Текст книги "Это было в Анголе"

Нам было непонятно, почему юаровская авиация бомбила и разрушала лагеря беженцев из Намибии, находившихся на территории Анголы. Несколько десятков тысяч жителей Намибии бежали из своей страны, опасаясь юаровской оккупации, и вот в течение многих лет им не было покоя и здесь в Анголе. Эти несчастные люди страдали и от унитовских разбойничьих нападений, и от юаровской авиации. В результате возникла оппозиционная организация СВАПО по освобождению своей страны, но воинские формирования этой организации были очень незначительны и находились далеко от границы, больше чем на 400 километров, опять же по требованию юаровской стороны, поэтому никакой серьезной опасности для ЮАР они не представляли.

В последнее время телевидение и пресса сделали много репортажей о Южно-Африканской Республике. В основном это были хвалебные репортажи о достоинствах этой страны. Зачастую обвинялось прежнее руководство уже бывшего СССР. Но где были эти репортеры в те годы, когда творилось такое безобразие на юге Анголы? И почему позволялось Южно-Африканской Республике оккупация такого государства как Намибия? Почему южноафриканские танки и артиллерия превращали в руины многие города и поселки Анголы и ради чего?

Мне как участнику этих событий непонятно, почему до сих пор и политики, и пресса умалчивают об этих событиях.

Здесь, на юге Анголы, можно было делать прекрасные репортажи под обстрелом юаровской дальнобойной артиллерии или на полях с подбитыми юаровскими танками. Наконец отснять реально сбитые юаровские самолеты. Ведь именно юаровская сторона и ее поддержка унитовских банд разорила и уничтожила огромное достояние Ангольской республики. Многие цветущие города превратились в пыль. Многие шахты и рудники взорваны и разграблены.

Мало кому известно, что территорию Анголы с запада на восток пересекает трансафриканская железнодорожная магистраль. Она берет начало в порту Лобиту на побережье Атлантического океана, затем проходит через всю Африку и заканчивается в Танзании в порту Дар-эс-Салам на побережье Индийского океана.

Так вот, за десять лет войны вся эта железная дорога на территории Анголы уничтожена и бездействует. Унитовцами взорваны сотни мостов, на восстановление которых требуются кроме средств и техники сложные технические решения, а это миллиарды долларов.

Во всех остальных провинциях, где раньше была железная дорога, остались одни воспоминания и соответствующие знаки на топографических картах. Рельсы и шпалы сняты, железнодорожного полотна нет. Во многих местах пути заросли густым колючим кустарником. В Лубанго я видел остатки прежней роскоши, точнее, остатки мирной жизни железнодорожного транспорта. Один или два локомотива таскают несколько платформ между складами и несколькими заводами, а дальше, за городом, просто нет железнодорожного полотна. Гудками они как бы напоминают городу о своем существовании и о том, что есть в мире такой вид транспорта. Сам вокзал в Лубанго запущен, рядом десятки разграбленных вагонов.

Однажды я заинтересовался красивым вагоном. Подойдя ближе, увидел, что вагон сделан из нержавеющей стали. нигде не было видно следов ржавчины, но внутри было как после погрома. Каково же было мое удивление, когда обнаружил год его постройки – 1956, хотя снаружи такие пассажирские вагоны выглядели как новые. Я уверен, что в мирное время эти вагоны возили бы пассажиров еще несколько десятилетий.

Но главное, конечно, это то, что война унесла почти полмиллиона жизней. И прекрасно зная об этом, большие государства продолжали решать свои политические амбиции в этой стране. Я больше чем уверен, что со временем наступит какая-то переоценка происходивших здесь событий. А можно и по-другому: Ангола далеко, и зачем нам ее проблемы? Вот только нужно ли… Я понимаю так: ЮАР оккупировала Намибию из-за богатейших алмазных приисков и урановой руды. И вряд ли меня кто-либо переубедит в этом. Можно забыть ряд мелких событий, но эта война будет долго в памяти кубинских, да и юаровских матерей.

