Текст книги "Грибники-2. Станция забытых людей"

Отлетевший осколок оцарапал ему щиколотку; секунду Эйзен смотрел на медленно набухающую красную каплю, потом достал из кармана пачку салфеток «желтая орхидея», аккуратно промокнул царапину и направился в дом.

Кровь, вопреки ожиданиям, довольно быстро остановилась. В этом году мироздание явно хотело, чтобы Эйзен подольше помучился на этом свете и не спешил на тот.

Открыв окно своей комнаты, герцог пробежался пальцами по клавишам синтезатора и тихо запел:

«Когда душа стремилась ты

Погибнуть иль любить,

Когда стремления и мечты

В тебе теснились жить,

Когда еще я не пил слез

Из чаши бытия,

Зачем тогда

В венке из роз

К теням не отбыл я?

…»44
  А. Дельвиг, «Элегия»


[Закрыть]

*

Вечером Джафар назначил Кристине свидание. И на нем был отрешен, внимателен и нежен.

– Пойдем на пустошь, – предложил таким голосом, словно это не пустошь была, а райские сады. – Погуляем.

Кристина, привыкшая к более конкретизированным вечерним программам, немного удивилась, но возражать не стала.

И они гуляли. Смотрели на старое кострище, оставленное похитителями барана, на куст, возле которого некогда сидел Эрик, на край обрыва, памятный по другим трагическим событиям. На Ворота Кристина старалась не смотреть.

– Она всё отнимает у нас, – сказала Кристина. – Дурь человеческая. Ведь понятно же, что этим страшным грибам нужны люди, которые умеют чувствовать что-то помимо тупого желания употребить весь мир. И даже магия Гнедича бессильна против гремящей машины миропожирания… эмоциональной бедности… Буряты сказали, что возьмут наших собак и кошек. И некоторый скот.

– Они очень добры, – мягко сказал Джафар. – Я завтра уеду, Крис. Раз уж отец приехал, надо закончить дела. И я не знаю… не знаю, когда вернусь.

– А охранники, – нахмурилась Кристина, – они тебя выпустят? Там у самолета автоматчиков наставлено, чтобы никто не сбежал. Непонятно, зачем им это, если они хотят только землю, но поставили.

– Обычный метод давления, – пожал плечами Джафар. – Он бесполезен для их дела, но привычен для их понимания. Люди их склада всегда поступают похожим образом.

Эти суждения позабавили Кристину.

– Ты говоришь как инопланетянин, докладывающий на научном конгрессе о нравах землян.

– Можно обойти этих землян и улететь, но я бы предпочел свалить тихо. Поэтому самолёт останется здесь. Ты, если спросят, будешь говорить, что мы поссорились. Но скорее всего, не спросят. Все, что выпадает из их поля зрения, перестает их интересовать. А перед отъездом у меня есть к тебе одно дело.

Кристина обернулась.

Джафар стоял, подсвеченный сбоку почти полной луной – грациозный, статный и, говоря по совести, не особенно реальный на вид. Даже одет он был куда пристойнее, чем всегда – в отглаженную чёрную рубашку вместо обычной, заляпанной машинным маслом футболки.

Ему же самому при взгляде на Кристину казалось, что она состоит из мистики и какой-то внемировой затерянности; и только хвост ее светлых волос, превращенный луной в белый, да складки блузки на округлых плечах выдавали ее материальную природу. Наверно, он и есть инопланетянин. На миллионы лет опоздавший на свой конгресс.

Отправив руку в карман рубашки, он вынул оттуда что-то, взял ладонь Кристины и вложил это в нее. Кристина ощутила нечто маленькое, округлое и металлическое.

– Выходи за меня, – сказал Джафар. – Пожалуйста. Если… ну, когда я вернусь.

*

Утром Единоверыч пробудился затемно; не приходя, как бы он сам сказал, в сознание, плеснул себе в лицо из «куромойника», прошел на кухню, открыл рядом в печкой старый релейный шкаф, неизвестно кем украденный с неизвестной железнодорожной станции, коих поблизости вообще не водилось, переключил в нем что-то; оглянулся в окно, еще переключил.

– Да что ты станешь делать, – проговорил он с досадой. – Ни одно не подходит.

