Текст книги "Дышать! Воспоминания о прошлом и будущем. Семь историй на сломе эпох"

Аж в жар меня пробило после настроя такого. Отправил я всех на поверхность по-быстрому, а сам засел мозгом раскинуть. С правильной стороны вроде как пришел черед справедливость навести. Благие дела сами просятся к исполнению! И народ сворованный воссоединить родственно, и лысых от Детины высвободить – чай тоже не чужие нам, – и хрень захватническую из голов соседских выбить. Это плюсами на весах лежит. Но, как ни крути, бойни-то не избежать, а значит, кровушкой умоемся и невинных погубим с обоих граничных концов. И Мироздание на дыбы встанет как пить дать. А как спокойствие в Родине нарушится, сразу ужами дождевыми недовольные повылазят. И озверевших подзуживать начнут, а тем лишь бы вцепиться клыками в глотки сподвижников моих – так ненавистны им люди государевы. Обычно же не в моих правилах сомнениями себя обгладывать, да больно не хотелось с плеча рубить.

Решил вече собрать, чтобы народ тоже ответственность понес, если чего супротив цветистых планов вояк моих понесется. Ну и кодлу близких послушать заодно – одним миром мазаны, как никак. Распорядился срочно – люд на площадь согнали, озверенышей с тыла, здоровых с лица, и сподвижников по кругу посадил, чтоб физиями упирались один в другого. Сам кафтан торжественный надел и речь держу, мол, сижу в подземелье по воле вашей, а наверху волнительно. Того гляди, проснетесь вы, люди добрые, завтра в государстве чужом, полоненные лысиками. Плоть жен и дочерей ваших терзать враги начнут на глазах, а сыновей дубинами колотить и голодом морить, как было во времена незапамятные. А подлюги заморские, слабину Отчизны почуяв, гиенами кровожадными налетят, в схватке неравной мужчин наших доистребят, Холмы Златоносные срубят и к себе утащат, а вас умирать оставят в нищете да болезнях! Разошелся я всерьез, даже халат рассупонил, руками страхи обрисовывая. Хочу побить недругов первым, чтобы мир на землях воцарился после похода нашего боевого и героического! Поддерживаете ли меня?!

Ух, как завел толпу! Хором завопили вокруг:

– Смерть бритоголовым! Свободу кровинушкам!

И уже пением марш новый: «Во-о-озвернем все-е-ех взаад!» Озверюги, те вообще кто волосы на себе рвет, у кого пена белая изо рта фонтанирует – такой злобой переполнились! Люд здоровый не отстает, ногами затопал и кулаками замахал во все стороны, а соратники мои, бросив рожи друг дружке корчить, тоже заулюлюкали, что макаки озерные.

И крики справа, слева, сзади:

– Поддерживаем тебя, Правитель Премудрый, в начинании превеликом!

Подождал я чутка, пока угомонятся и подостынут массы, и кидаю им:

– Но вот помыслил я, что силушки и оружий наших с головою хватит, чтоб басурманские набеги отразить, да и случатся ли они? Боязливо лысым мощь нашу прощупывать, только пугать горазды да обзываться, что дети! Живет же Отчизна в довольствии более-менее. От добра негоже добра искать! И Заокеанские теребонькать до упору испугаются – небось какие оружия ненароком и до них долетят. А что до родственников плененных, то кого выкупим за злато, а кого Дикие помаленьку вывезут украдкой. Зато тишь да гладь, так и до вторых правнуков без сражений жестоких протянем! Посему не хочу я бойню месить, будем культурами, а не ядрами обмениваться! А еще кто по любви с лысыми детенышей произведет, тому по монете золотой в подарок! Поддерживаете ли меня?

Загудел народец. Озверюги недолеченные репами закрутили в недоумении, глазищами багровыми захлопали, напыжились… да и сдулись. Остальные людишки робко, раз-два, а потом хлоп-хлоп в ладоши… и до оваций дохлопались! А министры-то, министры с друганами моими, богатеями, вначале застыли сосульками на холстах, затем почему-то к Вождю Диких оборотились, а тот с постамента своего аккуратненько слез, на коленях пополз в угол, а оттуда странным девичьим голосочком прощебетал:

– Да свершится воля твоя, Повелитель жизней наших! Величайше разумно решение твое, как всегда! Поддерживаем его в порыве едином! – И потонул звук Вождя в оглушительных волнах одобрения, аж холст у меня центральный набок свернуло.

