Текст книги "Русский праздник. Традиции и обычаи"

Первый (Медовый) Спас

14 августа (1 августа по ст. ст.) – день, на который приходится церковный праздник Происхождения Честных Древ Креста Господня, в народе слывет под название первого Спаса. Это один из последних летних, предосенних праздников народной Руси, привыкшей начинать с этого дня первый озимый посев хлеба. «Первый Спас – первый сев!», «До Петрова дня взорать, до Ильина заборонить, на Спаса засевать!», «Спас – всему час!», «Спасов день покажет, чья лошадка обскачет (то есть кто вовремя, и даже раньше других, уберется в поле)!» – пословицы эти, приуроченные к первому Спасу, ясно показывают, что этот день следует считать одним из так называемых земледельческих праздников. Эти праздники с древнейших времен справлялись всеми народами, «сидевшими на земле», по образному выражению русских летописцев.

Русский народ издавна был не только хлебопашцем, но и пчеловодом. Первый Спас у него не только «первый сев», но и Спас Медовый. В этот день на Руси «ломали» первый мед на пчельниках. Утро 14 августа начиналось у пчеловода на пасеке. Он старательно осматривал все свои ульи, выбирая среди них самый богатый по медовому запасу. Облюбовав улей, он «выламывал» из него соты и, отложив часть их в новую, не бывшую в употреблении деревянную посудину, относил в церковь. После обедни священник освящал принесенные соты – «новую новину» от вешних и летних трудов пчелы, «Божьей работницы». Часть освященного меда тут же делилась между нищими, поздравлявшими пчеловодов с Первым Спасом. «На Первый Спас и нищий медку попробует!» – говорит пословица. А затем большая половина этого праздника проходила у заботливого хозяина возле пчел, до вечерней зари шла по пчельникам горячая работа. Вечером каждый пчельник обступала толпа ребят и подростков с чашками, а то и просто с сорванными поблизости широкими листьями лопуха в руках. Целый год деревенская детвора ждала Первого Спаса – знала, что не обнесут, не обделят их в этот медовый праздник ни на одном пчельнике. Недаром говорится: «Спасовка – лакомка». Пчеловод щедрой рукой накладывал ребятам их «долю» из особого корытца, куда соскребались из выламываемых ульев обломки сотов. А разлакомившиеся ребята причитали:

 
Дай, Господи, хозяину многие лета,
Многие лета – долгие годы!
А и долго ему жить – Спаса не гневить,
Спаса не гневить, Божьих пчел водить,
Божьих пчел водить, ярый воск топить —
Богу на свечку, хозяину на прибыль,
Дому на приращение,
Малым детушкам на утешение.
 

На следующий после Первого Спаса день пчеловод начинал заботиться об «ограбленной» им пчеле: подставлял куль-ям в корытцах «сыту» (медовую жижу, сильно разбавленную водой) на прокорм «Божьей работнице».

Вместе с медом освящали в церкви овощи первого урожая и семена. К Первому Спасу варили также «медяные» квасы и угощали всех, пришедших в гости. Несмотря на то, что все Спасы на Руси приходились на время поста, праздновались они легко. На постном столе оказывались медовые пряники, блины с медом и маком, пироги, булочки, плюшки с маком.

С Петрова дня до Первого Спаса кипела в полях страдная бабья работа. Но ни в какое другое время не водилось столько хороводов, не пелось столько песен, как в эту рабочую пору. Вечерами – чуть не до утренней зорьки вся молодая деревня пела-заливалась…

После Первого Спаса не слышно уже ни одной песни, с самого начала Успенского поста и до осенних покровских свадеб, особенно обильных в хлебородные веселые годы, умолкали все деревенские певуны.

