Текст книги "Либертион"

Либера

Едва Тиберий пересек черту города, и восстановилась телефонная связь, смарт буквально взорвался огромным количеством сообщений. Преимущественно от Мупочки, с напоминанием о сегодняшней генеральной репетиции «Тристана и Изольды», где он триумфально дебютирует. Пространное сообщение, в котором фигурировало напоминание данной Тиберием страшной клятвы, заканчивалось постскриптумом: «Непременно пригласи и своего мальчика, я на вас уже именные приглашения сделал». – «Ну, вот и совместный с Доном светский раут. Хоть и призрачная надежда, но все же стоит поработать над тем, чтобы обелить репутацию».

Машина встала в пробку на площади Свободы в центре которой, как Кинг Конг, стояла устрашающая статуя Либеры. Тиберий оказался как раз напротив исполинского мужеподобного лица богини свободы, глядевшего тяжелым и грозным взглядом на своих подопечных. Единственная в империи скульптура, выполненная в классическом стиле. Что же не позволило правительству, являвшемуся заказчиком этой статуи, применить к «Свободе» каменной свободу творческую? Сделали бы в современном духе, что-то вроде композиции Свая Томбли «Без названия», представлявшая собой листок бумаги с чернильными каракулями, и оцененная в 2014 году в два с половиной миллиона долларов. Но, видимо, когда хотят достучаться до сердец миллионов, помимо бренда нужно что-то, цепляющее взгляд. И потому исполинская женщина была сделана в лучших традициях древнеримского искусства. Она была одета в столу, ниспадавшую крупными складками и практически скрывавшую ее фигуру, увенчана семилучевой короной и держала в руке факел. Только сейчас он заметил оригинальный прием, с помощью которого скульптор сделал ее глаза. Радужка была полностью вырезана, ее роль играла темнота, наполнявшая глаза Либеры в независимости от времени суток, ведь голова этого колосса всегда была наклонена вниз, чтобы встречаться взглядом с каждым, кто проходил мимо нее. Выпуклые зрачки мастер установил точно по центру глазного яблока. Старинный прием, создававший иллюзию, что статуя или персонаж картины следят за тобой, куда бы ты не пошел. Его можно увидеть на гобеленах Ватикана, некоторых портретах Веласкеса, Рубенса и Рембрандта. Тиберий подумал, что должно быть, все прославленные старые мастера им владели, но часто не использовали. Не всякому понравится, когда тебе пристально смотрит в глаза неживое существо. Бдительная Свобода. Тиберий отвернулся, но еще долго чувствовал на себе тяжелый взгляд богини. В ее глазах плескалась тьма.

«А еще говорим, что мы христианская империя. Разве стоит у нас статуя Христа, хотя бы в половину этого монстра? Нет, дорогие либертионцы, ей вы поклоняетесь, а никак не Иисусу Христу. И были бы уж честны, как лидеры французской революции, которые убрали из собора Нотр Дам статуи святой Марии и на их место взгромоздили изображения этой властной дамы. Но нет. Из лицемерной толерантности вы оставили их обоих сосуществовать, хоть, и сказано: „не сотвори себе кумира“».

Тиберий набрал номер Гордона.

– Гордон, привет! Мне очень надо тебя увидеть.

– Как ни странно, мне тоже – весело отозвался юрист. – Давай, подваливай ко мне домой, если сейчас не занят.

– Куда подваливать?! – на мгновение Тиберий решил, что ослышался.

Он взглянул на часы. Нет, все верно, сейчас десять утра.

– Ты дома? В десять утра? Не на работе? Что случилось? Ты подхватил ящур? В офисе разорвалась бомба? На нас напали инопланетные пришельцы? Хотя последнее – вряд ли, ты бы уже занимался тем, что подавал на них иск, сидя в офисе, а не дома.

