Текст книги "Книга жалоб и предложений"

Как поэт влюбился

Однажды поэт Ковригин или, как он сам себя называл, Ригин, пил пиво. Хотя кому я вру – миллион раз он пил пиво. Но однажды за кружкой пива пожаловался другу, что последнее время стихи у него совсем не пишутся. Опять наврала: и это было не единожды. Зато совет влюбиться он услышал и правда однажды.

– А ты влюбись! – Сказал ему Котиков, старый друг и ничего не понимающий в поэзии владелец интернет-магазина кофеварок.

– Поможет? – усомнился Ковригин.

– Вернейший способ!

Поэт Ковригин был экспериментатор. И влюбился в Ирину, товароведа из ближайшего магазина. С Ириной он был давно знаком, и раньше она казалось ему достаточно далекой от поэзии. До тех пор, пока он не увидел, как она вешает на дверь магазина объявление, гласящее «Вход в отделы алк. и бакалея слева».

«Алк и бакалея слева, – частенько бормотал он. Какой слог! Какой слог нужно иметь, чтобы так коротко и звучно сказать о простых бытовых вещах!» В общем, с тех пор товаровед Ирина стала первейшим кандидатом в объект любви, а тут еще и повод подвернулся.

И Ковригин влюбился. Искренне, горячо, беззаветно. А что самое ужасное – безответно.

Цветов Ирина не принимала, шампанское не пила и свойственной иным женщинам жалости в пьющим непризнанным гениям не испытывала. Кремень, а не женщина!

Ковригин тем временем страдал. Ночевал у нее под дверью в подъезде, чтобы быть как можно ближе к любимой. Украл ее кота, к которому ревновал страшно, и планировал его отравить, но все никак не решался. Мучился изо всех сил, в общем. Особенно разрывалось сердце Ковригина, когда видел, как страдает Ирина из-за потери кота.

А однажды он всю ночь простоял под ее окном. С полуночи до двух ночи ему невыносимо хотелось в туалет. С двух ночи до утра в туалет уже не хотелось, но мучило чувство стыда. С места содеянного Ковригин тем не менее не уходил.

С утра мимо дома товароведа Ирины проходил Котиков. Страдающий Ковригин и рад б был остаться незамеченным, Но Котиков не только увидел его, но и захотел пообщаться. И все рассказал ему поэт, даже то, о чем не стоило бы.

– А стихи-то? – спросил Котиков. – Стихи обо всем этом написал?

– С дубу что ли рухнул, – рассердился Ковригин. – О чем из этого писать, это ж стыдоба! Если все узнают, так тут мне от позора в другой город валить придется.

Тут до Ковригина дошла бессмысленность его страданий. Покуда он не может об этом написать, так и переживать это ни к чему. Поэтому он быстренько пришел домой, переоделся, принял душ и купил билеты на Кубу.

Уже через две недели он гулял по белому песку, пил ром и курил терпкие гаванские сигары. Танцевал до упада с жизнерадостными мулатками, завтракал копеечными лобстерами и один раз даже пытался вести революционные разговоры с двумя туристами из Франции.

А какие стихи он написал! Про огромную луну, отражение которой в море охраняет сон склонившихся над морем пальм, про горячий воздух, который хочется хватать пальцами во время танца и про сахарно-ромовую кожу страстной Жемалдиньи, такой не жадной на ласку и рисовую кашу по утрам.

Отражение

Егор посмотрел в зеркало, провел рукой по волосам и пошел в сторону кухни. Краем глаза он заметил, что отражение не пошло вместе с ним, а осталось стоять там же, где и было. Слегка опешив и надеясь, что ему показалось, он медленно вернулся к зеркалу. Отражение стояло, опустив руки, и смотрело на него, не мигая. Егор поднял руку. Опустил. Отражение не двигалось. Он медленно нащупал спинку стоящего рядом стула, поднял его и, размахнувшись со всей дури, кинул стул в зеркало, засыпав осколками всю прихожую. Выдохнул.