Тьфу ты, ёшкин кот! Ну что ж это за вече такое? Чего ни предложишь, на все согласны, отцов их ети!

Включил я матюгальник электрический на всю энергию:

– Ишаки вы все лизоблюдные! И златомойщик-миллионщик, и хлебопашец-нищеброд – все вы хуже москитов заразных! Те хоть укусить могут, а вы лишь жужжать умеете! Мнение свое прокурили или в бабьих подолах запрятали! Все я за вас, пресмыкающихся, решать должен! Скажу вам землю грязнючую жрать – всю сожрете, еще и добавки попросите, чтобы только не ослушаться Правителя, а прикажу в ямы бошками вниз прыгнуть – сами себя свяжете и полетите, никаких вам палачей не потребуется! Расходитесь уже по норам и не бесите меня боле. Молока от быка больше, чем толку от вас! Вон все! Утром вердикт свой вынесу, а вы начинайте мудрость мою восхвалять заранее!

Ночь без сна провел – измучился, постели по всем опочивальням перепробовал, плюсами да минусами стены и полы исписал, дошел аж, что пятаки, загадывая, кидал два часа битых! Не рождался перевес ни в одну сторону, хоть тресни! А ведь значимее события и не сыщешь в историях, коли впиявиться в Плодородию, а не впиявиться – тоже не отсидеться в сторонке! И так и сяк выстраивал будущность – всяко коряво выходит. Мозг кипит, кажется, дотронусь до лба – руку прижгу! Извелся донельзя, еле поутру до апартамента доплелся, в кресло провалился в беспамятстве, да видно задел чего. Холст передо мной блеснул во всю дурь, а там Запевала Плодородный кроет почем зря, мол, пора пришла Отчизны Правителя в короб закатать, лежит он, немощный, в банке стеклянной под водой, болячка неизведанная полтела ему отъела, а наверху евонный двойник бесхребетный восседает, озверевшими управляемый. Мол, час настает банку-то разбить, чтобы Мироздание выдохнуло спокойно.

– Вот ты, сучий потрох, и напросился! Сам меня на приговор окончательный и толкнул, не обессудь теперича. – Это я прямо вслух прокричал и срочной кнопкой Плюгавого вызвал, а он, как чует, опять словно из-под земли вырос в ока мгновенье и лыбится понимающе, гаденыш!

– Дозволь нынешней ночью вдарить, Повелитель? Пять снов не минует, а уже Детину на дыбе подвесим, пущай пузом вниз затянет нам ихний гимн плодородный! – Валяй, – отвечаю, – но смотри, чтобы без сучков с задоринками мне, а то вас-то на дыбах скорей и сподручней вздернуть будет! Приказание даю тебе сейчас важнейшее, может, и Богами освященное! Запомни миг этот и бегом отсюда, пока я не поменял мнение-то!

Так и двинулись мы бодро. Оружий поначалу покидали без разбору, а следом солдатиков запустили. Первыми Диких отправили. Вождь их в подземелье в чане еще до приказа моего сидел – как пить дать Плюгавый ему каждый мой шаг выстукивал. Вождь прямо из чана ручищами замахал, отвар летит во все стороны. Вели, говорит, Повелитель мой, чтобы только я отыскал братьев и сестер твоих в Плодородии и привез сюда в целости и сохранности. Семя драгоценное не должно по разным землям взращиваться – всех соберу до третьего колена! Лучшие воины головы сложат, но святую миссию выполнят! Так Старцами указано народу моему – в жертву принести себя в имя веков будущих! Так разошелся, что опрокинулся вместе с чаном. Я ему скоренько полотенцем срам прикрыл и благословил знамением. Пущай Дикие в пекло лезут, для них привычно лютовать, так уж лучше лысых кромсать, чем в Отчизне баловать. Диким в мире не сидится долго, а тут и выход буйству их прямо как по заказу подоспел.

