Текст книги "Самые нашумевшие преступления истории"

Между тем, своим чередом шли исследования одежды, в которой тов. Киров находился в последние минуты своей жизни. При исследовании кальсон было установлено: «…При визуальном исследовании ткани кальсон как с наружной (лицевой), так и с изнаночной поверхности следов ношения после последней стирки (бытовых загрязнений, следов мочи, пота, каловых масс) не обнаружено. На ткани кальсон в области ластовицы и прилегающих отделов внутренней поверхности обеих половинок обнаружены пятна высохшего вещества жёлтоватого цвета разнообразной формы с довольно чёткими краями, слегка уплотняющие ткань, занимающие значительные по площади участки (до 10×12 см с каждой стороны). При исследовании указанных участков в фильтрованных ультрафиолетовых лучах с применением в качестве источника ультрафиолетовых лучей универсального осветителя «Таран-63» с ультрафиолетовым фильтром УФС-1 обнаружена яркая голубая люминесценция ткани в области вышеописанных пятен, характерная для высохших пятен семенной жидкости (спермы).

Соскобы с пятен с внутренней (изнаночной) поверхности ткани на предметных стёклах окрашивались родамином и исследовались под микроскопом «Биолам» в проходящем свете при увеличениях 56-200х, при этом в препаратах были обнаружены целые сперматозоиды.

Подобная находка придавала всей ситуации совсем иную, отличную от официальной версии окраску. В этой ситуации мы уже не могли, просто не имели права отказаться от моделирования процесса возникновения огнестрельного ранения тов. Кирова не в вертикальном, а в ином положении. Как только статист, изображавший С.М. Кирова, принял горизонтальное положение «лёжа на животе», все наши загадки моментально разрешились. Ворот пальто «пополз» кверху, фуражка наоборот – кзади и книзу, а голова приняла положение, при котором все раневые и пулевые каналы и направления совпали. После такого «откровения» наша маленькая комиссия сформулировала следующее заключение:

