Текст книги "Рай под колпаком"

Глава пятнадцатая

Внутри домик делился на две крохотные комнатки: первая, где с трудом разместились большой двухтумбовый стол, электропечь на металлической подставке и два стула, служила прихожей и кухней одновременно, вторая была спальней с двумя панцирными кроватями и печкой-буржуйкой. Штукатурка на стенах и потолках потрескалась, по углам висела паутина, и все предметы в домике покрывал толстый слой пыли.

– Посидите в беседке, пока я здесь уберу, – принялся выпроваживать меня из домика Валентин Сергеевич. Он нагнулся и достал из-под кровати веник.

– Чего уже там, – махнул я рукой. – Ведро есть?

– Посмотрите под столом.

– А где воды набрать можно? К реке надо спускаться?

– Только не к реке! Обрыв там такой – шею свернёте. Колодец почти по центру участка, за вишней.

Провозились мы часа три, наводя порядок в домике, развешивая на перилах беседки и кустах отсыревшее за зиму бельё с кроватей, перемывая посуду. Затем Валентин Сергеевич наладил насос, и закачал воду в бак душевой кабинки, стоявшей за домиком. Принимать душ из ледяной колодезной воды мы не отважились и умылись из рукомойника.

– Жить можно, – сказал Бескровный, вытираясь полотенцем. – Будет холодно ночью, печурку растопим. Дрова есть. – Он кивнул на поленницу, сложенную у душевой кабинки и прикрытую посеревшей за зиму полиэтиленовой плёнкой. – А сейчас, как положено, обмоем новоселье. Идёмте в беседку.

Я скептически покосился на писателя. Похоже, выпить он был не дурак и потреблял часто.

– Что-то мне на нашем новоселье невесело… – вздохнул я и кивнул в сторону нависающей над нами стены купола.

– Проще относитесь к жизни, молодой человек! – заметил Валентин Сергеевич, расстилая на столе в беседке газеты. – Проще…

– Между прочим, – заметил я, – спиртного мы не взяли.

– Обижаете, гражданин начальник! – рассмеялся он, доставая из спортивной сумки три бутылки коньяка. – Кота и коньяк я никому не доверю!

– Опять пить… – поморщился я. Ни пить, ни есть не хотелось. Вообще ничего не хотелось. – Кстати, а где кот?

– Под кровать забился, – отмахнулся Валентин Сергеевич, нарезая хлеб и готовя бутерброды. – Дня два адаптироваться будет – уж такие повадки у кошачьих.

– Причём здесь повадки? – заступился я за кота. – Коньяк – не валерьянка, вас в тёмной сумке с бутылями валерьянки полдня потаскать, и вы под кровать забьётесь. – Развернув фольгу на гриле, я позвал: – Кыс-кыс-кыс!

– Он на кыс-кыс не откликается, с ним надо по-человечески. Пацан, кушать!

Но и на «человеческое» обращение кот не отреагировал и не вышел из домика.

– Ничего, мы ему потом костей на блюдечке под кровать поставим… Всё, для начала достаточно, – сказал Валентин Сергеевич, открыв банку с маринованными грибами. – Садитесь.

Я сел. Валентин Сергеевич откупорил бутылку, налил в гранёные стаканы.

– С новосельем! – поднял стакан писатель.

Я тяжко вздохнул и потянулся к своему стакану.

Но выпить нам не дали.

– Приятного аппетита! – пожелал кто-то за спиной, и мы обернулись.

– Тьфу ты! – чертыхнулся Валентин Сергеевич. – Кто же под руку говорит…

Перед нами стоял один из рабочих с чёрной глянцевой папкой в руках. По всей видимости, бригадир.

– Здравствуйте, – сказал он.

Валентин Сергеевич кивнул, я промолчал. Ещё чего не хватало – здороваться. Сбежал из города из-за таких, как этот, так они и здесь глаза мозолят.

– Извините, вы надолго приехали?

– Да.

– Отдыхать будете?

– Жить мы здесь будем, – не выдержал я. – Вам какое дело?

– Жить? – несказанно удивился рабочий. Был он молодым, как и все сейчас в городе, розовощёким, и все эмоции отражались у него на лице. – Здесь?

– Здесь, – подтвердил Валентин Сергеевич. – А вы, что, против?