– Хуже, – зашептал в трубку Гордон, – офисную сеть взломали, причем не ясно зачем. Служба безопасности зафиксировала проникновение, ну, понятно, сетку отрубили, сейчас шум, гам…, всех отправили по домам, разбираются. Знаешь, странное дело – всю последнюю неделю проблемы и глюки. В магазине дважды платеж не проходил, Ник вчера парковку оплатить не мог. Что-то происходит, Тиберий, словно всю сеть прощупывает, оплетает какое-то существо. Прежде, чем сожрать. Ох, как же погано, что я вынужден торчать дома!

– А где же твое коронное: «Могло быть и хуже»?

– Не могло, – зашипел Гордон голосом, в котором слышались эмоции Андромеды, ведомой к дракону. – Тиберий, тут же Ник, наконец, получил возможность «поговорить серьезно». Приезжай поскорее, а?

– Мне это немного напоминает ситуацию, когда персы во время войны с египтянами привязали кошек на щиты и так разгромили последних в пух и прах, поскольку даже случайное убийство кошки каралось в Египте смертной казнью. Но увы, я не слишком подхожу на роль представителя семейства кошачьих, так что ничто не избавит тебя от заслуженной кары.

Гордон хотел что-то ответить, но сзади раздался высокий, визгливый голос, интересовавшийся – не по работе ли данный звонок? И если «да», то муки самых злостных грешников в аду покажутся увеселительным отдыхом по сравнению с тем, что ждет Гордона. Последний поспешно бросил трубку, а Тиберий, посмеиваясь, направился на Одиннадцатую улицу. Перед Площадью Толерантности он попал в жестокую пробку. От назойливой рекламы уже тошнило, Тиберий включил новостной канал и открыл окно. Новости он старался слушать каждый день. Никогда не знаешь, чего ожидать. Постоянно вводятся новые штрафы, то, что вчера было можно, сегодня уже нельзя. Предчувствие его не обмануло, после светских новостей голос диктора, переполненный позитивом, сообщил:

– С завтрашнего дня вводится штраф за неприкрытую демонстрацию негативных эмоций в общественных местах и на улицах, в размере пятисот долларов. Под определение «негативные эмоции» попадают плач, уныние, депрессивное выражение лица, немотивированное раздражение, немотивированное повышение голоса. Будем позитивными и жизнерадостными, дорогие либертионцы!

И тут же грянул бодрый гимн Либертиона. То ли чтобы задать тот самый позитив, то ли чтобы скрасить впечатление от нового штрафа.

– И в заключение нашего выпуска – новости политики!

«Какая, к черту, политика, – мрачно думал Тиберий, —лет двадцать назад она еще была, когда мы воевали с Евразией. Потом война кончилась, и не в шестьдесят втором, как все думают, а в шестьдесят первом. Уже не было ни Европы, ни Азии, Либертион остался один, как клочок суши посреди океана, покрывающего землю. Тот самый, который искал голубь после великого потопа. Но еще полгода бомбы падали с вялой периодичностью, точечно, на удаленные от центра кварталы Либертиона. Что стремительно поднимало стоимость жилья в центральных кварталах. Решала эта липовая война и другие проблемы. Правительство избавлялось от балласта – бедных, безработных, всех тех, кого официально поддерживало, о ком заботилось. К тому же, война способствовала сплочению людей, поднимала их дух, отвлекала от бытовых и личных проблем, развлекала. Давала хлеб журналистам, публиковавшим волнующие умы и сердца снимки мертвых павлинов и котят, и печальные панорамы разрушенных зданий. Киношникам, снимавшим и выдававшим за истину душераздирающие ролики, где кто-нибудь кого-нибудь насилует на фоне живописных руин. Благотворительным фондам, которые множились и росли, как на дрожжах. Давала темы для бесед на скромных домашних кухнях, в пабах и блогах. Скука – опаснейший катализатор и народ необходимо чем-то постоянно занимать. Но постепенно все пошло на спад. Поднял свою огнедышащую голову Greenworld, и фотографии мертвых или просто перепачканных котят исчезли из сети, с душераздирающими роликами тоже начались проблемы. Чем больше поправок и изменений вносилось в законодательство, тем меньше режиссеры и журналисты понимали, кто кого может насиловать и убивать. Точнее, что именно можно продавать, не выходя за рамки закона. Но закончило войну другое. Само общество изменилось, его все больше интересовал комфорт, легкие и необременительные развлечения, необременительные и безопасные удовольствия. И войну поспешно закончили».

