Текст книги "Наряд, сука, – дело святое!"

Глава 13
День как день, и даже не пятница, тринадцатое

Нынче не пятница, не тринадцатое, и даже не канун хэллоуина. Однако то что сегодня произошло, поколебало наше представление о потустороннем, и вообще дало повод задуматься о многом. Начнём с того, что проснулся я с чувством какой-то надвигающейся беды. Не подумайте что, это ощущение меня напугало, нисколько, однако оно дало мне настроение на весь день.

Сегодня хоронили старушку-кошатницу, одну из множества тех добрых женщин, которые, отрывая крохи от своей нищенской пенсии, кормят бездомных животных. У кого поднялась рука на этот «божий одуванчик», мы ещё не знали, а всё потому, что о совершенном преступлении узнали не сразу, а только несколько дней.

Утром позвонили из морга и сообщили о результатах вскрытия старушки. Оказалось, что умерла она не от сердечного приступа как думали раньше, а в результате ЗЧМТ{ ЗЧМТ – закрытая черепно-мозговая травма.}. И хотя много времени было упущено, мы всё равно были уверены, что раскроем это преступление. И не в последнюю очередь потому, что выехавшие на осмотр места происшествия дежурный опер и эксперт-криминалист отработали исключительно честно, а не спустя рукава как это, к сожалению, часто бывает при обнаружении трупа без признаков насильственной смерти.

При осмотре места происшествия ими был найден кошелёк покойной и разбросанные вокруг трупа фотографии горячо любимых старушкой животных. Само по себе это ни о чём не говорило, кроме того, что кто-то порылся в кошельке у старушки после её смерти, Фотографии, тщательно обработанные экспертом-криминалистом, выявили несколько пригодных к идентификации отпечатков пальцев, не принадлежащих покойной. Учитывая, что старушка жила одна и вряд ли кто-то, кроме неё, мог пользоваться её кошельком, можно было предположить, что найденные экспертом отпечатки пальцев принадлежат преступнику или тому, кто завладел кошельком после смерти его законной владелицы.

К сожалению, при проверке оказалось, что в базе данных ГУВД обнаруженные отпечатки пальцев не значатся. Однако мы были уверены, что найти их владельца – это дело времени. А пока решили побывать на похоронах, послушать, что будут говорить люди, какие версии станут выдвигать.

Видимо, старушка была незлобивая, потому что хоронить её собрался весь двор.

За неполные полчаса мы собрали достаточно информации, чтобы выбрать возможное направление поиска преступников. Со слов соседей, с наступлением весны, а это примерно с полгода назад, во дворе объявилась группа бомжей, но не тех, сорока-пятидесятилетних люмпенов, от которых нет ни вреда, ни пользы, а молодых – лет двадцати-двадцати пяти. С появлением этих новых «соседей» во дворе резко выросло количество мелких краж. А по ночам жильцы дома просто потеряли покой. На пустыре позади дома бомжи еженощно жгли костры и устраивали громкие попойки и оргии. Жильцы неоднократно вызывали милицию, но, завидев милицейскую машину, бомжи разбегались в разные стороны, и, к сожалению, милиционеры так ни разу никого из них и не задержали. Может быть, поэтому мы и не нашли искомых отпечатков пальцев в базах данных ГУВД.

В последнее время старушка постоянно конфликтовала с непрошеными соседями, подозревая бомжей в том, что эти мерзавцы подманивают к себе доверчивых животных, убивают их и по ночам на пустыре жарят на закуску.

Разузнав у жильцов дома, где конкретно устроили стойбище беспокойные «соседи», я отправил Петьку и Лёху на пустырь собрать пустую тару из-под спиртного, чтобы потом ее сдать, в принципе мы этим не занимаемся, а для того чтобы отправить образцы в лабораторию. Вдруг сойдутся «пальчики» с убийств с отпечатками на бутылках.

Так с чего я начал? А, вспомнил! Что сегодня не пятница, тринадцатое и даже не канун хэллоуина. Так вот, когда во двор привезли гроб со старушкой, всю окрестность огласил жуткий вой своры бродячих собак.

– Прощаться пришли, – сказала стоявшая справа от меня женщина. – А как иначе, она же их любила.