«…С.М. Кирову было причинено огнестрельное пулевое одиночное слепое ранение черепа и головного мозга с дырчатым огнестрельным переломом затылочной кости, оскольчатым огнестрельным переломом костей свода и основания черепа в области передней и средней черепных ям, повреждением мозжечка и стволового отдела головного мозга. Входное огнестрельное повреждение располагалось в затылочной области слева от задней срединной линии, деформированная пуля обнаружена в раневом канале головного мозга, общее направление раневого канала сзади кпереди, несколько сверху книзу (при условии обычного вертикального положения тела и головы). Каких-либо специальных исследований, направленных на установление дистанции выстрела, комиссия, исследовавшая труп С.М. Кирова, не производила. Вывод комиссии, исследовавшей труп С.М. Кирова о дистанции выстрела, не основан на каких-либо объективных данных и поэтому не может быть признан научно обоснованным. Повреждение черепа и головного мозга С.М. Кирова причинено одним выстрелом из револьвера «наган» образца 1895 года, о чём свидетельствует обнаружение при исследовании трупа С.М. Кирова в полости черепа стреляной деформированной пули патрона к указанному револьверу (при отсутствии данных о существовании в то время иного огнестрельного оружия под указанный патрон). Неправильная форма входного огнестрельного повреждения на коже затылочной области и чешуе затылочной кости, слепой характер ранения при относительно высокой дульной энергии пули, имеющей значительную (7,1 г) массу, начальную скорость 240-290 м/с, дульную энергию пули до 26 кГм, деформация оболочечной пули с относительно толстой и прочной оболочкой свидетельствуют, что указанное ранение причинено пулей, предварительно взаимодействовавшей с какой-либо преградой. При исследовании одежды С.М. Кирова с целью выявления следов выстрела было установлено, что на околыше фуражки полувоенного образца слева от заднего срединного шва околыша у его нижнего края обнаружено огнестрельное пулевое сквозное повреждение, причинённое одним выстрелом из ручного огнестрельного оружия калибра порядка 7-8 мм оболочечной пулей с оболочкой, в состав которой входил никель (мельхиоровой оболочкой), с дистанции вне пределов действия сопутствующих продуктов выстрела (с неблизкой дистанции, для револьвера образца 1895 года калибра 7,62 мм составляющей более 1 метра). Значительная толщина околыша фуражки позволила установить направление пулевого канала – сзади кпереди, сверху книзу под углом порядка 45º и справа налево под углом порядка 20º. На воротнике пальто С.М. Кирова слева от условной задней срединной линии обнаружено касательное огнестрельное повреждение. Выявленные при исследовании особенности повреждения как фуражки, так и входного огнестрельного повреждения в затылочной области головы трупа С.М. Кирова свидетельствуют, что пуля вошла в его голову боковым профилем под углом порядка 45-50º к направлению выстрела. Установленные комиссией специалистов обстоятельства (слепой характер ранения при применении оружия с относительно высокими энергетическими параметрами пули – масса 7,1 г, начальная скорость 240-290 м/с, дульная энергия пули 26 кГм; деформация пули; факт вхождения пули в голову С.М. Кирова боковой поверхностью) свидетельствуют, что ранение С.М. Кирова было причинено пулей, предварительно взаимодействовавшей с преградой и вследствие этого потерявшей устойчивость. В частности, такой преградой мог явиться воротник пальто, на котором обнаружено касательное огнестрельное повреждение. Произведённая реконструкция событий на месте гибели С.М. Кирова (по официальной версии) позволила исключить возможность его ранения при взаимном положении С.М. Кирова и Л.В. Николаева по официальной версии происшествия вследствие несовпадения при этом взаимном положении направления раневого канала в голове С.М. Кирова с линией прицеливания. При сопоставлении расположения входных огнестрельных повреждений на фуражке и в голове С.М. Кирова, направления раневого канала в голове С.М. Кирова и пулевого канала в околыше его фуражки установлено, что они совпадают только при положении фуражки на голове с опорой на затылок лишь задней частью околыша, с козырьком, направленным кверху и повернутым влево, что представляется нереальным (при условии обычного пешего движения человека в вертикальном положении). Изложенное позволяет утверждать, что в момент ранения С.М. Киров не находился в вертикальном положении… При исследовании кальсон С.М. Кирова установлено, что при отсутствии следов сколько-нибудь длительной носки после последней стирки на внутренней поверхности обеих половинок в их верхней части обнаружены значительных размеров пятна высохшей спермы…»

Когда заключение по проделанной работе было сформулировано, мы изложили план дальнейших возможных исследований, которые могли быть предприняты в следующих направлениях:

продолжение восстановления обстановки гибели С.М. Кирова и взаимного положения Л.В. Николаева и С.М. Кирова в момент выстрела;

установление идентичности пятен крови на различных предметах одежды С.М. Кирова (пальто, фуражке, сорочке) и их принадлежности С.М. Кирову;

продолжение исследования пятен спермы на кальсонах С.М. Кирова с целью определения её групповой принадлежности, выявления в пятнах цитологического материала, присущего женскому полу и установления его групповой принадлежности;

установление механизма черепно-мозговой травмы у М.В. Борисова, её натурное и компьютерное моделирование с целью установления соответствия или несоответствия полученных объективных данных официальной версии его гибели;

в случае предоставления комиссии специалистов других документов их соответствие объективным данным также может быть установлено.

…Однако продолжения этой работы так и не последовало. Видимо, вождь и после своей смерти для людей толпы должен оставаться «неприкасаемой» фигурой…

Расстрел семьи и приближённых Николая II (Романова)

Более двадцати лет минуло с того момента, когда мне в первый раз довелось вплотную соприкоснуться с судьбой семьи Романовых и их приближённых, зверски расстрелянных большевиками в подвале дома горного инженера Н.Н. Ипатьева в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля (с 3 на 4 по старому стилю) 1918 года. И уж конечно, я не предполагал, что много лет спустя буду участвовать в экспертизе, которая поможет поставить точку в этой кровавой истории…

В начале 1990-х годов, когда под Екатеринбургом нашли массовое захоронение и с высокой степенью вероятности предположили, что это и есть останки царской семьи и их приближённых, всех волновало только одно: они это или не они? Лучшие отечественные учёные провели колоссальное количество исследований, часть из них была проведена за рубежом. Казалось бы, всё свидетельствовало о том, что это захоронение соответствует первоначальной гипотезе о том, кто именно захоронен в этом месте Поросёнкова лога, именуемом Ганиной Ямой. Тем не менее, споры об идентификационных вопросах продолжались более 20 лет и до конца не утихли и сегодня.

