Текст книги "Визит сэра Николаса"

Глава 16

Ник откинулся на спинку кресла, в котором сидел за письменным столом, и невидящим взглядом уставился на дверь библиотеки.

Что, черт побери, ему с этим делать?

Он машинально побарабанил пальцами по крышке стола. Элизабет настаивала на искренности между ними, но искренность – понятие расплывчатое и ускользающее, подверженное чисто личностной интерпретации. Какого рода искренность Лиззи имела в виду? Хотела ли она что-то узнать о его прошлом? Но прошлое есть прошлое, и его откровенность по этому поводу может причинить ей боль, и даже глубокую боль.

Что, если – при всяческом уважении к искренности как таковой – скрыть от нее это? Могут ли они с Элизабет начинать совместную жизнь, имея друг от друга тайны.

Он посмотрел на венские часы на каминной полке. Помещенная в нижней части часов забавная механическая игрушка – движущаяся фигурка сапожника, который своим молоточком отбивал секунды, – обычно вызывала улыбку у Николаса, но сейчас его интересовало только время. У него оставалось больше часа до приезда Элизабет. Более чем достаточно времени, чтобы переодеться к ужину, но слишком мало, чтобы все-таки найти ответ на мучивший его вопрос.

Проклятие, ответа, кажется, не существует. Во всяком случае, удовлетворительного ответа. Ник испустил долгий тяжелый вздох. Давно уже он не чувствовал себя до такой степени неуверенным. Да, любовь, вне всякого сомнения, дело тяжкое. Она туманит голову и лишает возможности мыслить хоть сколько-нибудь рационально.

Он не знал, как ей сказать, но понимал, что если умолчит, а она выяснит все сама, то не поверит, что он всего лишь хотел защитить ее. И не простит никогда.

Нет, он определенно должен ей рассказать. Но вовсе не обязательно делать это сегодня. Николасу сразу стало легче. И не обязательно завтра. Он усмехнулся. Почему бы не отложить до пятой годовщины свадьбы, а еще лучше – до десятой. Даже до двадцатой. Иметь в приятной перспективе. По крайней мере есть шанс, что с течением времени она сочтет его признание не более чем отчасти любопытным.

В дверь громко постучали, и сразу вслед за этим на пороге появился Эдварде:

– Простите, сэр, леди Лэнгли приехала.

–Уже?

Ник вскочил. Либо часы врут, либо… Он обрадовался. Если Элизабет приехала раньше назначенного времени, значит, она очень хотела его поскорее увидеть и с трудом дождалась, когда разъедутся гости. Он, разумеется, больше всего на свете хотел быть с ней. Заключить ее в объятия. Выслушать милые слова благодарности за то, что он помог ей устроить ошеломительное чаепитие…

– Николас.

Элизабет не вошла, а ворвалась в комнату. Небрежно кивнула, после чего ее подбородок поднялся на предельную для него высоту, плечи развернулись, а грудь со всей четкостью обозначилась под тканью платья.

– Ты рано…

– Я не могла дождаться.

Слова были те самые, но тон Элизабет…

– Твои гости остались довольны? —Да.

Николас пригляделся к ней. Она явно чем-то раздражена. Или за что-то обижена на него. Он покопался в памяти, но ничего тревожного не обнаружил.

– Элизабет, – начал он, стараясь говорить как можно спокойнее и размереннее, – не произошло ли…

– У тебя есть что мне сказать? – произнесла она деланно беззаботным тоном. Глаза ее были устремлены на Николаса, а рукой она нашарила и подняла маленький кувшинчик времен династии Мин.

– Что ты собираешься с этим делать?

Она посмотрела на кувшинчик с таким выражением, словно не осознавала, что у нее в руках.

– Я считала, что уже избавилась от этой привычки. – Элизабет сдвинула брови. – До твоего возвращения.

– От какой привычки? – спросил он с некоторой опаской.

Я повадилась бить вазы, Николас, – ответила она, пожав плечами, как будто держала в руке черепок от дешевого глиняного горшка, а не бесценное изделие древних мастеров.

– Да, я обратил на это внимание. – Он смотрел на кувшинчик. – Ты бьешь только вазы?