Как только гроб на табуреты поставили возле подъезда, лавируя между ног людей, окруживших покойную, к гробу пробрался облезлый рыжий кот. Не обращая ни на кого внимания, он запрыгнул внутрь гроба и, пробежав по его краю, остановился у лица покойной старушки, зажмурился и начал его облизывать. Некоторое время в наступившей гробовой тишине было слышно только громкое мурлыканье кота.

Жуткое, я вам скажу, зрелище! Это продолжалось минут пять. Окружающие молчали, не зная, как себя вести, но прогнать кота никто не решился. Спустя некоторое время кот спрыгнул с гроба, выгнул спину и вздыбил шерсть, и, прижав уши к голове, с шипением двинулся в сторону неподалеку расположенных кустов сирени. Туда же стали подтягиваться и дворовые собаки. Жуть! Я такого никогда в жизни не видел и, признаться честно, ни за какие деньги не хотел бы увидеть снова. Из кустов вышли четверо молодых неопрятного вида парней. Животные полукругом стали их окружать.

– А ну пошли отсюда! – прикрикнул на животных один из бомжей.

Но на животных это не произвело ровным счетом никакого впечатления.

– Это те самые бомжи, про которых я вам говорила, – прошептала мне женщина, стоящая рядом.

Тем временем кот, решив, по-видимому, что он готов к атаке, прыгнул на одного из парней. Но то ли кот был стар, то ли парень молод и ловок, но, как бы там ни было, парень успел выхватить из кармана нож и проткнул насквозь летящее на него животное. Кот, даже не мяукнув, обмяк и затих. Отбросив кота в сторону, парень обтёр нож о штаны и спрятал его в задний карман брюк.

– Макс, Валентин! – позвал я своих ребят. – Давайте-ка заберём этих орлов в отдел, сдаётся, нам есть о чём с ними поговорить.

Мы подошли к парням.

– Милиция! Не делайте резких движений, выньте руки из карманов, сложите их на затылке и повернитесь к нам спиной, – очень спокойно сказал Макс.

– А может быть, ещё штаны снять и чуть-чуть нагнутся, чтобы тебе было удобней? – спросил урод, зарезавший кота, снова доставая из кармана нож. Самое противное, что и остальные начали шарить по своим карманам.

При таком раскладе похороны легко могут перерасти в кровавое побоище. Но задерживать-то их надо, потому что, во-первых, их надо дактилоскопировать, а во-вторых, к ним есть ряд вопросов, на которые хотелось бы получить вразумительные ответы.

И всё же расклад сил три против четырёх – не в нашу пользу. Рассчитывать на поддержку общественности тоже не приходится, потому что вокруг гроба собрались немощные старики и старухи, которые, глядя в гроб, не столько скорбят, сколько видят своё скорое будущее.

– А почему без нас веселье начали? – раздаётся за моей спиной, голос подходящих к нам Петьки с Лёхой.

– Пять-четыре в нашу пользу! – констатирую я, обращаясь к бомжам. – Ребята! Вам есть смысл задуматься о вашем безрадостном будущем!

– О своём будущем подумай, старый пердун! – поигрывая ножом, ответил урод, погубивший кота.

– Насчёт «старого пердуна» ты это в точку попал! – говорит Петька, не спуская глаз с бомжей. Из катафалка, на котором привезли старуху, он достаёт совковую лопату и суёт её мне в руки. – На, Михалыч, добивать будешь.

Взяв у Петьки лопату, я несколько раз подкинул её в руках, а затем неожиданно врезал по кумполу говорливому бомжу с ножом. Причём не просто так, а с удовольствием. Двор оглашается глухим гулом. Бомж охает и осенним листом валиться на землю. Сам не ожидал, как эффектно это у меня получилось. Остальные бомжи, видя серьёзность наших намерений, послушно укладываются на землю, давая моим бойцам надеть на них наручники.

– А ты насмехался! Старым пердуном меня обзывал, – говорю я приходящему в себя бомжу, отбрасывая в сторону больше ненужную мне лопату. – Пить надо меньше. Урод!

Тем временем рабочие похоронного бюро подхватили гроб и, соблюдая традиции, понесли его со двора. Двинувшаяся вслед за катафалком похоронная процессия представляла собой очень странное зрелище. За гробом шли соседи, за ними – бродячие животные, и замыкали процессию мы, ведя четырёх задержанных бомжей.