Итак, кубинцы активно ринулись на строительство аэродрома. Вскоре поселок заполнили десятки самосвалов, подъемные краны, трактора. Рядом с поселком кубинцы установили телевизионный ретранслятор и приемник спутникового телевидения. У нас появился телевизор, и мы могли часами смотреть передачи. Мы почувствовали себя в нормальном цивилизованном мире. Мощности их телевизионного передатчика хватало на несколько десятков километров. Многие воинские части и поселки заимели антенны.

Перед поселком разместилась крупная тыловая часть. Со многими мы наладили дружеские отношения, и теперь нам было легче решать многие проблемы, в том числе и питания.

Кубинские водители на дорогах вели себя грубо и бесцеремонно. Водители больших тяжелых машин при разъездах со встречными машинами принимают вправо. И это только тогда, когда машины одинаковые по весу. В один из дней кубинский шофер протаранил бак моему Ленд-Роверу. Алюминиевый корпус был слегка разодран, но стекла остались целы. Доказывать что-либо не имело смысла, ведь все равно говорили на разных языках, да и дорожная полиция здесь отсутствует. Вообще-то при практической езде на машине в Анголе нужно строго соблюдать один неписаный закон: всегда прав тот, у кого больше машина. Маленькую легковушку водители больших машин просто игнорируют, несмотря ни на какие знаки и правила движения. Наверно, и в этом угадывается проявление войны.

Через несколько дней мне снова нужно было ехать к кубинцам на аэродром. В этот раз я строго соблюдал закон о преимуществе больших машин перед маленькими. На этой дороге, покрытой толстым слоем песка и пыли, наш уазик сел на брюхо. А вот английский джип вел себя бесподобно. Мне не пришлось даже включать передний мост. Следует заметить, что английский «ленд-ровер» по всем характеристикам намного превосходит УАЗ, а его проходимость поражает всех. Наши закостенелые вояки никогда не позволяли плохо отзываться о своей автомобильной технике, хотя реальные события выглядят иначе.

На тех же дорогах у кубинских строителей начались мучения с нашими машинами «МАЗ». Имея почти два десятка МАЗов, через два месяца почти все стояли на ремонте из-за поломок в коробке передач. А вот французские самосвалы «РЕНО» никого не подводили, и только благодаря этим машинам кубинские строители смогли уложиться в намеченные сроки строительства.

Вскоре нашей группе военных советников пришлось открыть для себя более южные районы Анголы. Вслед за переместившимися войсками многие обживали город Шангонго на реке Кунене. Река в этом месте довольно – широкая. Живописный город расположен рядом. Четкие ровные улицы, красивые дома, многие не повреждены войной, а вот широкий и длинный мост через реку лежал на подорванных опорах. Этот мост долго и тщательно восстанавливали наши строители, но потом неизвестно кем он был снова подорван. Некоторые пролеты отсутствовали, и кубинские военные саперы проложили понтоны. Проезжать этот мост было нелегко и на малой скорости. Справа и слева от моста было очень много людей. Большинство стирали белье, редко кто купался. В августе здесь прохладно. Мы въезжали в Шангонго для работы в наших подсоветных частях. Наши советники занимали два красивых дома почти в центре городка. Рядом жили кубинские офицеры. Многие хорошие дома не имели окон или дверей, и в них отсутствовали жильцы. Это и понятно. Всегда со сменой власти в городах частично меняется население. Кто ушел с унитовцами, а кто просто побаивается новой власти. Такие люди временно выжидают в деревянных хижинах недалеко от города.

Мы остановились у военных советников мотопехотной бригады. У них мы были в Ташамутете. Со многими были знакомы, но были здесь и новые люди.

Глядя на этот городок, мне подумалось, что в мирное время здесь было бы неплохо жить. Плодородная земля рядом с рекой делала это место прекрасно обживаемым.

В разные стороны от городка расходится множество грунтовых дорог. В нескольких километрах от Шангонго расположились воинские части. Трасса от Кахамы до Шангонго в хорошем состоянии. Машин и другой военной техники здесь проходило меньше, и дорога не разбита.