Ну суть да дело, а заваруха началась. Лысые-то еще опомниться не успели, а Заокеанские с соседями всякими – в визг запредельный! Мол, звонили по свету мы неугомонно, предупреждали о замыслах жутких, из логовища идущих! Надвигается на Мироздание туча тяжелая, всех накроет, не пощадит!

Так возопили разом они, что два холста аж вдребезги лопнули! Это я-то туча иль Отчизна? Сами откусили полВселенной, а кто не поддался – мухами с москитами дотравить хотели! Из ихних ульев секретных все насекомые повылазили, даже детям это понятно теперь! И все ж не просто так замышляли – мало им, иродам, просторов заморских, подавай и Мироздание целиком, чтобы жрать в три горла! А тут на дело ратное – кровинушек освободить я направился, так против шерсти их пошло сразу! Взлохматились почище озверюг больных, ими же и потравленных! Детина Плодородный вообще из берегов вышел, на холсте только по голосу его и узнаю – не влазит морда внутрь. Гимн, правда, не поет уже и меня чутка поменьше чехвостит, зато плачет, как девка, иль канючит, что убогий на площади. Мол, спасите-помогите, смертушка косой косит народ лысый, озверюги на клочья рвут миролюбивых плодородцев! А Дикие, как услышат речь ненашенскую, тотчас несчастных в Отчизну отгоняют, хотения и не спрашивают!

И надо ж, повторяют за Заокеанскими еще и Земли Малые, названий коих я и не упомню отродясь! Что шавки подзаборные тявкают, но себя не кажут, исподтишка так мерзенько! Слава Богам, хоть Эмир Лупоглазых и Хан Саблеухих не вторят им, даже успокаивали меня на холсте, но без помощей каких, конечно. Ну от этих я и не ждал другого – они чуть что сразу на глаза и уши кивают, мол, не видим и не слышим особо, породы такие у нас.

Слежу пристально за событиями, сон не берет. Холсты супостатов на месте оставил, а наши в главную опочивальню перевесил, типа, напрягусь в апартаменте, а в спальне покой обретать самое оно. Только хуже стало – как два разных мира наблюдаю, и кто кого мочит – хрен разберешь! Даже военные пергаменты Плодородии, и те будто специально наоборот нарисованы! В ночи мне Старший Воевода палкой водит и в дворец Детины тычет! Еще чутка, мол, и кабздец Его Высокоплодородию, значит. А в кресло рабочее сажусь на заре, там вражий вояка на той же картинке кривыми пальцами своими аж в границы Отчизны упирается и клянется как на духу, что вот-вот лысые перескочат их.

Минуло пять снов обещанных, я пяток еще на случайности накинул – все равно нет вестей приятных! Холсты трындят одно и то же, а иноверские сучьи голоса уже не только ядом исходят, еще и издевками полнятся. Мол, и оружия из Отчизны куда попало летят, да все мимо целей, и птицы деревянные падают, что сосульки весной, а над вояками и подавно изгаляются, смелость и отвагу нашу высмеивают.

Ну, Плодородия – это ж не огород на участке, земля немалая, понятие имею, не дергаюсь пока. Еще с десяток снов перетерпел, потом еще. А воз и ныне там. Надоело до одури чуть свет в холсты пялиться – созываю зачинщиков. По двое в чан засовываю – не до порядков сейчас, надо истину понять, что творится в походе к соседям. Воеводы мнутся, извиваются в бочке. Старший первым заговорил. Мол, идет все час в час, как по искусству военному: сначала бойко до полного месяца, а затем послабее, как месяц-то на убыль пойдет, потому что негоже при блеклой планете биться. Вот и привстали пока герои-воины.

Я Старшого пятерней по лысине – и в чан окунул. Держу, пока пузыри не появились. Потом за ухо наверх:

– Так какого ляда ты мне про пять снов заливал, леший в значках блестючих? Уже сороковой сон я не вижу, так как глаз не сомкнул, побед ожидая! Кто обещал мне прихлопнуть Детину иль на худой конец на ошейнике его притаранить сюда, обделавшегося? Вот и гляжу я, что он, обделанный, кулачищем мне с холста по утрам машет, и не видать что-то за спинушкой его могучей доблестных воинов моих!