– По преимуществу да, но иногда подворачивается под руку горшок, чашка, какое-нибудь блюдо, иногда стеклянный стакан. Я даже не припомню точно, когда это началось. Думаю, желание разбить что-нибудь достаточно увесистое возникает в результате неудовлетворенности жизнью. – Она перебросила кувшинчик из руки в руку, как мальчик перебрасывает мячик. Николасу очень хотелось, чтобы больше она этого не делала. – У этой вещицы вес достаточный, кстати говоря.

– Эта вещица очень ценная. – Николас вышел из-за стола. – Редчайшая и очень, очень старая.

– У тебя много денег.

– Эта вещь не восстановима, другой такой не существует.

– А, ну тогда очень жаль. – Она стала рассматривать кувшинчик. – Кажется, это началось, когда родился Кристофер. Я даже не припомню, по какому поводу я грохнула первую вазу, но чувство удовлетворения и облегчения помню хорошо. И понимаю, почему предпочла бить именно вазы.

– Я, признаться, этого не понимаю, – заметил Ник.

– Стаканы, например, особенно хрустальные, слишком легкие и потому не дают должного удовлетворения. Не то что хорошая ваза.

– Терракотовый кувшинчик, – поправил он. – Что же спровоцировало тебя на сей раз?

– Кувшинчик подвернулся под руку. – Лиззи вызывающе прищурилась. – Так тебе нечего мне сказать?

– Вроде ничего особенного, – ответил он, думая про себя, что хорошо бы уберечь кувшинчик.

– Совсем ничего?

Он недоуменно пожал плечами.

– О мисс Годвин?

– О Тедди? – У Николаса упало сердце. Она что-то узнала или это просто подозрение? – С чего ты взяла…

– Перестань, Николас. – Она полыхнула на него глазами. – Я видела, как она уходила. Не более чем десять минут назад. Я не желаю оказаться в таком положении снова. Я не стану это терпеть.

Он несколько секунд молча глядел на нее, испытывая невероятное облегчение. И наконец произнес с широкой улыбкой:

– Так ты ревнива.

– Да, вероятно… Да, ревнива.

– Как это замечательно!

– Ничего замечательного в этом нет, – огрызнулась Элизабет. – Ревность может свести с ума. Я не знала ревности раньше. Ни одного дня.

– Чарлза ты не ревновала?

– Никогда. Может, и ревновала бы, если бы узнала о его делишках, но ведь я не знала… Какие у тебя отношения с мисс Годвин?

– Когда ты взревновала в прошлый раз, я тебе сказал, что Тедди – мой старинный и добрый друг. Сегодня она помогла мне с заказом у «Фортнума и Мейсона». У нее просто талант на такие вещи. – Он сложил руки на груди и присел на край письменного стола. – Без нее я ни за что не справился бы.

Лиззи смотрела на него с явным подозрением.

– И она находилась здесь все время, пока ты был у меня, и после этого?

– Не совсем так. Если хочешь знать, мы встретились сегодня утром. Она помогла мне выбрать все необходимое для предстоящего чая и сумела уговорить хозяев магазина выполнить заказ немедля. Ее умение убеждать и мои деньги обеспечили успех твоему чаепитию. Ведь оно прошло успешно?

– Потрясающе. Но зачем она была здесь вечером?

– Господи, да ты ужасно ревнива! Это так привлекательно. Тедди заехала по дороге в театр, чтобы убедиться, что все прошло хорошо. – Это было правдой постольку-поскольку, потому что он не видел необходимости именно теперь говорить о большем.

Элизабет поставила кувшинчик на место.

– Я чувствую себя ужасно глупо, – сказала она. – Еще раз.

– Бывает, ведь ревность в сочетании со слишком поспешными заключениями к этому и приводит.

– Пусть так, но это неизвестная мне до сих пор часть моего существа, и мне она не нравится.

– Я, однако, нахожу твою ревность и твои глупости очаровательными.

– Мне нужно будет послать мисс Годвин благодарственное письмо, – сказала Лиззи. – С извинениями к тому же.

– Нет необходимости в чем бы то ни было извиняться, – поспешил отговорить ее Ник. Он не мог себе представить чего-либо столь опасного, как внезапная дружба между Элизабет и Тедди. Нет, в интересах заинтересованных сторон лучше всего держать этих двух женщин подальше одна от другой. – Она ничего не знает о твоих ошибочных подозрениях, и ты можешь ее смутить.