– «Вятка», «Вятка», четыреста двенадцатому ответь!

– Слушаю тебя, четыреста двенадцатый!

– Мне машина нужна задержанных в отдел доставить, – говорю я в рацию.

– Нет машины, Михалыч, извини, – отвечает мне дежурный.

– Ты что предлагаешь их на трамвае везти?

– Ну, честное слово, Михалыч, нет машин.

– Ну и что будем делать? – спрашиваю я у своих ребят. – Все в мою «девятку» не влезут.

Увидев, что мы попали в затруднительное положение, женщина, которая у гроба стояла от меня справа, предложила:

– Может быть, мы вас до милиции подвезём? Всё равно ведь на кладбище мимо поедем.

Я почесал затылок:

– А почему бы и нет!

Вид выбирающихся из траурного автобуса бомжей в наручниках, сопровождаемых сотрудниками убойного отделения, вызвал смех у всех, кто находился во дворе РУВД.

– Михалыч! Вам что, катафалк вместо служебного транспорта выдали? – спросил Коля, начальник отделения по борьбе с квартирными кражами.

– Точно! – ответил я. – Теперь всем будут выдавать транспорт по профилю работы! Кстати, а вы уже получили мебельный фургон для перевозки изъятых вами диванов с клопами?

– Сразу вести их в кабинет? – спрашивает Лёха, имея в виду привезенных задержанных.

– Нет, тащи их в дежурку, дактилоскопируйте и отдайте дактокарты экспертам, пусть всё проверят. А мы пока по чарке за старушку поднимем, помянём.

Спустя полчаса в кабинет вошел эксперт-криминалист.

– Карпов, – произнес он.

– Вижу, что не Эйнштейн, – ухмыльнулся Макс.

– Я не о том смысле. Карпов – это тот, кого вы ищете. Его пальцы сошлись с изъятыми с кошелька.

– Вот и хорошо! – радостно говорит Петька, потирая ладони. – Ну что, Михалыч? Вести этого карася глистастого?

– Зачем? Веди его корешков! А его оставим на десерт.

– Всех вести?

– Всех. Устроим консилиум, будем искать консенсус. Почему-то мне кажется, что все за мокруху сидеть не захотят.

Задержанные в сопровождении Макса и Петьки бочком входят в кабинет. В обстановке милиции они присмирели.

– Да вы не стесняйтесь, проходите, садитесь. Привыкайте. За старушку сидеть вам долго придётся, – каламбуря, говорит им Петька.

– Не знаем, про что говоришь, начальник, – начал один из задержанных.

– А ты постой, постой, за всех не отвечай. Может, тебе за «мокруху» сидеть и привычно, а кто-то из твоих корешей лет десять-пятнадцать сидеть и не захочет. А кстати! Где тот, которого я по башке огрел? – обведя задержанных взглядом, спросил я.

– А это и есть Карпов, – ответил Петька. – Глаз у тебя, Михалыч, ну прям – алмаз! Безошибочно вычислил, кого по тыкве надо было глушить.

– Ну так, как там у Пушкина: «и опыт – сын ошибок трудных, и гений – парадоксов друг»! Итак, господа, кто первый покается, тому срок в минус!

– Колька старуху по башке палкой треснул, – тяжело вздохнув, начинает рассказывать один из бомжей.

– Зачем?

– Деньги были нужны, с похмелья мы маялись.

– Уважительная причина, и много денег подняли{ Подняли (жаргон) – завладели.}? – интересуется Лёха.

– Да всего ничего – сотку.

– Маловато, – фальшиво сокрушается Лёха.

– Нет, Алексей! Ты определённо неправ! Одна старушка – сто рублей, две старушки – уже двести, а там и до знатной опохмелки рукой подать, – возражает Макс.

– Не было больше старушек! Мужик был с сотовым телефоном, а старушек не было! – неожиданно говорит другой бомж.

– Ладно, вижу дело пошло на лад. Все желают облегчить совесть или есть воздержавшиеся, и кто-то снять камень с души не хочет?

– Нет-нет, начальник! Все желают! – дружно закивали головами задержанные.

– Ну, а раз так, вызывай, Петя, следователя, пусть он принимает у них покаяния.

– А что, Карпова поднимать не будем? – удивился Лёха.