Пока Старший раздыхивался, я Птичьего Воеводу под воду определил до пузырей и за волосья назад:

– Не ты ли мне, хряк летучий, чирикал, что обозрел сверху, как лысые будут в пояс кланяться, Богам молясь за подарок такой в виде появления нашего в Плодородии их многострадальной? И что тотчас побросают родносердечные дома свои опостылевшие и со всех ног в Отчизну устремятся сапсанами скоростными?

Потянулся я к следующему чану, где Старший Тайный Советник с Плюгавым плескались. Хотел любого из них за кадык хватануть и прояснить, что означает в их донесениях выраженье, будто все как по маслу пройдет, да, видно, они сами маслами-то обмазались! Я их хвать, а они выскальзывают, что рыбы водяные. Уцепил с трудом Плюгавого и об пол его шлепнул. Отскочил он на четвереньках, в угол отпрыгнул, там выпрямился и взмолился:

– Дозволь, Повелитель, слово держать! По череду буду правду-матку резать за Воевод и Советников, новости сумрачные и ободряющие расскажу и совета испрошу, только не бей сильно и разреши бельем укрыться.

Кивнул я ему сурово, мол, попробуй объяснением задобрить меня, он и заверещал:

– Двинулись, короче, мы по всем правилам батальным, чем славились веками. Лысые, само собой, опешили, оружия побросали и деру дали! Так маршем мы за четыре сна почти до Детины дошли. Говорят, что с головных карет его рожа перекособоченная уже виднелась. А тут все бы отлично, но вдруг земля Плодородная сама вздыматься начала. Часть солдатиков от страха на месте и померла, а дальше из-под земли вражины поперли и давай кромсать наших! Те, кто выжить успел, до границы назад добежали и в крик, мол, Заокеанские в почве затаились и сидели смирно, чтоб потом с тылу напасть. А лысые, типа, приманки у них! Вот тебе, Повелитель, и ответ первый, почему рубимся без устали, хоть и без успеху ощутимого сейчас. Но ведь важность-то главная, что ждали нас Заокеанские давненько и заманивали хитростью, чтобы прихлопнуть внезапностью и после на Отчизну навостриться. Дальше – больше! Только держись! Матросы родимые, что с морской стороны внедрились, по лесу пробирались, а там деревья поваленные и вместо корней у них дыры зияют. Как в дыры-то морячки зыркнули, оттуда роем шершни громадные вылетели, облепили войско и жалами ядовитыми скосили сынов наших немерено! Вот тебе, Правитель, и разгадано вконец, где растились смертоносные хвори и напасти на Мироздание! Теперича что касается любви народной в Плодородии. Никак мы в толк взять не могли, отчего ж полуродные наши по норам попрятались и вместо цветов и гостинцев освободителям кидаются каменюгами да комьями грязи. Неужто не милы им души родственные и не хотят они в Отчизну возврата? Ан нет! И тоже, Властитель, ларчик просто открывается! Прошлись, оказывается, иноверцы и по хате каждой, и по землянкам задрипанным, стращая несчастных смертью неминуемой. Мол, вторглись в Плодородию одни только озверюги исключительно, и кого не разорвут на куски, они тех заразят смертельно. Вот потому родносердечные и забились в страхе по щелям и пакостят оттуда. А скажу тебе, Государь, что средь воинов доблестных не то что озверенышей, даже излечившихся от недуга нет ни единого, вот тебе крест! Зачем же нам неуправляемых на сечь ратную посылать? Здоровыми солдатиками Отчизна и так полна, да еще и отбою от Дружин Доброй Воли нетути – очередями по две версты стоят, лишь бы взяли мы их в поход за делом правым! А касательно Воеводы Птичьего, так и не сыщешь во Вселенной служаки добрее! Сколько он ранее птицами своими деревянными гостинцев единокровным перевез – и не сосчитать! Любили многолетне его и нас до обожания, о чем и чирикал Воевода довольно, а вот давеча приземлился он на оплоте нашем летучем, Славном Орле, в Плодородии, средь кровинушек, дабы подарками их осчастливить в годину трудную, а они Орла-то подожгли, а самого Служивого больно палками побили, еле ноги унес. Вот как охмурили наших соплеменников лысые с Заокеанскими, что аж подношениям дорогим не рады стали.