Галя посмотрела в зеркало, провела рукой по волосам и пошла в сторону кухни. Краем глаза она заметила, что отражение не пошло вместе с ней, а осталось стоять там же, где и было. Слегка опешив и надеясь, что ей показалось, она медленно вернулась к зеркалу. Отражение стояло, опустив руки, и смотрело на нее, не мигая. Галя наклонила голову. Вернула ее в обратное положение. Отражение не двигалось. Не в силах больше пошевелиться, Галя простояла так 5 часов. Ровно до того момента, пока её не увезла в психиатрическую клинику вызванная бабушкой скорая.

Кошка посмотрела в зеркало, помахала хвостом и пошла в сторону кухни. Краем глаза она заметила, что отражение не пошло вместе с ней, а осталось стоять там же, где и было. В этом не было ничего удивительного – кошка знала, что отражение часто так делает.

Хирургия

– Здравствуйте. Я себе жизнь сломал, кажется.

Роман стоял в кабинете хирурга и оглядывал странный кабинет с комиксами на стенах.

– Да вы проходите, садитесь сначала, – сказал хирург. – Почему вам так кажется?

– От меня жена ушла: и с работы выгнали.

– Так-с так-с: Больничная карта есть с собой?

Роман протянул врачу пухлую картонную книжицу. Тот поправил очки и углубился в чтение.

– Счет в банке хороший? – наконец спросил он.

– Хороший, доктор, хороший.

– В евро?

– В евро.

– Это хорошо. А лет вам, значит, 35?

– 35, доктор.

– Я смотрю у вас тут в анамнезе уже есть 1 перелом жизни.

– Да, доктор, это меня из института отчислили. И из общаги выгнали сразу же. Поломал я себе тогда жизнь, конечно, но ничего, всё срослось уже через годик.

– Хм.

– Думаете, у меня так тяжело, потому что уже ломал?

– Ой, да что вы! У вас всё хорошо! Витамины попейте только. А так никаких проблем не вижу.

– Но с работы выгнали, доктор!

– Хорошая работа была?

– Да отстой полный.

– Вот и хорошо, найдете получше.

– Жена…

– Да пошла она в пень, жена!

– Но доктор… Я набрал 5 кг!

– Завязывайте с пирожными и сбросите моментально.

– Я в Париж хочу…

– Езжайте. Деньги есть, работы и жены нет. Да Вы сюда хвастаться что ли пришли, не пойму? Идите вон вообще! Достали тратить мое время! Им бы жить да радоваться, а они – жизнь сломал, жизнь сломал…

«Вот хам, – думал Роман по дороге домой, – Но может, он и прав, конечно. Да, определенно хороший доктор».

Кинза

Где же ткемали? Петров обшарил все шкафчики и во второй раз открыл холодильник. Обычно он держал ткемали на нижней полке дверцы, но сейчас его здесь почему-то не было.

А началось все с простого: Петров увидел рядом с раковиной увядающий пучок кинзы. Выкинуть его или оставить гнить было совершенно невозможно, тем более, что в морозилке кажется оставался кусок баранины. Петров залез в морозилку – так и есть, вот он. По быстрому разморозив кусок мяса в микроволновке, Петров кинул его на сбрызнутую маслом сковородку. Так, теперь немного чеснока, большой мясистый помидор и увядающую кинзу. Красота!

Баранина была почти готова. Осталось найти ткемали. Он же был здесь! Был!

– Мужчина, что вы делаете?

Внезапный женский голос изрядно напугал Петрова. Он дернулся и уставился на стоящую в дверях кухни Сидорову. Чтобы восстановить картину происходящего, ему понадобилось всего секунд семь.

– Я же вас кран просила починить!

Петров был вызван Сидоровой из компании «Муж на час» и должен был для начала починить раковину на кухне, в после прибить полочку и что-то там сделать со шкафом.

– Я… Простите, – замялся Петров. – Я тут что-то совсем забылся…

«Ой, ну реально как мой бывший муж», – с нежностью подумала Сидорова.

Отвратительное всё

А на обед Лика каждый день ходила в одну и ту же столовую. Не в ту столовую, где была вкусная солянка и вполне приличный квас. Не в китайскую забегаловку с солоноватой, но недорогой лапшой с большим количеством курицы и морепродуктов. Даже шаурму из соседней палатки она игнорировала, хотя шаурма была, прямо скажем, очень вкусная.