После новостей политики опять началась реклама, и раздраженный, уставший Тиберий выключил радио, хотя до конца выпуска оставалось еще десять минут. Если бы он только знал, что после восхваления новейшего средства депиляции диктор сообщит о внесении новых поправок в законодательство и снятии моратория на смертную казнь, он бы ни за что этот выпуск не пропустил. Пропустил эти новости и Гордон, в голову которого в эту самую минуту летела красная туфелька, пущенная рукой разъяренного Ника. И Лора, которой не успели доставить новый смарт, и Дон Ларго, который в эту минуту смотрел в глаза умирающей девушке.

Мерседес Тиберия вяло двигался по Проспекту Освобождения параллельно с автобусом, везшим учеников начальной школы. Ряды детских головок были низко наклонены над смартами, сосредоточившись на развлекательно-познавательных играх, рекомендованных Министерством образования. Девочки наголо обриты, одеты в синие комбинезончики, у мальчиков длинные, уложенные в одинаковые прически волосы и розовые платья. Новый шаг в детском воспитании, во времена детства Тиберия все было попроще – не делали никакой гендерной разницы, и все носили одинаковые серые костюмы.

«Хоть бы один в окно взглянул, наверняка это их первый выезд в город из интерната», – подумал Тиберий. И словно в ответ на его мысли, мальчик, сидевший прямо напротив него, поднял голову. Детские глаза широко распахнулись, он с живым любопытством уставился на колонны небоскребов, серпантины прозрачных дорог, практически неразличимых под потоками машин. Тут же последовало возмездие: «Смит! Немедленно перестать смотреть в окно! Ребенку положено играть, а не оглядываться по сторонам».

Услышав окрик учительницы, малыш испуганно наклонил личико к смарту, но тут же украдкой снова попытался взглянуть в окно. Человек внутри Тиберия почувствовал жалость, учитель – злость. Он без труда привлек внимание ребенка и выразительно постучал пальцем по своему смарту. Тот мгновенно все понял, и, стараясь не привлекать внимания мегеры, назначенной ему в учителя, крупно набрал на смарте свой номер и показал Тиберию. Нормальному человеку было бы очень трудно запомнить десятизначное число, но Тиберия с очень большой натяжкой можно было назвать нормальным. Остаток пути он провел в довольно неудобном положении, выставив запястье в открытое окно, и позволяя камере снимать и передавать на детский смарт все, что встречалось на пути. Здесь реклама и навигатор были на руку – любое здание при наведении на него курсора, кричало, как ярмарочный зазывала о том, что находится у него внутри. Или может находиться, если у вас достаточно на это средств.

В целом, навигатор был удобной вещью, город ежечасно преображался, опутанный сетью рекламы, как муха тенетами паука. Вот и сейчас Тиберий едва узнал здание Либертионского суда. Фасад храма правосудия скрывался под исполинским рекламным баннером: «Жертвуйте на спасение переедающих». Тиберий так заинтересовался механизмом спасения этих бедолаг, что даже задержался почитать. По его мнению, на данное спасение денег вроде бы не нужно, даже напротив, переедающие хорошо сэкономят, перестав покупать излишки еды. Оказалось, ничего он в этом не смыслит. Благотворительная организация тратит огромные средства на помещение несчастных обжор в специализированные клиники, где их не кормят (элитное лечебное голодание под неусыпным контролем ведущих специалистов) и заставляют в этой клинике мыть полы и протирать пыль (специально разработанная ведущими специалистами элитная программа трудовой терапии). На плакате была изображена жертва изобилия «до» (что-то среднее между хряком-рекордсменом и хомяком Радде, находящимся на последней стадии ожирения – вид несчастный) и «после» (что-то среднее между лучшим стриптизером «Издохшей утки» и скандинавским Тором, правда, вместо легендарного молота, в руке величественно воздетая к небесам швабра – вид счастливый.) В очередной раз, отдав дань уважения великой программе Фотошоп, Тиберий двинулся дальше.