– Вероятно. Но коротенькое письмецо с выражением благодарности…

– Будет вполне уместным. Так вот. – Николас решил, что пора оставить в покое Тедди и перевести разговор на более важную тему. – Что касается проблемы с твоей ревностью…

– У меня нет никаких проблем с ревностью. Вся моя проблема – ты.

– Вот как?

Николас подавил желание подойти к ней.

– Да, понимаешь ли… – Она сжала руки и обвела комнату взглядом, тщательно избегая смотреть на Николаса. – Так сказать…

–Да?

– Я очень серьезно все обдумала. Как говорится, по зрелом размышлении…

– Продолжай, прошу тебя.

– И я решила. Ну… – Лиззи глубоко вздохнула и наконец посмотрела Нику в глаза. – Я выйду за тебя замуж, Николас.

– Выйдешь? – медленно выговорил он.

То были слова, которые он так хотел услышать. Слова, которых он ждал. Почему же они не доставили ему радости?

– Да, выйду.

– Почему?

В эту секунду Николас осознал, что чего-то ему не хватает. Это самое что-то пряталось в глубине сознания и причиняло боль.

– Почему? – В глазах у Лиззи появилось величайшее недоумение. – Что это значит? Ты привел мне несколько доводов, почему я должна выйти за тебя замуж. В чем же дело?

– Я думаю, – начал он, сам не веря тому, что произнесет сейчас столь странные слова, – что брак между нами, заключи мы его сейчас, мог бы стать ошибкой.

– Что?! – воскликнула Элизабет, и в этом коротеньком слове прозвучал страх, почти ужас.

– Я не вполне уверен, что мы поступим разумно, вступив в брак именно теперь.

– Почему же неразумно? Ты сам этого хотел.

– Да, это так, и я по-прежнему хочу, чтобы мы поженились.

– В таком случае…

– Ты слишком поспешно пришла к заключению, что между мной и Тедди что-то есть.

– Так вот в чем дело? Право, большинству мужчин это бы польстило. – Лиззи повысила голос. – И как же мне не ревновать, Николас? Она красивая, привлекательная женщина, а ты…

–Да?

– А ты – мужчина, обладающий всем, чего только может пожелать любая женщина.

– Благодарю. И тем не менее не думаю, что ты захотела бы выйти замуж за человека, которому не веришь.

– Чепуха, Николас. Я могла не верить тебе изначально. Ведь ты разбил мне сердце, а женщине нелегко забыть такое. Но теперь ты показал мне, и очень убедительно, что ты за человек.

– Я разбил тебе сердце? – очень тихо спросил он.

– Мне понадобилось десять лет, чтобы осознать это, но да, так оно и было. Зато теперь я вижу, что ты человек, которому я могу верить всю оставшуюся жизнь.

– Сможешь ли? Ты сказала, что никогда не знала ревности, а ведь подумала самое плохое, увидев, что из моего дома выходит другая женщина.

– Просто потому, что мысль о твоих отношениях с другой женщиной мне невыносима.

Он медленно покачал головой:

– Я не желаю расплачиваться за грехи другого человека.

– Как? – Лиззи явно растерялась. – За чьи грехи?

– Всего несколько минут назад, когда ты подумала, будто отношения между Тедди и мной более чем дружеские, ты заявила, что не хочешь еще раз оказаться в таком положении.

– Ясно. – Она кивнула. – И вполне закономерно. Ты не вправе винить меня за это.

– Я и не виню. Если я говорю, что был тебе верен в сердце своем все прошедшие годы, то говорю правду, как бы банально это ни звучало. Я никогда не любил другую женщину. Когда мы встретились снова несколько недель назад, я спросил тебя, пребываешь ли ты в мире. Ты не ответила.

– Потому что это был глупый вопрос.

– Потому что ты не пребываешь в мире. Во всяком случае, с Чарлзом.

– Чарлз умер. – Она скрестила руки на груди. – Умер и похоронен. Его больше нет.

– И у тебя не было возможности выяснить с ним отношения. Втайне от тебя он делил свою жизнь с другой женщиной в течение более чем половины твоего с ним совместного существования. И ты не сможешь убедить меня, что у тебя нет вопросов по поводу этой его связи.