Естественно, каждый специалист имеет право на своё личное аргументированное мнение, подкреплённое комплексом исследований. Я не участвовал в проведении идентификационных экспертиз тогда, в 1990-х годах, но так как они проводились на кафедре судебной медицины Военно-медицинской академии имени С.М. Кирова (Санкт-Петербург) под руководством тогдашнего начальника кафедры профессора, доктора медицинских наук Вячеслава Леонидовича Попова, каждый преподаватель стремился оказать членам экспертной комиссии посильную помощь. В силу этих обстоятельств мне были известны некоторые технические моменты этих экспертиз и обоснование их результатов. Уже на первоначальном этапе были получены достаточно убедительные данные, свидетельствовавшие о том, что эти останки действительно принадлежат членам семьи Романовых и их ближайшему окружению. Дальнейшие генетические экспертизы, проведённые в России и за рубежом, подтвердили все первоначальные выводы. Поэтому лично у меня не оставалось вопросов относительно того, чьё захоронение было обнаружено под Екатеринбургом.

Поскольку мои научные интересы в то время относились исключительно к области раневой баллистики, уже тогда начал волновать вопрос о том, почему так много времени и сил тратится на идентификационные исследования, тогда как не менее важной задачей являлось установление событий самого расстрела. Практически у всех останков, которые были «отсортированы» по принадлежности одному человеку, имелись огнестрельные пулевые повреждения, а у некоторых и повреждения от действия колющих предметов. Следовательно, появлялась возможность для проведения ситуалогической экспертизы. Не хватало только некоторых исходных данных, которые можно было почерпнуть в материалах уголовного дела. Однако с решением этих вопросов следствие не особо торопилось…

Прошло почти 20 лет. Из Санкт-Петербурга я был переведён в Москву на должность начальника Центральной судебно-медицинской лаборатории Министерства обороны Российской Федерации (ныне это учреждение носит название Главного государственного центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз) – Главного судебно-медицинского эксперта Министерства обороны Российской Федерации. Начало нового тысячелетия для судебных медиков этого ведомства было отмечено чередой событий, которые потребовали максимального напряжения всех сил и ресурсов. Достаточно сказать, что на их долю выпало экспертное сопровождение предварительного следствия по таким уголовным делам, как: гибель АПРК «Курск», трагические события в Беслане, целая серия авиационных катастроф, как пассажирских, так и военных «бортов», сложнейшие по организации комплексные экспертизы в случаях массовых заболеваний пневмониями призывников и военнослужащих и целый ряд других ситуаций, когда следственным органам неотложно требовались специальные познания в области судебной медицины. Конечно, нельзя забыть и тот факт, что именно на плечи военной судебной медицины легла ответственность за организацию и проведение экспертных исследований неопознанных российских военнослужащих, погибших на территории Чеченской республики во время ведения там боевых действий в 1994-1996 гг. и контртеррористической операции 1999-2001 гг.

Всё это несколько притупило мои воспоминания относительно гибели царской семьи и их верноподданных. Тем более, что как страстотерпцы они были причислены к лику святых Русской Православной Церкви, и их останки был захоронены в Петропавловской крепости, а дебаты по поводу «они это или не они» поутихли. Казалось, что возврата к этой теме не будет, но вот наступил август 2008 года и в здании Главного государственного центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Министерства обороны Российской Федерации появился старший следователь по особо важным делам Главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации старший советник юстиции Владимир Николаевич Соловьёв. Целью его визита было назначение ситуалогической экспертизы, которая должна была ответить на ряд вопросов, касающихся реконструкции событий той страшной июльской ночи 1918 года. Вот какие вопросы интересовали следствие:

«1. Имеются ли на останках тел следы огнестрельных повреждений? Если да, то какие именно и каковы их морфологические характеристики? Каково их количество и локализация? Где локализовались на телах пострадавших входные и выходные огнестрельные повреждения? Каково направление раневых каналов в теле пострадавших? Каковы дистанция и расстояние выстрела? Каковы характеристики огнестрельных снарядов, причинивших повреждения, например, их диаметр, наличие и элементарный состав их оболочек и др.? Из одного или разных образцов оружия были произведены выстрелы в пострадавших? Имеются ли судебно-медицинские данные, позволяющие высказаться о мощности огнестрельного оружия?