Машину он оставил на перехватывающей стоянке, въезд в центр, ограниченный первыми пятнадцатью улицами был баснословно дорогим, что в какой-то мере решало хотя бы в этой небольшой зоне проблему пробок. Выключив зажигание, он по привычке хотел опустить дорогой портфель натуральной воловьей кожи на пол, хотя в этом районе это была совершенно напрасная предосторожность. Совершить преступление здесь было так же легко, как утаить смертный грех на страшном суде. Предосторожность даром не прошла – ручка портфеля с трагическим скрипом оторвалась, прихватив с собой изрядный лоскут «натуральной английской кожи, гарантия пять лет». Тиберий был весьма удивлен. Неизвестно, достаточно ли денег ежегодно перечисляла компания «Денди» в фонд спасения переедающих, аккуратно ли платила она налоги, но одно было известно совершенно точно. Если «Денди» дает пять лет гарантии на свой портфель, пять лет он и прослужит, ни днем меньше. Правда, и ни днем больше. Что поделать, так устроен современный бизнес – кто будет покупать новые вещи, если старые будут служить верой и правдой многие годы? Да, но прошел-то всего год! Озадаченный Тиберий позвонил в единую страховую службу. Снова сюрприз. Вместо механического голоса, который обычно нудно зачитывал инструкцию, после которой пострадавший немедленно получал деньги, Тиберию ответил слащавый, манерно растягивающий слова мужчина. «Скверно, – подумал Тиберий, – раз они решили выделить средства на зарплату человека, они надеются, что он им сэкономит много больше. Не из заботы о клиенте ведь такая роскошь, как живой оператор?»

– Здравствуйте, меня зовут…, – начал, было, Тиберий.

– … Тиберий Краун. Что я могу для вас сделать? – с какой-то глумливой ноткой осведомился юноша.

– У меня наступил страховой случай. Мой…

– Идентификационный номер вашего портфеля, пожалуйста.

«Если ты и меня, и портфель видишь, может, уже перестанешь стесняться и сам мне этот номер назовешь?»

– О-у…, мне так жаль. Но у вас была страховка всего на год, – ликующим голосом сообщил оператор.

– Это невозможно. Все портфели «Денди» имеют гарантию пять лет.

– Да, – сладким голосом промурлыкал молодой человек, – но вы ведь купили его со скидкой сто долларов от обычной цены. А она была предоставлена в связи с укороченной гарантией.

– Но меня никто не предупредил! Я бы никогда не купил портфель всего на год!

– Как, а разве у вас не стоит мобильное приложение «Скидки, акции, предложения?»

– Нет.

– Вот поэтому вы и не знаете, что могли приобрести обычную пятилетнюю гарантию всего за четыреста долларов. Поставьте это приложение, непременно. Всего-то двести долларов, но сколько вы будете экономить! Я могу что-нибудь еще для вас сделать? – с уже откровенной издевкой поинтересовался оператор.

Тиберию, у которого уже голова пошла кругом от всей этой арифметики, очень хотелось попросить эту ехидну пойти и выпрыгнуть из окна, но он тут же с жалостью подумал, что у парня и окна-то нет, скорее всего. Наверняка офис представляет собой большой зал, где узники серого костюма и галстука сидят в крохотных (для экономии площади) боксах, разделенных прозрачными (для облегчения взаимной слежки) перегородками. Это несколько смягчило огорчение по поводу грядущей покупки нового портфеля, которая существенно ударит по бюджету. Как только шумиха вокруг их неожиданного романа с Доном улеглась, а случилось это уже на следующий день, продажи его книг прекратились. А значит, пора возвращаться к режиму уже ставшей привычной экономии. Однако дешевый портфель покупать тоже нельзя. В современном обществе почти никто не знал, как устроена солнечная система. Разумеется, кроме представителей профессий, чья деятельность непосредственно с этим связана, зато даже ребенок начальной школы безошибочно идентифицировал любую торговую марку и стоимость конкретной вещи. И относился к владельцу этой вещи соответственно.