– Само собой, они есть. Хотя бы простое любопытство…

Ник перебил ее:

– Заявляя вслух, что ты простила его, себе самой ты говоришь, что он – неоконченная глава твоей жизни.

– Даже если так…

– Он предал тебя.

– Мне это известно, – резко возразила она. – А ты разбил мне…

– Проклятие, Элизабет, я сделал то, что считал наилучшим для тебя, твоего будущего и твоего счастья, и я устал просить за это прощения. Это была величайшая ошибка моей жизни и вместе с тем благороднейшее из дел, какие я совершил.

– Но ты ошибся!

– Только в ретроспективе. Годы доказали, что поступок мой был ошибочным, но, попади я в такие же обстоятельства, сделал бы то же самое. Ради тебя! И ошибки, совершенные мною, были не только моими!

– Чарлз не был…

– Я говорю не о Чарлзе, я говорю о тебе.

– Но не хочешь же ты сказать, что я…

– Хочу! Ты могла поспорить со мной. Ты могла опровергнуть мой эдикт. Ты могла бороться со мной – ради меня, ради нас обоих! Черт побери, Элизабет, ты могла последовать за мной!

– Не будь смешным! Не существовало хоть сколько-нибудь мыслимого способа… Я не знала… Я не была уверена… – Она умолкла, и Ник по глазам ее видел, что она вспоминает тот далекий вечер. – Я была слишком молода.

– Мы оба были совсем юными, но я любил тебя настолько, что смог отказаться от тебя.

– А я была такой же глупой, как ты, и позволила тебе это сделать! Ты это хотел услышать?

– Не знаю, – устало произнес он.

– Чего ты хочешь от меня, Николас? Чтобы я закрыла эту главу? Мне следует пойти на кладбище и завопить над могилой во всю силу своих легких? Попросить какого-нибудь медиума вызвать дух Чарлза? Если я его простила, то лишь потому, что у меня не было выбора. – Она повернулась и принялась ходить по комнате. – До самой смерти Чарлза, вернее, до последних дней его жизни, я считала, что наша совместная жизнь более чем благополучна. Я была удовлетворена. Думала, что и он тоже. Не понимала, что, по сути, вышла замуж за человека, который был для меня не более чем близким другом, и позволила другу, который, видимо, и был моей великой любовью, уйти от меня.

– Я бы тебя не предал, – сказал Ник.

– Я знаю, и все же я… Она надолго замолчала.

Николас пожалел, что дал волю своему языку. Главное – это ее согласие выйти за него замуж, и не надо больше ни о чем думать. Но если он был готов весь остаток дней своих исправлять собственные ошибки, расплачиваться за Чарлза не собирался. Он хотел Элизабет больше жизни, но не такой ценой.

– Я боюсь. – Элизабет посмотрела ему в глаза. – Боюсь признать, что любила тебя всегда. Боюсь признать таким образом, что вся моя жизнь оказалась… – У нее вдруг вырвался странный короткий смешок. – …грандиозной ошибкой.

У Николаса захватило дух. Какой же он идиот! Она хочет выйти за него замуж. И любит его. Все остальное – вздор и чепуха.

– Элизабет.

Она не обратила на него внимания.

– Я думаю теперь, что пережила неверность Чарлза и даже его смерть без неутолимых страданий потому, что хоть и любила его, но он не стал половинкой моей души. – Она прерывисто вздохнула. – А ты стал.

– Элизабет. – Он потянулся к ней.

– Пожалуйста, не надо. – Она выставила вперед вытянутую руку. – Когда я ворвалась сюда сегодня, у меня и в мыслях не было того, о чем мы спорили. Но ты прав. Я верила Чарлзу безоговорочно, а он обманул мое доверие. Но даже в те немногие дни, когда я еще до его смерти знала о любовнице, я не испытывала ревности.

– В данном случае она была бы понятна.

– Тем не менее я не ревновала. А когда я вижу тебя с другой женщиной, мне сразу приходит в голову самое худшее, хотя ты ни разу не давал мне повода для этого. Но в одном ты, бесспорно, прав. Я возлагаю на тебя ответственность за несостоятельность Чарлза. – Она пошла было к двери, но вдруг резким движением повернулась к Николасу. – В сущности, я должна бы винить во всем только тебя.