Бригадир замялся.

– Дело в том, что эта зона подлежит реконструкции. Все домики будут снесены.

– Как?! – возмутился Бескровный. – И сады тоже?

– Нет, зачем же… Деревья останутся, будет экологически чистая природная зона.

Только теперь я понял, почему на участках не было людей, никто не копался в земле, не белил стволы деревьев, не жёг костры из прошлогодних листьев. Кому нужны садовые участки, когда в магазинах всё есть и всё бесплатно, а поля обрабатывают кошмарные биомеханические сколопендры?

– А что, частная собственность на землю отменена? – жёлчно процедил Валентин Сергеевич. – Опять экспроприация?

Бригадир снова смутился и отвёл глаза. Как посмотрю, не в меру стыдливых «самаритян» сотворили пришельцы. Понятно, почему они куполом отгородились – в нашем мире таким не выжить.

– Ну что вы… Если так хотите, можете оставаться. – Бригадир шагнул к домику, заглянул в окно, неодобрительно покачал головой. – Только условия у вас здесь, мягко скажем… гм…

– Нецивилизованные, – буркнул я.

– Примерно так.

– Вы можете предложить лучшие? – с сарказмом поинтересовался Валентин Сергеевич.

– Да, – неожиданно быстро ответил бригадир. Будто ждал этого вопроса.

Мы удивлённо переглянулись с Бескровным.

– И что же вы можете предложить? – после небольшой заминки спросил Валентин Сергеевич. Сарказм в его тоне поубавился, но всё равно ощущался.

Бригадир подошёл к беседке.

– Разрешите присесть?

– Присаживайтесь, присаживайтесь, – милостиво разрешил Валентин Сергеевич. – Коньячку не желаете?

– Нет, спасибо. Не пью, – спокойно ответил бригадир, игнорируя иронию Бескровного.

Он сел, положил на стол пластиковую папку, на мгновение задумался, затем постучал по папке пальцами обеих рук, будто набирая что-то на клавиатуре. И только потом расстегнул застёжку и открыл папку.

В очередной раз я ошибся, приняв то, что было в руках бригадира, за папку. Она оказалась чем-то вроде пентопа, только вот такого сверхплоского, сделанного по технологиям, которые человечеству и не снились, потому что открывшийся внутри дисплей создавал объёмное изображение, и мы увидели словно бы выросший из «папки» трёхмерный макет небольшого симпатичного домика.

– Такой вас устроит? – спросил бригадир. – Можно рассмотреть со всех сторон.

Он постучал пальцами левой руки по краю «папки», и домик начал медленно вращаться.

– Гм… В общем-то… – начал, было, Валентин Сергеевич, но затем ошеломление от увиденного прошло, и в его глазах заиграли насмешливые искорки. – Неплохо, неплохо… Но нам бы чего-нибудь пооригинальнее… Двухэтажное, с мансардой, мезонином…

– Антресолью, – добавил я.

Брови у бригадира взлетели, он удивлённо посмотрел на нас.

– Вам как – сразу все три вида надстроек или какую-нибудь одну?[3]3
  Все три вида надстроек практически одно и то же, и в одном здании соседствовать не могут.


[Закрыть]

В архитектуре он, определённо, разбирался, но отвечать иронией на иронию не хотел – говорил так, будто разговаривал с малыми детьми.

– Ну… Это на ваш выбор, – неопределённо пошевелил пальцами в воздухе Валентин Сергеевич и откинулся спиной на стойку беседки. Игра ему определённо нравилась.

– Тогда давайте рассматривать варианты, – сказал бригадир и снова застучал пальцами по краю дисплея. Трёхмерное изображение домика начало меняться, вырастать вверх, расширяться.

Слабый ветерок дохнул со стороны бригадира, и я почувствовал запах фиалки. Тогда я встал и ушёл в дом. Если Бескровного беседа явно забавляла, то мне было противно. Противно ощущать себя неразумным ребёнком.

По пути я прихватил сохнущий на перилах беседки матрац, бросил его в комнате на панцирную сетку кровати и лёг, бездумно уставившись в потрескавшийся потолок. Никогда не испытывал особой тяги к спиртному и сегодня весь день в душе корил Бескровного за неуёмное потребление алкоголя. Но сейчас мне хотелось напиться, и я остро жалел, что, уходя из беседки, не захватил с собой бутылку.