2. Имеются ли судебно-медицинские данные о наличии преграды (преград) между огнестрельным оружием и телом пострадавших? Если да, то каковы характеристики этой преграды (преград)?

3. Имеются ли судебно-медицинские данные о том, что какие-либо из обнаруженных повреждений образовались в результате рикошета пуль?

4. В результате какого количество выстрелов образовались имеющиеся у каждого из пострадавших огнестрельные повреждения?

5. Каковым было взаимное положение оружия и тела пострадавших в момент выстрелов? Менялось ли в процессе производства выстрелов взаимное положение потерпевших и оружия? Могла ли часть обнаруженных повреждений образоваться при положении пострадавших лёжа на полу?

6. Имеются ли судебно-медицинские данные, указывающие на конкретное место, где были нанесены повреждения пострадавшим, и где наступила их смерть?

7. Имеются ли судебно-медицинские данные о возможности причинения повреждений холодным оружием? Каковы признаки этих повреждений?

8. Имеются ли признаки посмертного повреждения трупов в результате взрыва ручной гранаты?

9. Каковы возможности непосредственной причины смерти каждого из пострадавших?

10. Могли ли обнаруженные на останках тел пострадавших повреждения образоваться при обстоятельствах расстрела, указанных в показаниях и воспоминаниях Юровского, Ермакова, Медведева и других участников расстрела и захоронения, содержащихся в материалах данного уголовного дела?»

В качестве объектов исследования были представлены копия постановления о назначении ситуалогической судебно-медицинской экспертизы и материалы уголовного дела № 8/123666-93, оригиналы и копии историко-архивных документов. Их изучение заняло более 4 месяцев. Мною было принято решение провести эту комиссионную экспертизу, как говорится, «не числом, а умением». В состав комиссии вошли всего два человека: консультант Главного государственного центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Министерства обороны Российской Федерации доктор медицинских наук Андрей Валентинович Ковалёв и автор этих строк. Андрей Валентинович уже принимал участие в идентификационных исследованиях останков тогда, в 1990-х, поэтому он как никто другой хорошо ориентировался во всех имеющихся в деле документах. Мне же предстояло «с чистого листа» погрузиться в нюансы этой трагической истории. Забегая вперед хочу сказать, что без профессиональной самоотверженности Андрея Валентиновича и его глубокого знания предмета исследования наша совместная комиссионная экспертиза вряд ли могла состояться. Один итоговый документ – заключение комиссии экспертов, составил более 300 листов!

Большое подспорье в предпринятых нами исследованиях оказали материалы, собранные в 1918 году следователем А.П. Намёткиным и в 1919 году следователем Н.А. Соколовым. Достаточно сказать, что в материалах уголовного дела № 18/123666-93, возбужденного 19 августа 1993 года по факту обнаружения останков девяти неопознанных трупов в районе Старой Коптяковской дороги близ г. Екатеринбурга, содержалось около ста документов, имеющих важное значение для проведения данной ситуалогической экспертизы. Это были различные протоколы (допроса свидетелей, осмотров места происшествия, выемки вещественных доказательств и др.), постановления, воспоминания участников расстрела, которые выдвигали различные версии событий, произошедших в ту страшную июльскую ночь 1918 года. На основе этих материалов, а также ранее проведённых экспертиз по исследованию костных останков представилась возможность провести экспертную реконструкцию ситуации расстрела. При этом наша комиссия решила построить экспертные исследования, взяв за исходные материалы протоколы осмотра места происшествия и версии, выдвинутые участниками расстрела. Ни в одной прежде проведённой экспертизе такой подход не применялся. В основном ранее речь шла только о повреждениях на останках и никак не использовались сведения о повреждениях интерьера «расстрельной комнаты», а именно они, в сочетании с версиями палачей, позволили дать объективные ответы на вопросы следствия.