–Что?

Зеленые глаза Элизабет засверкали.

– Если бы не твоя проклятая жертвенность! Если бы ты прислушался к своему сердцу, а не к тому, что говорят другие…

– Включая и тебя, – не преминул вставить он.

– Можешь мне поверить, я включаю себя в их число, – огрызнулась она. – И я так же глупа, как ты. Но если бы ты не счел возможным принимать решение единолично…

Я поступил благородно! И если бы ты не заставила всех поверить, что ты всего лишь хорошенькая пустышка, легкомысленная барышня без царя в голове, Чарлз, возможно, и не счел бы тебя наиболее подходящей супругой для себя. Если бы ты имела смелость вести себя в соответствии с твоей истинной натурой, имела смелость признаться в своем чувстве, я тогда не ушел бы из твоей жизни.

– Ты не ушел. Ты убежал!

– В иные минуты бегство представляется весьма привлекательным выходом из создавшегося положения.

– В этом, сэр Николас, наши мнения полностью сходятся! – Она повернулась на каблуках и зашагала к двери, однако снова повернулась к нему. – Послезавтра канун Рождества и бал у Эффингтонов, но не хлопочите о том, чтобы сопровождать меня. Я весь день проведу вместе с детьми в Эффингтон-Хаусе.

– Как угодно.

– Я ожидаю, что ваше решение по поводу распоряжения моими средствами к тому времени будет принято.

– Несомненно.

Она бросила взгляд на китайский кувшинчик.

– Как отрадно было бы разбить это сейчас.

– Если вы спрашиваете моего разрешения, то я его не даю.

– А я и не нуждаюсь в нем. – Она схватила кувшинчик и взвесила его в руке, а засим обратила к Николасу вызывающий взгляд. – Он в самом деле очень дорогой?

– Бесценный.

– Хорошо.

Она кивнула и с размаху швырнула кувшинчик. Где-то в сохранившей логику и не замутненной гневом части своего сознания Николас отметил, что бросок был точным и умелым – явно сказывалась долговременная практика, – а направлен ему в голову. Не раздумывая, Ник подставил руку и поймал кувшин. Звук удара эхом разнесся по комнате. Ник ощутил острую боль, но кувшин даже не треснул. Мастерство древних китайских гончаров поистине достойно высочайшей оценки.

– Вы его поймали, – возмущенно произнесла Лиззи. – Вы поймали мою вазу.

– Я поймал принадлежащий лично мне фарфоровый кувшин с голубой росписью, изготовленный в пятнадцатом веке во время правления династии Мин. – Николас осторожно поставил кувшин на ближайший столик. – С вашей стороны это детская выходка.

– И без сомнения, легкомысленная.

Он молча пожал плечами в знак согласия. С минуту Лиззи смотрела на него изучающим взглядом.

– Я не думала, что сегодня вечером… Впрочем, это уже не имеет значения.

Она кивнула на прощание, гордой поступью вышла из комнаты и со стуком захлопнула за собой дверь.

Ник стоял и смотрел на дверь, не видя ее. Он медленно разжал кулаки. Странно, он даже не заметил, когда сжал их.

Этот многообещающий вечер обернулся катастрофой. Николас не имел представления, как и чем поправить дело и возможно ли это вообще. Быть может, им обоим следовало бы не спешить с решением о браке, подождать какое-то время, но, с другой стороны, десять лет ожидания – срок вполне достаточный.

Существует, пожалуй, только один путь к решению проблемы: закрыть дверь за ее жизнью с Чарлзом раз и навсегда. Поставить точку в конце главы. Дать Элизабет мир и покой, она этого заслуживает.

Он взъерошил пятерней волосы на голове. Он не мог прожить оставшуюся часть жизни без нее. Вопроса нет.

Вопрос заключается в другом: сможет ли он прожить остаток жизни с ней?

Глава 17

– Выглядишь ты ужасно, – сообщила Жюль, глядя на сестру поверх чайной чашки.

Элизабет прошлась по комнате:

– Я и чувствую себя ужасно.

– Даже не помню, чтобы видела тебя такой.

– А я не помню, чтобы чувствовала себя так плохо. – Элизабет остановилась. – Ну и насколько скверный у меня вид?

