Текст книги "Книга жалоб и предложений"

Писать

Одна женщина была писательницей. Она написала 34 книги, каждая из которых была издана тиражом не меньше двухсот тысяч. И ни один, ни один экзепляр никому не подписала. Потому что не могла придумать, что написать.

Тревожная симптоматика

В понедельник утром Петров пришел в врачу. Он мучился все выходные, не зная, считать ли свое состояние нормальным, и в итоге извел себя так, что еле дождался открытия поликлиники. Взяв талончик и отсидев небольшую, человек на 12, очередь, он зашел к терапевту – злобной на вид женщине с малиновой помадой на губах.

– Понимаете, доктор, – с порога начал он, – Я люблю Россию.

Терапевт заметно напряглась.

– Мужчина! – строго сказала она. – Вы вообще нормальный?

– Знаете, именно это я и хотел бы выяснить. У меня странные симптомы. Вы послушайте, я сейчас расскажу.

Приняв обреченный вздох докторши за согласие и приглашение к беседе, Петров начал рассказывать.

– Четыре дня назад я вернулся из трехнедельной командировки в Швецию, и сразу почувствовал себя как-то странно. Не знаю, может я там этим заразился?

– В Швеции? Вряд ли. Продолжайте, однако.

– Так вот. Иду багаж забирать, вижу – едет чемодан. А народ плотным кольцом стоит, не пускает. Подался было вперед, а тут женщина мне как сунет локтем под ребро, и вперед меня. И пару детей за собой протаскивает, орет «Мальчики, хватаем, вон наши!». И так у меня защемило…

– Что защемило? Под ребром что-то? Нервы?

– Сердце защемило сладко так… Какие у нас женщины – богини! Куда Европе до нашего феминизма – у нас такие фемины есть, рядом с которыми мужчина – нежный беззащитный цветок. Любая шведская активистка от зависти линять начнет.

– Хм.. Интересно. Еще симптомы есть?

– Есть, есть! Я потом до вокзала доехал. Есть хотелось невыносимо, зашел в кафешку. Взял котлетку с пюре, а официантка спрашивает: «Может, вам еще огурчик соленый? Мне бабуля с Ярославля раз в неделю банку с проводницей шлет, так я даже до дома с вокзала не увожу, здесь посетителям скармливаю. Берите, хорошие огурцы, 50 рублей две штуки». Вы видели где-нибудь еще такой сервис? Свое, родное, для клиентов! Съел я огурцов, стопочку под них, и чувствую – прям к горлу подкатило.

– Чего подкатило? Тошнить чтоль начало?

– Радость подкатила! Восторг, счастье! Давно мне так душевно еды не предлагали. Ну тут-то я у себя любовь к Родине и заподозрил. Но наперво подумал, может съел чего не того, завтра пройдет.

– Я так понимаю, раз вы здесь, не прошло?

– Нет, хуже стало. Я вот вчера спускаюсь дома по лестнице, прохожу мимо консьержки. А консьержка у нас – от взгляда мухи дохнут. И она мне ласково так: «Иван Николаевич, давно вас не было видно!». Тут у меня аж голова закружилась, заикание какое-то началось. Понимаю – любит она нас на самом деле. Строгая женщина, но справедливая. Просто мы понимать должны, кто тут главный. Так вот и хожу до сих пор с легким головокружением. Слева щемит, в горле комок. То и дело слезу пущу. И все время выпить хочется.

– Так. Симптоматика понятна. Сейчас пропишу вам процедуры. Раз в сутки клизма, обливание холодной водой и электрофорез.

– А поможет?

– Часто помогает. Ну если не поможет – случай хронический. Так и будете до конца жизни ходить с сердцем не на месте, периодически слезу пускать от тоски и часто выпивать. Ничего, многие так живут, привыкните.

Докторша быстро написала что-то на бланке, смачно плюнула на печать, штампанула и сунула Петрову в руки готовые бумажки.

– В 14 кабинет идите, вам помогут. Второй этаж.

Петров взял бумажки и пошел к выходу.

– Не помогут, наверно, – пробормотал он, закрывая дверь. – Это, похоже, навсегда.

Как поэт стихи писал

Однажды поэт Ковригин или, как он сам себя называл, Ригин, гулял по Пятницкой в поисках вдохновения и бормотал:

 
«Родился я в большой семье,
Рожденьем многим я обязан
Своей большой-большой семье
И.. нет, что-то не то».
 

Вдохновение подводило Ковригина – стих не шел. Проходя мимо фонтана, он решил сменить тему.

 
«Фонтан. Дорога. Люди. Кал».
 