Поэтому проходя мимо небольшого, модного и дорогого бутика «Мой моветон», Тиберий обреченно толкнул входную дверь. Так русский барин идет на свидание к своей содержанке – знает, что она оберет его до нитки, ничем особым не порадовав, но таков уж удел мужчины!

Декорирован бутик был уютно и с любовью. Стены и потолок щедро украшены резным темным деревом, витрины для создания атмосферы содержали помимо портфелей и сумок некий намек на природу – песок и крупная галька, фрагмент деревянной изгороди и очень натурально выглядевшая полевая трава. Нарочито слабое освещение как нельзя лучше подчеркивало мрачноватую роскошь кожи натуральных оттенков. Коричневый, как шоколад. Коричневый, как дубовое дерево. Коричневый, как осенняя листва. Все эти неяркие и благородные оттенки играли в теплых золотистых островках слабого света, который не только создавал атмосферу роскоши, но и удачно скрывал недостатки. Вслед за Тиберием в магазин вошел худой, наголо бритый юноша. Он так внимательно глядел в свой смарт, что едва не врезался в прилавок, за которым пребывал в тоске и одиночестве скучающий продавец. Тиберий, к большой своей радости обнаруживший в этой обители теней близнеца своего безвременно и бессовестно почившего портфеля, отконвоировал свою находку на кассу.

– Скидок на него нет? – опасливо, тоном человека, обжегшегося на молоке и теперь дующего на любую жидкость, спросил он у продавца.

– Увы, – развел руками последний, заблуждаясь относительно эмоций своего клиента, – но вы можете получить скидку, поучаствовав в программе «Главное – он, остальное не важно! «Он – это, разумеется, портфель нашей фирмы. Участвуете и получаете десять процентов скидки на любую вещь в нашем магазине.

Увидев, как Тиберий, решительно покачав головой, протянул руку для оплаты, продавец поспешил уточнить:

– Сущие пустяки, вам и делать-то почти ничего не надо. Вам только нужно сделать селфи на улице с нашим портфелем, полностью обнаженным. Ну, и разместить это фото в Bodybook. Идея рекламной кампании в том, что человек может забыть на работу любую вещь, кроме портфеля фирмы «Мой моветон». Как, разве вас это не соблазняет? – удивленного спросил он ошарашенного Тиберия. А у того вид был такой, какой бывает у серого волка, пришедшего с дружественным визитом к бабушке Красной Шапочки, и обнаружившего в постели старушки дровосека со здоровенным топором.

– Этот вариант не для меня, – как можно мягче попытался объяснить Тиберий, – я профессор истории, так что последствия этой, гм…, фотосессии…

– Никаких последствий, кроме восхищения не будет. С такой фигурой… – с толикой зависти вздохнул полненький продавец.

– Это правда? Десять процентов на любую вещь? – неожиданно встрял в разговор юноша, который до того активно крутился у зеркала, одновременно держа деловой портфель в руке и дорожную сумку на плече.

– Да. Раздеться можно там, – продавец указал на крохотную примерочную, состоявшую из зеленой бархатной шторы на бронзовой полукруглой штанге.

– Спасибо! – возликовал молодой человек.

И проворно нырнул в примерочную, как чайка в море за жирной сельдью.

Не успел Тиберий расплатиться, как юноша оттуда вышел, соответственно требованиям рекламной компании в костюме Адама. Точнее, Евы, поскольку оказался девушкой. Продавец был совершенно прав – когда Тиберий вышел на улицу и обнаружил там девицу, усердно щелкающую камерой, он убедился, что никто из прохожих на нее не смотрит. Скользнут равнодушным взглядом, как на фонарный столб, и идут мимо. То ли дело взгляды, которые они устремляют к витринам!