На Первый Спас устраивались так называемые «сиротские и вдовьи помочи». Работа «помочью» – это работа за угощение, праздничная работа, на которую сходились по большей части после обедни, до обеда. «На вдовий двор хоть щепку кинь!», «С миру по нитке – голому рубаха!» – с сирот и вдов за работу помогающие им на Первый Спас много не спрашивали; бывало и так, что не только помогал им «мир», а и сам наносил в избу всяких припасов. «Ты – за себя, мы – за тебя, а Христов Спас – за всех нас!» – говорили об этом, вызванном сердобольностью обычае.

С Первого Спаса начинали собирать мак. Поэтому и называли этот праздник еще Маковеев день, Макей, Маковеи. С этого дня по народному сельскохозяйственному дневнику, записанному рукой природы в памяти старожилов, предписывалось бабам защипывать горох, а мужикам – готовить гумна. В этот же день исстари велось освящать новые колодцы. Умышленно засорить чужой, а тем более общественный колодец, считалось большим грехом.

К этой поре начинают отцветать лесные и полевые цветы. Пчелы мало-помалу перестают добывать мед. Зато к Первому Спасу все еще алеет в лесу малина – на соблазн детворе. «Первый Спас: Авдотьи-малиновки, доспевает малина!» – говорят в деревне. С Ильина дня до этого праздника вода в реке успевает так сильно похолодеть, что на него в последний раз лошадей купают. И крестьяне твердо были уверены в том, что если после Первого Спаса выкупать лошадь, то она не переживет предстоящей зимней стужи: «кровь застынет».

Любимая птица русского простого народа – домовитая ласточка, по старинной примете, накануне этого дня в последний раз облетает деревню. С Первого Спаса у нее забота: об отлете – «за синее море, на теплые воды». И хотя это на деле не всегда подтверждалось, почти всюду можно было услышать поверье, что ласточки отлетают «в три раза, в три Спаса» (14, 19 и 29 августа). После обедни на Первый Спас сбегалась за околицу деревенская детвора – «просить касаток». Затевались веселые игры на лугу, во время которых несколько сторожевых зорко следили, не пролетит ли из деревни ласточка. За первой же случайно вылетевшей на сборище птичкой ребята бросались всей гурьбой и бежали с припевами наподобие следующего:

 
Ласточка-касатка!
А где ж твоя матка?
Где твои братцы,
Где твои детки,
Где ж твои сестрицы?
Испей Спасовой водицы!
Улетать – не отлетай,
До спожинок доживай!
 

Обрадованная повстречавшейся летуньей детвора возвращалась в деревню, уверенная, что ласточка-касатка и впрямь послушается уговоров и не покинет деревни до самых спожинок (госпожинок, дожинок), то есть до Третьего Спаса, когда на всех полях дожинается последний сноп. «Ласточка весну начинает– осень накликает!» – по старинной народной поговорке.

Первый Спас в некоторых местностях отмечался проводами лета, устраиваемыми всеми девушками и парнями также за околицей, на «выгоне», или в лугах, за речкой. Веселая толпа молодежи с песнями несла наряженную в сарафан и кокошник куклу, сделанную из новой соломы, и топила ее в речке или разрывала ее на клочки, пуская их по ветру. Впрочем, проводы лета в большинстве местностей приурочивались к более позднему времени – к бабьему лету, и только в очень немногих совершались на Медовый Спас.

Первый Спас именовался также «мокрым», потому что в этот день, по установлению церкви, совершался крестный ход на реки и источники для водоосвящения. После водосвятия крестьяне последний раз купались в реке.

Второй (Яблочный) Спас

Праздник Преображения Господня, празднуемый 19 августа (6 августа по ст. ст.), именовался на Руси Вторым Спасом и повсюду считался праздником урожая и плодов земных. Народ называл этот праздник также Спас-Преображением, добавляя к нему еще прозвище Спаса Яблочного, потому что к этому времени поспевали сладкие румяные садовые яблоки. С этого времени разрешалось есть садовые плоды и огородные овощи. Вторая половина присловья «Петровка – голодовка, Спасовка – лакомка» относится и к этому Спасу в той же мере, что и к Первому – Медовому.