Прежде всего, необходимо остановиться на тех сведениях, которые изложены Яковом Михайловичем Юровским, в июле 1918 года занимавшего должность областного комиссара юстиции, члена коллегии Уралоблчека, фактического организатора и непосредственного руководителя расстрела Царской семьи.

Из «записки» участника расстрела Юровского Якова Михайловича, написанной в 1919 г. (ГАРФ, фонд 601, опись 2, дело 27, л. 34): «…Тем временем были сделаны все приготовления: отобрано 12 человек (в т. ч. 6 латышей) с наганами, которые должны были привести приговор в исполнение. Двое из латышей отказались стрелять в девиц… Ком. [комендант] отправился за ними лично, один, и свёл их по лестнице в нижнюю комнату. Ник. [Николай] нёс на руках А-я [Алексея], остальные несли с собой подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, А.Ф. [Александра Фёдоровна] спросила: «Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?» Ком. велел внести два стула. Ник. посадил на один А-я, на другой села А.Ф. Остальным ком. велел стать в ряд. Когда стали, позвали команду. Когда вошла команда, ком. сказал Романовым, что ввиду того, что их родственники продолжают наступление на советскую Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде, лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к коменданту с вопросом: «Что? Что?». Ком. наскоро повторил и приказал команде готовиться. Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтобы избежать большого количества крови и покончить скорее. Николай больше ничего не произнёс, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько несвязных восклицаний, всё длилось несколько секунд. Затем началась стрельба, продолжавшаяся две-три минуты. Ник. был убит самим ком-ом наповал, затем сразу же умерли А.Ф. и люди Романовых (всего было расстреляно 12 человек: Ник., А.Ф., четыре дочери, Татьяна, Ольга, Мария и Анастасия, д-р Боткин, лакей Трупп, повар Тихомиров, ещё повар и фрейлина, фамилию которой ком. забыл). Алексей, трое из его сестёр, фрейлина и Боткин были ещё живы. Их пришлось пристреливать. Это удивило ком-та, т. к. целили прямо в сердце, удивительно было и то, что пули наганов отскакивали от чего-то рикошетом и, как град, прыгали по комнате. Когда одну из девиц пытались доколоть штыком, то штык не мог пробить корсажа. Из-за всего этого вся процедура, считая «проверку» (щупанье пульса и т. д.), заняла минут 20…»

Из воспоминаний участника расстрела Юровского Якова Михайловича, написанных в апреле-мае 1922 г. (Исповедь палача: Свидетельство Я. Юровского // Родина. 1993. № 1. С. 185-189): «…Вызвав внутреннюю охрану, которая предназначалась для расстрела Николая и его семьи, я распределил роли и указал, кто кого должен застрелить. Я снабдил их револьверами системы «наган». Когда я распределял роли, латыши сказали, чтобы я избавил их от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей от расстрела, как людей неспособных выполнить революционный долг в самый решительный момент… В 2 часа я перевёл конвой в нижнее помещение. Велел расположиться в известном порядке. Сам один повёл вниз семью. Николай нёс Алексея на руках. Остальные – кто с подушкой в руках, кто с другими вещами. Мы спустились в нижнее помещение в особую очищенную заранее комнату. Александра Фёдоровна попросила стул, Николай попросил для Алексея стул.

Я распорядился, чтобы стулья принесли. Александра Фёдоровна села. Алексей также. Я предложил всем встать. Все встали, заняв всю стену и одну из боковых стен. Комната была очень маленькая. Николай стоял спиной ко мне. Я объявил: Исполнительный Комитет Советов Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов Урала постановил их расстрелять. Николай повернулся и спросил. Я повторил приказ и скомандовал: «Стрелять!» Первый выстрелил я и наповал убил Николая. Пальба длилась очень долго, и несмотря на мои надежды, что деревянная стенка не даст рикошета, пули от неё отскакивали. Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда, наконец, мне удалось остановить, я увидел, что многие ещё живы. Например, доктор Боткин лежал, опёршись локтём правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом с ним покончил. Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была ещё и Демидова. Тов. Ермаков хотел окончить дело штыком. Однако это не удавалось. Причина выяснилась только позднее (на дочерях были бриллиантовые панцири вроде лификов). Я вынужден был поочерёдно расстреливать каждого…»