«Старею. Наверное, я уже принадлежу к оставшемуся в прошлом поколению, у которого вызывает некоторый дискомфорт снимать штаны на улице ради скидки в несколько долларов. И есть ли вообще толк в моей работе? Ну, разве нужно знать вон тому парню, истекающему слюной у витрины „Мадам Помпадур“, каким богам поклонялись в древнем Египте? Поможет это знание ему стать счастливым обладателем тех желтеньких кружевных стрингов, на которые он смотрит, как Поэт на прекрасную и недосягаемую принцессу Грезу? Взять хотя бы Сэма…»

Помяни черта, он и появится. Сообщение на смарте, от Сэма: «Мистер Краун! У нас в клубе рекламная акция – бесплатный выезд к перспективному клиенту, сеанс двадцать минут. Анал, орал, фис…».

Тиберий торопливо стер сообщение, не дочитав. Еще жива была в памяти блистательная курсовая по романской архитектуре, которую парнишка написал на третьем курсе. Хотелось бы сохранить такой ассоциативный ряд с именем Сэм Беккет, а не вот это. – «Перспективный клиент… Вот, паршивец!»

Переходя через перекресток, Тиберий обратил внимание на девушку, входившую в метро. Ничего примечательного, обычная платиновая блондинка на высоких каблучках, синие джинсы, рваные как раз в тех местах, которые следовало бы прикрыть, но вот сверху решительно ничего не было. Тиберий всмотрелся внимательнее. Нет, точно, это не футболка, имитирующая обнаженное тело, какие были в моде пару лет назад. Девушка действительно была обнажена по пояс. На углу одиннадцатой улицы он заметил другую, одетую исключительно в юбку и грубые, сделанные по типу армейских, ботинки.

«Может, на какую-нибудь очередную демонстрацию идут? Что-то на тему: „Я не собираюсь стыдиться своего тела и заявляю об этом миру“, было же такое в прошлом году»…, – он не без удовольствия вспомнил прошлогодний флеш-моб, начатый судьями феминолибертианцами и подхваченный дамами прочих профессий, когда в Bodybook они выкладывали свои фотографии в жанре «ню», причем казалось, что идет соревнование на самую нескромную позу. Эта истерия длилась целых две недели, и две недели Тиберий мог совершенно легально и безнаказанно любоваться женскими телами, не нарушая закон и к тому же бесплатно.

Тиберий так глубоко задумался о методах самоутверждения современной женщины в обществе, что едва не прошел мимо подъезда Гордона. Жил юрист в соседнем от своего офиса доме, снимая квартиру в трехсотэтажном небоскребе, которому по дизайнерской гениальной задумке была придана «эргономичная, утонченная и необыкновенно оригинальная форма», Тиберию же это здание напоминало гигантскую бесцветную мыльницу. Имел Гордон и собственную квартиру, но она находилась в трех кварталах от офиса, что казалось ему далеко, а потому она сдавалась внаем.

Попасть в подъезд оказалось непросто. Муниципалитет неудачно санкционировал проведение сразу двух демонстраций на одной многострадальной Одиннадцатой улице. Внушительная группа разновозрастных, но преимущественно молодых феминолибертианцев, потрясала плакатами, настоятельно обращавшими внимание бессердечного правительства на проблему дороговизны операции по удалению груди. Модная в последнее время тема. Несчастный Тиберий был насильственно посвящен во все подробности безжалостной Мелиссой, мечтавшей об этой операции: «Ты только подумай, милый, чудная вещь – сосок сохраняется, а все это безобразие под кожей удаляют, и выглядишь, как молоденький мальчик, а шрамик совсем малюсенький, просто точка! И все платья от Shanel чудо как сидят на фигурке! Но десять тысяч долларов!» Недалекий в этих вопросах Тиберий спросил, почему бы не начать покупать вещи другой фирмы, с подходящими лекалами. Мелисса пришла в ужас: «Ты что, милый, у модной девочки непременно должно быть маленькое черное платье от Shanel!» – «Ну, тогда, может быть, перешить платье, раз уж оно плохо сидит?» Мелисса возмутилась: «Платья от Shanel не переделывают под фигуру! Это фигуру переделывают под эти платья!»