День этот крестьяне чтили как очень большой праздник, но редко отдавали себе отчет в истинном значении того события, которое вспоминает церковь 19 августа. Только кое-где Второй Спас называли Спасом на горе (название, позволяющее заключить о знакомстве со Священным Писанием), в большинстве же случаев крестьяне не знали, что такое Преображение Господне, и считали Второй Спас просто праздником земных плодов. Сообразно с этим, в приходских церквях в этот день выставлялись столы, на которых были навалены горы гороха, картофеля, огурцов, репы, брюквы, ржи, ячменя, яблок и прочего. Все эти плоды урожая священник после обедни благословлял и читал над ними молитву, за что благодарные прихожане ссыпали ему в особые корзины так называемые «начатки», то есть понемногу от каждого сорта принесенных плодов.

После этого крестьяне разговлялись яблоками. Деревенская Русь считала грехом есть до второго Спаса какие-нибудь плоды, и если кому-нибудь случалось, по забывчивости или от невоздержания, попробовать яблоко раньше срока, тот человек не должен был их есть в течение сорока дней после Спаса, чтобы тем самым искупить свою вину. Особенно должны были воздерживаться от преждевременного вкушения плодов те из крестьян, у которых в младенческом возрасте умерли дети, так как верили – на том свете на серебряных деревьях растут золотые яблочки и эти яблочки раздаются только тем умершим детям, родители которых твердо помнят закон и строго воздерживаются от употребления плодов до Второго Спаса.

В старые годы в некоторых деревенских уголках сохранялся добрый обычай, выраженный в пословице: «На Второй Спас и нищий яблочком разговеется!» Все бедняки наделялись в этот день яблоками от щедрот имеющих собственные сады. Больные получали разговенье у себя на дому. Кто не исполнял этого установленного обычая, того считали за человека, недостойного общения. Старые люди говаривали о таких не сердобольных хозяевах-садоводах: «А не дай Бог с ними дела иметь! Забыли они старого и сирого, не уделили им от своего богатства малого добра, не призрели своим добром хворого и бедного!»

Молодежь при яблочном разговенье придерживалась обычая загадывать о своей судьбе. Желание, задуманное в ту минуту, когда проглатывается первый кусочек Спасова яблочка, должно было, по старинному поверью, непременно исполниться. В деревнях красные девицы, разговляясь на Второй Спас яблоками, приговаривали: «Что загадано – то надумано! Что надумано – то сбудется! Что сбудется – не минуется!»

В некоторых областях с днем Преображения Господня связывался особый обычай, известный в народе под названием «столованья». На площади перед церковью ставили длинный ряд столов, покрывали их чистыми скатертями, и все деревенские хозяйки брали на себя обязанность наполнить эти столы всевозможной снедью, которая съедалась прихожанами после обедни. В других местах сохранялся обычай всеобщего разговения горохом. Отслужив в поле молебен, крестьяне всем селом устремлялись на гороховое поле и до самого вечера лакомились зелеными стручками, не различая своей полосы и чужой. Это гороховое разговенье было истинным праздником и величайшим наслаждением для деревенской детворы, которая целый день ныряла в зеленых кустах и наедалась до того, что под конец уже на животе переползала с полосы на полосу.

Со Второго Спаса начинали по садам снимать яблоки. Еще за несколько дней до Спаса зорким хозяйским глазом осматривали весь яблочный урожай. Затем приступали к спешной работе, несмотря на то, что день праздничный. «Время не ждет, – говорили хозяева, – всему свой час!» И впрямь опасно было сидеть сложа руки на Спас-Преображение – к этому празднику не только яблоки, но и яровые хлеба доспевают. Не за горами и ненастные осенние дни. «После Второго Спаса дождь – хлебогной!» – как же было не спешить с уборкой хлебов крестьянину? А со съемкой яблок торопились еще и потому, что «вовремя убрать – вовремя продать».

