Текст книги "Рай под колпаком"

– Всё-таки то земные растения, а это… – упрямо гнул я свою линию. – От наших живот пучит, а от этих как бы заворот кишок не случился.

– Перестаньте, право слово! – фыркнул он. – Смотрите, как быстро растут. При такой интенсивности роста, урожай можно снимать раз в неделю, если не чаще. Представляете, сколько людей можно прокормить?

– Вы мне ещё об удоях расскажите и яйценоскости… – буркнул я и покосился на писателя. Откуда у него такая тяга к сельскому хозяйству? Ах, да, с дачи едем, занимался он землёй, что-то в этом смыслит…

Но тут мы выехали на очередной пригорок, с которого открывался вид на алюминиевый комбинат, и все мысли о сельском хозяйстве мгновенно испарились. Вместо корпусов завода возвышались странные витые конусы, блестящие на солнце как ёлочные игрушки. Однако первое впечатление оказалось обманчивым – когда подъехали ближе, стало понятно, что солнце здесь ни при чём. Его закрыла тучка, а конусы продолжали блистать сами по себе. Мне даже показалось, что блики перепрыгивают с конуса на конус, как солнечные зайчики.

Завораживающее по красоте зрелище.

– Их энергетическая станция… – восхищенно прошептал Бескровный.

Я покосился на него, и очарование чужеродной красоты пропало, уступив место тягостной безысходности. Вспомнилось, что почти такие же конусы рука самопроизвольно рисовала вчера на бумаге. К чему бы такая аналогия? Ясно, не к дождю.

Город практически не изменился. Только стал чище – ни на улицах, ни на тротуарах не было ни соринки, и дома стали наряднее, словно вчера каждый подвергся молниеносному капитальному ремонту. Что ж, пришельцы это умеют, на домике писателя, за ночь превратившемся в особняк, лично убедился. Но почему тогда каждому горожанину не предоставить особняк, вместо тесных квартир в многоэтажках?

Я вспомнил, что говорил Ремишевский о форме «спецназовцев», и понял – точно так они отнеслись и к жилью, не став менять привычный уклад жизни. Это уже потом, когда «новообращённые самаритяне» привыкнут к своему трансформированному сознанию…

Остановившись по просьбе Бескровного у цветочного магазина, я остался в машине, предоставив ему возможность самому выбирать цветы. Отсутствовал он минут пятнадцать. Наконец появился на крыльце с двумя букетами в руках и выглядел растерянным. Остановился и долго переводил взгляд с одного букета на другой. Красные гвоздики смотрелись невзрачно рядом с броской красотой бело-фиолетовых причудливых зевов неизвестных цветов другого букета.

Бескровный сделал пару неуверенных шагов к машине, как вдруг его лицо перекосилось, он резко изменил направление, подошёл к урне и сунул туда букет с неизвестными цветами.

– Зачем же выбрасывать? – пожурил я его, отъезжая от магазина. – Можно было в магазин вернуть.

– Там орхидей – море… – поморщился он. – Глаза разбегаются.

– Это орхидеи?

– Так написано…

– Но в урну-то зачем?

– Сил не было вернуться. Будь Таня жива, непременно подарил бы. А так… Она гвоздики любила.

Я не стал ничего говорить – есть в душе каждого человека такие воспоминания, которых постороннему лучше не касаться.

Город словно вымер. Пока мы ехали по улицам, увидели всего пару машин, да и прохожие на тротуарах встречались редко. С упразднением торговли должна была высвободиться громадная армия людей – интересно, куда они все подевались? Какую работу «новообращённым самаритянам» нашли пришельцы?

На повороте к кладбищу нас обогнал стопоход. Управляла им женщина, а в салоне сидели трое мужчин.

«Уж не матриархат ли здесь?» – с иронией отметил я.

Не обращая внимания на большой крюк, который делала дорога перед Щегловским косогором, стопоход пошёл напрямик по крутому склону, и я позавидовал высокой проходимости машины. Пройти здесь не смог бы даже танк.

– Не понимаю, почему снаружи до сих пор не разобрались, что происходит внутри купола? – сказал Бескровный, глядя, как стопоход лихо взбирается по крутому склону. – Со спутника-шпиона пятак на ладони можно сфотографировать, а такую машину не заметить?