– Такой, будто тебя волочили за каретой по улицам Лондона. – Жюль придирчиво оглядела сестру. – По самым жутким улицам.

– Хуже некуда, – пробормотала Лиззи, оглядывая свое платье, и поморщилась.

Она чувствовала себя не в своей тарелке. Вид у нее, конечно, оставлял желать лучшего, что и говорить. Утром она не стала дожидаться горничной и оделась сама, как пришлось. И вообще слово «утром» было не совсем уместно, ибо Лиззи не спала всю ночь, и тьма как-то незаметно перешла в рассвет. Она не ложилась в постель, бродила по дому или глядела из окон на дом Николаса. Заметила, что свет в библиотеке горел еще долго после того, как начало светать. Гадала, расстроен ли он в той же степени, как и она. Несколько раз подходила к двери, готовая отправиться к Николасу и попытаться уладить размолвку между ними. Ее останавливало лишь то, что она не могла придумать, как лучше это сделать.

– Я такая дура. – Лиззи обхватила себя руками за плечи и возобновила свое хождение. – Он совершенно прав. Во всем.

– Ничего подобного. Элизабет повернулась к сестре:

– Ты не считаешь, что он прав? Насчет Чарлза и меня и вообще всего.

– О нет, я определенно считаю, что он прав. С точки зрения фактической его оценка просто блеск. Хотела бы я все это услышать собственными ушами и увидеть собственными глазами. Просто я думаю, что он такой же большой дурак, как ты.

– Что ты говоришь?

– Ладно. – Жюль усмехнулась. – Может, и не такой большой.

– Спасибо. Приятно знать, что мне обеспечена неизменная сестринская преданность.

– Преданность тут ни при чем. Тебе в данном случае обеспечена искренность твоей сестры. Я считаю вас обоих дураками. Полными и законченными идиотами. – Жюль решительным жестом поставила чашку на стол. – Он должен был хватать тебя и тащить к алтарю в ту же минуту, как ты согласилась выйти за него замуж.

– Это твое универсальное решение?

Конечно, и притом оно очень толковое. Мы уже сейчас могли бы поздравлять твоего нареченного и планировать свадьбу на Рождество. Я не знаю, какова теперь эта процедура, но папа, или лорд Торнкрофт, или даже сам Николас могли бы потолковать с нужным чиновником, даже подкупить кого-то, если понадобится. Уверена, что можно устроить так, чтобы свадьба состоялась в самый день Рождества.

– Знаешь, Жюль, я даже не подозревала, насколько ты романтична. В известной степени ты даже какой-то, я бы сказала, адский романтик, но романтик несомненный. К тому же ты чрезмерно оптимистична.

– Все мы, романтики, оптимистичны, – с пафосом проговорила Жюль. – Тем более что наступает время надежд и доброго расположения. Когда мы были еще совсем девочками, я говорила, что на Рождество во можно все. Я и сейчас в это верю.

– Рождество неотвратимо. Оно наступит через два дня независимо от того, что происходит в мире. – Элизабет уныло покачала головой. – Боюсь, что будущее в Николасом для меня невозможно.

– Да перестань ты, Лиззи. С меня хватит. – Жюль положила руки на стол, наклонилась и сказала наставительно: – Прекрати жалеть себя.

– Я и не жалею.

Жюль выразительно подняла брови.

– Ну хорошо. – Элизабет со вздохом опустилась Р кресло. – Да, мне немного жаль себя. Я никогда не чувствовала себя такой беспомощной. После смерти Чарлза я привыкла сама решать все возникающие затруднения. Ничто не ставило меня в тупик. Кроме того, что происходит теперь. Я просто не знаю, что мне делать.

– А что тебе хотелось бы сделать?

– Мне хотелось бы вдребезги расколотить весь этот его китайский фарфор. – В голосе Лиззи прозвучала смешливая нотка. – Предпочтительно о его голову.

– Это уже какой-то план действий.

– Может, и план, только совершенно бессмысленный и бесполезный. – Лиззи погрузилась в размышления, рассеянно проводя указательным пальцем по краю чашки. – Просто не понимаю, как это можно желать человека до потери сознания и одновременно жаждать его задушить.

Жюль расхохоталась.