Махнув рукой, отправился на конюшню, где отвязал Алдара – невысокого местного мерина рыжеватой масти – а затем долго и старательно обматывал ему копыта тряпками. Трина проснулась было, но Еремей погрозил ей пальцем, и она снова положила голову на лапы и уставилась в предрассветную темноту.

– Готово? – спросил тихий голос за спиной ветеринара.

– В лучшем виде, – отозвался старик. – Система «стелс», не пил-с, не ел-с.

Джафар улыбнулся.

– Совершенно не умею ездить на конях, – пожаловался он. – Так бы добрался.

– Пешком быстрее устанешь, – парировал Единоверыч. – С вещами-то. А Алдар шустрый, как крысюк. Оставишь его у Дулсан. Ну, а там…

– Спасибо, Еремей Данилович.

Подсадив Джафара, Еремей выправил его в седле, поставил руки на повод и хлопнул Алдара по тугому крупу.

– Бывай…

– Вашими молитвами, – отозвался механик и осторожно направил коня на давно заросшую тропу.

История из тетради

Родную школу Киата запомнила по крикам учителей. Конечно, кричали на учеников не все, но эти два-три инициативных моральных садиста стоили всего педагогического коллектива. Вторым эффективным методом воспитания считались упреки и унижение учеников.

И на протяжении всех школьных лет у Киаты вызревало желание доказать, что можно учить детей иначе. Иначе – это так, как самой Киате нравилось, то есть чтобы ученик испытывал чувства, по которым в школе тосковала сама Киата. Желание сделать что-то хорошее для учителя. Желание помочь ему. Понравиться. Ощутить гармонию между учителем и учеником, в атмосфере которой и возможен ее профессиональный рост.

Придя работать в Октагон, Киата неоднократно воплощала свои идеи, удивляя тех, кто, как она, вырос на воплях наставников. Вопль – признак педагогического провала, говорила Киата.

Мужчины, которые попадались Киате, действовали по сценарию «присвоить и уничтожить». Кооперативного режима в них предусмотрено не было. И сейчас, глядя на Севитальде, набивающего отчет за них обоих, Киата прикидывала, как бы поступили в этой ситуации ее поклонники.

Кевин сказал бы: «Ну и напиши, ты же физик».

Эрлих сказал бы: «Мне очень жаль, что я не смогу, но ты напишешь заведомо лучше».

Брант… о, он бы поклялся все написать, но потом как-нибудь. Сначала ему надо бы было отдохнуть. А ближе к сроку сдачи Киата начала бы писать сама, а он бы обиделся: «ну я же обещал все написать, но раз уж ты сама за это взялась, тогда сама и заканчивай».

Лева тянул бы до последнего, непрерывно повторяя «да, нужно написать… обязательно нужно… слушай, а что у меня тут на спине? Как думаешь, это опасно?».

А Вайжа Севитальде просто сел и стал сочинять отчет.

– Вы когда-нибудь были женаты? – спросила Киата.

– Не был, – ответил он.

– Вы хороший напарник.

– Никогда не думал реализовывать себя таким образом, – заметил математик.

Киата так и не поняла, принял он ее комплименты или отказался от них, но далее мешать не стала. Возможно, думала она, последние времена в том и состоят, чтобы реализовываться самым неожиданным образом. Реализовался ты – а потом тебе мир и выключили. Потому что зачем он теперь.

*

Весь рабочий день Кристина с раздражением думала об архаике. О том дурацком свойстве человеческого мышления, которое заставляло деревенского мужика копать и обустраивать близ своего дома ледник, вместо того, чтобы при наличии электричества просто купить холодильник. Которое заставляло его осуждать холодильники других и гордиться умением щипать лучину вместо того, чтобы купить лампу. И которое заставляло осуждать проклятых «электрифицированных». Почему-то в других странах странах инертность мышления масс выражалась иначе, а тут… вот так.

И Кристина думала о том, что для того, чтобы одолеть национальную архаику, требовалась еще большая, еще более восточная архаика – та, которую в свое время освоил и приручил Джафар.

На ее руке был серебряный перстень – точь-в-точь по размеру. В нем, оплетенный золотыми ветвями восходящим солнцем сиял маленький австралийский опал, добытый на месторождении, которого больше нет. Джафар сказал, что сам нарисовал эскиз этого изделия несколько лет назад, когда в городе пытался научиться ювелирному ремеслу, воплотил и мечтал о том, что когда-нибудь этот перстень кому-нибудь подарит. Потом забыл про него, а недавно вспомнил, и вот, накануне вчерашнего вечера уменьшил под Кристинин палец – с восемнадцатого размера до шестнадцатого.