Какой еще кал? Нет уж. Фонтан. Дорога. Люди. Что? Что ещё? Ладно, попробуем этот вариант.

 
Фонтан. Дорога. Люди. Кал.
Как долго я тебя искал…
Как долго я страдал на свете,
Пока не встретил ноги эти.
 

Неплохо получается. Но кал? Это же ни в какие ворота. Так, что еще тут есть из коротких слов?

 
Фонтан. Дорога. Люди. Дуб.
Как долго я… был лесоруб?
 

Нет, заново.

 
Фонтан. Дорога. Люди. Свет.
Смотрю сквозь листик на просвет.
На завтрак кушал я омлет,
Стихотворенье – полный бред…
 

Не то, всё не то…

Ковригин бегал вокруг фонтана, бормоча под нос одну бессмыслицу за другой, и уже пятый круг подряд за ним бежал его товарищ поэт Музыков, который всего лишь хотел поздороваться. На пятом кругу Музыков понял, что добьется большего успеха, если останется на месте. Так и вышло, через минуту Ковригин буквально врезался в него.

«Ковригин, дружище! – начал активно приветствовать Ковригина Музыков. – Как дела, чего поделываешь?»

«У меня стих не клеится, – чуть не плача сказал Ковригин. – Вот смотри. Фонтан. Дорога. Люди. Что?»

Музыкин задумался буквально на пару секунд и начал декларировать:

 
«Фонтан. Дорога. Люди. Что?
Зачем ты плаваешь в пальто??
Зачем абсурда ты не видишь
В мыслях и в действиях своих?
 
 
Меня ты этим не обидишь,
Но дело ведь не в нас двоих!
 
 
Цени логичность мирозданья,
Целенаправленнее будь.
Ищи поступкам оправданье,
И ты познаешь жизни суть».
 

Музыков замолчал и почесал нос.

«Ну что, хватит?» – спросил он.

Ковригин только вздохнул и ничего не ответил.

«Талантище», – грустно подумал он и погладил проходящего мимо кота.

Долгожданный ответ

Они расстались полгода назад. В будни ее затягивала работа, но в выходные она могла думать только о нем. Эти мысли сводили ее с ума. Настолько, что к вечеру она не выдерживала и садилась писать ему письмо. Она давно удалила все его контакты, но электронный адрес [битая ссылка] [email protected] забыть было невозможно. И вот она писала. По два письма в неделю, по письму на выходной.

Он не отвечал и каждый раз она придумывала что-то такое, чтобы он не выдержал и ответил. «Я знаю о тебе все! Давай договоримся, как сделать так, чтобы это не стало достоянием общественности», – писала она в надежде, что он испугается раскрытия какого-нибудь своего секрета. «Придурок! Да ты просто конечный отморозок!» – ругалась она в надежде, что он захочет оскорбить ее в ответ. «Я никогда никого не любила больше, чем тебя. Вернись, и я до конца жизни буду исполнять любое твое желание», – заманивала она его. Ну неужели, неужели она не сможет придумать хоть что-нибудь, что заставит его не выдержать и написать ответ? И однажды у нее получилось.

«Я не могу жить без тебя, – писала она. – Ты, только ты, делаешь мир вокруг меня небессмысленным. Сегодня я два часа лежала и смотрела в потолок, до тех пор, пока не начала видеть в трещинках на побелке твое лицо. Ответь мне. Ответь мне, иначе я сойду с ума. Все, что я могу делать, пока ты мне не отвечаешь – лежать так дальше и надеятся на ответ».

И он ответил. Дрожащими руками она нажала «Открыть» и впилась глазами в текст. «НадеятЬся» – было написано в письме.

Анна. Мария

Выдох. Анна попыталась расслабиться. Лететь еще два часа.

– Дурацкое кресло, – завела Мария. – Где подушка? Ты сдала в багаж подушку! Подушка! Подушка! Как лететь без подушки? Дура, дура, как можно было сдать подушку в багаж?

Анна вдохнула побольше воздуха и начала медленно выдыхать:

– Ненавижу тебя. Не-на-ви-жу. Заткнись.

– Подушка! Дура!

– Подушка не стоит потраченных нервов.

– А защемленные нервы на шее стоят нервов?

– Достала… Подушки уже нет, и думать о ней незачем.

– Ладно, можно и не спать. Смотри, вон уже еду несут. Возьми рыбу.

– Не хочу рыбу. Хочу курицу.

– Рыба дороже.

– Все бесплатно.

– Вот именно. А рыба стоит дороже. Когда дают что-то бесплатно, нужно выбирать то, что дороже.

– Хочу. Курицу.

– Пффф.

«Что вам?» – улыбнулась как раз подошедшая стюардесса.