Из-под кровати, стелясь по полу и опасливо оглядываясь по сторонам, выбрался Пацан. Вытянув шею, он поднял голову и посмотрел на меня долгим, жалобным взглядом. Я повернулся на бок и легонько похлопал ладонью по матрасу рядом с собой.

– Забирайся.

Кот подумал, муркнул, вспрыгнул на кровать и принялся меня обнюхивать. Я погладил его, и тогда Пацан успокоился, тяжело вздохнул и принялся умащиваться рядом, тесно прижимаясь ко мне.

Со двора доносились приглушенные обрывки обсуждения достоинств виртуального домика. Солярий, подземный гараж, бассейн… Я тяжело, почти как кот перед этим, вздохнул и закрыл глаза.

Не знаю, сказалось ли соседство кота – такой же, как и моя, неприкаянной души, испытавшей сегодня психологический шок, – но я задремал.

Очнулся оттого, что меня трясли за плечо.

– Вставайте, Артём, солнце садится, – будил меня Бескровный. – Нехорошо спать на закате, голова болеть будет.

Я рывком сел, и кот, прикорнувший рядом, стремглав спрыгнул на пол и юркнул под кровать. Свежо было в памяти Пацана сегодняшнее заточение в спортивной сумке, и испытывать судьбу он больше не желал. Чёрт его знает, что у хозяина на уме.

– Ушёл бригадир? – спросил я.

– Кто-кто? – не понял Бескровный.

– Ну, этот… Архитектор, с которым вы план дома обсуждали.

– А, вот кого вы имеете в виду! – рассмеялся Валентин Сергеевич. – Ушёл. Мы, кстати, не только вид дома обсудили, но и окрестностей – он тут целую усадьбу распланировал.

Валентин Сергеевич зашёлся гомерическим хохотом.

– Напрасно смеётесь, – остудил я его. – Это вы всё принимаете за игру, а он говорил вполне серьёзно, и скоро здесь начнутся строительные работы. Так что готовьтесь к выселению.

– Да? – Улыбка сползла с лица Бескровного. – А вы знаете, я об этом не подумал… Решил поиграть в маниловщину, забыв о фактах… – Он, было, расстроился, затем махнул рукой. – Ну и чёрт с ним. Этот вечер, по крайней мере, наш. Идёмте ужинать.

Я поплёлся к рукомойнику, умылся, но холодная вода не взбодрила. Прав был Бескровный, не следовало засыпать на заходе солнца… Вытираясь полотенцем, я отошёл от домика к краю обрыва. В городе как-то не обращал внимания, какие закаты в розовом раю, сейчас же впервые увидел. Солнце над горизонтом приобрело фиолетовый цвет, и от этого сумерки казались густыми, тревожными, нагоняющими тоску, которая и без того была беспросветной.

– Артём, сколько вас можно ждать? – позвал Валентин Сергеевич. – Коньяк выдыхается!

Я бросил последний взгляд на чёрную в сумеречном свете излучину реки и зашагал к беседке.

Валентин Сергеевич протянул к беседке шнур, и теперь стол освещала электрическая лампочка. От её умиротворяющего света, отрезающего беседку от сумерек розового рая, казалось, что мы ужинаем на природе и ничего вокруг не изменилось. Но настроение это отнюдь не подняло. Не помог и коньяк – если пару часов назад я страстно желал напиться, то после сна желание как отрезало, и я выпил исключительно чтобы поднять настроение. У Валентина Сергеевича тоже настроение из мажорного перешло в минорное, и мы ужинали молча.

Вяло закусив, я глубоко вдохнул посвежевший к ночи воздух и поморщился.

– Не пойму что-то… То ли у вас где-то фиалка растёт, то ли запах от архитектора не выветрился.

Валентин Сергеевич принюхался.

– Нет, это не от архитектора, и не весенняя фиалка пахнет. Ночная фиалка, растут здесь несколько кустиков.

Глава шестнадцатая

Всю ночь одуряюще пахло фиалкой, и я ненавидел этот запах даже во сне. Вставать и прикрывать окно было лень, и я лежал на сыроватых, как в купе поезда, простынях, дремал и мечтал о том, как завтра утром выкорчую все кустики фиалки к чёртовой матери. О том, чтобы вырваться за пределы купола, я не мечтал – несмотря на всю фантастичность ситуации, по-прежнему оставался рационалистом и маниловщиной, как Бескровный, не страдал.

