Текст книги "Наряд, сука, – дело святое!"

Глава 7
Соседка

Дожди наконец-то закончились, и на смену им пришел испепеляющий зной. При влажности воздуха 87 процентов и температуре воздуха плюс 35 градусов и жить-то трудно, а работать просто невозможно. Однако никакие катаклизмы не могут нарушить традиций и отменить утреннего совещания всего личного состава РУВД в актовом зале РУВД, или, как это помещение именовали ранее, «ленинской» комнате. Народу в помещении много, а места мало, а воздуха и того меньше, и на всех его не хватает, поэтому трудно ожидать вдумчивого отношения личного состава к глубокомысленным словам начальника Управления.

– И попрошу всех здесь сидящих отнестись к моим словам серьёзно, сделать соответствующие выводы и не спускать с закрытыми глазами. – Услышав этот перл, половина зала заалела румянцем, а вторая совершенно похабно заржала.

– Не вижу ничего смешного, – прикрикнул начальник РУВД, и, как это ни покажется странным, я с ним полностью согласен. Что тут может быть смешного? Маразм – это не смешно, это печально.

Скорее всего, в переводе на русский язык развеселившая половину зала фраза должна была звучать как «не относиться к работе спустя рукава, закрывая глаза на имеющиеся недостатки». Но это было бы очень просто, по-человечески, а вот «не спускать с закрытыми глазами» – это шедевр! Да что там шедевр! Бери выше – эпикриз начальственной мысли!

– Савранский! Савранский! Я с кем разговариваю?

– Понятия не имею, с кем вы разговариваете. Я, к счастью, потусторонних голосов пока не слышу, а обращаетесь вы, видимо ко мне.

– Вот именно! Так чем вы объясните, что процент раскрытия убийств у нас в районе меньше, чем в целом по области?

– Много чем! И в первую очередь я бы искал ответ на этот вопрос в бездарном руководстве.

Зал затих. Начальник побагровел, и его глаза налились кровью. Намёк на то, что у него не все дома, в смысле беседы с голосами которые, кроме него, никто не слышит, он мне простит, но бездарность руководства – никогда!

– Повтори! – сквозь облако пара, в одно мгновение окутавшего его с ног до головы, произнёс начальник РУВД.

– Повторяю. Считаю необходимым снять меня с занимаемой должности как не оправдавшего высокого доверия и не обеспечившего должного уровня управления вверенным мне подразделением. Прошу это сделать как можно быстрее, дабы мне, как честному офицеру, не пришлось стреляться.

– Садись, Савранский! Мы посмотрим, что можно для тебя сделать. Продолжим, – успокаиваясь, говорит начальник РУВД, продолжая вести собрание.

– Ну, ты, виртуоз, даешь! Я думал, ты не выкрутишься! – восторженно шепчет мне в ухо Петька. – Как думаешь, а что он может для тебя сделать?

– Самое малое, что он может для меня сделать, – это дать команду старшине выдать мне два новеньких патрона.

– А зачем два.

– На случай, если один даст осечку.

В этот момент дверь актового зала скрипнула и на пороге появился дежурный по РУВД.

– Что тебе, Четвергов? – сводя на переносице брови, спросил начальник РУВД.

– Это…

– Что «это»? – раздраженно поторопил его начальник РУВД.

– Труп у нас, криминальный. Мне бы это, Савранского с его людьми туда отправить, а он, это, тут сидит, – растерянно развёл руками Четвергов.

– Савранский, поезжай! Я подъеду позже, – милостиво разрешает начальник РУВД.

– «Вятка», «Вятка», четыреста двенадцатому ответь.

– Слушаю тебя, четыреста двенадцатый.

– Долго ты будешь надо мной издеваться, паразит ты заполошный! Где эксперт? Где следователь?

– Тихо, тихо, Михалыч! Ты же в эфире, нас весь район слышит.

– А в чём ты видишь тайну в моём сообщении? В том, что ты заполошный паразит? И что? Ты хочешь сказать, что, кроме меня, этого больше никто не знает? Ты лучше ответь мне на вопрос: зачем ты меня сорвал с места, если здесь ещё нет ни эксперта, ни следователя? Скажи мне, зачем я третий час сижу возле трупа?