Прервал я Плюгавого – вижу генералы мои подостыли в чанах, зуб на зуб не попадает. Вылазьте, говорю, вояки прикроватные, ступайте уж в баньку со мной, там с вас семь потов сдеру, пока защитничек ваш дальше меня убаюкивать будет.

Повыскакивали напуганные из бочек и пошлепали скоренько в парило, только зады сморщенные сверкнули. А я иду за ними вслед горемычно. Врет Плюгавый, конечно, вполовину – сами просрали все от недоумия. А как же иначе? Иначе и не бывает, коли вокруг верные да недалекие. Тут уж выбирай – либо терпишь этих рож, либо в спину длинный нож. Я вот первое-то выбрал, неча теперь злопыхать, на себя если только.

Расселись по лавкам «умники», греются, а я знак дал продолжать Плюгавому.

– Позволь, Правитель, двумя огорчениями последними расстроить, а в конце так порадовать, что в памяти твоей великодержавной все черное сотрется вмиг! Ну, с неприятного – сговорилось почти все Мироздание удушить нас задолго до битв сегодняшних, потому как не только Заокеанские под почвой Плодородной поджидали, но и всем скопом решили они от злата нашего отказаться! Наприсылали гонцов со всех окраин, а те как попки-попугаи одно твердят, мол, сами подыхать будем, а золота вашенского ни фунта не возьмем! Есть догадки, мол, у Главных за морями, что загнетесь вы скорее, чем мы локти начнем покусывать от безнадежности. И держатся, сукины дети, из силушек последних, но не берут ни шиша! Половина златомоен на замках амбарных, вот только Саблеухие с Лупогазыми выручают. Правда, видят, канальи, что не до жиру нам, оттого и скупают за бесценок металл драгоценный! Но не сломить волю Отчизны! Мы утянули пояса потуже – и дальше живем! Дело святое делаем, не до излишеств уж! Весь народ как единое целое приемлет тяготу, даже озверюги отношение высказывают с пониманием! Вот так, Правитель, да не так! На тебе и вторая пакость. Часть люда нашего любимого переметнулась к врагам беззастенчиво! Причем люд что ни на есть закормленный и приласканный. Многие с тобой за общим столом восседали и ложкой одной ели! Спросишь, кто это? Главным образом певуны, что с Детиной в одном хоре блеяли, жены и полюбовницы ихние да писаки со скоморохами, что в Плодородии кочевряжились на монеты наши или за морями иноверцев ублажали! Теперь пыхтят из щелки каждой зловонно, устои незыблемые рушить пытаются! Дай приказ, Государь, клеймить на лбах их каким узором неприличным, чтоб всяк проходящий слюною иль кулаком отношение смог выразить! А то от оголтелости их разнузданной мочи уж нет человеку простому, трудолюбивому! А сейчас обещанные тебе, Правитель дорогой, замечательные вести! Как только катавасия-то началась, направились мы со Старшим Воеводой на север, в Тьму Тьмущую, где Провидица Немая обитает. Все события судьбоносные предсказывала она с точностью непременной! Приход твой к управлению Государством, засухи голодные и напасти болезненные – ни разу не ошиблась стерва мычащая. Не стал я ранее рассказывать об этом, Властитель, не гневись! Опасался, что на смех поднимешь иль накажешь. Но вот наведались мы к ней перед битвой с плодородцами – вынюхать, чего и как. А она уж на крыльце сидит, варево тягучее месит и трясучкой исходит. И зашипела аж, водит веткой по песку магическому, узоры всякие рисует и пишет на пергаменте рваном, что увязнет Отчизна с головой в сражении, много голов сынов ее поляжет, реки крови в моря превратятся, но нет у Родины пути иного – предначертано так скопищем небесным. Потом побагровела вмиг, кидаться тряпьем взялась, чтобы убирались прочь, но на прощанье залыбилась вдруг. Я к ней поближе, а она урчит нечленораздельно, но уловил я, что, мол, идите с Богами, а я пока будущее подгляжу! Оттого и вскорости прилетели мы к ней с Воеводой сызнова, как неурядицы пошли. Встретила нас внутри избы, на печи лежа в полутьме сырой. Только искры глаз сверкают, да причмокивает ртом беззубым. Свеча на лик ее попала на мгновенье – старуха опять лыбится до ушей и написывает, что, мол, к концу приблизилось столетье правления сил темных. Разворошила Отчизна улей зла, вскоре изомрут исчадия адовы и воцарится во Вселенной житие с чистого листа благодаря воле Хозяина Мироздания, Богами поставленного для цели этой! И на портрет старинный с лицом твоим, Правитель, пальцами костистыми указывает.