Накануне Спас-Преображения в некоторых местностях происходило в деревнях заклинание сжатых полей, или «заклинание жнивы». Делалось это для того, чтобы нечистая сила не поселилась на сжатом поле и не выжила с него скот, для которого оно будет осенним пастбищем. Рано утром выходили на поля «знающие слово» старые люди и приговаривали, обращаясь лицом на восток: «Мать сыра земля, уйми ты всякую гадину нечистую от приворота, оборота и лихого дела!» После произнесения этих слов, оберегающих, по мнению знахарей, поля от козней темной силы, заклинатели поливали землю конопляным маслом из принесенной стеклянной посудины.

Затем поворачивались к западу и произносили: «Мать сыра земля, поглоти ты нечистую силу в бездны кипучие, в смолу горючую!» Снова проливали масло на землю, и снова читали слова заклинания, обращенные на этот раз к югу: «Мать сыра земля, утоли ты все ветры полуденные с ненастьем, уйми пески сыпучие с метелью!» Эти слова сопровождались новым возлиянием, после чего, обратившись к северу, говорили заключительные слова своеобразной языческой молитвы: «Мать сыра земля, уйми ты ветры полуночные с тучами, сдержи морозы с метелями!» Склянка с маслом после этих слов бросалась со всего маху наземь и разбивалась. Существовало поверье, что сила этого заклинания, произносимого (не в полном виде) и при первом выгоне скота на весенний подножный корм, действительна всего только год, и необходимо повторять его каждое лето накануне Второго Спаса.

Все дни начиная с Первого Спаса и до Спас-Преображения сопровождались в народном представлении особыми приметами. Существовал, например, обычай 15 августа (2 августа по ст. ст.) поить лошадей «через серебро». Лошадей, в последний раз выкупанных на Первый Спас, приводили на следующее утро к колодцу, бросали в него серебряный пятачок, зачерпывали воды, опускали в бадью другой «заветный» пятачок и поили коня. Соблюдением этого обычая думали умилостивить домового, продолжающего после этого по-хорошему, по-доброму хозяйничать в доме. Напоенные в этот день «через серебро» лошади «добреют и не боятся лихого глаза». Монета, опускаемая в бадью, должна была скрытно от всех домашних и тем более от посторонних храниться в конюшне под теми яслями, из которых ела сено напоенная по описанному обряду лошадь. При соблюдении этого условия двор, по народному поверью, ограждался от конского падежа.

Если 16 августа (3 августа по ст. ст.) ветер дул с южной стороны и кружили по дороге пыльные вихри, то опытные крестьяне ожидали в шедшую за наступающей осенью зиму больших снегов. В этот день выходили на перекрестки «допрашивать вихрь о зиме». Допрашивавший должен был захватить с собой нож и петуха. Как только начинала виться на перекрестке пыльная воронка, гадатель вонзал нож в ее середину, держа в это время кричавшего петуха за голову. Затем производился сам «допрос» «летучего полуденного духа». По преданию, вихрь отвечал на задаваемые вопросы, и все предсказанное им сбывалось с замечательной точностью.

«Со Спас-Преображения погода преображается!», «Пришел Второй Спас – бери рукавицы про запас!» – говорили в деревне. Если все еще дышали летом августовские дни, ночи после 19 августа веяли осенним холодком – «Дело-то идет к Покрову, а не к Петрову (дню)».

Вечером на Спас-Преображение в Новгородской и соседних областях в старые годы собирался хоровод молодежи, отправлявшейся за околицу, в поле. Здесь на пригорке, с которого было видно всю местность на далекое расстояние, молодежь делала остановку и принималась следить за близким к закату солнцем, коротая время за веселым, шумным разговором. Как только солнце красное начинало опускаться за горизонт, собравшиеся прекращали разговоры и смех, и хоровод степенно запевал:

 
Солнышко, солнышко, подожди!
Приехали господа-бояре
Из Велика-де Новагорода
На Спасов день пировать.
Уж вы ли, господа-бояре,
Вы, бояре старые, новгородские!
Стройте пир большой
Для всего мира крещеного,
Для всей братии названной!
 