– Михалыч, они, наверное, уже подъезжают. Я буквально пять минут назад с ними связывался. И, Михалыч, я тебя умоляю, не нервничай! Нервное перенапряжение плохо сказывается на потенции!

– Твоя забота о моей потенции умиляет, но ты не волнуйся, я вернусь в отдел, и у тебя будет возможность убедиться, что на тебя у меня потенции хватит!

За моей спиной раскрывается дверь. На пороге появляются следователь прокуратуры и судебно-медицинский эксперт.

– Михалыч, ты так громко орешь, что тебя на первом этаже слышно.

– А, припёрлись наконец-то! Я уже надежду потерял вас увидеть! Где вас черти носили? Я три часа тут сижу!

– Да полно тебе! Успокойся! Ты сидишь, служба идёт. Куда торопишься? – спрашивает меня медик. Сегодня дежурный медик Дима Клюев. В детстве, когда он воровал у бабушки варенье, ему с верхней полки полатей на башку свалилось полное собрание сочинений великого немецкого философа Канта в подлиннике. С тех пор он пьёт чай без сахара, имеет философский взгляд на жизнь и терпеть не может немецкий язык. Замечательный человек, одним словом.

– Гутен таг, хер Клюев!

– И тебе, гутен хер, господин Савранский! Ну хватит любезностей. Чего ты от меня ждёшь? – перешел к делу медик.

– Количество телесных повреждений, их локальность и все ли они нанесены гантелью, которая валяется возле трупа. Но самое главное – количество и локальность!

– Почему на это делаешь упор? – спрашивает следователь.

– Выйдем на улицу, поговорим, – предлагаю я следователю. Не хочу, чтобы родственники, которые трутся в квартире, слышали наш разговор.

На улице объясняю:

– Понимаешь, со слов сына, когда отец кинулся на него с ножом, он папане врезал гантелью один-два раза. А ты видел этого сына? Метр девяносто, здоровенный культурист. И папа – метр с кепкой, лет двадцать не выходящий из запоя. Не знаю, как тебе, а мне кажется странным, что здоровенный детина не смог справиться с худосочным алкоголиком, пусть даже и с ножом, и какая была нужда бить его гантелью по башке?

– Как ты любишь говорить, это не факт!

– Правильно! Пока я вас ждал, времени у меня было более чем достаточно, и я успел переговорить с соседями. Все в один голос утверждают, старик был, хоть и алкоголик, но тихий, особого вреда и беспокойства никому не доставлял. А вот сынок у него отличается несдержанным и вздорным характером. В принципе, это нормально – что можно ожидать от ребёнка, рожденного от алкоголика, хоть и тихого? Так вот, последнее, что учудил сын «благородного семейства», он решил жениться. Со слов соседей, не на шутку ему эта идея втемяшилась в башку, но приводить в дом молодую жену, где из угла в угол шарахается папа-алкоголик, он, конечно, не хотел. Пару раз сынок выгонял папашу своего единокровного из дому, и тот ночевал под дверью в подъезде. Соседи это видели и подтвердят.

– То есть ни о какой самообороне не может быть и речи?

– Отчего же! Допрашивай пока собственноручно осиротевшего мальчика в рамках выдвинутой им версии, а мы тем временем поищем доказательства его неискренности.

Из подъезда выходят Лёха и Петька.

– Михалыч! У нас новости! – начинает Петька. – Соседи из квартиры № 47…

– А также № 49 и № 53, – подсказывает Лёха.

– Да-да, а также соседи из квартиры № 49 и № 53 слышали, что в 11:25 наш покойный старичок кричал: «А-а-а-а-а! Не надо, не надо! Не убивай! Я уйду! Уйду»! После этого соседи слышали глухие удары, и только потом наступила долгожданная тишина.

– Что и требовалось доказать! – подвёл итог следователь. – Они показания дадут?

– Охотно! – кивает Леха.

Из подъезда выходит медик и спрашивает меня:

– Владимир Михайлович, вас ещё интересуют результаты моего осмотра?

– Более чем когда-либо, Дима.

– Ну тогда слушай. Первый удар был нанесён в спину точно между лопаток в позвоночник. По форме вмятины допускаю, что это могла быть и гантель…

– А почему первый, а не последний? – перебиваю я эксперта.

