Текст книги "Русский праздник. Традиции и обычаи"

Никола вешний

Никола вешний, или «Никола с теплом», называется так потому, что с этого дня (22 мая (9 мая по ст. ст.) устанавливается теплая погода. День этот, особо отмеченный в устном народном месяцеслове, богат всяким красным словом, всякими обрядами и обычаями. «Раннюю пшеницу сей на Арсентия (8 мая по ст. ст.), среднюю с Николина дня, позднюю – на Пахомия (15 мая по ст. ст.)!», «С Николы вешнего сади картофель!», «Велика милость Божья, коли на вешнего Николу дождик пойдет!» – гласит народный сельскохозяйственный опыт. «Два Николы: теплый да холодный, сытый да голодный!», «С Николы вешнего крепись, хоть разорвись, с Николы зимнего живи – не тужи!», «Не хвались на Юрьев день посевом, а хвались на Николин травой!», «Пришел бы Никола, а тепло будет!» – такими приметами окружал народ день своего любимого святого.

«Никола осенний лошадь на двор загонит, а Никола весенний лошадь откормит», «Вешний Никола подножный корм лошадям несет!» – говорили крестьяне, характеризуя приволье подножных кормов. День Николы вешнего считался мужским праздником, так как в этот день парни и ребята-подростки первый раз ехали в ночное и на лугах, при свете костров, справляли свой нехитрый пир: привозилась водка, закуска, жарилась неизменная яичница, пекся в золе картофель, у огня сидели кружком молодые пастухи, а после заката солнца являлись и девки. Надзора со стороны старших в этот день не полагалось, и молодежь, на полной свободе, водила хороводы, пела песни и плясала до утренней зари – «Николу праздновала».

Что касается взрослого населения, то оно так же считало Николу вешнего покровителем лошадей и заказывало в этот день молебны с водосвятием, чтобы святой Николай уберег коней от волков и медведей и даровал табунам здоровье. Вообще, святой Николай пользовался в народе огромным уважением за его любовь к крестьянам и почитался самым старшим и самым близким к Богу святым угодником. На этот счет есть следующая легенда. Один мужик посеял рожь и, как управился, пошел в воскресенье в храм Божий и взял с собой гривну на свечку. Только купил мужик свечку и задумался: кому ее ставить. Видит он, что народ ставит Николе, пошел и сам к Николаю. Поставил свечку, отвесил поклон и молится: «Никола, батюшка милостивый, отец родной! Уроди ты мне ржицу». А пророк-то Илья услышал мужикову молитву и осерчал. «И что это, – говорит, – мужик Николу все просит, а не меня: чай, я не хуже Николая-то? Вот погоди, придет лето, пущай Никола уродит мужику рожь, а я возьму да градом и выбью». Услыхал эти слова Никола Милостивый и тоже осерчал: «Ан, нет – не выбьешь». «Ан, выбью». Вот они и заспорили. Послал Никола дождь, и рожь у мужика выросла лучше всех, радуется мужик. «Ну, – думает, – и зашибу я деньгу». А того и не знает, что пророк-то Илья на его рожь с неба посматривает и все норовит, как бы ее градом хватить. Только и Николай не дремлет. Приходит он к мужику и говорит: «Продай рожь не жамши». Мужик послушался и продал: ржи в тот год у всех были плохи, и ему за его хорошую рожь – эва, сколько деньжищ соседи отвалили. Вот пришла жатва, а Илья-то не знал, что мужик продал рожь, и такой град послал, такой град, что вся рожь полегла на землю. Тогда Никола опять является к мужику и говорит: «Ты, мужик, купи рожь-то свою побитую». Мужик послушался и, почитай задаром, взял свою рожь назад. А Никола тем временем послал дождь и поднял рожь с земли, и опять у мужика стала хорошая рожь. Рассердился, разлютовался Илья, когда узнал, как его Николай обошел, и порешил на следующий год опять побить мужикову рожь, да только Никола опять наставил мужика продать рожь не жавши, и Илья так и остался ни с чем.

День Николы вешнего не связывался в народном представлении с какими-то особыми земледельческими приметами, если не считать того, что этот день признается временем среднего посева яровых хлебов. С Николина дня точно так же «заказывались» луга, что обыкновенно делалось посредством древесных прутьев и веток, которые втыкались в землю на межах– признак того, что пасти скот на этих лугах возбраняется.