 
Строили господа-бояре пир,
Строили бояре новгородские
Про весь крещеный мир.
Вы сходитеся, люди добрые,
На велик-званый пир;
Есть про вас мед, вино,
Есть про вас яства сахарные.
А вам, крещеный мир,
Бьем челом и кланяемся!
 

Эта «провожавшая солнце» песня, хотя и повествовала о «большом пире», сама звучала не особенно весело. Настроение народа на Спас-Преображение словно провожало красное солнышко не только на закат, но и на зимний покой. До спожинок еще более недели, потому-то и обращался народ в своей песне к согревающему землю, щедрому на дары прекрасному светилу с мольбой: «Солнышко, солнышко, подожди!»

Спожинки Третий (Хлебный) Спас

28 августа (15 августа по ст. ст.) церковь празднует день Успения Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Присно-девы Марии. В старину крестьяне рассказывали следующую легенду о смерти Божьей Матери. Богородица прожила на свете шестьдесят два года; двадцати двух лет родила она сына Иисуса и умерла спустя десять лет после Его смерти. Объятая великой материнской скорбью, она, после Голгофы, ходила на гору Елеонскую и там просила у своего Божественного Сына последней милости – скорее освободить ее от тягостной земной жизни и принять к Себе, на небо. Там же, на горе Елеонской, явился к ней архангел и благовествовал: «Мати! Молитва твоя услышана, и ты будешь принята на небо». Но слова Божественного вестника сбылись только тогда, когда истек десятый год после кончины Спасителя мира.

Существовала особая легенда и о похоронах Богоматери. Когда в гробу ее несли на кладбище, из какого-то дома выбежал еврей и хотел было опрокинуть гроб, чтобы тем оскорбить христианскую святыню и поколебать веру в сердцах тех, кто принимал участие в траурной процессии. Но Господь не допустил такого кощунства, и, по слову Божьему, с небес слетел ангел с огненным мечом и отсек дерзновенному еврею руки. Чудо это произвело глубокое впечатление на всех присутствующих, но больше всего на самого еврея, который сразу же уверовал в Богородицу и стал горячо молиться Ей, после чего у него снова приросли отсеченные руки.

На кладбище Божья Матерь была опущена в могилу, но тело Ее не осталось в земле, а нетленным было взято на небо. Об этом ученики Христовы узнали следующим образом. При похоронах Богоматери не было ученика Фомы, который, по свойственному ему маловерию, захотел разрыть могилу, чтобы собственными глазами убедиться, действительно ли Мать Иисуса скончалась и покоится в земле. Но когда могилу разрыли, там уже остались одни пелены, тела же не было – оно вознеслось на небо.

День Успения Пресвятой Богородицы считался не только постным, но даже траурным днем, по крайней мере, старухи-крестьянки любили в этот день одеваться во все черное, в память о праведной кончине Богоматери.

В крестьянском быту день Успения Пресвятой Богородицы считался днем окончания жатвы и был одним из важнейших земледельческих праздников, посвященных завершению полевых работ и встрече осени. До Успения полагалось, по установившемуся в незапамятные годы обычаю, успеть дожать последний сноп в озимом поле. Потому назывался этот день «спожинки», «дожинки» («спожинать» – кончать жатву, дожинать хлеб). В других областях называли его «госпожинки», вероятно, от «госпожи», то есть «Владычицы» – Богородицы.