– А зачем? – ответил я, пожимая плечами.

Во второй половине дня в РУВД обещал заехать начальник уголовного розыска города Паханкин. Встреча с этим человеком не сулила мне ничего хорошего. Однажды, много лет назад, между нами пробежала чёрная кошка взаимной неприязни. С тех пор это чувство только окрепло, и пропасть отчуждения стала ещё шире и глубже. Поэтому нет ничего удивительного, что я счёл за благо уклониться от встречи, вспомнив о неотложных делах в морге.

Бюро судебно-медицинской экспертизы, а попросту морг – место, мягко говоря, своеобразное. Поклонники Стивена Кинга, знай они об этом скорбном заведении, запросто могли бы устроить из него настоящую Мекку. Здесь всё выдержано в стиле сюрреализма Босха{ Ерун Антонисон ван Акен (нидерл. Jeroen Anthoniszoon van Aken) более известный как Иероним Босх (нидерл. Jheronimus Bosch) – нидерландский художник, один из крупнейших мастеров Северного Возрождения, считается одним из самых загадочных живописцев в истории западного искусства.}, воспалённого мозга Андре Бретона{ Андре Бретон (фр. Andrе Breton – французский писатель и поэт, основоположник сюрреализма.} и Стивена Кинга{ Стивен Эдвин Кинг (англ. Stephen Edwin King; род. 21 сентября 1947, Портленд, Мэн, США) – американский писатель, работающий в разнообразных жанрах, включая саспенс, ужасы, триллер, фантастику, фэнтези, мистику, драму.}.

Морг располагается в ужасной, уродливой, лишенной всякой архитектуры серой прямоугольной постройке, из-за плоской крыши делающей его больше похожим на гроб. На стенах давно облупилась штукатурка, рамы выкрашены почему-то в салатный цвет, а стёкла в окнах матовые, непрозрачные, чтобы посторонний человек не мог увидеть всех ужасов, которые творятся внутри.

Но стоит морг в живописнейшем месте на поляне леса, отчего уродство здания становится ещё более очевидным. И вот ещё одна особенность. Какое бы ни было живописное место, птицы здесь гнёзд не вьют, потому что вонь, источаемая этим уродливым особнячком в радиусе пары километров, убивает всё живое. Вернее, почти всё живое, исключение составляют огромные зелёные мухи, летающие здесь тучам и производящие постоянный гул, как будто где-то рядом работает неисправный трансформатор.

Позади здания, хотя у этого здания, как у избушки на курьих ножках, нет ни зада, ни переда, но допустим, что позади здания, грудой свалены гробы из плохо отесанных досок. Непосвященный по их внешнему виду может решить, что хоть раз, а эти гробы уже в ритуале погребения использовались.

А посвященный знает, что эти гробы в погребальном ритуале точно использовались, и не раз, а постоянно. Они что-то вроде оборотной тары, в них хоронят разных бомжей и невостребованные трупы. Соблюдая приличия, довезут такого покойника до кладбища в гробу, а на кладбище оглянутся санитары по сторонам, чтобы никто не видел, перевернут содержимое гроба в яму и быстренько закидают свежей землёй, а гроб отвезут обратно до следующего погребения. Изредка завхоз морга Фёдор поправляет разваливающиеся домовины, загоняя обратно в доски вылезшие от частого переворачивания гробов гвозди.

Нечего говорить, что внутри помещение морга выглядит ещё более зловеще. Построенный в середине прошлого тысячелетия, он был начисто позабыт властями, то есть за всё время существования на его ремонт не было выделено ни единой копейки. За пятьдесят с лишним лет это дало ощутимый результат. Краска на потолках облупилась и огромными лоскутами, как саван, тут и там свешивается с потолка; кафельная плитка, некогда покрывавшая стены, о своём существовании напоминает лишь отдельными фрагментами.

Но это всё ерунда, не идущая ни в какое сравнение с основной проблемой этого заведения – не работающими лет двадцать холодильными камерами и вытекающими отсюда последствиями – вонью разлагающейся плоти.

Для соблюдения видимости борьбы за надлежащим санитарным состоянием повсюду в морге рассыпана хлорная известь. Мухам на неё давно начхать, они к ней привыкли, но запах хлорки, перемешанный с запахом разложения, даёт своеобразный и, я бы сказал, неповторимый аромат.