– Возможно, но маловероятно. Исходя из положения трупа и последующих пяти-шести ударов в лобную часть головы, я возьму на себя смелость утверждать, что первый удар был нанесён в спину, а потом его добили гантелью по голове.

– Как ты сказал, – обращаюсь я к следователю, – что и требовалось доказать?

Неподалёку от нас скрипнула тормозами автомашина. Мы оглянулись. На место происшествия прибыл не кто-нибудь, а лично начальник РУВД. Что его подвигло поруководить работой на месте происшествия, мне невдомёк, обычно для этих целей он находит кого-нибудь из своих замов. Может быть, это последствия невыносимой духоты, а может быть, ему надоело сидеть одному в душном кабинете и захотелось побыть среди людей, прогуляться и заодно выдать нам, бездарям, порцию ценных указаний. Хотя вряд ли, про душный кабинет это я загнул, у него же в окно вделан кондиционер и в кабинете уютно и прохладно, как в мавзолее у Ленина, тогда что же его подвигло на этот подвиг? Не иначе разгулялся застарелый геморрой, и захотелось разогнать кровь в застарелой заднице.

– «И как малая фронту подмога – мой песок и дырявый кувшин», – с чувством продекламировал Владимира Высоцкого Лёха. Совсем недавно Лёха от меня узнал, что он циник, и теперь он этим страшно гордится.

Однако начальник РУВД, выйдя из машины, направляется не к нам, а совсем даже в противоположную сторону.

– Михалыч, ты как думаешь, может быть, он нас не узнал? – спросил Лёха.

– Нет, он просто боится скопления народу, фобия у него такая, – встрял Петька.

Пройдясь немного по двору, начальник РУВД направляется к мусорным бакам.

– Неужели будет бутылки собирать?! – Увиденным Леха искренне поражен. – Михалыч, может, стоит ему сказать, куда мы выбрасываем пустые бутылки после пьянки?

– Вот ещё! Пусть сам ищет, не будем ему облегчать жизнь, – говорю я.

– Учись, Лёха! Лишних денег не бывает! – назидательно говорит Петька.

Возле мусорных баков начальник подзывает к себе бродячую собаку, присаживается рядом с ней на корточки и начинает её гладить.

– Глазам не верю! Оказывается, ничто человеческое ему не чуждо! – не перестаёт искренне удивляться Лёха.

– Любить собак – это не извращение, – говорю я.

Оспаривать данный постулат в виду его очевидности никто не берется, и потому все, в том числе и следователь с экспертом, предпочитают скрыться в подъезде. А я подхожу к начальнику РУВД.

– Разрешите обратиться, товарищ полковник!

– Не видишь, я занят.

– Вам помочь?

– Погладить собаку?

– Нет, подняться и выслушать мой доклад.

– Скажи, мне, Савранский, почему я тебя терплю?

– Мы оба знаем, почему, и это точно не любовь.

– Верно! Не любовь.

– Ничего не поделаешь, комфорт дорогого стоит.

– Не дай тебе Бог оступиться!

– Я знаю.

– Ладно. Пооткровенничали, и хватит. Докладывай.

Удивительно, но, выслушав доклад, начальник РУВД не стал давать «умопомрачительно-толковых» указаний и с места происшествия уехал. Хочется верить, что он доверяет моему профессионализму и способностям моих сотрудников. Хотя вряд ли. Жара, а значит, ему надо ехать поливать свой сад-огород. Глядя вслед отъезжающей машине, я подумал: «Как ни печально, но видимо, неизбежно подходит время подумать мне о новом месте службы».

Закон парных случаев, совмещающий два редких события в пару, безотказно сработал и в этот раз. Пока, привалившись к борту дежурного «уазика», я размышлял о том, каковы перспективы моей дальнейшей службы, и где мне искать новое место, к машине подошла неброско одетая женщина, лет около тридцати. Что-то в ней было не так. Платье вроде простенькое, из застиранного ситца, на ногах домашние туфли, в руках потёртый полиэтиленовый пакет. Но что-то в ней было не так. Что именно в ней не так, я понял, только когда она повернула ко мне голову и заговорила. Яркий отблеск от её сережек резанул меня по глазам. Вот это и было не так: показная бедность наряду с бриллиантовыми серьгами.