Вознесение Господне

Вознесение Господне – последний весенний праздник на святой Руси. «Дошла весна-красна до Вознесеньева дня, послушала в последний раз, как „Христос воскресе“ поют, – тут ей и конец пришел!» – говорили в народе. «Весна о Вознесеньи на небо возносится – на отдых в рай пресветлый просится!», «Не век девке невеститься: на что весна – красна, а и та на Вознесенье Христово за лето замуж выходит!», «И рада бы весна на Руси вековать вековушкой, а придет Вознесеньев день – прокукует кукушкой, соловьем зальется, к лету за пазуху уберется», «Цвести весне до Вознесенья!», «До Вознесенья Христова весна петь-плясать готова!», «Придет Вознесеньев день, сбросит с плеч весна-красна лень, летом обернется-прикинется – за работу в поле примется!» – гонятся одно за другим стародавние крылатые слова, долетевшие к нам из дали былого-минувшего. А весна и впрямь с этого праздника Господня уступает на земле место лету знойному, жаркому, с его страдными работами да сухотами-заботами, по народной поговорке: «Потом умывается, честному Семику кланяется, на Троицу-Богородицу из-под белой ручки глядит».

По старинному преданию, со светлого праздника, с Великого дня Христова Воскресения «отверзаются двери райские, разрешаются узы адские»: вплоть до самого Вознесения Господня могут грешники, пребывающие в кромешном аду, видеться с праведниками, обитающими в райских кущах. «С Пасхи до Вознесенья всему миру свиденье – и дедам, и внукам, и раю, и мукам!»

Сорок дней, говорит народ, ходит Спас по земле, с Воскресенья до Вознесенья, потому-то и земля так ярко зеленеет, такими благовониями райскими благоухает в это время. «К Вознесеньеву дню все цветы весенние зацветают-Христа-Батюшку в небесные сады потаенной молитвою провожают».

В канун Вознесения Господня, по старинной примете, и соловьи поют громче, звонче, чем во все остальное время, словно знают они, что это последняя ночь пребывания воскресшего Христа-Спаса на миру православном. Ночь эта так и слывет в народе за «соловьиную». Грешно было, по словам даже завзятых ловцов-соловьятников, в это время соловьев подстерегать и ловить. Кто поймает – тому ни в чем целый год спорины не будет, вплоть до нового Вознесеньева дня, когда вознесутся на небо с Господом все обиды земные. Утром на Вознесение плачет мать сыра земля обильной росой по удаляющемуся с нее госте-Христе. Эта «Вознесенская» роса в народе наделялась великой целебной силой, потому-то и собирали ее с цветов на пойменных лугах опытные знахарки. «Если знать такое слово заветное да пошептать его над Вознесенской росою, да выпить болящему дать, – всякое лихо как рукой снимет!» – гласит народная мудрость.

В старину существовал обычай, обряд, совершаемый на Вознесение, – «водить колосок», о нем знали повсеместно. «Колосовождение» совершалось по особому порядку, установленному в незапамятные языческие времена. Рано поутру собиралась-наряжалась деревенская молодежь – девки, бабы-молодки и парни с молодыми женами; с восходом все шли, ухватившись по двое за руки, к околице. Здесь все становились в два ряда, лицом к лицу, и опять брали друг друга за руки. Получался живой мост, вытягивавшийся в узкую ленту, пестревшую всеми цветами праздничных нарядов. По этому «мосту» пускали идти маленькую девочку с венком на голове, всю убранную разноцветными лентами и цветочными перевязями. Пройдет по рукам одной пары – забегает живое звено моста вперед и опять становится в очередь. Так и доходило все шествие до самого озимого поля. Девушки в это время припевали: «Лада, Лада! Ой, Лада! Ой, Лада!» Дойдя до загонов, спускали маленькую «Ладу» на землю. Она должна была сорвать пучок зеленой ржи, готовящейся к этому времени выметывать колос. С сорванным пучком девочка бежала назад к околице. Все, сбившись в кучу, не догоняя беглянки, следовали за ней по пятам и пели стройным хором:

 
Пошел колос на ниву,
Пошел на зеленую!
Пошел колос на ниву,
На рожь, на пшеницу!
Ой, Лада!
 