Окна в этом забытом Богом уголке формально существуют, но они настолько засижены постоянно обитающими здесь жирными зелёными мухами, что дневной свет сквозь такую тонировку проникнуть внутрь помещения не имеет никаких шансов, поэтому круглые сутки в морге горит тусклый свет. Трупы здесь складируют не как попало, что может показаться на первый взгляд, а в особом порядке – справа вдоль стены основного коридора навалены невскрытые тела, слева – вскрытые.

Но зато, какие замечательные люди здесь работают: умные и талантливые, но в основной своей массе алкоголики. Глядя на них и на место, где они работают, понимаешь: судебным медиком стать невозможно, им можно только родиться.

Вот хотя бы взять моего друга Женю Иванова, к которому я приехал. Талантливый художник, пишущий изумительные по красоте пейзажи! Правда, и у него нет-нет да и проскакивает отпечаток профессиональной деградации. Вот написал он портрет Тамерлана, не иначе привидевшийся ему в алкогольном угаре.

На полотне Тамерлан скачет на коне с вынутой из ножен саблей. Особенно Женьке удался конь. А вот с Тамерланом вышла какая-то лажа. Конец сабли на картине у ездока превратился в разворачивающуюся в атаке кобру. Ценители Женькиного шедевра, по совместительству коллеги по работе, они же – злые языки, поговаривают, что накануне окончания работы над холстом Женька вскрывал труп захлебнувшегося блевотиной заместителя главы одного из районов нашего города. И нашел в кишках этого слуги народа четырёхметрового паразита под названием «бычий цепень». Многие из его коллег усмотрели в этом событии большой философский смысл, а вот у Женьки это вылилось в змею на острие сабли.

Я потянул на себя ручку двери. Натужно скрипнув проржавелыми пружинами, дверь морга раскрылась, выпустив на волю свежую стаю отожравшихся зелёных мух. Вдохнув в последний раз относительно свежего воздуха, я ныряю внутрь. Постояв пару минут в «предбаннике» посреди ещё не рассортированных трупов и подождав, пока привыкнут глаза к полумраку, я побрёл по коридору смерти, стараясь ни обо что не запнуться и ни на чём не поскользнуться. Проводя взглядом вдоль вереницы трупов, я натыкаюсь на очень знакомое лицо.

– Вот так встреча, Петр Васильевич! Обещал меня пережить, а вона как вышло! Обманул! – глядя на труп, говорю я.

– Ты кто такой и что тебя привело в это скорбное место, сын мой? – слышу я голос позади себя.

Обернувшись, я от удивления тру глаза, открыл бы и рот, да боюсь, набьются в него зелёные мухи. Передо мной стоит самый настоящий батюшка, колоритный такой, с пузцом и окладистой бородой.

– Ты чему так удивлён, будто нечистого увидал? Свят, свят! – истово крестится батюшка. – Вопрос-то мой понял? Чего тебе здесь надобно?

– Я майор милиции Савранский и здесь я по делу, а ты кто такой?

– Я-то? – переспрашивает поп.

– Ты-то, – киваю я.

– Я отец Никодим, волею судеб, священник местный, – поправляя рясу, с достоинством ответил священник.

– Лицо, значит, одухотворённое? – с ехидством спросил я.

– Скорее духовное, – поправил меня поп.

– Без разницы! – махнул я рукой. – А ну, оцени стихи:

 
Где-то по дороге в Шереметьево,
у кустов с приметами пожарища,
два бомжа варили суп из третьего —
очень худосочного товарища.
 
 
………
 
 
Пенку снял один, как шаль с красавицы,
и сказал, как будто бы с обидою:
«Он в раю под пальмами не мается,
ест халву, а я ему завидую».{ Отрывок из стихотворения Александра Кожейкина «Где-то по дороге в Шереметьево».}
 

– Слышь, майор, а у тебя с головой всё в порядке?

– Ты про стихи? Не понравились, значит.

– Почему? Хорошие стихи. Я о другом, мне показалось, будто бы ты с покойником разговаривал?

– Если вам, батюшка, кажется, вы креститесь, а с покойником я точно, разговаривал. Старого знакомого, понимаешь ли, встретил. Обещал он меня пережить, а вишь, как получилось, обманул! А вообще-то я Женьку Иванова искал. Вы случайно не знаете, батюшка, где его черти носят?