– Его никто не носил, – сказал он. – Разве что я… один раз примерил.

Теперь эти опаловые переливы – она помнила, что это называлось иризация – сильно отвлекали от работы.

Тварь ли я дрожащая, думала Кристина, и предпочту ли семейное счастье профессиональному становлению? Или можно эти две вещи совместить?

Настроение Джафара, которое она вчера уловила, её тоже озадачило. Получив ответ, он поцеловал ее и ушел, не оставшись на ночь и явно думая о чем-то другом, лихом и мрачном, словно встреча с отцом была для него куда важнее, чем просто встреча с отцом. О чем у них пойдёт речь? О наследстве? О Кристине? Или дело вообще не отце?

*

Иза лепила ангелов. Готовыми ангелами были уставлены все полки, столы и даже стулья в огромной квартире, купленной ей отцом, ангелы – бесполые, со строгими красивыми лицами, они теснились на любой горизонтальной поверхности, с которой Иза не имела возможности их случайно смахнуть. Фигурки были и керамическими, и из полимерной глины, из стекла, и даже из камня она пыталась их резать, но тут они получались немного несуразные.

Лицо каждого из ангелов напоминало то единственное, которое Иза хотела воплотить, но все же чем-то от него отличалось. И она продолжала работать, старательно, перышко за перышком вылепливая глиняные крылья. Когда-нибудь они унесут ее туда, в настоящий, нормальный, блин, мир. Когда-нибудь.

Однажды Хелли, домработница, случайно разбила одного, и тогда Иза две недели провела в больнице. Теперь Хелли была осторожней. Отец Изы тогда ее сильно оштрафовал.

Иза делала очередного ангела, и он получался уж слишком иконописным – это ей не нравилось. Иконописные ангелы ее в свое время предали, поэтому ее личные ангелы на них похожими быть не должны. Она начала править его лицо, когда позвонил Аарон Шнайдер.

– Привет, – сказала Иза.

– Здравствуйте, – сказал Шнайдер. – Это Аарон.

– Узнала, – сказала Иза.

– У меня к вам будет одна просьба, – сказал Шнайдер.

Просьбу кого другого Иза послала бы в ад, даже отца – особенно отца – но Шнайдер был единственным человеком, которого надлежало выслушать. Хотя бы выслушать.

– Да пожалуйста, – сказала Иза.

– Есть шанс завершить ваше дело руками новых заинтересованных лиц.

– Наше дело? Это какое?

Она не помнила никаких дел, кроме ангелов. Ангелы напоминали ей о бабушке. Бабушка была очень набожной и говорила, что ангелы все видят и всегда спасут.

Аарон не был профессиональным психологом, но умел находить прорехи не только в юридических защитах. И в быту не любил тратить лишние слова.

– Ангелы нашли средство от нашего врага, – сказал он.

Иза не сразу поняла, а как поняла – задохнулась. Потом задрожала. Некоторое время ей понадобилось, чтобы справиться с нахлынувшим – Аарон ждал – а потом она словно бы заученно, искусственным тоном отличницы задала вопрос, уже вполне согласованный с реальностью:

– Разве что-то могут другие, там где вы ничего не смогли?

– У других – другие методы, – пояснил адвокат. – Вам будет интересно. Если вы согласны, вечером придёт человек. Он скажет пароль. Он не опасен для вас. Он похож на араба, но русский. Он будет задавать вопросы, иногда странные, и вы должны будете на них ответить.

– Зачем это?

Иза совершенно не вдохновилась.

– Он объяснит.

Отключившись, Иза некоторое время крутила в голове это «он объяснит», как лестницу в небо. В этом мире еще осталось что-то неизвестное, думала она. Что-то чего еще не происходило. А она думала, что в истории про нее случилось все. Историю про себя Иза воспринимала отстраненно, словно прочитала ее в Интернете.

Стало неприятно. Но ей говорили, что это нормальное ощущение, если тебя вытаскивают из убежища. И что его надо пережить.