Под утро, когда то ли моё обоняние притупилось, то ли концентрация аттрактантов фиалки в воздухе снизилась, и её запах сменился каким-то другим, более тонким, приятным, я наконец-то уснул. Спал без сновидений, но при этом чудилось, что кровать мягко, словно колыбель, покачивается из стороны в сторону, будто я на самом деле ехал в купе поезда, только стука колёс не было слышно.

Проснулся поздно, часов в десять, и чувствовал себя усталым, разбитым и не выспавшимся как никогда. В комнате пахло чем-то приятным, но чем именно заторможенное сознание определить не могло. Я долго лежал с закрытыми глазами, ощущая на лице лёгкий прохладный ветерок из открытого окна, и пытался снова заснуть, чтобы проснуться с ясной головой, но ничего у меня не получилось. Тогда я открыл глаза, сел на кровати и замер от неожиданности.

Комната, в которой я проснулся, не имела ничего общего с комнатой в дачном домике Бескровного. Просторная, светлая, с двумя огромными окнами, она была похожа на картинку из рекламного проспекта, настолько идеальными смотрелись белые стены, потолок, матово-серый пол. Я сидел на низкой, удобной кровати, на стене висел плоский экран телевизора, в углу стоял стол с компьютером, а возле балконной двери, которую я вначале принял за окно, – кресло-качалка.

Я встал и, полный смятения, хотел выйти на балкон, но тут сзади раздался шорох. Обернувшись, я увидел, как кровать медленно вползает в стену и закрывается дверцами. Только тогда я обнаружил в гладких белых стенах практически незаметные большие двери. Однако открывать и обследовать, что за ними кроется, не стал – в первую очередь следовало разобраться, где нахожусь. Свою одежду я нигде не увидел, поэтому, как был, в трусах, открыл дверь на балкон и вышел.

Балкон находился на втором этаже особняка, стоящего на холме у реки. Сзади, над крышей, нависала розовая стена купола, а перед домом простирался большой цветущий сад. Лишь тогда я понял, чем пахло в комнате – цвела вишня. Под балконом кто-то негромко разговаривал, я глянул вниз и увидел небольшой бассейн, возле которого на полированных гранитных плитах террасы раскачивался в кресле-качалке Валентин Сергеевич. Он вёл с кем-то неторопливую беседу, но собеседника видно не было – скрывал большой козырёк под балконом.

Перегнувшись через перила, я хотел окликнуть Бескровного, но спросонья из горла вырвалось лишь невразумительное мычание.

Валентин Сергеевич поднял голову, увидел меня, помахал рукой.

– С добрым утром! – поприветствовал он. – Как спалось в новом доме? Спускайтесь к нам.

Всё ещё плохо соображая, я вновь оглядел открывающуюся со второго этажа панораму и только тогда начал кое-что узнавать. Излучина реки, противоположный пологий берег и стена купола ничуть не изменились, зато косогор, на котором располагалось садоводческое товарищество «Заря», претерпел существенные изменения. Поросший жухлой прошлогодней травой пятачок у обрыва превратился в закованную в камень площадку, огороженную парапетом, земля в саду была ухоженной, между деревьями не проглядывало ни одного строения, а домик писателя стал вот таким вот особняком. Как и обещал «бригадир» в оранжевом комбинезоне – и выселять нас с писателем не пришлось. Поневоле позавидуешь таким технологиям домостроения.

Вернувшись в комнату, я опять испытал недоумение – выходных дверей не было. Лестницы с балкона во двор тоже. Как мне отсюда выйти, не прыгать же со второго этажа – тут метров пять будет…

Немного раскинув заторможенным сознанием, я обследовал дверцы в стенах. Вначале попал в небольшую комнату, где на свисающих с потолка кронштейнах был развешен богатый мужской гардероб, а у стен в одном ячеистом стеллаже стояла разнообразная обувь, а в другом – разложено по полочкам мужское бельё. Следующая дверца вела в обширную туалетную комнату с ванной, душем, умывальником, унитазом, биде и ещё чёрт-те чем. Не раздумывая, я забрался под душ, затем почистил зубы и побрился. После душа голова стала работать немного лучше, и я понял, для кого предназначалась одежда в соседней комнате. Вернувшись в гардеробную, я принципиально не стал рассматривать новые вещи, нашёл свои джинсы, рубашку, куртку, кроссовки, оделся, обулся, вышел в комнату и открыл последнюю, третью дверцу. Она-то и оказалась выходом на винтовую лестницу, по которой я спустился в холл и, не обращая внимания на внутреннее убранство особняка, вышел на террасу.