– Я думаю, это называется любовью, – заметила она, отсмеявшись.

– Ничего себе любовь, – сердито возразила Лиззи. – К Чарлзу я ничего подобного не чувствовала.

– То была ненастоящая любовь.

– Что приводит нас все к той же отправной точке. – Элизабет сделала театральную паузу. – Я дура.

– Мы уже установили это. Пора решать, что с этим делать.

– Хороший вопрос. – Готовясь к ответу, Лиззи с необъяснимой дотошностью изучала цветочный узор на своей чашке. – Я решила пойти к нему, извиниться…

– О, я бы на твоем месте не извинялась.

– Почему?

– Ты была не права?

– Нет, но я вела себя не слишком вежливо.

– И он тоже, судя по тому, что ты мне рассказала. К тому же ему пора привыкнуть к твоей манере поведения. Ты вела себя не слишком приветливо, когда он вернулся в Лондон.

– Господи, да я просто мегера! – Элизабет закрыла лицо ладонями. – Как он может хотеть меня после всего этого?

Можно было бы усомниться в здравости его рассудка. Но он, видимо, любит тебя, несмотря на, так сказать, шероховатости в твоем характере. И я считаю, что это прекрасно с его стороны. – Жюль немного подумала. – Ты, мне помнится, говорила, что возложила на него вину за происшедшее в прошлом между вами.

– Да, да, так и было. – Элизабет подняла голову. – И с этим ничего не поделаешь.

– С этим и вправду ничего не поделаешь, – согласилась Жюль. – Но с Николасом можно кое-что поделать. – Жюль снова задумалась на минуту-другую. – На твоем месте я подождала бы до рождественского бала. Это дало бы тебе время на размышление. Кроме того, ваши отношения оборвались в свое время на рождественском балу, и было бы знаменательно, чтобы они на таком же балу и возобновились.

– Знаменательно? – Элизабет недовольно выпятила нижнюю губу. – Не знаю, насколько знаменательным это можно считать, но круг завершится, сомнений нет.

– Поговори с ним на балу.

– Я не хочу унижаться.

– Думаю, на известное унижение придется пойти вам обоим. Что ж, подожди, пока он пойдет на это первым.

– Николас не кажется мне человеком, который пойдет хотя бы на малое уничижение перед кем бы то ни было.

– Во имя любви приходится иногда приносить и такие жертвы.

Деликатный стук в дверь прервал их разговор, и, получив разрешение, в комнату для завтраков вошел дворецкий Элизабет.

– Прошу прощения, миледи, но к вам пришли с визитом.

Сэр Николас? – Элизабет подобрала упавшие ей на лицо пряди волос и в полной панике обратилась к сестре: – Я, кажется, не смогу принять его сегодня. О чем он только думает?

– Он думает, что ты провела столь же беспокойную ночь, как и он, – сказала на это Жюль. – И скорее всего ему покажется, что ты выглядишь очаровательно.

– Ноя, право… Хэммонд откашлялся.

– Простите мое вмешательство, миледи, но это не сэр Николас. Это женщина.

– Женщина? – Элизабет вздохнула. – Я никого не хотела бы сегодня принимать. Скажите ей, пожалуйста, что мне нездоровится.

– Она уверяет, что ей необходимо поговорить с вами о чем-то весьма деликатном и важном.

– Хэммонд, да скажите же, кто она такая? – нетерпеливо спросила Жюль.

– Мисс Годвин, – ответил Хэммонд с малым, но все же заметным оттенком неодобрения.

Лиззи и Жюль обменялись взглядами.

– Это становится интересным, – бросила Жюль с нескрываемым любопытством.

– Проводите ее в гостиную, Хэммонд. Мы присоединимся к ней буквально через несколько минут, – распорядилась Лиззи. – И велите кухарке приготовить поднос. Чай и пирожные, я полагаю, – показала она на тарелку с пирожными на чайном столе.

– Слушаю, миледи. Хэммонд исчез в мгновение ока.

– Любопытно, чего она хочет? – задала Лиззи риторический вопрос.

– Существует только один способ это узнать, – сказала на это Жюль.

Теодора Годвин стояла у окна и рассеянно смотрела на улицу. Высокая, стройная, одетая по последней моде, она выглядела великолепно. Не важно, что она всего лишь актриса. С ее внешностью она вызвала бы ревность у любой женщины.