Из ксерокопии подлинника стенограммы совещания старых большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале, проведённого 1 февраля 1934 г., и машинописной расшифровки к ней, выправленной участником расстрела Юровским Яковом Михайловичем (ЦДООСО, фонд 41, опись 1, дело 150, л. 60-92): »…Приготовил 12 наганов, распределил, кто кого будет расстреливать… Когда семья оделась, я повёл их в заранее намеченную комнату, внизу дома. Этот план мы продумали с тов. Никулиным (тут надо сказать, что не подумали своевременно о том, первое – что окна шум пропустят, второе – что стенка, у которой будут поставлены расстреливаемые, каменная и, наконец, третье, чего нельзя было предусмотреть, – что стрельба примет беспорядочный характер. Этого последнего не должно было быть, потому что каждый будет расстреливать одного человека и что всё, следовательно, будет в порядке. Причины последнего, т. е. безалаберной стрельбы, выяснились позже). Хотя я их предупредил через Боткина, что им с собой брать ничего не надо, они, однако, набрали какую-то разную мелочь, подушки, сумочки и т. д. и, кажется, маленькую собачку. Спустились в комнату (при входе в комнату справа очень широкое, чуть не во всю стену, окно), я им предложил встать по стенке. Очевидно, они ещё в этот момент ничего себе не представляли, что их ожидает. А.Ф. сказала: «Здесь даже стульев нет». Алексея нёс на руках Николай. Он с ним так и стоял в комнате. Тогда я велел принести пару стульев, на одном из которых по правой стороне от входа к окну почти в угол села Александра Фёдоровна. Рядом с ней, по направлению к левой стороне от входа, встали дочери и Демидова. Тут посадили рядом на кресле Алексея, за ним шли доктор Боткин, повар и другие, а Николай остался стоять против Алексея. Одновременно я распорядился, чтобы спустились люди и велел, чтобы все были готовы, и что каждый, когда будет подана команда, был на своём месте. Николай, посадив Алексея, встал так, что собою его загородил. Сидел Алексей в левом от входа углу комнаты, и я тут же, насколько помню, сказал Николаю примерно следующее, что его царственные родственники в стране, так и за границей, пытались его освободить, а что Совет рабочих депутатов постановил их расстрелять. Он спросил: «Что?» и повернулся лицом к Алексею, я в это время в него выстрелил и убил наповал. Он так и не успел повернуться лицом к нам, чтобы получить ответ. Тут вместо порядка началась беспорядочная стрельба. Комната, хотя и очень маленькая, все, однако, могли бы войти в комнату и провести расстрел в порядке. Но многие, очевидно, стреляли через порог, т. к. стенка каменная, то пули стали лететь рикошетом, причём пальба усилилась, когда поднялся крик расстреливаемых. Мне с большим трудом удалось стрельбу приостановить. Пуля кого-то из стрелявших сзади прожужжала мимо моей головы, а одному, не помню, не то ладонь, не то палец прострелила. Когда стрельбу приостановили, то оказалось, что дочери, Александра Фёдоровна и, кажется, фрейлина Демидова, а также Алексей были живы. Я подумал, что они попадали со страху или, может быть, намеренно и потому ещё живы. Тогда приступили достреливать (чтобы было поменьше крови, я заранее предложил стрелять в область сердца). Алексей так и остался сидеть окаменевши, я его пристрелил. А в дочерей стреляли, но ничего не выходило, тогда Ермаков пустил в ход штык, и это не помогло, тогда их пристрелили, стреляя в голову. Причину того, что расстрел дочерей и А. Ф. был затруднён, я выяснил уже только в лесу…»