За камнями позади нашего дома росли огромные кактусы высотой 3–4 метра. (Чем-то это мне напоминало пейзаж из американских вестернов «про ковбоев»). Иногда они цвели, затем были и плоды. Плоды чем-то напоминали сливу, но вкус представлял собою смесь груши и яблока. А рот после этого… синий, как будто ты выпил чернильницу.

Дальше было поле какого-то фермера, и он обрабатывал землю на больших красных быках. Точнее сказать, расковыривал землю чем-то наподобие плуга. Земля здесь твердая, но плодородная. Иногда создавалось впечателение, что воткни в землю палку и она будет расти.

На следующий день мы направились в воинскую часть. Вдоль дороги попадались подорванные машины. Но большинство мин никто не снимал. Обнаруженные мины огораживали знаками и камнями. На позиции нам сразу бросилась в глаза настороженность солдат и офицеров. Позиции почти каждую ночь кто-то обстреливал. Вокруг полно унитовцев. Так далеко ФАПЛа еще не доходила. Присутствие больших кубинских частей вселяло в них уверенность.

На позиции мы наткнулись на мертвую огромную змею. Ее длина доходила до 5,5 метров, а толщина была таковой, что она как раз занимала ширину гусеничного следа пусковой установки. Мы узнали, что солдаты забили эту змею ночью. Они сказали, как она называется, но мы не поняли, потому что такого названия никогда не слышали. А может быть, это было местное название.

Работали в части мы несколько дней, но ночевали обязательно у своих. Местность вокруг Шангонго покрыта растительностью, много деревьев и кустарника, хотя дальше к Намибии Саванна превращается в пустыню.

В кубинских частях ежедневно гибли люди, в основном на минах и от унитовских засад.

Вблизи от этого городка есть артезианская скважина и из недр земли качают идеально чистую воду. Вода вкусная и приятная. Кубинские посты охраняли источники питьевой воды от отравления унитовцами. Ангольские части и население использовали воду из реки. Что поделаешь, люди привыкли, а для нас употребление воды из реки грозило тяжелыми желудочными отравлениями.

По вечерам в военную миссию приезжали кубинские офицеры. Они информировали нас о движении воинских формирований «унита», об обстановке вокруг города, советовали не ездить на одной машине и брать сопровождение. Советники из мотопехотных бригад ездили на работу в бронированной технике, а у нас был только ЗИЛ с кунгом, но нам было этого достаточно. Однажды один кубинский подполковник рассказал нам страшную, а точнее ужасную, историю. Один кубинский вертолет летал на патрулирование в одном из северных районов Анголы. В этой части ангольские тропические леса сливаются с такой же непроходимой зеленью Заира. Что-то случилось с вертолетом или была другая причина – неизвестно. Через несколько дней нашли целехонький вертолет, а экипажа нигде не было. Местные жители утверждали, что их захватило какое-то племя из соседнего Заира. Из ужасных догадок следовало, что экипаж искать бесполезно.

Юаровская авиация летала намного реже, стараясь при этом обходить позиции ЗРК. Воины ФАПЛы осмелели и уже не боялись наводить ракеты на приближающиеся самолеты противника. Но современный самолет, прекрасно оснащенный радиоэлектроникой, имеет устройство контроля за работой радарных установок. Поэтому если самолет попадает на сопровождение лучом радара, то у летчика срабатывает сигнализация на табло. А юаровские летчики были прекрасно информированы о местах расположения ангольских частей ПВО. И не удивительно, что, слегка подразнив ПВО, юаровские самолеты отворачивали в сторону, не входя в зону огня. Многочисленные русла пересохших рек и ровная поверхность саванны позволяли им летать низко над землей. Зачастую их самолеты появлялись в самых неожиданных местах, проносясь с оглушительным ревом над самой головой. Рассмотреть государственную принадлежность на такой скорости просто невозможно, но все знали контуры своей и чужой авиации. Мы понимали, что все эти полеты имеют скорее провокационный и устрашающий характер, нежели военный.