– Простите, вы из милиции?

– Да. Чем могу служить?

– Понимаете, по-моему, у меня сосед умер.

– Вот так просто взял, по-вашему, и умер? А чем можно подкрепить ваше жизненное наблюдение?

– Он третий день из комнаты не выходит, и в квартире появился какой-то странный запах. Может, посмотрите?

– Отчего же не посмотреть, посмотрим.

– Это рядом, в соседнем подъезде, квартира 43.

Я постучал по двери «уазика» и сказал:

– Володя, я пошёл в сорок третью квартиру. Если кто из моих освободится, пошли ко мне. Да, и попроси следователя прокуратуры и эксперта немного задержаться. – Водитель кивает в знак того, что он всё понял, после чего снова погружается в дремоту.

– Ну пойдемте.

В квартире стоит запах, который и через много лет я вряд ли когда-либо смогу перепутать с каким-нибудь другим ароматом. Это стойкий трупный запах.

– Которая комната вашего соседа? – спрашиваю я, глядя на ряд дверей.

– Вон та, – показывает соседка.

Я подхожу к двери. Она заперта. Ключ торчит изнутри в замочной скважине.

– У вас есть балкон?

– Да.

– Он соединяется с соседской лоджией?

– Да.

Я старательно заглядываю через балкон в комнату к соседу, но, как бы я ни старался, разглядеть внутри мне ничего не удается.

– Ладно, побудьте в квартире, а я схожу за следователем.

Дверь взломали без особого труда. Внешне всё выглядело вполне пристойно. Труп в петле висит на ручке двери, давность смерти – около трёх суток, дверь заперта изнутри. Вроде всё нормально, но никак меня не покидало чувство, что что-то не так. У меня, наверное, сегодня какое-то чувство дежавю.

– Лёха, крикни нашего криминалиста.

– А в чём дело, Михалыч? – спрашивает следователь.

– Сам не пойму, дай мне минут десять. Ты пока осмотр трупа начинай, а когда приступишь к осмотру комнаты, я подключусь.

– А ты чем займешься?

– Пока не знаю. Похожу, посмотрю.

Что-то не так. Что-то не так. Но что?

– Петя, удали из комнаты соседку по квартире, – шепотом прошу я Петьку.

– Не знаю, если не хочешь вести её в загс, уведи её на кухню, поговори, с ней о чём-нибудь.

– Ладно. Что ты задумал?

– Пока не знаю, – честно признаюсь я.

Как только Петька уводит женщину, я обращаюсь к криминалисту:

– Маркони, измерь-ка длину верёвки, диаметр головы, рост, конструкцию узла. Да что я тебя учу! Ты и сам прекрасно все знаешь, что в таких случаях надо делать. И рассчитай всё по-быстрому.

Эксперт достает рулетку и приступает к измерениям, а я выхожу на балкон. Лоджии между соседними комнатами разделены перегородкой из оцинкованной жести. Такие вряд ли устанавливают, если между соседями существуют нормальные отношения. Перегородка слегка изогнута в сторону соседского балкона. На краю жестяного листа болтается крохотный клочок ткани синего цвета и чуть заметна малюсенькая капелька крови.

– Палыч, Маркони! – зову я следователя и эксперта.

На балкон выходят следователь, эксперт и медик. У криминалиста растерянный вид.

– Михалыч, ты был прав. Он однозначно не мог повеситься сам, чисто технически не мог, – говорит эксперт.

– Наверное, его сначала задушили, а потом повесили, – утвердительно кивает головой медик.

– Точно? – встрепенулся следователь.

– Точнее будет после вскрытия. Но очень маловероятно, что я ошибаюсь, – обиженно бухтит медик. – Опыт, знаете ли, не гармонь, его не пропьёшь.

– Значит, убийство? – задаёт риторический вопрос следователь.

– Логически и этически приемлемая формулировка, если ты это хотел услышать, – говорю я следователю.

– «Вятка», «Вятка», четыреста двенадцатому ответь, – связываюсь я с дежурным.

– Слушаю тебя, четыреста двенадцатый!