Действительно, ровно через час раздался звонок в домофон – видимо, охрана тоже сочла этого человека безопасным.

– Вы откуда? – выдала Иза положенную фразу.

– Я ниоткуда, – ответил ей глубокий голос. Таких она давно не слышала. У охранников голоса были высокие и по-зековски нудные.

…Открывать дверь Иза вышла с недоделанным ангелом – сжимая фигурку в руке, она чувствовала себя уверенней.

А за дверью оказался, как и обещал Аарон, парень агрессивной, на ее взгляд, внешности. Худой, мускулистый, он походил на сжатую пружину, которая, если распрямится, уничтожит и явное, и невидимое. Но для нее он не опасен. Его никогда не было в истории про нее.

– Джафар, – представился он. Сухо, без улыбки, но как-то дружески. Как будто они оба задумали общее дело.

– Проходите, – сказала Иза. Обычно мужчины либо жалели ее, либо виновато улыбались, либо – что самое глупое – пытались флиртовать. Этот был серьезен и спокоен, что, несомненно, говорило в его пользу. – Чаю хотите?

– Спасибо. Не откажусь.

– У меня только зелёный.

Ей говорили, что эти формулы успокаивают. И гостей, и ее саму.

– И в этом случае возражений не будет, – ободрил ее Джафар. И замер на пороге, ожидая приглашения; Иза указала ему на мягкий антикварный стул и включила чайник.

– Что вы хотите? – пробормотала она устало. – Я в свое время все рассказала следователям. Сомов похитил меня, чтобы надавить на моего отца. Держал в подмосковном особняке. Полгода почти. Никому не нравится, когда я рассказываю им о том, что там происходило. Люди Сомова были жестоки, и не только ко мне. Короче, полные отморозки, и я выжила только потому, что меня потом хорошо лечили. Голову в том числе. Но она еще, честно говоря, не очень.

– Жестокость, – Джафар налил себе из чайника, и в голосе его было сожаление и принятие, – базовая программа человечества. В Африке с этим не хуже, чем у нас.

– Вы прям родом оттуда?

Иза скосила взгляд, рассматривая руки своего гостя, украшенные стальными браслетами с непонятного рода резьбой.

– Нет, я местный. Но иногда тянет в колыбель человечества… Провел там какое-то время. Достаточно, чтобы многое понять о природе вещей.

– Шнайдер тут сказал, короче, что вы типа можете закончить наше дело. Но это… это пипец как трудно. У Сомова был охранник, Вадим, так он…

Иза говорила, не в силах остановиться. Обычно после ее историй люди просились в сортир – пообниматься с унитазом.

Джафар слушал и пил чай, только иногда, в самые напряженные моменты, поднимая взгляд, чтобы записать в память некоторые обстоятельства и составить из них… что?

– И если б не ваш побег, он бы вас убил? – уточнил Джафар в конце рассказа.

– Ну да, – подтвердила Иза, как хороший ученик отвечает выученное стихотворение. – И я наверняка уже мертва. Меня скоро унесут ангелы.

– Ангелов я вижу, – кивнул Джафар на полки. – Спасибо за чай.

– А я вам не предложила печенье.

– Я его и вовсе забыл принести, – кивнул Джафар. – Останусь должен. Может быть, оставить его вам в особняке у Сомова?

Иза вдруг расхохоталась.

– В особняке? Вы всерьез надеетесь туда попасть?

– Но вы же оттуда сбежали.

– Я ушла, блин, когда КАМАЗ повалил столб и одновременно проломил забор. Водитель был пьян. Эти ублюдки его потом достали.

– Я не пью, и поэтому надеюсь проникнуть туда без спецэффектов. И покинуть это место без потерь. Когда Сомов там бывает?

– Часто… Слушшьте… Вы… вы ведь киллер?

Джафар посмотрел на нее с явным укором. Он не очень понимал, как себя с ней вести.

– Я – механик. Иногда мне приходится чинить механизмы бытия. Но прежде, чем приступить к делу, я должен понять, как получить доступ к механизму.

Иза вдруг обессиленно села на диван. Она почувствовала в нем тот же надлом, что был в ней, только в другой стадии: заросший, нечувствительный и даже раскрашенный в красивые цвета. Оказывается, вот оно как, у взрослых людей. Интересно, что было с ним?