Отдышался Плюгавый, уставился на меня вопросительно, видно, заготовил еще что напоследок, но не решится вымолвить.

Что гадить всем миром Отчизне будут, это и без всяких Плодородий ясно было. Всю дорогу подлянок мне кидали кто ни попадя, чуть только я вожжи отпускал. На одних Диких страх к себе не удержишь и любовь не привьешь. А чем лупить меня, как не златом моим же? Ну, ничего! Коль суждено ко дну нам отправиться, то уж за ноги всех утянем, никого не забудем! Что до предателей из культурных, тоже не новость. Меня по ним Главный, царствие ему Небесное, упреждал многократно. Называл их «Третья Нога»! Типа нога дополнительная как бы и не помешает, а вот на бегу чуть замешкаешься – сразу от них подножку-то и получишь! Сказывал, мол, не сходись с третьеножниками близко. Сладко поют они, чтоб усыпить когда-нибудь. Прав, как всегда, курильщик оказался – сам каждому голосистому с удовольствием клеймо выжгу, не поленюсь! Ну и про старуху я слыхивал, конечно, даже пергаменты ее почитывал. Уж больно путано излагала бытие она, и так и эдак вроде выкручивала, понимай сам, как хочешь.

Давай, говорю, соратник мой плюгавенький, оканчивай уж сказку свою. Совсем вы там унавозились наверху, коли в гадалках спасения ищете. Отчизну позорите, сыновей на убой выкинули, а вот теперича предначертано, видите ли! Мымра, значит, виновна, что вы мне тут развал Государства устраиваете от бездарности своей?!

Чую, закипаю, прям кулак сам в харю кому поближе потготовился – уж больно зацепила меня история с Провидицей! Птичий воевода к стене отпрянул, Старший Советник аж лужей под себя сходил, а Плюгавый истошно так скороговоркой:

– Правитель и Хозяин Мироздания отныне! Небеса открыли нам длани Богов, к тебе протянутые! Избран ты Высшим Разумом, потому что сам таков! Нельзя никак поперек скопища светил идти! Написала мне Немая, что, возможно, тысяча и одна ночь продлится противостояние! А утром дня второго после смуты Вселенской белым-бело на планете станет и не будет ни хворей ужасных, ни врагов постылых, а лишь тепло разольется по землям враждовавшим и зацветут сады диковинные, ароматом фруктов наполненные.

Плюгавый вытер ладонью употевшее лицо, обвел всех взглядом медленно в ожидании поддержки. Воеводы потупились, но, как по команде, закивали. В воцарившейся тишине из дальней гостиной донеслись звуки включенных холстов – истеричные возгласы Детины, свист падающих оружий и крики людей. Уповать на юродивую бабку глупо, да еще по времени Шахерезаду целую выдюжить надобно, это ж никаких нервов не восполнить после. А с обратной стороны, неспроста ж образовалась мясорубка такая, словно кто изнутри меня подталкивал, прямо невидимой рукой тащил, когда сомневался и упирался. Неспроста, значится, в снах моих недолгих то Курильщик Главный ладонью на Заокеанию указывал, то женушка бывшая отговаривала (а эта вечно в пику мне все). И аккурат с первой ночи после начала драки с Плодородией ангелы ко мне являться поспешили – летали вокруг головы и крыльями махали дружелюбно, даже если день выдавался смертоубийственным. Похоже, взаправду участь вершителя судеб человеческих уготована мне, потому и страшиться нечего – отчитаюсь на том свете, что лишь волю ихнюю, Божескую, исполнял, ежели забудут стражи на воротах райских!