– Срочно найди Макса и Валентина! Пусть немедленно летят ко мне. Созвонись с Юго-западным отделом, пусть часа на два дадут мне всех свободных людей, которые у них есть.

– А что за спешка?

– У нас ещё одна сто пятая.

– Откуда? У меня нет заявки!

– Не ссы! Будет! – как могу, успокаиваю я дежурного.

Покуда Петька с пристрастием допрашивает соседку о том, с кем она живёт, когда появилась в этой квартире, каковы взаимоотношения с соседом и чем она зарабатывает себе на жизнь, примерно тот же круг вопросов я ставлю перед Максом и отправляю его по соседям.

– А ты, Валентин, дуй в жилконтору и Регистрационную палату, следователь сейчас тебе напишет запрос, и выясни все движения, связанные с этой квартирой. Так. А пока вы этим занимаетесь, я быстро с Лёхой раскатаю сынулю с предыдущей мокрухи и вызову ещё одного следователя. Вопросы! Если вопросов нет, я в отделе. Как закончите работать на месте, соседку никуда не отпускайте, тащите её в отдел. Да, чуть не забыл! – обращаюсь уже к следователю. – Поедете обратно, заскочите в поликлинику, возьмите карточку потерпевшего. На всякий случай поглядим, от чего он лечился. И, я тебя умоляю, дай команду, чтобы нашли местного участкового! Всё, я поехал.

Пока по дороге в отдел я прикидываю, что в хорошем детективном романе поиск улик и умственные терзания героя должны были, по меньшей мере, занять страниц двадцать. А у нас просто на это нет времени – цейтнот, и потому делать всё нужно быстро, а качество потом подгоним под результат.

В отделе быстро распределяем роли: Лёха добрый, я злой, впрочем, как всегда. Лёха начинает разговор с задержанным, а я наливаю себе чай и отворачиваюсь к окну – делаю вид, что мне этот разговор не интересен. Пока этим моя роль ограничивается. На самом деле я внимательно слушаю, в каком ключе пойдёт разговор, чтобы при вступлении моей партии действовать молниеносно и безошибочно. Ошибок в такой ситуации допускать нельзя.

Задержанный упорно старается втереть нам в уши, как он был напуган угрозой отца его убить. Я даю ему десять минут, чтобы вжиться в избранный им образ, а затем не спеша начинаю разговор. Разговариваю я вроде как с Лёхой, но на самом деле диалог наш обращён к задержанному.

– Лёха, а ты любишь своего отца?

– Спрашиваешь! – даже с некоторой обидой в голосе восклицает мой молодой сотрудник. – Он у меня…

– И я люблю. Моего отца уже четыре года нет на этом свете. Но, как и прежде, я его люблю. Я помню его с первых дней своей жизни. Отец всегда был рядом со мной. Я помню, как мы строили горку из снега под окном нашей квартиры, как он вырезал мне дощечки для катания с этой горки, как мы из бумаги делали самолётики, как на рыбалке он учил меня насаживать мне хлебный мякиш на крючок. Я помню, что, когда я захотел играть в хоккей, мой отец выучился кататься на коньках, чтобы у меня был партнёр в игре. Футбол, волейбол – чем бы я ни занимался, отец был всегда рядом со мной. А когда я вырос, я очень любил с ним просто посидеть и поговорить. Он по-житейски был очень мудрым человеком, и поэтому я могу сказать, что в своей жизни я всем обязан своему отцу! А теперь объясни мне, Лёха, как я могу понять этого пидора, который гантелью размозжил голову своему отцу! – почти истерично ору я, вскакивая из-за стола. – А ты, вонючая мразь, решил жениться и, вместо того чтобы спасти человека, который дал тебе жизнь, который, может быть, ночи не спал возле твоей кроватки, когда ты болел, ты просто убиваешь его! Да как ты, вонючая мразь, жить-то после этого будешь?! Как своего сына растить станешь?! А когда твой сын решит жениться, он тебя вот той же гантелью должен убить?! – Я хватаю со стола гантель, но делаю это очень неловко, и гантель, вырвавшись из моей руки, со свистом пролетает над головой задержанного, так что он еле-еле успевает увернуться. Пролетев через весь кабинет, она с треском врезается в фанерную стенку шкафа, где хранятся старые дела. У меня мгновенно выступает холодный пот по всему телу. Не менее сложные чувства испытывает и задержанный.

