвенника или целого мусического священного участка уже на рубеже V–IV веков.

Затем, в правление Перикла, в Ликее снова ведётся какое-то строительство. Поэтому в некоторых справочных изданиях основателем Ликея называют его. Но сведения Ксенофонта, явно свидетельствующие о давно сложившейся многолетней традиции конных ристалищ и о наличии специально обустроенной территории, это мнение опровергают. И словарь Свиды, теперь уже со ссылкой на другого историка – Филохора, указывает не на основание гимнасия, а на попечительство Перикла (ἐπιστατουντος Περικλέους).

Также безосновательно считать первым строителем Ликея афинского политика, законодателя и ритора Ликурга. Слова Павсания (I, 29, 16) и Псевдо-Плутарха (Pseud.-Plut. Dec. orat. vitae, 841D) о том, что Ликург построил гимнасий в Ликее, подразумевают, что он был инициатором капитальной реконструкции гимнасия, оставив его в том виде, в каком он достанется Аристотелю. Декрет афинян, перечисляющий заслуги Ликурга перед полисом (IG II², 457), провозглашает: Λύκειον κατεσκεύασεν, что, скорее, означает – не построил, а обустроил, благоустроил, привёл в порядок. Причём произошло это буквально накануне возвращения Аристотеля в Афины.

Ликург управлял финансами афинского государства с 338 по 326 годы, следовательно, строительство относится к этому времени. Если Киносарг и Академию афинские власти передавали философам в запущенном состоянии, избавляясь от расходов на их содержание, здесь, наоборот, крупные расходы предшествовали акту передачи. Это обстоятельство, с одной стороны, объясняет, почему новое строительство в Ликее стал осуществлять лишь Феофраст. Только в его правление, примерно через двадцать – двадцать пять лет после основания школы, назрела необходимость в капитальной реконструкции. С другой стороны, такой щедрый подарок чужеземцу (метеку) был осуществлён явно под давлением македонян. Ликей передавадся в аренду, но при жизни Александра Македонского не имело большого значения, что у Аристотеля не было права собственности на него. Нигде нет сведений о взимании какой-либо арендной платы, или о каком-либо вмешательстве афинян в его управление Ликеем.

Вопрос о статусе Ликея занимает внимание учёных уже не одну сотню лет. Из трудов исследователей XX столетия отметим статью А. – Г. Хруста, где подробно прослеживается вся история взаимоотношений Аристотеля с властями Афин вплоть до 323 года[171]171
  Chroust A.-H. Did Aristotle Own a School in Athens between 335/334 and 323 B. C.? // RhM 115 (1972). S. 310–318.


[Закрыть], года смерти Александра Македонского. В статье предполагается, что Аристотель, помимо здания гимнасия, имел, на правах аренды, какой-то участок со своим домом и садом неподалёку от Ликея, где он читал эзотерические лекции, подобно тому, как в Академии то же самое практиковал Платон. Но окончательно вся территория Ликея перешла во владение схоларха Феофраста лишь после смерти Аристотеля. Лучшим подтверждением этому являются тексты двух Завещаний, полностью переписанные Диогеном Лаэртским. Завещание Аристотеля вообще ни словом не упоминает Ликея, тогда как Феофраст уже распоряжается садом и постройками как собственностью школы (Diog. Laert., V, 2, 12–16; 51–57).

Таким образом, благосостояние школы и её главы сильно зависело от благорасположения властей. Но фактически Афины и Аттика в этот период управлялись не городским собранием, а македонской военной и гражданской администрацией во главе с Антипатром, зорко следившим за порядком во всей подконтрольной Македонии Элладе. Даже начавшееся около 330 года охлаждение в отношениях между Аристотелем и Александром Македонским не поколебало доверия к нему со стороны Антипатра, который, к тому же, сам постепенно впадал в царскую немилость и вынужден был оправдываться перед Александром. Выражением доверия Антипатра к Аристотелю стало возможное пребывание в Ликее, в качестве слушателя Аристотеля и Феофраста, его сына, будущего правителя Македонии Кассандра. Период между 330 и 323 годами вполне подходит для посещения им лекций в Ликее. В пользу его ученичества свидетельствуют будущее покровительства Кассандра Феофрасту и дружба с Деметрием Фалерским, который приходился ему ровесником[172]172
  Шофман А. С. Распад империи Александра Македонского. – Казань, 1984. С. 48.


[Закрыть].

Добавим к этому щедрые финансовые пожертвования из персидской добычи, поступавшие, по крайней мере, до 327 года, которые в основном тратились на исследования и материальное обеспечение ликейских преподавателей.