– Ну типа давайте ваши вопросы, – выдохнула она.

– Опишите мне руки Сомова. Фото морды я видел, а вот их – нет. Еще что он пьёт. Ест. Его мировоззрение. Его интимные привычки.

– Косите под колдуна? – подколола Иза.

– Нет. Вы обещали ответить. Даже на странные вопросы.

Иза отвечала. Получив ответы, Джафар перешел к более логичным темам.

– Опишите мне устройство особняка. Этажность, комнаты, охрану. Как часто там бывает хозяин. Как выглядит кухня, и что из алкоголя он предпочитает наливать гостям.

– Да через день почти… для него это, блин, смысл жизни. Там шесть комнат на первом этаже, включая гостиную. Шалав, так он нас называл, он держал в подвале. Там уже четыре комнаты….

Иза рассказывала прижимая к себе недоделанного ангела. По мере рассказа ангел крошился на ковёр, пока, наконец, весь не превратился в песок.

– Песок, – задумчиво сказал Джафар, кивнув на кучку.

– Домработница уберет.

Джафар задумался. В его тёмных глазах Изе почудился промельк, вспышка некоей идеи.

– У дома есть водоем? – быстро спросил он.

– Да. Пруд типа. И пляж. Иногда нас… иногда мы бывали там. Когда Сомов приглашал подельников. Но не у дома. Он как бы общий, но в закрытой поселковой зоне.

– Там точно песок? – в голосе Джафара появился деловой азарт.

– Да.

– И пологий спуск в воду?

– Ну… да. Зачем это вам?

– А вы ведь, я вижу, скульптор?

– Да. Типа того. Руки разрабатываю. Надо пальцы починить. А вам зачем?

– Раз вы хотите принять участие… я, как я понял, должен обеспечить вам интерактивную программу. А еще вы хромаете…

– Мне три раза ломали ногу.

– …и поэтому не можете быстро бегать. Так что в дом вы не пойдете, и весь перфоманс будет на берегу. А теперь простите, я должен откланяться. Я позвоню и проинструктирую.

После его визита у Изы осталось ощущение повисшей в воздухе эмоциональной недостаточности – словно вся трагедия ее жизни была дискредитирована обслуживанием в странной «службе одного окна»: мол, вы в рай? Занимайте очередь. Ну и что, что из ада. Мы там стажировались.

Честно говоря, и вспомнить-то нечего.

*

Сомов-старший чтил традиции. Через день-два работы он «расслаблялся», как он сам говорил, и никакая левая туса не могла ему помешать. Только отрыв, только басик, только пара друзей – уважаемых людей, предпочитающих одновременно и традиции и некоторые запретные удовольствия.

Правда, сначала сын, а потом еще этот Шевко, айтишник, консультант от кого надо, сказал заехать на мероприятие к депутату. Уважить, мол.

Памятуя о некоторой двусмысленности своего положения, Трифон Трофимофич Сомов решил, что заехать, конечно, стоит. Тем более, что у не чужих ему лиц намечалась сделка с каким-то богатым арабом, чье имя могли произнести только специально обученные холуи. Рэймисс ибн Табит ар Рахим и еще какие-то навороты. Как говорил Шевко, помимо прочих обязанностей обслуживающий его игровой компьютер, «кто-то ибн чей-то». Это была цитата из неизвестных Сомову советских писателей. Вообще айтишник постоянно сыпал цитатами из литературы, что очень раздражало. Разве что фраза «утром деньги, вечером стулья», это Сомов помнил, была из фильма. Тоже какой-то известный писатель снимал. Даже два. Фамилии Сомов не запомнил. Министр, кстати, тоже не знал, когда Сомов спросил. Ну а если министр не знает, то и простым людям не надо.

Шейх Рэймисс ар Рахим оказался бодрым тощим стариком с не совсем даже поседевшей острой бородой и живым, слегка надменным взглядом. Одет он был по-восточному, в белую хламиду и эту их штуку на голове, а вот его сын, безмолвной тенью державшийся поблизости – почти по-нашему. Только шитье на дорогой черной рубашке напоминало о золоте фараоновых гробниц в той стране, откуда он был родом. Впрочем, и сам сынок походил больше на какого-нибудь болгарина, чем на выходца из Египта. Шевко говорил, что многие правильные египтяне так выглядят.