Из протокола допроса обвиняемого Медведева Павла Спиридоновича, проведенного 21-22 февраля 1919 г. членом Екатеринбургского окружного суда Иваном Александровичем Сергеевым (Гибель Царской семьи. Материалы следствия по делу об убийстве Царской семьи (август 1918 – февраль 1920) / Сост. Н. Росс. – Frankfurt am Main: Possev-Verlag, V. Gorachek KG, 1987. С. 461-471; Следственное дело Н.А. Соколова. Подлинник. – Архив Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации, л. 159-164): »…Привели [их] в угловую комнату нижнего этажа, смежную с опечатанной кладовой. Юровский велел подать стулья: его помощник принёс три стула. Один стул был дан Государыне, другой – Государю, третий – Наследнику. Государыня села у той стены, где окно, ближе к заднему столбу арки. За ней встали три дочери (я их всех очень хорошо знаю в лицо, так [как] каждый почти день видел их на прогулке, но не знаю хорошенько, как звали каждую из них). Наследник и Государь сели рядом, почти посреди комнаты. За стулом Наследника встал доктор Боткин. Служанка (как её зовут – не знаю, высокого роста женщина) встала у левого косяка двери, ведущей в опечатанную кладовую. С ней встала одна из царских дочерей (четвёртая). Двое слуг встали в левом (от входа) углу, у стены, смежной с кладовой. У служанки была с собой в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены с собою и царскими дочерьми. Одну из подушечек положили на сиденье стула Государыни, другую – на сиденье стула Наследника. Видимо, все догадывались о предстоящей им участи, но никто не издал ни одного звука. Одновременно в ту же комнату вошли 11 человек: Юровский, его помощник, два члена Чрезвычайной комиссии и семь человек латышей. Юровский выслал меня, сказав: «Сходи на улицу, нет ли там кого, и не будут ли слышны выстрелы». Я вышел в огороженный большим забором двор и, не выходя на улицу, услышал звуки выстрелов. Тотчас же вернулся в дом (прошло всего 2-3 минуты) и, зайдя в ту комнату, где был произведён расстрел, увидел, что все члены Царской Семьи: Царь, Царица, четыре дочери и Наследник уже лежат на полу с многочисленными ранами на телах. Кровь текла потоками. Были также убиты доктор, служанка и двое слуг. При моём появлении Наследник ещё был жив – стонал. К нему подошёл Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих. Картина убийств, запах и вид крови вызвали во мне тошноту. Перед убийством Юровский раздал всем наганы, дал револьвер и мне, но я, повторяю, в расстреле не участвовал. У Юровского, кроме нагана, был маузер…»

Из машинописной расшифровки воспоминаний участника расстрела Никулина Григория Петровича, изложенных им в беседе 13 мая 1964 г. в Радиокомитете СССР (РГАСПИ, фонд 588, опись 3, дело 13, л. 1-71): «…Перед тем, как приступить непосредственно к расстрелу, к нам прибыл в помощь Михаил Александрович Медведев, он работал тогда в ЧК. Кажется, он был членом президиума, я не помню сейчас точно. И вот этот товарищ Ермаков, который себя довольно неприлично вёл, присваивая себе после главенствующую роль, что это он всё совершил, так сказать, единолично, без всякой помощи. И когда ему задавали вопрос: «Ну, как же ты сделал?», «Ну, просто, – говорит, – брал, стрелял – и всё». На самом же деле нас было исполнителей 8 человек: Юровский, Никулин, Медведев Михаил, Медведев Павел – четыре, Ермаков Пётр – пять, вот я не уверен, что Кабанов Иван – шесть. И ещё двоих я не помню фамилий. Когда мы спустились в подвал, мы тоже не догадались сначала там даже стулья поставить, чтобы сесть, потому что этот был… не ходил, понимаете, Алексей, надо было его посадить. Ну, тут моментально, значит, поднесли это. Они так это, когда спустились в подвал, так это недоуменно стали переглядываться между собой, тут же внесли, значит, стулья, села, значит, Александра Фёдоровна, наследника посадили, и товарищ Юровский произнёс такую фразу, что: «Ваши друзья наступают на Екатеринбург, и поэтому вы приговорены к смерти». До них даже не дошло, в чём дело, потому что Николай произнёс только сразу: «А!», а в это время сразу залп наш уже один, второй, третий. Ну, там ещё кое-кто, значит, так сказать, ну, что ли, был ещё не совсем окончательно убит. Ну, потом пришлось ещё кое-кого дострелить…

– Помните, кто был ещё не полностью мёртв?

– Ну, вот была эта самая… Анастасия и эта… закрылась, вот, подушкой – Демидова. Демидова закрылась подушкой, пришлось подушку сдёрнуть и пристрелить её.