«У нас уже спожали!», «И у нас спожинают (дожинают последки)!» – говорили в народе, встречаясь на Успение. В этот день кончается двухнедельный Успенский пост, во время которого деревня, живущая «на земле», должна «успеть» в поле. К Успеньеву дню «поспевает все слетье», после него начинаются «осенины», и дело не на шутку идет к зиме. По народному изречению, «с Успенья солнце засыпается», а потому деревенский опыт говорит, что «до Успенья пахать – лишнюю копну нажать», «озимь сей за три дня до Успенья да три дня после Успенья». Народная примета, предостерегающая пахаря от запаздывания с полевыми работами, только в редких случаях не оправдывалась на деле.

На спожинки – там, где к этому времени заканчивалась жатва, – по деревням устраивали «мирскую складчину», варили «братское пиво» и пекли праздничные пироги из новой муки. На пирушки созывались все родные и добрые соседи – «пировать Успеньщину». В урожайный год в этот день закалывали купленного на мирские деньги барана. В старину в этот день крестьяне собирались гурьбой на боярский двор, где и праздновалось окончание жатвы, сопровождавшееся приуроченными к нему обрядами. Жницы обходили все сжатые поля и собирали оставшиеся не срезанными колосья. Из них свивался венок, переплетенный полевыми цветами. Этот венок надевали на голову молодой красивой девушке, и затем все шли с песнями к городской усадьбе. По дороге толпа увеличивалась встреченными крестьянами. Впереди шел мальчик с последним сжатым снопом в руках. На крыльцо выходили боярин с боярыней и боярышнями и приглашали жниц во двор, принимая венок и сноп, которые после ставились в покоях под божницей. Угостившись на боярском дворе, толпа расходилась по домам. Иногда «дожиночный» сноп наряжали в сарафан, приделывали к нему из палок подобие рук и надевали на него белую кичку (праздничный головной убор замужней женщины), а затем несли «именинника» в помещичью усадьбу, где песнями напрашивались на угощение, во время которого сноп-именинник стоял на столе. В некоторых местностях существовал обычай обвязывать последними колосьями серпы и класть их на Третий Спас (29 августа (16 августа по ст. ст.) под иконами.

В день Успения мужички считали своим долгом принести колосья нового хлеба в церковь, на литургию, чтобы «Успенье-Матушка» благословила их труды и помогла благополучно управиться с молотьбой, защитив свезенный хлеб от пожаров и всякого несчастья. Жницы же, дожиная последний сноп накануне Успеньева дня, замаявшись на летней страде, катались («купались») по сжатой полосе, приговаривая:

 
Жнивка, жнивка!
Отдай ты мою силушку:
На песть, на колотило,
На молотило,
На кривое веретено!
 

Этим надеялись они набраться новых сил для дальнейших, осенних и зимних, бабьих работ. На возвращающихся с «дожинок» баб и девушек поджидавшие их у околицы молодые парни выливали ведра воды. Иногда при этом пелась подобающая случаю песня вроде следующей:

 
Пошел колос на ниву,
На белую пшеницу.
Уродись на лето,
Рожь с овсом,
Со дикушей,
Со пшеницей:
Из колоса – осьмина,
Из зерна – коврига,
Из полузерна – пирог.
Родись, родись,
Рожь с овсом!
 

По народной примете, этим обычаем обеспечивались плодотворные дожди на будущие весну и лето. А заканчивалось все обычно крестьянскими пирушками, которыми жнецы как бы вознаграждали себя за изнурительную работу.

В праздник Успения Пресвятой Богородицы в деревнях принято было святить новый хлеб. Это происходило за обедней, когда каждый добрый хозяин приносил с собой в церковь свежеиспеченный каравай нового хлеба. До возвращения с ним из церкви дома никто не ел ни крошки: все дожидались «свяченого куска». Разговлялись на этот день прежде всего хлебом. Остаток каравая тщательно завертывался в чистую холстину и клался под образа. Кусочками его «пользовали» больных, твердо веря в их целебную силу. Считалось большим грехом уронить хотя бы малую крошку от такого каравая на пол, а тем более – растоптать ее ногами.