– Нехорошо конечно, что знакомец ваш слова своего не держит. Но вы на него не обижайтесь! А Евгений Борисович в пятой секции, вскрывает. И умоляю тебя, сын мой, не поминай нечистого всуе, припрется, не ровен час!

– В таком месте служишь, а чёрта боишься, – усмехнулся я, переходя на «ты».

– Не боюсь, сын мой. Опасаюсь, – улыбаясь, поправил меня поп.

Как и сказал батюшка, Женьку я нашел в пятой секции. Весело напевая «Взвейтесь кострами синие ночи…», не в белом, заляпанном кровью как обычно, а в длиннющем прорезиненном фартуке, в резиновых перчатках до локтя и в забрале из оргстекла, почти как у самурайского воина, Женька пластал очередного трупака.

– Жека, незаконнорожденный потомок Авиценны и Айвазовского, ты что, имидж решил сменить? – намекаю я на странный вид своего друга.

– Если бы имидж! Новая инструкция Минздрава: ВИЧовых вскрывать только в спецсредствах.

– Вот оно как! Значит, и до вас докатилась забота родины! То есть десять лет вскрывали по старинке, как придётся, и никого это не беспокоило, а теперь в спецсредствах?

– Не ёрничай, выкладывай, зачем припёрся, а то у меня ещё два трупа в очереди лежат. Кстати, если ты по старухе, то без вариантов – это убийство, и ни о каком падении речи быть не может. Три приложения под разными углами в лобную и теменную часть головы.

– Нет, со старухой всё нормально. Взяли мы извергов, которые её жизни лишили. Я по Лаврикову.

– По Лаврикову, по Лаврикову, – повторяет Женька, пытаясь вспомнить, о ком это я. – А! По Лаврикову! Так там всё нормально: сам с табуретки шлёпнулся и свернул себе шею. И из-за этого ты в такую даль пёрся? Мог бы и по телефону позвонить, я бы тебе и так всё рассказал. Или какие другие причины тебя сюда привели?

– А в то, что я по тебе соскучился, в это ты не веришь?

– Не верю! – мотает головой Женька.

– В отдел обещал нагрянуть заклятый друг Паханкин, я и подумал, где как не в морге найдёшь покой. Сюда-то он точно не сунется.

– Вот в это верю сразу и безоговорочно, – кивает Женька.

– Слушай, Жень, а что это у вас по коридору за явление в рясе шарахается?

– Ты про отца Никодима? Интересный человек, необыкновенный умница! Между прочим, в миру кандидат медицинских наук.

– А у вас-то чего он делает?

– Да за пристрастие к зелёному змию, синод наложил на него епитимию{ Епитимья (епитимия) (от греч. epitimion – наказание) – в христианстве – церковное наказание в виде поста, длительных молитв и т. п.}, теперь у нас служит. Отпевает бомжей да нам вскрывать помогает, когда мы зашиваемся.

– А пить-то этот расстрига бросил? – интересуюсь я.

– Нет пока! Но утверждает, что теперь точно нашёл своё место в жизни.

– Вот уж воистину, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.

– Значит, ты никуда не торопишься? – спрашивает Женька.

– Нет.

– Тогда подожди, я по-быстрому выпотрошу этого трупака и покажу свои эскизы. В выходные на натуру ездил, место нашёл – залюбуешься!

Минут через двадцать мы сидим в кабинете судебных медиков, пьём чай и смотрим Женькины эскизы. В разговоре принимает живое участие отец Никодим. И впрямь человек он оказался интересный и весьма осведомлённый в области живописи, замечания даёт дельные, и Женька выслушивает их с большим вниманием.

– Отец Никодим, а можно вопрос? – решаю я схитрить.

– Задавай, но по хитрой твоей морде вижу, хочешь ты меня спросить о моем отношении к живописи Иеронима Босха. Или я неправ?

– Прав, – удивившись прозорливости батюшки, отвечаю я.

– А ответа ждешь типа: «Бесовщина это всё!» Так?

– Так.