Следует признать, что кубинские офицеры периодически привозили нам ром. Спиртных напитков мы не имели, да и купить было негде, а им спиртное выдавалось на паек. Так вот, мы готовили ужин, а кубинцы выставляли ром. Иногда они нас угощали сигарами. Прекрасный, но очень крепкий табак. По мере того как военная обстановка менялась, многие части растекались в разные стороны, и в населенных пунктах и городах военных становилось все меньше. Вскоре и с кубинцами мы стали встречаться намного реже.

Они заезжали к нам два-три раза в месяц.

Закончив работу в Шангонго, мы возвратились домой. Вообще-то, дом, в котором живешь в чужой стране, почему-то становится родным и близким. Здесь нас ждали письма. На письма всегда набрасываешься с жадностью, едва бросив вещи и оружие в угол комнаты.

В это время некоторые из нашей группы готовились к отъезду на Родину. Каждый день они ждали радиограмму со словами: такому-то убыть такого-то числа. Мы прекрасно понимали их нетерпение. Многие из них проработали здесь более двух лет.

Счастливчиков мы отвозили в Лубанго на нашем ЗИЛе. На обратном пути мы заезжали на фазенды и покупали продукты. Картофель покупали в окрестностях Лубанго, а вот мандарины, апельсины – в селении Кихита, по пути домой. Здесь имеется несколько фазенд вдоль русла реки, и вот на этом плодородном грунте вырастают крупные цитрусовые. Только здесь нам встречались мандарины намного крупнее апельсинов. В некоторых селениях имеются пивные бары. Мы останавливались пропустить по два бокала прохладного пива. Пожалуй, это самое прекрасное средство для утоления жажды в жаркий солнечный день.

Начиналась осень, по нашим меркам. А здесь вот-вот должна начаться весна. А пока деревья и кустарники стояли без листьев. Вся саванна напоминает выгоревший черно-бурый лес, и только одинокие баобабы высятся над окружающим миром далеко по разные стороны от дороги. Изредка дорогу «перебегают» рыжие столбы пыли, они образуются в вихревых потоках воздуха в это время года и довольно часто встречаются на ровной поверхности. Подобное явление мне встречалось в степях Казахстана.

До сезона дождей еще было несколько месяцев. Река возле нас совсем обмелела, и вода в ней была грязно-желтого цвета. Нам было крайне неприятно видеть, как местные жители стирают белье и тут же берут для питья эту воду. Количество заболеваний в это время огромное. Нам полагалось быть осторожнее, но все же за руку со многими приходилось здороваться. Не будешь же прятать руки за спину, да и окружающие не поймут. Страшная холера уже унесла несколько жизней местных жителей.

И надо же такому было случиться в самый неподходящий момент. Рядом с нами сломался насос в скважине. Воду брать было абсолютно негде. Мы экономили на воде как могли. Пришлось даже отказаться от бани и от принятия душа после работы на пыльной позиции части.

Прицепив пустую бочку к машине, мы ездили за водой в селение Чибемба. Но так как мы были не одни, там выстраивалась огромная очередь. А ведь на каждой машине емкость по четыре, пять а то и десять тонн. Ожидание наполнить нашу емкость водой было очень долгим. Кроме того, это было и далеко, почти двести километров в оба конца. Иногда наша машина возвращалась затемно, рискуя нарваться на неприятность в ночное время. Ведь в такое время движение по дорогам прекращается и наступает время унитовских действий.

Вскоре, не выдержав нагрузки, сломался насос и в Чимбембе. Все кинулись за водой в Шангонго. От нас до Шангонго то же самое расстояние, поэтому на поездку за водой уходил целый день. Но в Шангонго много частей, и не всегда удавалось дождаться чистой воды из скважины. Это были самые тяжелые дни для нас. Продукты у нас были, а вот вода… Мне кажется, что только люди, живущие в степях и пустынях, могут оценить главную проблему – нехватку воды. Точнее ее наличие – самое главное для жизни.