Нельзя сказать, что увиденное меня поразило – устало сознание удивляться. Но неприятный холодок в груди я испытал. Собеседником Валентина Сергеевича оказался не вчерашний «бригадир», как мне почему-то думалось, а Сэр Лис. Он сидел, вольготно раскинувшись в кресле-качалке, а на коленях у него разлёгся Пацан. Сэр Лис щекотал кота лапой за ухом, и Пацан довольно щурил глаза.

– Доброе утро! – приветствовал меня Сэр Лис, но я и не подумал здороваться.

Пододвинул кресло к столику, возле которого сидел Валентин Сергеевич, сел. На столике в вазочке лежали три банана, в блюдечке – серпики нарезанного лимона, рядом – бутылка с остатками коньяка, две рюмки – одна полная, другая пустая.

– Это всё, что осталось от трёх бутылок? – спросил я Бескровного, принципиально игнорируя присутствие Сэра Лиса.

– Да.

– Тогда не буду. Надо в город за спиртным съездить, а если сейчас выпью, машина не повезёт.

Валентин Сергеевич расплылся в улыбке.

– Вы не поняли, – сказал он. – Это действительно всё, что осталось от коньяка, который я вчера привёз. Но! – Он поднял палец. – Но вы не видели, какие здесь погреба!

Он нагнулся, жестом фокусника извлёк из-под кресла полную бутылку коньяка и водрузил её на стол.

– Вот!

Я пододвинул к себе пустую рюмку.

– Чистая?

– Вы же знаете, я спиртного не употребляю, – заметил Сэр Лис.

По-прежнему игнорируя его присутствие, я вылил в рюмку остатки коньяка из первой бутылки, выпил залпом.

– Кстати, вы плохо знаете свою машину, – как ни в чём не бывало продолжал Сэр Лис. – Если выпили, нажмите кнопку автопилота и давите на газ. Машина поедет, но слушаться вас не будет. Единственное, что нужно, поворотом руля, показывать, где необходимо поворачивать, и тормозом указать конечную остановку, а уж траекторию поворота и парковку машина выполнит сама.

Я открыл вторую бутылку, снова налил, выпил и только тогда взял дольку лимона.

– Что это вы в одиночку? – обиженно проговорил Валентин Сергеевич, наливая и себе.

– Вы меня тоже, насколько понимаю, не ждали, – сварливо огрызнулся я, убирая со стола пустую бутылку. Затем, наконец, посмотрел в сторону Сэра Лиса. Но смотрел не на псевдопса, а на млеющего у него на коленях кота.

– Пре-да-тель! – отчеканил я.

Кот и ухом не повёл. Что с животного возьмёшь?

– Артём, – примиряюще сказал Валентин Сергеевич, – не надо быть таким экзальтированным, а то вы и меня коллаборационистом обзовёте только за то, что разговариваю с Сэром Лисом. Если мы с ними разговаривать не будем, то как узнаем, зачем всё это?

– Разумно, – поддержал его Сэр Лис.

– Вот так и пополнялась «пятая колонна», – сказал я.

– Дождался, – фыркнул Валентин Сергеевич.

– Ваши термины времён Второй мировой войны неуместны, – заметил Сэр Лис. – Неужели ещё не поняли, что в обществе, которое мы создали в Холмовске, не может быть ни войн, ни распрей?

– Вот это меня и настораживает, – ухватился за фразу Валентин Сергеевич. – Человек – существо общественное, но вместе с тем отнюдь не лишённое индивидуальности. Поэтому войны и распри записаны в его подсознании на уровне рефлексов, вместе с чувствами самосохранения и выживания: хочешь, чтобы ты и твоё потомство занимало лучшее место под солнцем – борись с себе подобными. Никаким воспитанием, никаким внушением это чувство не устранишь – таков закон эволюции вида. Зачеркни его – и вид будет обречён на вымирание. Выживают сильнейшие – слышали такое? А сильнейшие и умнейшие это отнюдь не одно и то же.