Возникла шальная мысль позвонить Мелиссе и предложить присоединиться к алчущим на государственные деньги избавиться от злополучного рудимента. Мысль тут же была отброшена – еще не уловит сарказма, и в самом деле приедет. Несчастные обладательницы женственных форм почти полностью блокировали вход в стоматологическую клинику, даже плакат с надписью: «Избавься от атавизма всего за двадцать тысяч долларов! Акция – приведи друга, и вы оба получите десятипроцентную скидку на тотальное удаление зубов!», исчез за их спинами, как тонущий кораблик в бурном море. Тиберий улыбнулся, вспомнив, в какой священный ужас пришел Мупочка, узнав, что у Тиберия свои, настоящие зубы. Так разволновался, бедняга, что даже предлагал помощь в скорейшем получении потребительского кредита через «сладкого дружочка» Джона Дайна, работавшего в кредитном отделе Либертионского центрального банка. И совсем уж онемел, когда Тиберий ему, наконец, втолковал, что дело не в деньгах, просто он не видит смысла выдирать от природы белоснежные, идеально ровные, здоровые зубы, чтобы вставить взамен пластмассу.

«Как, Тибби? Зайчик, но ведь сейчас никто, никто не ходит с настоящими зубами, они же могут заболеть когда-нибудь! Это не модно, неприлично и это… это… (Мупочка открыл в смарте рекламный плакат стоматологии) Да. А-та-визм!» Но услышав в ответ от Тиберия лаконичное: «Да наплевать», он сник и, к огромному удовольствию последнего, пару месяцев не домогался с поцелуями.

В паре метров от современных амазонок, исповедующих более радикальные взгляды, чем их предшественницы, которые имели обыкновение удалять лишь одну грудь, чтобы сделать стрельбу из лука более комфортной, находилась другая группировка, так же алчущая бюджетных средств на услуги пластической хирургии. Тут уж понять половую принадлежность вовсе не представлялось возможным. Оно и понятно, существа, стоявшие с плакатами: «Нуждаюсь в скорейшем лечении», сами-то неясно понимали, к какому полу они относятся.

Как ни странно, в обществе, где главный из трех китов назывался «толерантность», операции по смене пола лишь частично оплачивались из государственного бюджета и шли по категории «болезнь». Что, согласитесь, достаточно не толерантно по отношению к человеку, желающему всего лишь отрезать себе пенис и всю жизнь получать заместительную гормональную терапию. Но, разумеется, под болезнью понималось наличие у особи, полагающей себя мужчиной, матки, яичников и молочных желез, а никак ни идентификация себя с противоположным полом. И, хотя, по мнению Тиберия, значительно более дешевым и менее членовредительским было бы лечение в виде бесед с психиатром, а не ампутация гениталий, в ход шел топор, а не слово мудрости.

Впрочем, у него самого однажды мелькнула такая мысль, а не поступить ли по методу Гиппократа, утверждавшего, что страдающий орган надлежит отсечь. Дело было на университетской Рождественской вечеринке, которая повергла его в настоящую муку. Лора надела откровеннейшее платье и, сидя с ним рядом за банкетным столом, ввиду тесноты трижды коснулась его руки и дважды колена. Мупочку не удалось спровадить за соседний столик, он ныл из-за очень модных, но очень неудобных туфель на слишком высоких каблуках, потерянной губной помады, слишком калорийного салата и вообще был рядом. Раздраженный и взвинченный, Тиберий безуспешно пил синтетический виски, мучил празднующих вопросами, чему же собственно посвящен сегодняшний праздник, и кто же родился две с лишним тысячи лет назад. Разумеется, никто не знал. Даром что на пригласительных открытках с лицевой стороны приветственно и игриво улыбался напомаженным ртом молодой Санта Клаус (снабженный ватной бородой, не скрывавшей смазливой мордочки), а вот на задней страничке был изображен Спаситель, также юный и женственный, на фоне заснеженного домика и украшенной елки.