Через пару недель ангольские механики смогли отремонтировать насос, и мы облегченно вздохнули. Но вскоре начались новые проблемы – периодически стал лопаться ремень от мотора к насосу. Наверно, ремонт был не очень качественный. Ангольцы обратились за помощью к нам. Мы нашли, что ремень от ГАЗ-66 хорошо туда подходит. Но каждого ремня хватало на неделю. Мы с трудом нашли еще несколько ремней на военных складах. Вскоре весь запас иссяк, и насос бездействовал. Наши мучения с водой возобновились.

Кубинские и ангольские части снова провели ряд операций по разминированию окрестностей Кахамы. Теперь мы более спокойно ездили по грунтовым дорогам.

Наши соседи в мотопехотной бригаде сделали хорошую волейбольную площадку, и теперь мы через день ездили к ним играть в волейбол. Играли мы допоздна и возвращались к ужину. Нам было уже намного веселее, чем в Рио-де-Арея. Они иногда приезжали к нам днем, рассказывали новости о своих частях. Но в основном наша работа была однообразной и ничем не примечательной.

В один из сентябрьских дней нам пришлось срочно везти в Лубанго нашего товарища. Он заболел малярией. Его трясло как грушу, температура была под сорок. Мы привезли врача из Кубинского госпиталя. Он сделал два укола и сказал что нужно лечить в стационаре. Но Сергей отказался лечиться у них, и мы повезли его в Лубанго. Наш врач миссии поселил больного в отдельной комнате и сразу поставил капельницу. За двое суток он влил ему в вену почти восемь литров дезраствора, я не помню названия лекарства. Но за эти двое суток наш товарищ ни на минуту не расставался с капельницей. Даже идя в туалет, он нес бутылочку с трубкой в одной руке. Мы носили ему еду, хотя в это время ему было не до пищи. Оставив больного на попечение врача, мы возвратились домой.

Через неделю Сергей выздоровел, и попутная машина доставила его к нам. Но чувствовал он себя неважно. Однажды после ночного дежурства по военной миссии он почувствовал себя совсем плохо. И на следующий день мы были на пути в Лубанго. За эту ночь Сергею стало совсем плохо. Он просто обессилел и не мог самостоятельно передвигаться. Кроме того, он буквально весь распух на наших глазах. Вся одежда была ему тесна, а ноги не влезали в обувь. Мы с трудом смогли посадить его в машину.

В Лубанго врач сказал, что нужно немедленно самолетом доставить больного в столицу – Луанду. Там имеется хороший советский госпиталь. В этот же день после обеда я прибыл с Сергеем в столицу. Здесь в моем сопровождении он был немедленно доставлен в госпиталь. Меня удивило спокойствие врачей, но внутри госпиталя царила напряженная работа. Мы ожидали результатов обследования.

Вскоре мы распрощались с Сергеем. Я помню его печальный и болезненный взгляд. Подошел врач и сказал, что наш товарищ остается здесь. У него серьезные осложнения после малярии. У нашего товарища были какие-то заболевания, а после перенесенной малярии эти болезни дали о себе знать.

Я не предполагал тогда, что больше не увижу своего товарища по совместной работе здесь, а Анголе. Болезнь на долгое время приковала его к постели в госпитале в Москве.

Едва я успел доехать до Кахамы, как пришла телеграмма из Лубанго, в которой предписывалось собрать все вещи Сергея и отправить их в Луанду. Наш товарищ направлялся в Москву в центральный госпиталь Министерства обороны.

Нам стало ясно, что дела у Сергея очень плохи. Позднее он писал нам письма, в которых сообщал, что долго лечился, очень похудел, а результатов выздоровления не видно.

Насколько мне известно, еще один наш военный советник имел тяжелые последствия после перенесенной малярии. Уже казалось, что он выздоравливал, но вдруг стали отказывать ноги, а вскоре парализовало совсем. Вернулся из Анголы инвалидом.