– Зачем же передёргивать? – Сэр Лис наклонил собачью голову и выразительно посмотрел на Бескровного. – Не путайте человека с животными. Это единственный биологический вид на Земле, который отличается от всех остальных. Он – разумный.

– И чем же этот признак выделяет его из других видов? – саркастически усмехнулся Бескровный. – Тем, что человек возводит сооружения? Муравьи, пчёлы, бобры тоже строят. Разве что войнами…

– Вы опять утрируете, – сказал Сэр Лис. – Волчьи стаи тоже грызутся между собой, а муравьи устраивают между муравейниками настоящие военные баталии, с захватом пленников. Выделяет человека из мира животных одно – мораль.

– Мораль – весьма эфемерное понятие, – возразил Бескровный. – Сегодня она одна, завтра – другая… О человеческих жертвоприношениях слышали? Тоже в своё время были моральной категорией. Приведите какое-нибудь существенное и неоспоримое различие.

– Пожалуйста, – сказал Сэр Лис и повёл передними лапами так, что будь у него плечи, я бы сказал – передёрнул ими. – Возьмём, к примеру, лежащего у меня на коленях кота. – Он почесал Пацана за ухом, и тот зажмурился. – Так вот, как и любое животное, он никогда не задумывается над сроком своей жизни, понятие времени ему неведомо. Живёт себе и всё, и невдомёк ему, что жизни ему отпущено максимум двадцать лет.

– Ну и что с того? – удивлённо вскинул брови Валентин Сергеевич. – Человек живёт семьдесят плюс-минус двадцать лет, как вы говорите, осознавая это. Разницы я не вижу – и кот, и человек всё равно умрут.

– А разница в том, что если бы вы сообщили коту о продлении его жизни в десять раз, он бы ничего не понял.

Честно сказать, я тоже сразу не понял. Зато Валентин Сергеевич мгновенно уловил мысль.

– Вы хотите сказать… – Он выпрямился в кресле, рука у него дрогнула, и он выронил рюмку. Рюмка со звоном разбилась о гранитные плиты, но Бескровный не заметил этого. – Хотите сказать, что горожане города Холмовска будут жить по восемьсот лет?

– Минимально, – заверил Сэр Лис. – При этом никто из них не будет болеть. В том числе генетическими и злокачественными заболеваниями.

Новость огорошила и меня, и Бескровного. Но в этот раз первым среагировал я.

– А что вы с этого будете иметь?! – без обиняков спросил я.

– Мы?

– Да, вы. Лично вы и все те, кто за вами стоит. Пришельцы, или как вы там себя называете?

– У вас довольно дремучее представление о нашей акции. Для вас нашествие – это непременно порабощение. Вы не допускаете, что наши действия чисто гуманитарного порядка?

– Гуманитарное нашествие? Это что-то новое…

– Можно подумать, что вы слыхом не слыхивали о гуманитарной помощи.

– Не только слышал, но и видел, хотя в руках держать не доводилось. Другим доставалась, и, смею уверить, не тем, кому предназначалась. Впрочем, не это главное. Раз уж вы пришли к нам, а не мы к вам, да ещё, как утверждаете, с гуманными намерениями, то извольте действовать по законам нашего мира. У нас гуманитарная помощь оказывается, обычно, побеждённым. Когда победитель разрушил у неприятеля все коммуникации до основания, он начинает подкармливать поверженного врага. Чтобы побеждённый милостыню принял за милосердие и участие. ЧТО ВЫ У НАС РАЗРУШИЛИ?!

– Значит, разрушили… – задумчиво протянул Сэр Лис, поглаживая кота. – Хорошо, если вам так угодно. Разрушили мировоззрение потребителя и внедрили в сознание высокоморальные критерии.

Пока мы вели словесную перепалку, Валентин Сергеевич усиленно потреблял коньяк, из-за разбитой рюмки прихлёбывая прямо из бутылки. Новость о продлении жизни человека свыше восьмисот лет сильно подействовала на него, и он приходил в себя привычным способом. Но, оказывается, нить дискуссии не терял.