Что ж, все знаки судьбы сошлись в этом вечере, и не зря Сомов лесную делянку приглядел. Надо только правильно идею обкашлять. Лучше бы конечно со стариком, но и молодых он знает, на что ловить.

Сомов нервничал. Надо было как-то выбрать момент и с этим наследником перетереть. Если только он папку-то не для этого пригласил…

– Как зовут наследника? – спросил он у Шевко.

– Не знаю… Джафар вроде бы.

Сомов вальяжно подошел к задумчивому египтянину.

– Вы ведь говорите по-русски?

Джафар кивнул.

– И даже думаю.

– Меня зовут Сомов Трифон Трофимофич. Как вам у нас? Конечно, по великолепию мы не можем сравниться с вашими хоромами, но сами понимаете, страна северная, люди сдержанные.

– Мне здесь нравится, – сказал Джафар. Говорил он легко, без акцента. – Это я уговорил отца поискать здесь перспективные проекты для инвестирования. Ему, знаете ли, надоела нефть. Он ищет небольшие предприятия, управлять которыми мог бы поручить мне. Потому что у нас, – Джафар замялся, – сами понимаете…

Сомов понимал. Наверняка расхватан весь рынок. Что ж, папу можно понять. И сынок у него примерный, не чета Сомовскому.

– У меня, – Сомов изобразил задумчивость, – пожалуй, есть для вас кое-что… Но не здесь. Давайте через пять минут на нижней галерее.

Он отошел, подцепив с подноса бокал «кьянти». На галерее он этого мажора обработает. От наших наташ еще никто из этих товарищей не отказывался. А там и за вложения поговорим.

Выпив, Сомов снова перевел взгляд на то место, где только что видел Джафара. Однако наследник уже исчез – видимо, реально отправился на нижнюю галерею. Можно было понять парня – кому охота весь вечер сопровождать скучного папашу. А шейх тем временем продолжал любезничать с министром, словно ничего не заметил. Он тоже неплохо говорил по-русски, хотя и с сильным акцентом.

А может, думал Сомов, Джафар и не наследник. У него ведь еще два единокровных брата, говорят, есть.

На галерее было темно и тихо, разве что отзвук музыки – играл живой оркестр – долетал из зала. Наследник попался – стоял, прислонившись к стене и держал в руке мобильник. Увидев Сомова, опустил его в карман и повернулся.

– Ну и как вам тут? – Сомов улыбнулся и обвел рукой окружающее пространство. – Я уже говорил, мы тут тоже стараемся… в силу возможностей, так сказать.

– Неплохо, – кивнул Джафар. Золотое шитье на воротнике его рубашки мерцало в тусклом свете, сочащемся сквозь стекло из зала. Охранник – огромный мордоворот с кобурой – наблюдал за ними с угла галереи.

– Вы, говорят, в России часто бываете?

– Регулярно. Итак, я настроен на сотрудничество. Что вы можете мне предложить?

Наследник явно заинтересован. Смущало только одно – слишком старомодная русская речь. Другой бы сказал «озвучьте» или еще что-нибудь из современного слэнга. Впрочем, может быть этот наследник учился у каких-нибудь русских эмигрантов первой волны… или второй… или как там они еще называются.

– Готовый бизнес, – торжественно объявил Сомов.

– Заманчиво звучит. Какой?

– О, абсолютно легальный! Сеть массажных салонов и эксклюзивное обслуживание для клиентов с особыми запросами.

По глазам Сомик понял, что клиент попался. Осталось ковать железо, пока горячо.

– Допустим, у меня особые запросы, – хищно усмехнулся Джафар. Его левый глаз блеснул сталью. – Что вы мне предложите?

– О, вы только скажите! Я понимаю, многим трудно это озвучить, но мы видели и не такое… мой лучший салон недалеко, пешком можно дойти. Отвлечемся на часик, я покажу вам…

Джафар нахмурился.

– Надеюсь, экскурсия будет не банальной.

– Конечно нет…

– Ладно. Я сейчас, только отцу скажу, что отлучусь.

…Остаток вечера для Сомова прошёл мутновато.

Они отправились к нему. Он помнил, как Джафар выбирал девицу, и намеревался с этой девицей и Сомовым непременно на пляж. Ночью.