У нас в доме добрая половина уже переболела малярией. Один переносил болезнь легко, другим доставалось, некоторые отключались, теряя сознание. За это время нам, как никогда, часто пришлось ездить в Лубанго.

Я малярией не болел. Принимал таблетки против нее, под названием «деллагил». Насколько эффективно это средство, я судить не могу.

В нашей военной миссии вскоре стало пустынно и тихо. Многие комнаты нашего огромного дома были закрыты. Их жильцы уехали домой в Союз. Некоторые лечились в Лубанго от малярии. Из нашей группы численностью более десяти человек осталось тогда в доме три-четыре человека. Было непривычно скучно и тихо.

В одной из радиограмм я узнал, что скоро полечу в отпуск. Указывалась дата отлета. И сразу же появилось отпускное настроение. Все местные заботы отошли на второй план. В голове у меня крутились мысли о доме, о семье. За прошедшее время уже как-то отвык от своего родного дома. С трепетом ожидал увидеть родную страну и произошедшие перемены.

Начал считать дни до отлета. Сон каждую ночь куда-то улетучивался. Темная тропическая ночь, безмолвная тишина хорошо располагали к мечтам и раздумьям. Иногда выходил из комнаты покурить рядом с часовым у дома. Но ночь продолжалась, а сон так и не приходил.

Вскоре я был в Луанде. Отпускнику провозить много вещей не разрешалось. Да, в общем-то, багаж мой был невелик. В неделю было два-три рейса Ангольской авиации «ТАГГ» и столько же рейсов самолетом «Аэрофлота» на Москву. Некоторые из нас летали рейсом «Аэрофлота», но в основном советники и специалисты летали на Боингах-737 Ангольской авиакомпании.

В общем-то, уже тогда многие из нас замечали, что там, где действительно нужны военные советники их почему-то не оказывалось. Зато Ангольская столица не испытывала недостатка в наших военных советниках. Для меня, да и других было ясно, что здесь работают «исключительные» специалисты. Это было и понятно: Министерство обороны могло раздувать свои штаты там, где ему это было нужно.

Одна группа наших специалистов улетела рейсом передо мной накануне. Каково было мое удивление увидеть их снова вечером. Оказалось, что через три часа полета самолет совершил посадку в Луанде. Получилось, что за пролет самолета над чьей-то территорией не было уплачено. А может быть, причина была другая? Но таскаться с багажом в аэропорт и обратно, не очень приятная перспектива. Им предстояло снова пройти этот утомительный процесс в ангольском аэропорту.

В один из дней мне вручили мой паспорт и авиабилет. Наутро наш автобус из военной миссии отвез небольшую группу в аэропорт. Там уже ожидали посадки небольшие группы советников из других миссий. Были здесь врачи, преподаватели, ангольские студенты, болгарские и немецкие строители. В общей сложности на наш рейс набралась порядочная компания, человек двести. Самолет вылетел поздно вечером, точнее будет сказать – уже ночью.

На улице вечером было прохладно, но внутри аэропорта было многолюдно и поэтому душно. Потолочные вентиляторы не успевали разогнать тяжелый запах человеческого пота. Весь запас чистой воды мы успели выпить еще до таможенного досмотра. Ужасно хотелось пить, рубашка прилипла к телу, было неприятно чувствовать себя мокрым, взлохмаченным и каким-то брошенным. Почему-то ангольцы не умеют создать комфорт хотя бы в международном аэропорту.

Наконец в десять часов вечера начался таможенный досмотр, и вся эта разноликая и разноязычная масса людей ринулась к таможенникам. Аэропорт в Луанде в то время не имел электронных устройств контроля багажа, поэтому каждый багаж осматривался вручную, а потому и долго. На мой взгляд, эта унизительная процедура неприятна, когда чьи-то руки лазают у тебя в чемодане или коробке. Конечно, это их работа, но все же. Некоторые чемоданы обклеили какими-то красными лентами и печатью с какими-то надписями. Как оказалось, что можно за определенную плату вызывать таможенников на дом. После осмотра вещей и багажа таможенники опечатывают багаж красной бумажной лентой, ставят свою подпись и печать. По желанию пассажира они могут доставить багаж в аэропорт. Но были случаи, что багаж не всегда оказывался цел. Зато не нужно было мучиться и распаковывать его сейчас.