– А вот хрен угадал ты, мил человек! Я считаю, что философская насыщенность образов, созданных Босхом, ставит его работы на один уровень с произведениями Леонардо да Винчи и Альбрехта Дюрера. Широко известный своими бытовыми и пейзажными наблюдениями реализма голландской живописи XVII века, он в то же время оказался дальним предтечей модернистско-авангардной поэтики абсурда. Ну, как тебе ответ, узколобый сын мой?

– Потрясающе! Лучше и не скажешь! – в восхищении отвечаю я.

Отец Никодим самодовольно поглаживает бороду, хитро посматривая в мою сторону.

– Ну, раз уж у нас пошел такой разговор, то выскажись и ты, сын мой, что ты думаешь о полотнах Брейгеля Питера Старшего{ Брейгель Старший, или «Мужицкий» (Bruegel), Питер (между 1525 и 1530–1569) – нидерландский живописец и рисовальщик. Творчески переработал уроки итальянской живописи XVI в., создал глубоко национальное искусство, опирающееся на нидерландские традиции и фольклор. В творчестве Брейгеля сложно переплелись юмор и фантастический гротеск, лиричность и эпичность картины мироздания («Битва Поста и Масленицы», 1559; «Безумная Грета», 1562; «Крестьянский танец», серия «Времена года», 1565; «Слепые», 1568).}?

– Ох и хитёр ты, батюшка! – грожу я пальцем попу. – Наверное, в контексте нашего разговора ты думаешь, я заговорю о его известнейшей картине «Вавилонская башня»? И о том, какое влияние на творчество Брейгеля оказал Босх? А скажу я о другом. О гениальном даре обобщения и умении выразить драматическую коллизию или иносказание через ритмику жестов и движения. Я имею в виду полотно Брейгеля «Притча о слепых».

После моего спича наступает очередь отца Никодима от удивления широко разинуть рот.

– Квиты! – подводит итог первого раунда Женька.

Звонок сотового телефона прерывает наш разговор.

– Михалыч! Можешь возвращаться, твой друг убрался восвояси. Раз пять в кабинет забегал, всё тебя спрашивал. Интересовался, скоро ли ты приедешь. Я, конечно, утешал его, как мог, что ты улетел, но обещал вернуться, но он был неумолим и на завтра назначил заслушивание. Повелел твой «друг закадычный» к двум часам привезти в город ОПД по Кузьмину, и чтобы дело привёз, не кто попало, а именно ты. Так что извини, Михалыч, но не избежать тебе с ним встречи, – поведал мне по телефону Петька.

– Ну, значит, судьба моя такая. Ладно, вы дело подшаманьте, чтобы в нём свежие справки были, а я скоро приеду. – Я кладу трубку.

– Жаль, отец Никодим, ехать мне надо. Интересный мог получиться разговор.

– И мне жаль. А ты приезжай, поговорим! – радушно предлагает отец Никодим.

– Спасибо! Обязательно приеду. Возьму хорошего коньячку, посидим, поговорим.

– Не искушай! Борюсь я со своим недугом, а поговорить приезжай.

Я выхожу из морга. Небо затянуто тучами, и начал накрапывать дождь. Синоптики третий день талдычат по радио о штормовом предупреждении и проливных дождях, но что-то не похож этот дождик на штормовой ливень. Интересно, по ком плачет небо? Неожиданно ко мне вернулось утреннее настроение. Настроение тревоги, наверное, потому, что я не люблю дождь?

Я бегу к машине. Если синоптики не обманули, то надо успеть добраться до отдела, пока полгорода не смыло дождём, к чёртовой матери.

Запустив двигатель, я трогаюсь с места. Тучи всё сгущаются и сгущаются, на улице быстро темнеет, и людей становится всё меньше. Это и понятно, в такую погоду хочется поскорее укрыться в сухой и уютной квартире перед телевизором с чашкой горячего чая и с мурлыкающей кошкой на коленях. Эко меня колдобит, к уюту стало тянуть! Не тот стал легавый пёс, о конуре с блохами начал мечтать! – вздыхаю я про себя.

Во двор отдела въезжаю уже в сплошной пелене дождя.

Ребята добротно поработали над делом, накидали свежих справок, составили дополнительные планы, так что внешне дело выглядит довольно благополучно, и значит, завтра перед высокими начальственными лбами можно создавать иллюзию незатихающей, а местами бурнокипящей деятельности.