– Дайте бумагу, я всё напишу, – хрипло произносит он. – И воды! Если можно, – добавляет он.

Как говорил следователь, что и требовалось доказать! В каждом есть что-то человеческое, просто надо это найти.

Я выхожу из кабинета. Моё присутствие теперь не обязательно и даже может быть лишним. Поэтому мне сейчас лучше поваляться на диване в соседнем кабинете, немного отдохнуть и собраться с мыслями, чем я успешно и занимаюсь следующие минут сорок, ожидая, пока начнут собираться гонцы, стаскивая в кучу информацию по повешенному дедушке. Правда-правда, насчёт мыслей это я брякнул для красного словца, на самом-то деле, я просто-напросто нагло сплю, пока другие работают.

– Михалыч! – орёт Петька, вернувшийся первым из гонцов, влетая в кабинет. – Смотри, что Валька раскопал. – Петька трясет листками бумаги. – Между покойным дедушкой и соседкой существовал договор, что она берёт его на пожизненное содержание вплоть до его смерти. А он в обмен на её доброту гарантирует ей передать свою квартиру, когда отдаст Богу душу. Но не это самое интересное! Самое интересное, что прежняя хозяйка комнаты, в которой сейчас проживает эта добрая женщина, на тех же условиях передала ей свою комнату, а спустя пару месяцев сорвалась со стремянки, вкручивая лампочку в ванной, и, естественно, расшиблась насмерть. Идём дальше! Раньше наша сердобольная женщина проживала по адресу: улица Лермонтова, дом 7, квартира 98. Квартира уже продана, но я переговорил с соседями, и они поведали мне печальный удел прежнего хозяина квартиры, утонувшего в ванне. Спроси меня, кому досталась квартира?

– Соседке нашего покойника.

– Верно! Но и это ещё не всё! Везде рядом с ней фигурирует молодой человек лет тридцати, большой любитель спортивных костюмов и пользующийся автомашиной ВАЗ-2109 синего цвета.

– Банда?

– Без сомнений!

– Дай закурить.

– Кончились.

– Ну пойдём, купим сигарет, заодно подумаем, что делать дальше.

Мы с Петькой выходим из кабинета и спускаемся по лестнице. Впереди нас идут две симпатичные девчонки, ну, по крайней мере, хочется в это верить. Кокетливо сдвинув бейсболку на затылок, Петька их окликает:

– Девушки, а девушки!

– Да, – оглядываются девчонки.

– А вот угадайте, какую команду я подаю, завидев таких видных дам, как вы?

– Наверняка это должно быть что-то «умное», например «ноги вверх!»? – отвечает та, что побойчей.

– Точно! А как вы догадались?

– А ты на рожу свою посмотри, тупой ментовский урод!

– В этом есть доля истины, – соглашаюсь я с ней.

Петька, засопев, обиженно надувает губы.

Прежде чем приступать к разговору с задержанной женщиной, надо хорошенько подумать. На эмоциях тут не выскочишь, а улики все косвенные. Наверняка она готовилась к подобному повороту событий. Потому принимаем решение просто до поры до времени посадить её в кабинете с Валентином и ни о чём не спрашивать. А сами отправляемся на поиски её подручного, которого, к слову сказать, находим быстрее, чем мы ожидали.

Он, растревоженный, трется здесь же, возле райотдела в ожидании своей подружки. Появление этого персонажа в нашей истории меня, несомненно, радует. Подкаблучник, психологически ущербный тип. Психотип, с которым работать проще, чем с другими, просто ему надо показать, что он мужик, такой же, как мы. Надо дать ему это почувствовать, а во всех его бедах надо обвинить его бабу, и он сам всё расскажет. Это я и объясняю Петьке.

– Покажи-ка мне ручки свои белые! – говорю я задержанному.

– Зачем?

– Слышь, ты! Ты ведь не Копчёный, и я не Глеб Жеглов, чтобы между нами состоялся содержательный разговор. Показывай ладони, пока в лоб не получил! Я понятно объясняю?