Не стал ничего я отвечать Плюгавому, велел всем убираться восвояси и одного меня оставить, да так, чтоб без спросу не смел более никто ко мне являться и в чанах аудиенцию поджидать. Вижу, отлегло у них – не дураки ж совсем, догадались, что одобрил Правитель на три года вперед деяния любые, что бы ни случилось в Мироздании.

И потянулись утра, дни и ночи нескончаемые. Холсты опротивели донельзя – как ни включу, все одно и то же! Сражения – взора не оторвать, а все без толку. Сегодня взяли городище – завтра отдали. Вроде как по задумке изначальной положено это. Тут полонили, значится, неприятелей немерено, моргнуть не успел – их на наших нерадивых в обмен! Как качели детские – туда-сюда раскачиваются. Тут вдруг вообще держись – добрососедушки с заморскими запечатлевают похороны мои, как бездыханного на площади уложили, и народищу навзрыд плачущего тыщи вокруг! Умеют же, гады, картинки ставить, пришлось даже за зеркалом сбегать – так доходчиво в путь последний меня спровадили, ироды! Ну а на двухсотом сне привиделась жуть жутчайшая, будто люк наверх открываю, а на поверхности карета моя старая стоит, на которой еще работать когда-то начинал. Карета нагружена под завязку, прогнулась до земли. Тронулся я с места, а она возьми да перевернись, и груз весь рассыпался. А груз этот – гробы количеством страшным. Какие упали и лежат смирно, как положено, а какие елозят по дороге со скрипом отвратительным и гогочут внутри, аж мурашки по коже. После сна этого совсем со счету дней сбился, пришлось зарубки на двери делать, что Монте-Кристо какой. И вот, хоть под запретом строжайшим держал я встречи живые, вломились однажды всей гурьбой ближайшие. Раскудахтались на все логовище:

– Ослушаться, Правитель, желаем сегодня, потому что Праздник Величайший в Отчизне – День рождения твой! Челом отстукивает народ обожающий от мала до велика! И воины, на побывку возвратившиеся, и семьи их! Не осталось на земле нашенской ни одной фамилии, кого святая сеча не затронула бы, многие лишения терпят, иные и без кормильцев остались, а любви к тебе, Отец наш родимый, все больше час от часу! Женщины в истерике страстной заходятся при одном упоминании Повелителя, а мужики молятся на образы твои пергаментные, что на Божества! Даже детишки несмышленые побросали все забавы свои и играют в тебя, врагов раскидывающего похлеще любого богатыря былинного. И дары Государю навалили горою – не зайти в Центральный Дом уж. Некоторые последнее несут, потому что радеешь и страдаешь за Отчизну ты безгранично, чтобы будущее светлым стало без горестей и унижений! Вот и мы, плоть от плоти верные слуги твои, желаем счастья тебе и здравия! Клянемся до вздоха прощального с тобой бок о бок идти к цели предсказанной, Богами одобренной!

Тут оду свою, нараспев прочитанную, сотоварищи мои закончили, и Плюгавый с Министром Ядреным шажочек вперед сделали. Плюгавый на коричневый ящик в руках Ядреного кивнул, пергамент развернул и зачитал так торжественно прямо:

– Средь даров бесчисленных самый главный сюрприз тебе, Повелитель, от нас. В коробе этом бархатном колокол упакован. Достать и любоваться им можно денно и нощно, настолько красив и совершенен он формами своими, а вот ударить в него лишь в определенное время понадобиться может. Мое объяснение сказочно звучит, но смысл прост и понятен. Как выписала Провидица, еще долгие месяцы жестокая схватка с темными силами длиться будет, и ложатся пока звезды победой Отчизны, но если вдруг обернутся вспять небесные светилы, то в известный тысяча первый сон зазвонишь ты, Правитель, колоколом. А соединен он невидимой нитью с чудоядром, гордостью военной нашей. И тут же полетит ядро по всему Мирозданию, врагам смерть сея и тайные оружия их выжигая. Шар этот чудовищной силой обладает, но раньше времени нельзя выпускать его, так Немая предупредила несколько раз. Но никто тебе в час тот в подсказчики не прибежит, никто не попросит, лишь Провидение сознанием твоим управлять будет, сам почуешь изнутри.