– Мисс Годвин?

Элизабет вошла в гостиную. Жюль следовала за ней по пятам.

Актриса повернулась к хозяйке дома с немного нервной улыбкой.

– Позвольте вам напомнить – Тедди, – сказала она.

– Да, разумеется, Тедди. – Лиззи улыбнулась в ответ. – Вы, кажется, знакомы с моей сестрой?

– Мы познакомились в доме у лорда Торнкрофта. – Тедди кивнула Жюль: – Приятно видеть вас снова. – Она перевела взгляд на Элизабет: – Я рассчитывала поговорить с вами наедине.

– О, вы можете не обращать на меня ни малейшего внимания, – заявила Жюль, но Элизабет, бросив на сестру угрожающий взгляд, сказала:

– Сестра как раз собирается уезжать. У нее множество дел в связи с подготовкой к празднику.

– Я определенно могла бы остаться.

– Нет, нет, мы не должны тебя задерживать. Лиззи взяла сестрицу под локоток и уверенно повела к двери. Жюль шепнула сестре в самое ухо:

– Ты непременно расскажешь мне все в подробностях.

– Возможно.

Жюль обиженно нахмурилась, но тем не менее повернулась к Тедди со словами:

– У меня и правда куча дел. Всего доброго, мисс Годвин.

– Всего доброго, – весело ответила та.

Жюль обратила к сестре последний, полный надежды взгляд, разочарованно вздохнула и выплыла из гостиной. Лиззи плотно прикрыла за ней дверь.

– Она никогда не простит вам этого. Ваша сестра очень любопытна, – с улыбкой заметила Тедди.

– Она всегда была такой. – Элизабет подошла к дивану, села и жестом предложила сесть своей неожиданной гостье. – Но я вынуждена признаться, что в данную минуту разделяю ее любопытство.

Тедди присела на кончик ближайшего стула:

– Так вы удивлены тем, что я здесь?

– До крайности.

– По правде говоря, я и не думала заходить к вам, но вчера я забыла у Ники свой зонтик. Я только что побывала у него в доме.

– Вот как? – бросила Лиззи, изо всех сил стараясь напустить на себя самый равнодушный вид. – Ну и как он себя сегодня чувствует?

Тедди поглядела на нее очень внимательно:

– Это у вас плохо получается, вы не находите?

– Что у меня не получается?

– Играть несвойственную вам роль.

– Я не… – Элизабет запнулась, потом продолжила: – Некогда я хорошо владела этим искусством, стараясь быть такой, какой не была на самом деле.

– Это искусство вы утратили. Элизабет невольно рассмеялась.

– Оно стало мне ненужным. – Она наклонилась к Тедди. – Ну и как же сэр Николас?

– Ужасно. Просто беда. – Актриса покачала головой. – Я видела некоторое количество мужчин в тяжелом состоянии, но не в таком, как у него сейчас, о нет, далеко не в таком…

– Правда?

Элизабет просветлела лицом.

– Правда. Он всю ночь терзался своими переживаниями и сегодня пребывает в отвратительнейшем настроении, что сказалось на его внешности. Он выглядит так… – Она секунду подумала. – …будто его проволокли по мостовой следом за лошадью.

– Вы хотели сказать «за каретой»?

– Вот именно. – Тедди сдвинула брови. – Но я должна сказать, что вы тоже выглядите… как бы сказать… утомленной.

– Вы слишком любезны. – Элизабет поморщилась. – Я выгляжу, мне кажется, примерно так же, как Николас, то есть очень скверно, и чувствую себя соответственно.

– Он несчастен.

– Рада слышать. Мне крайне неприятно было бы сознавать, что несчастна только я.

– Он рассказал мне о вас обоих. Наверное, он не сделал бы этого, будь он в другом настроении, но сегодня утром он…

– Возмущен?

– О нет, как я уже вам сказала, он несчастен, настолько глубоко несчастен, что я сочла нужным прийти сюда и поговорить с вами сама.

В этом нет нужды. Я понимаю, что вела себя глупо, но что поделаешь, помочь я себе не могу. – Лиззи посмотрела актрисе прямо в глаза. – Видите ли, я его люблю.