Превращенный в подобие комнатного мопса, симпатичный и безобидный, Бог как бы присутствовал в повседневной жизни Либертиона, но нисколько на нее не влиял. О нем вспоминали, когда нужно было поздравить с праздником, пожелать чего-нибудь позитивного, его упоминали в фильмах, книгах и на открытках, он прочно слился с атмосферой стабильности и комфорта. Но едва ли кто-нибудь, кроме учителя истории помнил, кто он такой. Тиберия, в свою очередь, спрашивали, когда он сделает подтяжку лица, и советовали «ну совершенно чудесный маникюрный салон». И мелькнула соблазнительная мысль, как у смертельно больного о яде, ах, как хорошо бы перестать быть мужчиной вообще. Стремительный карьерный рост, безупречная репутация и биография, а главное – покой.

Идею, впрочем, смыло со скоростью селевого потока, застигшего туристов, любовавшихся красотами саванны, когда на сцену поднялся заведующий кафедрой информатики Шон Райт. Рыхлый, вялый, он оглядел зал угасшими глазами и проблеял высоким, визгливым фальцетом что-то невразумительное о светлом празднике. Во взгляде сквозила вселенская тоска и отчаяние. Быть заведующим вышеозначенной кафедры, самой главной в Либертионском университете, значило почти равняться по статусу с ректором. И не видать глуповатому, бесталанному Райту такого места, не решись он на повсеместно рекламируемую операцию кастрации. В Либертионе подобное не просто приветствовали, поощряли всеми возможными способами. Человеку невозможно запретить чувствовать, мыслить, желать. Это признавал даже Сидхарха Гаутама, впоследствии названный Буддой. Человек, одиннадцать лет своей жизни проведший в строжайшей аскезе, сказал: «Проще волосы заставить не расти на голове, а крови не течь по жилам, чем человеку избавиться от желаний». И поскольку человеку нельзя запретить абсолютно все, ему нужно дать в одной сфере свободу. И проще всего дать свободу сексуальную. Но тот, кто перешагнул и это последнее искушение, тот совершенен. И совершенно безопасен. Пройдя эту точку невозврата, отрубив искушающий тебя орган, ты становишься идеальным членом общества. Человеком, который работает, зарабатывает, тратит. Это подобно биологической пищевой цепочке. Живи и дай жить другому. Зарабатывай и дай заработать другому. Пожирай и будь пожранным… Ну, это тоже толерантно в какой-то мере, разве нет?

Тиберий попытался вклиниться между конкурирующими группировками и в очередной раз порадовался хорошей спортивной подготовке. Нет, все было довольно мирно, демонстрантам была выделена довольно приличная территория, огороженная ярко-розовой полицейской лентой, рядом разместили передвижной автомат, продающий кофе, чай, алкоголь и наркотики. Небольшой полицейский отряд расхаживал неподалеку, готовый в любую минуту оказать мелкую услугу – сбегать за сэндвичами, подзарядить смарт. Тиберий с жалостью посмотрел на ноги парней, обутые в алые лаковые туфли на высочайших тонких каблуках. «Хорошо, что сейчас полицейским не нужно, как в стародавние времена, гоняться за преступниками, не то… А вообще, было бы забавно». Эта деталь униформы была обязательна только для мужчин, женщин полицейских обязывать носить столь неудобную обувь считалось дискриминацией.

Началось, как обычно, с очередного флеш—моба, когда заместитель министра обороны, Карен Силли, организовала торжественный показательный марш в форме и в этих самых туфельках по улице «номер один». Идея, насколько стало понятно из речи господина Силли, заключалась в том, что мужчины должны проявить солидарность к своим коллегам женского пола. Что было совершенно абсурдно – дамы уже лет сто не считали необходимостью мучиться в этом изобретении испанской инквизиции. Ну а после демо-версии всегда следует, как известно – полная. Туфельки для полицейских мужского пола стали обязательными.