Наконец-то все таможенные дела позади, и попадаешь в широкий огромный зал с магазином, кафе и рестораном на втором этаже. Здесь было прохладно. В зале уютные широкие диваны. Тут чувствовалась цивилизация. Пассажиров, отправляющихся в Париж, кормили ужином в ресторане. Нам такой сервис не предлагался, и мы довольствовались услугами кафе. Наличных средств в виде валюты у многих не оказалось, и пришлось голодать, ведь заработанные чеки – в Москве в банке. Валюту советским гражданам на руки не выдавали. Но ветер перемен дул в другую сторону, и по новым законам разрешалось чеки переводить в твердую валюту. Многие из нас успели это сделать, но получить деньги можно было только в Москве.

Через два часа объявили о нашей посадке. Внизу ждали два длинных автобуса. У трапа самолета я обратил внимание, что многие смотрят не на трап, а на свои вещи. Охрана не подпускала к багажному трапу, но мы успели увидеть погрузку своих вещей. Мы уже знали, что некоторые грузчики были не прочь поживиться чужими вещами. Если вещи были плохо упакованы, то добыча становилась легкой. А когда аэропорт позади и внизу, то доказывать абсолютно нечего. Случалось, что пропадали даже магнитофоны.

В самолете было тоже душно, но через несколько минут тихо заработали кондиционеры, и из-под обшивки пошел прохладный свежий воздух. Вскоре в самолете стало вполне приемлемо. Очень хотелось спать, шел второй час ночи.

Самолет пошел на взлет, внизу в кромешной темноте светились миллионы огней, но ничего различить было невозможно. После взлета уже над океаном самолет развернулся на север. Огни большого города отражались в прибрежных водах и как бы продолжали город на воде. Столица Анголы осталась позади, но еще долго можно было видеть на воде отраженные огоньки.

Стюардессы принесли ужин, хотя какой ужин в два часа ночи? Миниатюрная посуда и прочая мелкая упаковка была аккуратно расставлена на подносе. Стюардессы в самолете были смуглые, с белой кожей. Кто-то из наших знающих португальский язык спросил, чей экипаж. Стюардессы ответили, что экипаж португальский, что они работают на международных линиях по контракту с ангольской стороной. Это обстоятельство успокоило нас. Доверия к португальским пилотам мы испытывали больше, чем к самим ангольцам.

Сон был не очень крепким и через пару часов я уже наблюдал восход солнца. На земле было еще темно, а здесь, на высоте более десяти километров, уже вовсю светило солнце, и его яркие лучи весело серебрились на крыльях авиалайнера. Крылья самолета слегка вздрагивали. Наверно, только сидя в самолете, человек чувствует себя абсолютно беспомощным перед силами природы и прочими случайностями жизни. Но… в полете об этом лучше не думать.

Утром наш лайнер совершил посадку в Риме в международном аэропорту «Триполи».

У трапа самолета стоял огромный приземистый автобус. Меня поразила его ширина – метра четыре. Пороги автобуса низкие и удобные для пассажиров всех возрастов и для обладателей мини-юбок. Движущийся трап доставил нас на верхние этажи аэропорта. А вот здесь возникла очередь. В зал для транзитных пассажиров пропускали через один вход. Предстояло пройти беглый таможенный досмотр. Две женщины таможенного контроля проверяли паспорта после того, как очередной пассажир прошел металлодетектор.