– Не обессудь, Михалыч! Что смогли сделать, сделали! – говорит Макс. – Времени было – кот наплакал. А ты не знаешь, чего они про это дело вспомнили? Там ведь глухой факт, раз сто уже это дело проверяли.

– Не знаю, – честно признаюсь я.

– За нами вроде крупных косяков в последнее время нет. Всё, что делаем, делаем бескорыстно, – размышляет вслух Лёха.

– Да не ломайте вы себе головы! Нашли из-за чего расстраиваться, – говорю я ребятам. – Петя, возьми машину, развези этих оболтусов по домам. Видишь, что на улице делается!

– А ты? – спрашивает Макс.

– Ну чиркну штук пять справок, чтоб и моя рука к делу была приложена, дождусь Петьку – и тоже домой.

Немного побалагурив, ребята уходят. Редкий случай, когда мы можем себе позволить уйти домой не заполночь. Найдут ли дорогу домой по светлу? А то ведь привыкли по ночам домой уходить. Я включаю чайник и в наступившей тишине сажусь писать справки.

Спустя час, подшив бумаги в дело, включаю телевизор, намереваясь послушать новости, но как-то уж очень судорожно начинает дёргаться на поясе сотовый телефон.

– Михалыч! А ты не пробовал в машину бензин заливать?! – орёт в трубку Петька.

– Пробовал. Признаюсь, мне это не понравилось, руки потом воняют, да и дорого это. А что случилось?

– Не поверишь! Бензин кончился! – кричит Петька.

– Да что ты! Кто бы мог подумать!

– Не ерничай! Лучше придумай что-нибудь.

Выяснив, где застрял Петька, звоню в дежурную часть и уговариваю дежурного послать за ним патрульный автомобиль. Покочевряжившись, дежурный соглашается и даже проявляет необычайную для него щедрость, сообщая мне по секрету, что на заднем дворе РУВД стоит изъятая угонщиками{ Угонщики (жаргон) – сотрудники уголовного розыска, специализирующиеся по борьбе с кражами и угонами автотранспорта.} «шестёрка» с полным баком бензина.

– Вряд ли хозяин будет против того, чтобы оказать посильную помощь органам внутренних дел в борьбе с преступностью, тем более что сидеть ему целую вечность.

Петька появляется минут через двадцать, мокрый и злой.

– И как я теперь доберусь домой без риска намотать сопли на кулак?

– Очень просто! Возьми мою машину и поезжай, – отвечаю я.

– А бензин?

– А бензин сольешь с «шестёрки», стоящей на заднем дворе райотдела.

Минут пять Петька возмущается над перспективой совершить кражу бензина.

– Так я не понял, ты поедешь домой или нет? – в конце концов спрашиваю я.

– Поеду. А ты?

– А я пройдусь пешком. Тем более дождь уже закончился.

Дождь и впрямь закончился, небо в одно мгновение стало чистым и ясным.

Я иду по улице, с удовольствием шлепая босыми ногами по лужам, и мне совершенно безразлично, что думают обо мне окружающие. Меня и раньше это не сильно беспокоило, а сейчас мне это просто по барабану.

Вволю набродившись по лужам, я иду на автобусную остановку, где, обувшись, усаживаюсь в подошедшее маршрутное такси.

Мелкоавтобус маршрутки несёт меня в центр города. Туда, где огни, туда, где в летних кафе прыщавые мажоры дуют янтарное пиво и ведут заумные разговоры, стараясь произвести впечатление на своих скучающих подруг.

В такси моё внимание привлекает аккуратно завёрнутое в прозрачный файл объявление «Хлопнешь дверью – умрешь от монтировки!!!». Но это ладно, такой шедевр можно найти почти в каждой маршрутке. Меня оскорбляет подпись к этому объявлению: «Д’Артаньян». Если он «Д’Артаньян», то кто я?

Внимательно рассматриваю сидящего за рулём умника. Как ни странно, я не нахожу даже признаков мало-мальски исходящей от него угрозы. Величиной мельче пригнувшейся справить мелкую нужду кошки, с надвинутой на самые глаза кепке. Даже моя извращённая фантазия не может нарисовать картину, как этот «Д’Артаньян», достаёт монтировку, чтобы ею меня убить. Буду выходить, обязательно хлопну дверью посильнее.