– Курицу.

– Ой ну ваще – скривилась Мария. – Она поди и не особо вкусная. А не, ничего, вроде нормальная. Но надо было рыбу брать все равно. А нам багаж не надо будет на пересадке забирать?

– Нет.

– Точно? А если надо? Надо было спросить. Почему ты не спросила? Ну почему, почему, почему???

Вдох. Выдох. Только спокойствие. Мысли роились в голове как бешеные. Анна-Мария очень не любила летать. И не любила свое двойное имя, на котором зачем-то настояла мама.

Рассказ из одной строки

Бог не дал детей чете Джонсонов, но аисты – атеисты

Диван, который ходил на работу

Диван просыпался в 9 утра, потягивался и шел на работу. Работал он диваном на мебельном рынке – стоял там каждый день, и служил объектом рассматривания покупателей. Он мечтал, конечно, совсем о другой работе – например, дивана в витрине дорогого магазина, или дивана в приемной большого начальника.

Когда диван был еще маленьким креслом, он вообще мечтал работать диваном в Администрации Президента, но с возрастом потерял всякую надежду.

И вот однажды, когда диван опаздывал на работу, и поэтому бежал быстро-быстро (ему всегда приходилось ходить на работу пешком, потому что в трамвай его не пускали), он упал и разодрал правый бок. Диван сильно опоздал, и стал оправдываться перед начальником, будто на него напали кошки и подрали ему бок. Начальник пожалел диван, и решил его забрать к себе домой.

Диван продал свою квартиру и приехал жить к начальнику. Там он и познакомился с шикарной двуспальной кроватью (он любил фигуристых женщин и никогда не понимал, как можно спать с этими тощими односпальными). Теперь их табуретки уже ходят в детский сад, и когда-нибудь одна из них станет Настоящим Диваном в Администрации Президента.

Мир любви

Жил-был продавец несчастья. Дела у него шли неважно, и он использовал самые различные уловки, чтобы продавать свой товар. Он маскировал его под туфли на шпильках, фильмы-трагедии и красивых, но глупых мужчин.

– Господи! – обращался порой к Богу продавец несчастья. – Почему бизнес мой так неудачлив? Помоги мне чем-нибудь

И создал Бог Любовь. И открыл продавец несчастья Мир Любви в Сокольниках и стал самым богатым человеком в мире.

Я нормальная

Обычно Оксана снималась в массовке: тёлка за спинами главных героев, покупательница в очереди за колбасой, прохожая на улице…. И вот оно – ей дали роль со словами. Всего предложение, но это же роль со словами! Слова всего два: «Я нормальная». Вроде как она такая в группе практикантов-медиков в психушке, ее принимают за пациентку, а она им: «Я нормальная!»

А ведь это сказать непросто. Ну, чтобы и правда выглядеть нормальной. И вот Оксана, выходя из дома, репетирует на разный лад. Голос повыше, пониже, немного насраспев, быстро, как из пулемета. Сама не заметила, что уже давно идет по улице и повторяет всяко: «Я нормальная. Я нормальная! Я! Нормальная! Нормальная я…»

«Нормальная, нормальная, – начал успокаивать ее дедушка, идущий рядом. Подошел даже и по руке погладил. И смотрит такой, улыбается себе в бороду. – Сейчас все нормальные».

Отец и сын

Дед Степан шел по улице, с громким стуком переставляя массивную деревянную клюку. Весна, солнце, и даже немного тепла – отличный день для прогулок.

А ведь совсем недавно здесь был совсем другой асфальт, вспоминал он. Почти такой же, но посветлее. Он помнил тот оттенок, потому что водил внучку в детский сад, и поэтому каждое утро взгляд его был направлен чуть ниже, чем прямо. А вот под этим деревом лежал чуть розовый камень. Долго лежал, лет пятнадцать. Никто его не трогал, пока не стали асфальт менять. А до этого не лежал. Или лежал?

Дед Степан вспомнил, как они переезжали в этот район, вместе с диваном в цветочек. Как сейчас помнит – грузовик нанять 300 рублей стоило. Жена столько хлама выкинула перед переездом… Тряпки, старая посуда, полусдутый мяч… А ведь он этот мяч еще в юности с ребятами по двору гонял. С Юркой, с Колей, с Серегой. И парень еще был рыжый, имя странное такое… А, Альберт. Альберт Эйрих, ну надо же. Он еще потом с семьей эмигрировал в Германию.