На Русском Севере принято было подавать на Успеньев день «дежень» (толокно). Женщины ели его, похваливали и вели беседы о прошедшей жатве. Девушки пели в Успеньев вечер, за толокном-деженем, приличные случаю песни. А старики прикидывали, подсчитывали («по суслонам») собранный урожай. Детвора до поздней ночи шумела в этот день у завалинок, проводя время в веселых играх, перемежавшихся звонкими припевами. Заливались, по всей деревне разносились молодые голоса:

 
Дожали, дожили,
Оспожинки встретили,
Каравая начали,
Толокна проведали,
Гостей угостили,
Богу помолили!
Хлебушко, расти!
Времечко, лети, лети —
До новой весны,
До нового лета,
До нового хлеба!..
 

С Успеньева разговения начинались по деревням осенние «посиделки», «засидки», «беседы». Время не ждет: до Покрова только-только успеть молодежи досидеться до свадеб. Принято было не засылать сватов раньше чем через две недели после спожинок. А известно исстари, что «первый сват другим дорогу кажет». Потому-то и начинали деревенские красавицы присматривать себе женихов после Успения. «С Успеньщины не успеешь присмотреть – зиму тебе в девках просидеть! – увещевала красну девицу старая пословица, взятая из крестьянского быта, тесно связанного с полевыми работами и твердо помнящего, что „на белом Божьем свете всему – свой час!“»

Перед спожинками старые люди ходили на воду наблюдать за течением. Если реки, озера и болота не волновались ветром и лодки стояли спокойно, то говорили, что осень будет тихая и зима пройдет без метелей.

От спожинок, дожинающих последний сноп, рукой подать и до досевок. Как упоминалось выше, народный опыт отводил на окончание озимого сева всего три дня после Успения. К последнему дню августа (18 августа по ст. ст.) хороший хозяин должен был бросить последнюю горсть жита в землю. О запоздавших ленивцах, оправдывавших свою лень недосугом, в народе говорили: «До Фролова дня (31 августа (18 августа по ст. ст.) сеют ретивые, после Фролова – ленивые!» и «Кто сеет рожь на Фролов день, у того родятся одни Фролки».

Третий Спас (29 августа (16 августа по ст. ст.) празднуется в честь Нерукотворного Образа, поэтому его еще называли Спас на полотне (то есть образ, икона). В честь этого праздника в Нижнем Новгороде проводилась ярмарка, где торговали различными тканями. «Первый Спас – на воде стоят, Второй Спас – яблоки едят, Третий Спас – холсты продают», – говорили в народе.

Крестьяне называли Третий Спас «ореховым», потому что к этому времени в Центральной полосе России поспевает лесной орех. Орехи на Руси считались символом богатства. В старину верили, что если носить с собой орех – двойчатку или тройчатку (два или три ореха на одной веточке), то не будешь испытывать недостатка в деньгах.

На Третий Спас соблюдался обычай загадывать о посеве. Из дожиночного снопа, о котором говорилось выше, брали три колоса. Вылущенные из них зерна, из каждого отдельно, зарывали в землю на примеченном укромном месте. Если раньше и лучше всех взойдут зерна первого колоса – значит, лучший урожай даст в будущем году ранний сев; если зерна второго – средний; третьего колоса – поздний сев.

К празднованию Третьего Спаса начинали готовиться накануне. Хозяйки с вечера ставили опару, чтобы рано утром 29 августа испечь каравай из «новой» муки. Отсюда и одно из названий этого Спаса – Хлебный. «Третий Спас – всем праздникам праздник (урожай собран и можно накрыть богатый стол)», «Третий Спас хлеба припас», «Хорош Третий Спас – зимой будет квас», «Хорошо, если Третий Спас на полотне, а хлебушко – на гумне». Тем не менее Третий Спас был известен далеко не во всей России. Там же, где его праздновали, этот день почти не выделялся в ряду деревенских будней, если не считать церковных молебнов и обычая печь пироги из нового хлеба.