– Михалыч, зачем ты так с мужиком? – включается в игру Петька.

Прикинув в своей небогатой на мозг голове, что в этом кабинете в торец можно схлопотать быстрее, чем высморкаться, мужик протягивает мне свои руки. На ладони правой руки порез, неглубокий, не очень свежий, не более трёхдневной давности.

– Откуда? – показываю я на порез.

– Машину чинил, вот и поранился, – отвечает задержанный, пряча глаза.

Глядя на то, как он отводит глаза, я понимаю – у нас всё получится! Перед тем как выйти из кабинета, я тихо напутствую Петьку:

– Водка в холодильнике. Но сильно его не пои, он нам нужен живой. Разговор начни с его жизни до встречи с его нынешней подружкой: как он жил, чем занимался, как встретил её. В общем, побольше говори о нём, помни третье правило Глеба Жеглова: «Разговаривая с человеком, проявляй к нему искренний интерес». И не забудь включить диктофон, когда он начнёт изливать душу.

– А батарейки где?

– Где? Где? В нижнем ящике стола.

Пока Петька пытается разговорить приятеля зловещей соседки, я иду к прокурору.

– Оснований маловато, – ковыряясь в ухе авторучкой, говорит он.

– Так для этого и нужен обыск, чтобы найти недостающие доказательства.

Покочевряжившись, прокурор всё-таки санкционирует обыск в комнате соседки и осмотр автомашины её любимого.

– Но смотри, Михалыч! Если ничего не найдёшь… – фраза остаётся недоговоренной, но смысла в ней больше, чем в ином законченном предложении.

– Вместе сядем, – заканчиваю я за него повисшую в воздухе фразу.

– Знаешь что, Михалыч, дай-ка мне сюда бумаги. – говорит прокурор привставая со своего места.

– Да шучу я, шучу, – отходя от стола, поспешно говорю я. – Тебе и там привилегия будет, камера на солнечную сторону.

– Пошел вон отсюда! – орёт прокурор.

А я, собственно, и не собирался у него задерживаться.

Результаты нас не обманули и даже в чём-то превзошли наши самые смелые ожидания. Спортивный костюм с вырванным кусочком ткани мы нашли в машине, а вот в комнате соседки обнаружили куда более интересные вещи: копии договоров с жильцами на пожизненное содержание с передачей после смерти своего имущества нашей фигурантке. И таких договоров было двенадцать штук! Даже мне как-то нехорошо стало. К десяти договорам уже подколоты справки о смерти, что подтверждает выполнение своих обязательств одной из сторон. Но даже не это самое интересное.

Самое интересное – это папка с документами и справками еще на тридцать человек и на их квартиры. Вот это размах! А ещё мы нашли тетрадку с записями, сколько миллионов заработала эта славная женщина, сколько потратила на своего сожителя, кому и сколько она платила взяток. Почему она не спрятала или не уничтожила эти документы? Скорее всего, она была излишне уверена в своем уме и неуловимости.

Когда прокурор читал эти документы, его аж трясло от предвкушения наград, которые свалятся на его бедную голову. Лишь бы всё смог унести.

– Михалыч! Это же бомба!

– А ты сомневался! – подначиваю я его.

– Сомневался я так, больше для профилактики, – выкручивается он. – Но какая у бабы выдержка! Как она маскировалась! Сидеть в квартире рядом с убитым, нюхать вонь разлагающегося трупа!

– Это лишний раз доказывает, что не совсем верна поговорка о том, что деньги не пахнут, – пожимаю я плечами.

В принципе, можно сказать, что дело ясное, но остаётся самая малость – получить показания от организатора всех этих убийств. Я иду в кабинет, где Петька разговаривает с задержанным. Водки выпили немного, всего граммов триста, но разговор явно клеится, что говорит о том, что Петьку ждёт неплохое будущее как опера, умеет он влезть в душу к подозреваемому. Я тихонько захожу и, стараясь не мешать, сажусь за свой стол.