– Погодите, погодите… – вмешался он. – Артём, умерьте запальчивость, насчёт высокой морали нового общества мы уже знаем. Разрушили, создали… Разве в этом суть? ЗАЧЕМ – вот вопрос.

– На этот вопрос я уже ответил, – сказал Сэр Лис. – Это гуманитарная акция. Или благотворительная. Как вам больше нравится.

– Знаем мы подобную благотворительность! – сварливо ввязался я. – Гусей перед Рождеством тоже откармливают, и они, наверняка, думают, что это гуманитарная акция. А потом этих гусей едят!

Сэр Лис рассмеялся мелким смешком.

– Вы хоть понимаете, что сейчас сморозили?! – спросил он.

– Да, действительно, Артём, что-то вы не того… – сконфузился Валентин Сергеевич. – Выпейте коньячку, успокаивает…

Я, было, раскрыл рот, чтобы взорваться, но Валентин Сергеевич услужливо налил рюмку, пододвинул ко мне.

– Пейте, пейте…

Я выпил, и вся воинственность вышла из меня, как воздух из проколотого воздушного шарика.

– Всё же в словах Артёма есть рациональное зерно, – проговорил Валентин Сергеевич, поворачиваясь к Сэру Лису. – Точнее, не в словах, а в их эмоциональной окраске. Почему мы должны вам верить?

– А почему не должны?

– Потому, что вы поступаете с нами не как с разумными существами, имеющими собственную цивилизацию, а как с животными, не спрашивая разрешения на проведение над нами эксперимента. Не согласуется отсутствие предварительных переговоров с упоминаемыми вами высокоморальными устоями.

– Вы опять не понимаете, – вздохнул Сэр Лис. – Какие могут быть переговоры, предварительные контакты? Возьмём пример из вашего общества. Ребёнок достигает школьного возраста и вдруг заявляет родителям, что не хочет учиться. Как по-вашему, пойдёт он в школу или нет?

– М-да… – протянул Валентин Сергеевич. – Выходит, вы взяли на себя роль приёмных родителей. Воспитывать нас… Тогда зачем установили купол над городом? Почему бы не провести эксперимент над всей Землёй, над всем человечеством?

– Во-первых, это не эксперимент. Во-вторых, провести акцию сразу над всем человечеством мы не можем по чисто техническим причинам – мы отнюдь не всесильны и не обладаем столь глобальными ресурсами.

– А купол-то зачем?

– Зачем? Затем же, для чего стены в школе. Во время занятий вход в школу посторонним запрещён.

Валентин Сергеевич немного подумал, пожевал губами.

– Ладно, пусть так. Тогда объясните, зачем вы обрезали связь с внешним миром?

– Тут я ничем помочь не могу, – развёл лапами Сэр Лис. – Таково свойство субстанции, создаваемой полем энергетической защиты.

– Даже так?

Валентин Сергеевич впился взглядом в Сэра Лиса. Не верил он в это самое свойство, и я разделял его точку зрения. Облака сквозь купол проходили, вода в реке тоже.

– Скажите, это ваше настоящее обличье? – неожиданно спросил Бескровный. Тон у него изменился, и вопрос был задан так, будто он вдруг стал следователем по особо важным делам, а перед ним сидел обвиняемый в тяжких преступлениях.

– Нет. В вашем понимании у меня нет обличья, вы не сможете его ни увидеть, ни пощупать.

– Тогда что же мы перед собой видим?

– Оболочку. Искусственный носитель моего сознания. Мы иногда создаём такие временные вместилища для себя, но, к сожалению, их срок службы невелик. Максимум десять лет, а у этого носителя, поскольку он не имеет аналогов в природе, вообще два месяца. Так что в этом обличье вы меня видите в последний раз. Пришёл попрощаться.

– Откуда же вы такие, невидимые и неосязаемые, появились? Из какой галактики, звёздной системы?

– Опять… – сморщил нос Сэр Лис. – Что вы зациклились на космосе? Во Вселенной масса иных мест, кроме космического пространства, звёзд, галактик…

– Из параллельного пространства?

– Ближе, но тоже холодно. Параллельные пространства существуют только в головах таких, как вы – писателей-фантастов. Вселенная представляет собой многомерное пространство, это её основа. Вы и близко ещё не подобрались к её пониманию, хотя первый робкий шажок уже сделан. Появилась у вас такая наука, как топология, но, к сожалению, статус настоящей науки она ещё не получила – так, игрушка для ума.