 
Уродись на лето,
Уродись, рожь, густа,
Густа, колосиста,
Умолотистая!
Ой, Лада!
 
 
Ходит колос по селу,
Ходит колос от двора к двору,
Со девицею,
Со красавицею!
Ой, Лада!
 

Пройдя с песней всю деревню, толпа расходилась, обрывая с девочки все ленты и цветы – на память о прошедшей весне. Разбрасываемые по дороге ржаные стебли подбирались молодыми парнями. Кому попадется с выметнувшимся колосом, тот не минует своей «судьбы», женится в осенний мясоед, гласило подтверждавшееся житейским опытом поверье.

Живое, образное представление евангельского события – восхождения Спасителя на небо во всей своей Божественной славе – в обиходной жизни русской деревни потребовало вещественного обрядового знака, подобного пасхальным куличам, сыру, яйцам и т. п. На праздник Вознесения Господня пекли пироги с зеленым луком, а главное, особенное кушанье – хлебные (ржаные) «лесенки». Такие «лесенки» делались обязательно с семью перекладинками, как бы ступеньками, по числу семи небес Апокалипсиса. Прежде эти пироги и «лесенки» освящались в церкви, относились на колокольню и бросались вниз на землю. При этом, конечно, гадали о том, на какое из семи небес суждено попасть после кончины гадающему. Если все семь «ступенек» оставались целы, это указывало гадальщику прямой путь на небо, и наоборот, если «лесенка» разбивалась на мелкие куски, то тем самым обнаруживала страшного грешника, который ни на одно из небес не годится. Позднее это гадание упростилось до того, что «лесенки» бросают прямо на пол, около печи, в которой их испекли. Также существовало поверье, что если вынести такие «лесенки» на ниву, на полосу, и поставить по одной в каждом углу загона, то рожь будет расти быстрее и вырастет выше роста человеческого. Только делать это надо было с тайной молитвой да с опаской от лихого глаза, то есть с оглядкой от недоброго, завидущего человека, а то не выйдет никакого толку. Простодушие верования и стремление к его образному выражению на этом обычае не остановилось, а пошло дальше: к «лесенкам» прибавилось еще особое печенье – сочни с овсяной крупой, называемые «христовыми окутками» – всегдашней принадлежностью всякой крестьянской обуви, неизбежной при хождениях и восхождениях.

Во многих местах существовал обычай ходить на Вознесение в гости по родным и знакомым. Называлось это «ходить на перепутье», причем гости приносили хозяевам в подарок «лесенки» из пшеничного теста на меду и с сахарным узорочьем. На старой Москве было в этот день веселое весеннее гулянье – на площадях, вокруг церквей.

С Великого дня Христова до Вознесения считалось тяжким грехом отказать нищему, убогому человеку, стран ни ку-захожему в посильной милостыне. Да и во всякое время, говорит народ, грешно не поделиться с просящим во имя Христово, если есть чем поделиться, если «есть на столе хоть каравай хлеба, а в закромах хоть осьмина жита».

Троица – зеленые Святки

Троицын день с незапамятных времен является одним из любимейших праздников русского народа. С ним связано много народных обычаев и обрядов, справляемых помимо церковного торжества. В стародавнюю пору, когда еще свежа была на Руси память языческого прошлого, с Троицкой, или «семиковой», «семицкой», неделей было связано столько самобытных проявлений народного суеверия, как ни с одним другим праздником, за исключением Святок. Эта неделя, посвященная богине весны, победившей демонов зимы, издавна чествовалась шумными общенародными игрищами. Конец мая-начало июня, на которые приходится Троицын день, особенно подходили к чествованию весеннего возрождения земли, покрывавшейся к этому времени наиболее пышной растительностью, еще не успевшей утратить своей обаятельной свежести. Языческий месяцеслов наших отдаленных предков, совпавший в этом случае с христианскими праздниками, дал повод к объединению их с собою. Мало-помалу древнее почитание богини весны, светлокудрой Лады, было забыто, а сопровождавшие его обычаи слились с новыми обрядами, создав вокруг первого летнего праздника необычайно яркую обстановку.