Строительство на территории Ликея, как было отмечено, в основном легло уже на плечи Феофраста. Постройки, которыми мог руководить лично Аристотель, это святилище Муз (если исключить гипотезу об уже существовавшем Мусее), жилища в саду (οἰκίαι αἱ πρός τῷ κήπω) (Diog. Laert., V, 2, 53), трапезная, поскольку именно Аристотеля считают учредителем ликейских трапез (Athen. XII, 547d-f), и знаменитый Перипат, от наименования которого последователи Аристотеля получили имя перипатетиков: οἱ ἀπο τοῦ περιπάτου φιλόσοφοι (Pseud.-Plut. De music., 3, 18 (G. N. Bernardakis: 3, F1131)), ὀ ἐκ τοῦ περιπάτου (Lucian. Hermot., 11). В отличие от наименования любого другого перипата как типового архитектурного сооружения, говоря об аристотелевском Перипате, мы будем писать это слово с большой буквы.

Подобное сооружение, как мы помним, было в саду платоновской Академии. Так могли называть просто тропу для прогулок в саду, но более вероятным кажется предположение об особой архитектурной форме, элементом которой является парадная колоннада. В отличие от стои, перипат имеет замкнутую или полузамкнутую (в виде буквы П или буквы Г) форму. Если сами колоннады служили для прогулок, пространство между торцами, или же пространство образовавшегося замкнутого двора могло использоваться для обычных занятий, как показывают фрагменты перипата в Миезе, где внутри Г-образного участка стояли каменные скамьи для учеников Аристотеля.

Если в Академии перипат, с большой долей осторожности, можно отождествить с квадратным перистилем к северу от здания гимнасия, на раскопанной территории Ликея ничего подобного нет. Следовательно – аристотелевский Перипат находился южнее, ближе к долине Илисса. И у нас имеется основание объединить его территориально с Мусеем. Если на берегу реки уже был древний жертвенник Музам, тогда архитекторам, приглашённым Аристотелем, было достаточно создать для него парадный фон в виде П-образной, торцами обращённой к реке постройки. Она сама, при этом, не воспринималась как сакральное сооружение, так же как и стоя в долине Муз, служащая лишь фоном для пространства с жертвенником и статуями. Её двор превращается в место для общих лекций (не исключая и пешие прогулки с учениками вдоль колоннад). Рядом, в саду, как и в Академии, находились жилища Аристотеля, Феофраста и других членов сообщества. Феофраст в Завещании отмечает, последовательно, сад, Перипат и дома в саду (Diog. Laert., V, 2, 52–53). В другом месте также последовательно перечисляются храм (ἰερόν, то есть – Мусей), сад и Перипат (Diog. Laert., V, 2, 54).

На роль трапезной (συσσίτιον) в Академии, как отмечалось, может претендовать обнаруженная археологами пристройка к квадратному перистилю[173]173
  Travlos J. Pictorial Dictionary of Ancient Athens… P. 50. Tabl. 62.


[Закрыть]. В Ликее могло иметь место подобное же скромное строение, стоявшее отдельно в саду, или пристроенное к северной стороне Перипата.

Гимнасий, если принять эти новации, не терял своего непосредственного назначения, продолжая использоваться для практических занятий, требующих специальных учебных пособий, для спортивных игр и упражнений, для мусических состязаний, для хранения коллекций и книг. Возможно, что упоминаемые в Завещании Феофраста верхний и нижний портики (στῴδια) (Diog. Laert., V, 2, 51), недостроенные к 286 году, должны были, по его замыслу, объединить гимнасий и святилище Муз в единый архитектурный комплекс. На его территории, помимо жертвенника Музам, был, несомненно, свой жертвенник Аполлону, как и жертвенники другим богам-покровителям места. Есть надпись, называющая в качестве покровителя ликейского гимнасия Гермеса, брата Аполлона (IG II² 1357).

Только этими предположениями, на сегодняшний день, к сожалению, приходится довольствоваться. Пространственный облик Ликея при Аристотеле, таким образом, вырисовывается ещё более смутно, чем структура Академии, о которой накоплено больше археологических данных. Но даже при такой скудости источников заметно стремление Аристотеля сделать Ликей как бы зеркальным отражением Академии. Тем более это заметно, если сравнить налаженную основателями организацию деятельности обоих гимнасиев, должностную иерархию школ в целом, и мусических союзов при них, законы и обычаи повседневной жизни академиков и перипатетиков.