– Тогда объясните нам, сирым и убогим, эти основы, – нимало не смущаясь, предложил Валентин Сергеевич.

– Хэ-хэ, – осклабился Сэр Лис. – А вы смогли бы объяснить своему коту теорию относительности?

– Зачем вы, право, так? – поморщился Валентин Сергеевич. – Только что говорили о людях, как о разумных существах, а теперь сравниваете с животными…

– Хорошо, – неожиданно согласился Сэр Лис. – Попробую объяснить на аналогиях. Вот вы, когда смотрите в кинотеатре научно-фантастический фильм, видите перед собой объёмный красочный мир далёкой планеты, которого на самом деле не существует. Он всего лишь череда быстро меняющихся картинок на плоском экране. Правильно? А теперь представьте, что на экране действительно существует жизнь, однако не та, которую сняли на плёнку, а иная, но реальная, протекающая по законам плоского мира. Если вы сможете такое представить, то получите отдалённое представление о мире, из которого мы пришли.

– Они из Голливуда, – съязвил я, обращаясь к Бескровному.

– Вот вам и пожалуйста, – развёл лапами Сэр Лис.

– Неувязочка у вас небольшая получается… – немного подумав, сказал Валентин Сергеевич. – Нет, я не насчёт «плоского кино», о другом… Срок жизни людей вы продлеваете до восьмисот лет, а носители, или, как там, искусственные вместилища, живут максимум двадцать.

– Нет никакой неувязки. Что крепче – гранит или кирпич? Естественно, натуральный камень, а не искусственный. Так и здесь. Продлить жизнь живого существа, в генах которого закодированы миллионы лет эволюции, гораздо проще, чем поддерживать её в искусственно созданном теле.

– По-моему, вы сейчас сказали чушь, – поморщился Валентин Сергеевич. – Я не биолог и, тем более, не генетик, но в общих чертах мне известно, что такое клонирование. Если использовать генетический материал живого существа, то можно с помощью ваших технологий создать искусственные тела, ничем не уступающие естественным.

– Вы правы, можно. Но как быть тогда с моральной стороной эксперимента? К тому же наша методика не имеет ничего общего с клонированием, и для создания носителей мы принципиально не используем генетический материал живых существ.

– М-да… – задумчиво постучал пальцами по столу Бескровный. – Заманчивое предложение – прожить восемьсот лет…

Сэр Лис сгорбился и отвёл глаза в сторону.

– Извините, но с вами этого не получится, – глухо сказал он.

– Почему?

– У вас слишком развит интеллект, скорее всего, в результате профессиональной деятельности. Ваше сознание не примет перестройку, отторгнет её.

– Н-да… Насчёт интеллекта это вы лестно… Подсластили пилюлю… Тогда как быть с детьми? Насколько понимаю, вы трансформацию сознания у детей не проводите?

– Неужели вам и это нужно объяснять? Их тела ещё биологически не созрели, и в юном возрасте подобная трансформация сознания может вызвать серьёзные психологические нарушения.

– А что с Артёмом? Тоже не созрел? Или…

– Его случай обсуждению не подлежит.

Резкая отповедь разозлила меня до крайней степени. Но я сдержался.

– Вы собираетесь сейчас возвращаться в свой мир? – спросил я, усиленно стараясь, чтобы мой голос звучал натурально.

– Да. Пора. Проявились первые признаки деструктуризации оболочки.

– Тогда отпустите кота.

– Вы боитесь, что я заберу его с собой?

Я встал с кресла и подошёл к Сэру Лису.

– Отпустите животное! – металлическим голосом приказал я.

Сэр Лис с удивлением покосился на меня, снял кота с колен, нагнулся и аккуратно поставил его на землю.

Будь у Сэра Лиса ошейник, как у настоящей собаки, получилось бы проще. Но я справился и так. Только он отпустил кота, как я, не дав ему разогнуться, схватил за загривок и потащил к обрыву. Весил псевдопёс килограммов двадцать, не больше, но сопротивлялся как настоящая собака – остервенело. Рычал, вырывался, царапал лапами, пытался укусить мелкими зубами.