Позади этих миловидных женщин стояли два полицейских с короткими автоматами «узи» у плеча. Некоторые из нас проходили эту процедуру быстро, а вот с другими была возня. Почему-то у многих наших людей много железа в карманах. На впереди идущего мужчину сработал сигнал при проходе проверки на металл, и итальянский полицейский тут же размазал этого человека на стене. Размазал – это грубо сказано, но внешне действия этого полицейского так и выглядели. Он схватил его за плечо, поставил лицом к стене, ноги его развел широко и стал обыскивать, а второй полицейский навел автомат на обыскиваемого. Вскоре полицейский вытащил старый перочинный нож, который оказался в одном из карманов. Обладатель ножа смущенно и глупо улыбался, а полицейский не знал, как ему поступить: то ли выкинуть эту вещь в мусорный ящик, то ли вернуть обладателю. Он быстро что-то спросил у женщин, проверяющих паспорта. Одна из них обернулась и что-то сказала. Полицейский вернул нож и отодвинул пассажира в сторону зала. Смущенный и красный от стыда, человек оторопело смотрел на окружающих, но направился в зал. Я уверен, что в этот момент он искренне сожалел, что у него в кармане оказался нож.

Только после этого очередному пассажиру разрешалось двигаться через металлоискатель к таможенникам. Я двинулся, и вдруг раздался сигнал. С растерянным лицом я направился к полицейским, лихорадочно соображая при этом, что же железного и прочего металла я несу. Женщина, проверяющая паспорта, что-то стала спрашивать у меня. Из всего набора слов я уловил слово калькулятор. Ах да, обрадованно закивал я головой, доставая калькулятор из внутреннего кармана пиджака. Этого было достаточно, и меня не постигла участь обыскиваемого у стены.

А впереди идущим оказался наш советский гражданин. Он почему-то стал оправдываться передо мной, что взял нож в самолет, чтобы порезать хлеб и колбасу. Мне его проблемы не были нужны. Но сам факт – это подтверждение недостаточной осведомленности наших людей. Никакой другой иностранец не позволит себе такое. Гражданин любой страны не тащится в самолет со своим обедом, а полностью полагается на сервис и услуги авиакомпании.

До посадки было часа полтора времени. Здание аэропорта очень красивое как снаружи, так и внутри. Мы шли по широкому коридору, устланному ковровой дорожкой. По обеим сторонам сплошные магазины, и так по всей длине аэропорта, дальше кафе, бар, банки размена валюты. У всякого человека из наших краев сразу начинают разбегаться глаза от представленного изобилия на прилавках. Вот здесь я впервые обратил внимание на то, как наши люди выделяются из общей массы пассажиров и прочих клиентов магазинов. Наши люди отличаются своей жадностью к вещам, хватаются буквально за все и тут же кладут обратно, глядя на цену. Порою даже стыдно за своих соотечественников. Многочисленные пассажиры не наших рейсов неторопливо осматривают витрины магазинов, а в руки берут вещи только в исключительных случаях и то только тогда, когда намерены что-то купить. Наши же лапают буквально все. Что поделаешь, у иностранцев в любом магазине прекрасные, качественные товары, а у нас полупустые прилавки, с неважным азиатским ширпотребом.

В здании аэропорта меня постигли открытия вроде тех, что делал Задорнов в Германии. Думаю, что не у одного меня, но не все признаются в этом. Все эскалаторы между этажами начинают движение, только если на них встать. Вода из крана в умывальнике течет только тогда, когда поднесешь руки к крану. Рядом расположено намотанное на рулон полотенце, и после очередного клиента оно автоматически наматывается на нижний ролик. Таким образом, остается всегда чистая часть полотенца. Через каждые десять-пятнадцать метров по коридору установлены мониторы, где постоянно отображается информация о посадке. Вскоре я прочитал, что посадка на наш рейс начнется у сорокового выхода. Мы с попутчиком двинулись по длинному коридору. Вскоре нас стали пропускать к выходу, опять же после проверки паспорта и на основании транзитной карточки. Как обычно, на наших рейсах были опоздавшие. Это понятно: в хороших магазинах всегда есть на что посмотреть. Опоздавшие задержали рейс на пятнадцать минут. Таможенники у входа, вроде даже ругали русских.