Становилось чуть зябко. Дед Степан проходил мимо роддома, вглядываясь в темные окна. А вот здесь он сына забирал. Встречал жену, как раз весна была, примерно такая же. Жена в серой шубе, хоть для шубы уже и тепловато было. Сын в голубых пеленках. Интересно, где он сейчас? Последнее, что дед Степан помнил – свадьба внучки. Сын там был, конечно. А где же он сейчас? Как ни силился дед, никак он не мог вспомнить. Ведь он же жив? Не помирал вроде. Уехал что ли куда? И звать его как? Михаил? Нет вроде. Роман, кажется. Нет, опять нет. Да что ж такое-то…

Сын тем временем шел сзади, метрах в десяти. Каждый раз, когда отец выходил гулять, сын выходил за ним и шел чуть поодаль, чтобы после привести папу домой.

Министерство образования жира

Министр образования жира сидел в своем кабинете и напевал «У губ твоих конфетный, конфетный вкус». Утро было солнечным, настроение у министра чудесным, а среди утренней порции пончиков один оказался в форме сердечка, что навевало на министра романтические мысли. Он ждал посетителя, который должен наконец-то исполнить то, о чем министр мечтал давно – создать скульптуру, которая станет символом министерства и украсит его фасад.

– Пал Семеныч, к вам архитектор Пирогов, – заглянула к нему Леночка.

– Пусть заходит!

В кабинет зашел сияющий Пирогов.

– Здравствуйте. Пал Семеныч! Я придумал!

– Садись, показывай! Пончик?

– Спасибо, я позавтракал.

– Позавтракал, – протянул министр. – Какое странное слово. По… Завтра… Кал… Что бы это могло значить? А, ладно, показывай.

– Вот, – Пирогов положил на стол лист бумаги с изображением странного существа. – Новый символ министерства: мифический зверь с головой Льва Толстого и телом толстого льва.

– Эмм.. И почему?

– Ну, голова Льва Толстого символизирует образование. А тело толстого льва – жир. Логично символично, эстетично.

– А причем здесь образование?

– Ну… Министерство образования…

– Глупости какие. Если в названии министерства есть слово Образование, это совершенно не значит, что мы имеем к нему какое-то ношение. Какие еще есть варианты?

– Вообще-то, это был лучший. Но есть еще, вот, толстый Купидон. Он символизирует любовь к жиру. Представьте, одну стрелу он посылает в молодого накачанного мужчину, а другую – в молочного поросенка…

– Фууу, так можно и аппетита лишиться. Мне кажется, вы ничего не понимаете про наше министерство. Давайте я устрою Вам небольшую экскурсию, чтобы Вы прониклись.

– Хорошо, – кивнул Пирогов.

Министр и архитектор вышли из кабинета в просторный холл.

– У нас есть два больших корпуса, – тут министр захихикал, как будто очень смешно пошутил. – В одном корпусе мы занимаемся вопросами образования жира у мужчин, в другом – вопросами образования жира у женщин и душевнобольных.

– То есть как? Почему вы объединили женщин и душевнобольных?

– Мне кажется, у них у всех что-то с головой.

– Что-то – это что?

– Не знаю. Вы видели женские головы? Явно что-то не то. Так вот, сейчас мы в первом корпусе, с него и начнем. Пройдемте в отдел От Дел.

– Отдел-отдел?

– От Дел, дурачок. Департамент Лени, если официально.

Пал Семеныч и Пирогов зашли в просторное помещение, заставленное диванами. Несмотря на то, что диванов было очень много, сидело них максимум человека три. Министр нахмурился и двинулся к одному из них:

– Сиделкин, ты почему не дома???

– Жена ремонт затеяла, Пал Семеныч. Говорит, если не пойду на работу, буду обои клеить. Вот я хожу.

– Хорошо, – подобрел министр. – А у этих двоих не знаешь что?

– Пятеркину четвертый день лень домой идти. А Иванов просто решил поработать.

– Пусть зайдет ко мне после обеда, часов в пять. Проведу ему разъяснительную беседу.

– Я ему скажу, Пал Семеныч.

Министр и архитектор вышли из департамента Лени и направились в отдел Здорового Питания.

– У вас есть отдел Здорового Питания? – удивился Пирогов.

– Конечно. Мы же с ним боремся.

Пал Семеныч и Пирогов вошли внутрь.

– Вот, у нас тут еще пять отделов. – Начал Пал Семеныч. – Отдел ненависти к овощам, отдел ничего-не-знания-о-клетчатке, Антирыбный отдел, Фукисломолочный отдел и отдел обезвоживания.

– Любопытно. И как они работают?

– Успешно! Были небольшие проблемы в антирыбном, когда в моду вошли суши, но мы неплохо справились, введя в моду несколько пончиковых сетей.

– Так это ваша заслуга? А я думал, чего это вдруг все стали пончики любить!