«Семицкая» («семиковая») – седьмая после Пасхи – неделя, заканчивающаяся Троицыным днем, носила название «зеленых Святок». В народной Руси именовалась она также «русальной», «зеленой», «задушными поминками», «разгарой» – каждое из названий находит свое объяснение в пережитках русского язычества. «Честная Масленица в гости Семик звала, честь ей за то и хвала!» – говорит народная прибаутка. Семик – это, собственно, четверг (четверток) на последней неделе перед Пятидесятницей; на седьмой неделе после Пасхи. В этот четверг, посвященный древним язычеством верховному богу Перуну, совершались главные приготовления к празднованию Троицына дня. С ним связано столько своеобразных обычаев, что даже старинная народная песня величает его такими словами:

 
Как у нас в году три праздника:
Первый праздничек – Семик честной…
 

Семик «честной» – тоже весенний праздник и притом самый веселый и коренной, соблюдаемый с древних времен доисторической старины. С широкой Масленицей у Семика большое сходство и сродство, разница тут только в том, что один праздник приспособлен к концу зимы, а другой – к концу весны, и оба – в честь красного солнышка.

Семик – преимущественно девичий праздник. Повсюду к этому дню шла в деревнях девичья складчина: собирались яйца, пеклись лепешки и пироги, закупались всяческие лакомства. Девушки целыми деревнями отправлялись в рощу, на берег речки – завивать березки, «играть песни» и пировать. Основное ядро Семикового праздника и его отличительная особенность – завиванье венков. Крестьянские девушки с первых летних дней начинали плести (завивать) венки, которые были не просто украшением, а выступали в качестве оберегов от нечистой силы и злых людей. Завивали венки на себя, на родителей, на жениха или просто на знакомых, оставляя их до Троицына дня, когда ходили «ломать венки», то есть, погадав на них, бросать в воду. На березки вешались венки, по которым девушки загадывали о своей судьбе, бросая их на воду, в пруд или реку, в самый Троицын день. Потонул венок – в этот год замуж не выйти, а, пожалуй, даже и умереть можно, но очень хорошо считалось, если венок всплывет, да еще и против течения.

Вслед за пирушкой девушки начинали водить хороводы. В ближней роще выбирали кудрявую березу, срубали самую густую ветку, украшали ее лентами, втыкали в землю и, ухватившись за руки, сплетались хороводом и пели песни.

 
Березонька кудрявая,
Кудрявая, моложавая.
Под тобою, березонька,
Всё не мак цветет,
Под тобою, березонька,
Не огонь горит;
Не мак цветет,
Не огонь горит —
Красные девушки
В хороводе стоят,
Про тебя, березонька,
Всё песни поют.
 

Семицкие хороводы сопровождались особыми обрядами, посвященными «березе-березоньке», которой воздавались особые почести – вероятно, как живому олицетворению древней богини весны. Наряжали березу в ленты, пестрые лоскутки, носовые платочки, приносили на семицкие пирушки куклу из соломы, разукрашенную березовыми ветками. Повсюду на Руси церкви и дома украшались к Троице ветками березок – как в деревнях, так и в городах. Существовало гадание с разукрашенной березкой и яичницей на урожай ржи. (Березку ставили среди озимого поля, а яичницу ели не иначе, как бросая через голову ее часть и целые яйца в рожь, чтобы «она, кормилица, лучше уродилась». Затем по ржаной полосе катались, переваливались с боку на бок, чтобы не болела во время жатвы спина и не «расхваталась» (от схватки пучков ржи на серп) рука, перевязанная для устранения возможной беды на это время в запястье ниткой.) Хороводы девичьи прекращались с Троицы до Успения.

Существовало поверье, что славянские нимфы и наяды – русалки, живущие в омутах рек, выходят в Троицкую неделю, то есть в лучшую часть года, когда все цветет, из воды. Накануне Троицына дня убегают они в поля, странствуют по берегам своих рек в близлежащих лесах и рощах, приютом себе избирая ветвистые старые деревья, преимущественно дубы, качаются на ветвях и заводят свои ночные игры. Русалки, по народному представлению, это тоскующие души младенцев, родившихся мертвыми или умерших некрещеными. Они начиная с зеленых Святок до Петрова дня живут в лесах, смехом и ауканьем зазывая к себе путников, которых защекочивают до смерти. На «зеленой», «русальной» неделе никто не купается – из опасения попасть к ним в руки, а Семик называют еще «великим днем русалок». С русальным праздником у Семика такое близкое родство, что по основным приметам их отделить очень трудно. В этот день взрослые девушки плели венки и бросали их в лесу русалкам, чтобы они добыли им суженых, после чего тотчас убегали. По их мнению, в этих венках русалки рыскали во ржи.