А пляже вот уже кто-то был, и Сомов сам не понимал, как держал перед ними речь, и его слушали – а чего б не послушать настоящего делового мужика – Сомов втирал им за свои взгляды: как надо правильно жить, работать, с какой стороны у хлеба масло. В какой-то момент девица – незнакомая, но странная, смуглая – воспылала к нему, и Джафар проникся его идеологией, даже положил ему руки на плечи, а потом деликатно куда-то исчез, но это было уже неважно, потому что страсть Сомова вспыхнула как давно уже не было – вот что значит присутствие восточного человека рядом – и он на этом пляже, с этой девицей – она была восхитительно покорна – забыл обо всем, хороша была, девка, ой, хороша… а потом Сомов очнулся от немыслимой боли и холода, только уже было поздно, он был один, пляж, рассвет, и это…. ЭТО… ЭТИ… как он мог… что за хрень случилась с его башкой…

Подумав так, Сомов потерял сознание и вскорости умер.

*

Поднимался рассвет. Над водами плыл туман, и двое – темноволосый мужчина и девушка с тростью – шли к дороге.

– Это была какая-то смешная и дурацкая, и в то же время ужасная смерть, – сказала девушка. – Он что, блин, ничего не чувствовал?

– Как видите, нет. Увлёкся. Вы же говорили, он увлекающийся человек.

– Но… как? Как вы заставили его повестись на это?

Джафар пожал плечами.

– Это вы – хороший скульптор… Я просто привёл его в нужное время и место. Надеюсь, – Джафар устало вздохнул, – вы довольны, и теперь мы можем покинуть это место. Я должен вернуться к своему отцу, а вы – к своему. Считайте это утренней прогулкой. Вот и всё.

– Но, камеры…

– На пляже их нет.

– А если б он не пришёл на прием к министру?

Джафар обернулся.

– Но ведь его позвали. Разве такое возможно? Даже самый богатый человек из системы внутри себя все равно холуй.

– Кто?

– Прислуга.

– А.

Еще раз оглянувшись на давно пропавшее за поворотом тело, Изабелла вдруг отбросила палку и запрыгала, сжав кулачки.

Джафар осторожно тронул ее за локоть и кивнул по направлению к автостоянке.

*

…Вернувшись домой, Изабелла написала отцу, отключила телефон, заплакала. Ангелы стати больше ей не нужны; она исступленно била их об пол, а утомившись, легла на диван и уснула.

Жизнь переломилась, впереди была свобода и пустота, а к пустоте она не привыкла. Только Хелли, предупрежденная обо всем, подмела осколки и укрыла девушку пледом.

Вечером позвонил Шнайдер.

– Как все прошло?

Иза некоторое время медлила с ответом, пытаясь вообще вспомнить, что произошло.

– Как будто мне это приснилось. Этот человек… я его не боялась. Совсем. Но ведь он очень опасный, ваш Джафар. Или нет? Он делал это для меня? Или для вас? Для нас двоих? Или даже… для четверых?

– Не важно, – сказал Шнайдер. – Главное, что все кончилось. Больше вас никто не тронет.

Положив трубку, Иза долго не могла в точности вспомнить последовательность событий. Потом звонил отец. Потом кто-то еще. Они говорили о свободе.

Да, думала Иза. Мы с… кем? С кем-то добрым и опасным закончили Сомова в моем сне. Говорят теперь, что он умер сам. Может, и правда.

*

Запись в книге Гнедича:

«…я рад, что благодаря моим умениям и некоторым странным особенностям моего посмертия я могу продолжать свою книгу и после окончания собственной жизни. Иначе как бы я записывал удивительное?

Например, я узнал, что и через много лет после моей смерти в Китае еще продолжает существование некий тайный орден наемников, которые называют себя «инженерами бытия» или «механиками» или, почему-то «забытыми людьми». Их возможности как ордена наемных убийц весьма велики. Наниматель вызывает такого убийцу и предлагает ему свиток с описанием задания. Убийца может отказаться, но только в самом начале. Если же он взял свиток, даже если коснулся его рукой, то должен довести задание до конца. Интересно и то, что про это задание никто не должен «помнить». И если кто-то видел этого человека во время убийства, то скоро его во многом забывает или не может ничего доказать. Дело, порученное «забытому» должно быть «чистым», без улик…».