– Наша, конечно. Ребята у нас тут не спали, не ели, работали над этим. Ха! Ахаха! Ахахахаха!

– Э…

– Ой, ну я и пошутил. Не ели. Ха

– Ха – неуверенно подыграл ему Пирогов. – Знаете, а я, кажется, придумал, какой вам нужен символ.

Через два месяца здание министерства образования жира украсила новая скульптура, выполненная в виде традиционного английского завтрака.

Пиратское счастье

Одна девочка купила диск с пиратским счастьем.

И вроде бы была она счастлива, но всё было как-то не так. Начальник на любимой работе был какой-то мутный, перед уютным домом то и дело топтались мрачные фигуры, а у лучшей подруги был препротивный гнусавый голос. Даже кошка, хоть была она милая и пушистая, то и дело оставляла противные царапины.

Накопила тогда девочка денег и купила себе хороший, лицензионный диск. А говорят, не в деньгах счастье.

PS. А другая девочка взяла кредит и потом полжизни расплачивалась.

Жизнь в искусстве. Часть 1. Завтрак на траве

Смотрительница Агафья Леонидовна работала в музее 32 года. Кто-то скажет – целая жизнь. Кто-то – что возраст с 52 до 84 лет целой жизнью назвать никак нельзя. Так или иначе, Агафья Леонидовна уже и забыла, что когда-то работала поваром (поварихой, как говорили в то время), и была твердо уверена, что посвятила себя искусству.

26 марта 2015 в 22:00 она, как обычно, начала собираться домой. Проходя по залу, она (опять же как обычно) ненадолго задержала свой взгляд на картине Эдуарда Мане «Завтрак на траве». Что ни говори, а голые люди всегда заставляют обратить на себя внимание. Внезапно смотрительница уловила краем глаза какое-то движение на картине. Она тут же подошла ближе и внимательно всмотрелась. Ей кажется или листва на деревьях и правда немного шевелится? Агафья Леонидовна приблизилась еще плотнее и внезапно… шагнула внутрь картины.

В ту же секунду она оторопела от звуков, красок и запахов, которые ее окружили. Пени птиц, всплески воды, женский смех… Все-такое живое, насыщенное, вибрирующее, особенно запах колбасы! Агафья Леонидовна набрала полную грудь воздуха и крикнула то, что давно хотела:

– Бесстыдницы!

Голая рыжая девица недовольно повернулась в ее сторону.

– Проститутки! – не унималась Агафья Леонидовна.

– Мадам, – сказала девица. – Я натурщица из Парижа. Если Эдик сказал «Позируй голой», значит мое дело – раздеваться и позировать. Или я должна спорить с гением?

– Ну так-то да, – пробормотала Агафья Леонидовна. – Но ведь мужики-то не голые.

– Ну так и Мане не Рафаэль, – ответил кудряш. – А значит, атлеты из нас так себе, и голыми расхаживать не с руки.

– Густав, а это вообще кто? – небрежно тыкая в нее пальцем, спросил кудряша мужчина с черной бородой.

– Да, а вы вообще кто? – недовольно протянула девица.

– Я это… Пошла я…

Агафья резко заторопилась и быстро вылезла из картины обратно. «Ох уж эти французы… – думала она, добираясь домой. – В следующий раз к своим пойду».

Жизнь в искусстве. Часть 2. Боярыня Морозова

Смотрительница Агафья Леонидовна очень любила боярыню Морозову. То есть «Боярыню Морозову», ведь не как женщину она ее любила, а как картину Сурикова. Поэтому, научившись входить внутрь живописных полотен, она решила обязательно сходить в нее (звучит как в сортир, но как еще сказать?)

Надев принесенные из дома валенки, она шагнула на хрустящий снег и сразу чуть не оглохла от крика. Орали все: дети, взрослые, боярыня, даже сани, кажется, орали. Агафья Леонидовна не выдержала и тоже заорала. Первое, что в голову пришло: «Не вели казнить, вели помиловать!»

– Дура, – ткнул ее в бок палкой какой-то старик. – Кабы ее саму теперь не казнили. Эх, до чего жалко бабу…

– А что, могут? Поразилась смотрительница. А я думала, она тут главная. Вон шуба какая.

– В заточение ее везут. Ох, и достанется ей там.

– Ой. А я-то… Смотрел аи даже не поинтересовалась, что, куда? Надо историю знать все-таки.

– Историю? Какую историю? – поинтересовался старик. – Ой, кстати, была у нас тут у нас одна история…

– Потом, потом расскажете, – заторопилась смотрительница обратно. Больно уж стыдно ей было. Да и холодно.