Предохранительным средством от русалочьих чар считалась полынь и трава «заря». Существовал обычай «русалочьих проводов», или «русалочьих похорон», когда речных чаровниц изгоняли целой деревней, парни и девушки. Обряд этот также совершался обыкновенно по окончании весны, через неделю после Троицы, и связывался с прощанием с веселой весною.

Троицын день можно с полным основанием назвать «зелеными Святками». К празднику заготавливали молодую зелень: ветки березы, считавшейся деревом, оберегающим от зла; клена, в которого превращались проклятые люди, и дуба – могучего дерева, символизирующего мужское начало, силу и крепость; ветки рябины, почитавшейся на Руси прекрасным оберегом, и орешника, связывавшегося с загробным миром. В день празднества прихожане в церквях выстаивали обедни с букетами луговых цветов или ветками деревьев, как улицы, так и дома украшались березками, травы и ветки привязывали к рогам коров, разбрасывали в огородах. Считалось, что в развешенной в доме зелени прячутся души умерших родственников, спускавшихся на землю в праздник Троицы. По окончании празднества (через неделю после Троицы) зелень сжигали, бросали в овраги или сплавляли по реке. Полевые цветы, побывавшие в церкви, засушивали и хранили за иконами для разных надобностей: клали их под свежее сено и в житницу, чтобы не водились мыши, в норы на грядках от землероек и на чердак от пожара. Деревья свозили на деревенские улицы целыми возами и украшали не только двери домов, но и оконные косяки, а в особенности церковь, пол которой усыпали свежей травой: ее всякий при выходе с обедни старался захватить из-под ног, чтобы примешать к сену, вскипятить с водой и пить как целебную. Из листьев деревьев, стоявших в церкви, вили венки и клали их в горшки при рассаживании капусты. Во многих селах обметали могилы пучками цветов, принесенных из церкви от троицкой обедни. Это называлось «глаза у родителей прочищать».

В среде молодежи существовал старинный обычай, приноровленный именно к Троицыному дню (точно так же, как к Масленице), назывался он «трясти порох» и состоял в следующем. Во время гулянья, на лугу, среди хороводов и игр в «горелки», кто-нибудь из мужчин хватал картуз с молодожена, тряс им над головой и кричал во все горло, на все поле: «Порох на губе, жена мужа не любит». На этот крик молодуха выделялась из толпы (в том и была задача, чтобы сделать это по возможности быстрее), становилась перед мужем, кланялась ему в пояс, снимала тот картуз, который успевали положить ему на голову в момент ее появления, брала мужа за уши и трижды целовала и снова кланялась ему и на все четыре стороны. При ее уходе, а иногда и при ее появлении, происходила вслух оценка ее качеств и звучали разные площадные шуточки, особенно над теми молодыми женами, кто в девушках имел грешки. Женщины обыкновенно стеснялись этого обычая, говорили: «Когда трясут порох, лучше бы сквозь землю провалиться».

Во многих местностях на Руси в этот праздник происходили смотрины невест. Девушки собирались на лугу и, сойдясь в круг, медленно двигались с песнями. Вокруг стояли женихи и высматривали себе невест. Существовал также обычай «крещения кукушек», состоявший в том, что на семицкое гулянье в роще избранные гуляющими «кум» и «кума» надевали крест на пойманную заранее кукушку или на траву, носящую ее имя (кукушкины слезки, кукушечий перелет и др.), клали их на разостланный платок, садились около него и целовались под приуроченную к этому семицкую песню:

 
Кумушка, голубушка,
Серая кукушечка!
Давай с тобой, девица,
Давай покумимся!
Ты мне кумушка,
Я тебе голубушка!
Кумушка, голубушка,
Горюшко размыкаем!
Будешь мне помощница,
Рукам моим пособница!
 

Покумившиеся таким образом считались кумами на всю жизнь.