– …Я бедно жил, но был счастлив, у меня было всё как у людей: семья, жена сын. Денег, правда не хватало, но я старался, по ночам горбатился извозчиком, вот однажды ночью я и встретил эту сволочь. Я её подвёз до дома, она хорошо заплатила, попросила её подождать. Затем мы всю ночь ездили по городу, я рассказывал ей о себе, о своей жизни, она меня пожалела, – усмехается задержанный. – Лучше бы я тогда на себя руки наложил. В общем, начали встречаться, семью я бросил, перебрался к ней. Налей, – просит он Петьку.

Петька вопросительно смотрит на меня, я согласно киваю и показываю пальцами граммов тридцать. Пока мужик пьёт, я достаю и бросаю на стол договоры с подколотыми к ним справками о смерти и спортивный костюм. Взглянув на лежащие перед ним бумаги, задержанный произносит:

– Это гораздо позже началось. Мы уже вместе жили. Она уговорила меня продать старую машину и купила мне «девятку». Но бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке, и наступило время рассчитываться. Я в Чечне служил, в разведке, человека мне убить – раз плюнуть. Но одно дело враг, а другое – старик. После первого деда я сильно запил, недели две не выходил из запоя, жить не хотелось. Я ведь знал, что когда-нибудь вы всё равно за мной придёте.

– Однако тебе это не помешало убрать ещё семь стариков, – напоминаю я ему. – Но об этом после. Сейчас расскажи мне про последнего.

– О том, которого я утопил в ванной?

– Нет, о старике, которого ты повесил на ручке двери в соседней комнате твоей подружки.

– Ах, этот! Это предпоследний. С ним всё было просто. Я вошёл в комнату, когда старик спал, придушил его и повесил на ручке двери. Запер дверь и перелез через балкон. Оставалось подождать несколько дней, когда он начнёт вонять, и вызвать ментов, извините, милицию.

– И вы настолько были уверены, что всё сойдёт с рук, что даже не стали уносить документы из дома? – удивленно спрашивает Петька.

– А в чём риск? Кто поверит, что, задушив старика, можно несколько дней жить рядом с ним?

В кабинет без стука вваливается начальник РУВД. То ли жара на него действует отрезвляюще, то ли мы от жары тупеем до его обычного состояния, однако, как бы там ни было, он не берёт бразды расследования в свои руки, а просто приказывает мне выйти в коридор.

– Почему я обо всём узнаю от прокурора? – недовольно спрашивает меня начальник, когда мы выходим из кабинета.

– Вас не было на месте, – невозмутимо отвечаю я.

– А сотовый ты мой не знаешь?

– Не знаю, – честно признаюсь я. – Видимо, наши отношения не настолько сложились, чтобы мы обменивались номерами сотовых телефонов. И потом, бодро рапортовать вам о победах прерогатива кого-нибудь из членов вашей свиты, куда я, к счастью, не вхожу.

– Хватит, – морщится начальник РУВД. – Сколько преступлений снимете?

– Всего по городу одиннадцать, из них по нашему району пока три.

– Мало.

– Мало. Но мы можем их выпустить, предварительно взяв с них обязательство, работать исключительно в нашем районе.

– Умничаешь?

– В общем, да.

– Ладно, я могу промежуточные результаты докладывать начальнику УВД?

– Вполне.

– Хорошо. И вот что, Савранский! Выбрось из головы мысли о поиске другого места службы. Не отпущу!

– Я должен сказать «спасибо»?

– Необязательно.

– Спасибо.

Ещё минут сорок я слушаю откровения киллера, пока меня не начинает тошнить от подробностей. Взяв тетрадку, я иду в кабинет, где сидит «соседка». Бросив тетрадку на стол Валентина, но так, чтобы её видела задержанная, говорю своему молодому оперу:

– Полистай, очень любопытно, но береги ее как зеницу ока.

«Соседка» старается сохранить безучастное выражения лица, но заметно, как она внутренне вся напряглась.

– Долго мне ещё здесь находиться? – нетерпеливо спрашивает она.

– До тех пор, пока мы не услышим всё. Только после этого вас отправят в тюрьму.

– В тюрьму? – удивляется женщина.

– Ну не в санаторий же!

– Мне нужен адвокат?

– Думаю, что нужен. И не какой-нибудь, а хороший! Хотя, честно признаться, большой разницы нет, какой у вас будет адвокат, сильный или слабый. Пожизненное заключение вам обеспечено.