Обнялся я с близкими поочередно, каждому уважение выказал, в объятьях подержал, затем за стол пригласил, яствами уже ломившийся. Выпили мы крепко за здравие мое да за победоносное шествие Родины по полям вражеским. Потом, не чокаясь, почтили память жизнь отдавших. Вождь Диких аж слезою изошел, чего не замечалось за ним никогда, а Старший Тайный Советник цельный пергамент сжевал и проглотил со спиртом. Мол, там имена всех подозрительных, что в боях сгинули, поэтому нечего их семьи уже травить, пущай, мол, грехи их, кровью смытые, в желудке растворятся.

Незаметно полночи скоротали, а под утро в парило уселись. Разомлели там до невозможности с непривычки, обмякли так, что доброта из всех поперла. Старший Златомоец на плечах Счетовода повис, Культурный Министр Знахаря слюнями облобызал, а вояки, что близнецы сросшиеся, руками-ногами обвились и песни в полголоса затянули. Как будто и не было ненавистей взаимных средь сотоварищей, как будто приворожила их старуха намертво. Ну а у меня внутри то сладость разливается, то червяк душу точит. Вроде как и единение несказанное вдруг, и цель вселенская дарована к исполнению, а со стороны обратной окружение заморское смерти моей хочет пуще воздуха насущного. И коль чего не по-нашенски пойдет, то Отчизну растерзают, что девку в казарме, а меня изорвут свои же на лоскуты, бусурманской казни не дожидаясь.

Почеломкались мы на прощанье, как солнце уж в самый верх взобралось. Я пригорюнился дюже, хоть и виду не показал. Тварюги редкостные поздравители мои, конечно, но ближе-то нет никого. Один я посреди множества, как женушка бывшая много лет назад наговаривала. В каких стихиях носит ее сейчас? Ох, не хватает родимой, совсем не хватает! Ее б совет бабий, глядишь, и без провидец всяких легла бы судьба.

* * *

Пронеслись сотни снов следующих, что в тумане белесом. Чего только не приключилось за годы эти. Вначале болезнями, каких свет не видывал, Вселенную накрыло. То чума гамадриловая по могилам народы распихала, то лихорадка голодная тыщами покосила. Чуть погодя солнце жаркое вдруг слабеть стало, так что подмерзло пол-Мироздания. И, конечно, злато в цене упало до половиц – не до него населениям страдающим с вождями ихними. Везде горе да нищета бал правят. Оттого еще больше ощетинились Заокеанские с прихвостнями своими, каждый день новую поганку подкидывают – жуть, сколько выдумок иезуитских в головах народили! Поэтому дружбу водить приходится с племенами немытыми, кому еще вчера б руки не подал! Куда ж деваться, не отшельницей же Отчизне быть во времена лихие нынешние! Хорошо, что все события через холсты высматриваю – живьем бы вывернуло наизнанку меня от отвращения. А так все вокруг творящееся – словно фильму игровую гляжу. И приказы раздаю во внутренность неодушевленную – тоже проще, чем лицом к лицу.

А побоище с плодородцами нескончаемо продолжается. И мочи нет ни у лысых, ни у моих. Поначалу солдатушки хоть в радости кулаками махали – головой соображали, что верны поступки их, да и деньга в дом немалая прибывает. Теперь же ясность исчезла, а в тылу запустение такое, что рвутся бойцы назад, кары дезертирской не боясь вообще.

Словом, время подошло колокол вытаскивать. Я его множество раз от греха перепрятывал, но теперь сами Боги велели, как Немая указала. Страх обуял меня нешуточный! Это вам не Остров присобачить и не за Детиной вдогонку пуститься, тут неизведанное ужасами мерещится, да и прихлебателей поблизости нетути, чтобы чьей живой душой прикрыться чутка! Самолично звон произвести должен! Покрутил железяку и так и сяк, перекрестился многократно. Это ж одним движением порядок Мироздания переделывается и одним звуком Вселенная переворачивается! И всё я – единственный человек, песчинка в бесконечности, но небесами отмеченный, а значит, только инструмент я в руках Богов. Зажмурился, выдохнул… и затрепетал колокольчик.