Лика каждый день ходила в ту столовую, в которой было отвратительно ВСЁ. Пахнущий тухлой грушей морс, жидкий и совершенно безвкусный суп-пюре якобы из грибов, вялые огурцы вместо свежего салата. Спросите, почему она ходила именно туда? Ну, понимаете… Каждый раз она хотела дать этой поганой столовой еще один шанс.

Тяжёлая душа Вракова

Злобный старик Враков сел на резное кресло работы известного мебельщика Смертина, да и помер. А душа его хотела было воспарить, но как ни пыталась, подняться не смогла – тяжелая душа была у злобного старика Вракова. Тяжелая, темная, вязкая, что ил на дне болота. Старика нашли и похоронили, а душа так и осталась по креслу размазанной.

Детей у Вракова не было, так что мебель его снесли в музей. Шкафы, кровати, кресла – чудесный антиквариат конца XIX века. Даже то самое резное кресло чудесное. С душой, так сказать, хоть и не в самом лучшем смысле.

Стояло это кресло стояло, никого не трогало. Один раз, правда, на него на него шаловливый ребенок присел, да как подскочит! Щипается, говорит. Мамка, конечно, парой шлепков эти шалости постаралась выбить, не поверила ребенку. А тот потом вырос и стал психотерапевтом.

Но рассказ не об этом, а о музейном стороже Воронцове. Сторожа Воронцова кресло тянуло. Родную душу, наверно, чуяло, ведь Воронцов был отвратительнейшим хамом. И обязанности выполнял спустя рукава. И на правила плевал, да. Так что в один прекрасный момент он ночью пролез через ограждение и уселся на кресло. Сидит, думает, чувствует – что-то странное с ним происходит.. Вроде как толчке сидит, а вроде как и наоборот. А это душа Вракова в него влезла. А так как влезла она через… ну, как у нас часто все делается, то и результат получился неожиданный.

Стал Воронцов добрейшей души человек. С утра встает – солнцу радуется. В 11 вечера – сразу звук потише делает. Открыл приют для собак. В общем, вот так от столкновения двух черных материй и образовался сгусток светлой энергии. А вы говорите, физика!

Катя, я тебя люблю!

КАТЯ, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! – было выведено на асфальте большими желтыми буквами. Очень ярко. Не мелом даже, а масляной вроде краской.

Катюня сфотографировала надпись через окно, отправила Ленке и набрала ее номер.

– Что думаешь, это Коля или Тигранчик?

– Конечно, Тигранчик. Он такой романтик.

– Ой, не знаю. От него смски не дождешься, а тут такая надпись. А Коля пишет каждый день, может теперь и ночью еще решил писать. На асфальте,

– Ой, Катюнь. Ну пошли каждому из них «Я тоже и посмотришь».

– Я только Тигранчику пошлю. А там разберусь.

Катюня положила трубку и начала набирать смс.

Парой этажей выше руководитель отдела маркетинга Екатерина подошла к окну с чашкой кофе. «Какие буквы неровные, – подумала она и громко отхлебнула из чашки. – Мог бы художника попросить. Вечно Костя за все сам хватается, никакого понимания о делегировании. Ну ладно, все равно приятно. Надо позвонить ему, сказать, что согласна сходить в бар. Пусть стол забронирует».

Катерина Львовна, профессор истории из квартиры номер 52, подошла к окну около обеда. Она уже вернулась с лекций, на которые спешила рано утром, и только сейчас обратила внимание на надпись. «Какая пошлость, подумала Катерина Львовна. – Неужели кто-то из студентов? Вряд ли это Яков Моисеевич, не того склада человек. А вдруг он способен на безумства? Хотя с такой бородой… Маловероятно. Но все-таки попробую прижаться к нему коленкой под столом во время собрания».

А Катя выехала из дома в пять утра, ступив в темноте пару шагов к такси. Та Катя, которая должна была прочитать признание, уже сошла с трапа самолет в Афинах. Ее ждало десять дней прекрасного отдыха и о признании в любви она пока ничего не знала.

Но она прилетит обратно и узнает. Краска-то масляная. Все будет хорошо, правда.