– Плохо слушали, что по телевизору говорили, – сказал я. – Обратили внимание, что солнце словно размытое? Сильная дисперсия света, поэтому чёткие снимки получить невозможно.

– Ну ладно, стопоход, но не заметить энергостанцию пришельцев… – пожал плечами Бескровный. – Знаете, сколько я теорий о происхождении куполов за ночь наслушался? Десятка два. Самая бредовая – что Земля живая, а купола – своеобразные нарывы на её теле, появившиеся в результате деятельности человечества. И когда эти гнойники прорвёт…

– Не забивайте голову откровенной дурью, – поморщился я.

– Дурь-то, дурь, – со вздохом согласился он, – но лучше бы она оказалась правдой, чем то, что есть на самом деле.

Я мельком глянул на Бескровного. Не пойму его что-то. То с восторгом отзывается об обществе «новообращённых самаритян», то сожалеет о его возникновении. Сплошное противоречие, а не человек. Может, таким и положено быть писателю – не примыкать ни к чьему мнению и оставаться независимым в суждениях?

– Приехали, – сказал я, останавливаясь у обочины напротив знакомой оградки.

Мы вышли из машины, Валентин Сергеевич взял с заднего сиденья один из пакетов, раскрыл, и начал доставать садовый инвентарь: лейку, небольшую мотыгу с короткой рукояткой, сапёрную лопату…

Я огляделся. Стопоход стоял у второй опоры высоковольтной электропередачи, и никого в нём не было. Что ж, в конце концов, «новообращённые самаритяне» тоже люди, и нет ничего странного в том, что приехали проведать могилу своих родственников. А то, что стопоход стоял точно на том же месте, где я несколько дней назад оставлял свои «Жигули», простое совпадение. Хватит выискивать во всём скрытый смысл – чтобы обнаружить чёрную кошку в тёмной комнате, надо вначале её туда запустить.

– Принесите, пожалуйста, из багажника канистру с водой, – попросил Валентин Сергеевич, раздеваясь и развешивая одежду на оградке.

Я открыл багажник, достал канистру, отнёс к оградке.

– Помочь?

– Нет, – категорически отказался он. – Это моё дело.

– Валентин Сергеевич, а зачем разделись? Чтобы не испачкаться? В особняке такой гардероб – чего одежду жалеть?

– При чём тут гардероб? – Он поднял голову, прищурившись посмотрел на небо. – Полезно на солнышке позагорать, редко в последнее время удаётся.

– Теперь времени будет предостаточно, – заметил я.

– М-да… – неопределённо протянул Бескровный и перевёл взгляд на стелу.

– Жаль, Таня, – глухо проговорил он, – не дожила ты до сегодняшнего дня. Молодой бы стала, здоровой и меня на семьсот лет пережила бы…

Я тактично отступил в сторону. Не следует вмешиваться в разговоры живых с мёртвыми.

За спиной, дробно топоча, пронёсся стопоход. Что-то не похоже на проведывание усопших родственников – только приехали и сразу обратно.

На переднем сиденье – двое мужчин, на заднем – две женщины. Стопоход был тот же, но люди… Люди были другие, и по-другому одеты – фотографическая память меня никогда не подводила. Была всё-таки чёрная кошка в тёмной комнате.

– Пойду-ка прогуляюсь, – сказал я Бескровному.

– Да, конечно. Я долго буду возиться.

Место, которое посетили «новообращённые самаритяне», я определил быстро – им оказалось памятное надгробие бизнесмену Мамонту Марку Мироновичу с жабообразным золочёным орлом на гранитной глыбе. Весенняя фиалка уже отцвела, но здесь запах по-прежнему ощущался. Здесь и только здесь. Больше никаких следов «новообращённые самаритяне» не оставили, но мне было достаточно и этого.

Что они здесь делали? Почему приехали одни, а уехали другие? Я побродил вокруг памятника, потрогал монументальную глыбу. Обычный гранит, шероховатый, нагретый солнцем. Золочёный орёл с короткой толстой шеей недобро нацелился на мою руку, будто собираясь клюнуть. И тогда я вспомнил, что в прошлый раз видел у памятника парня, который затем куда-то исчез.

Я ещё раз внимательно обследовал захоронение, но ничего необычного не обнаружил. Кроме самого факта его существования на месте захоронения моих родителей. Понаблюдать бы за ним из какого-нибудь укромного уголка…

Что-то ещё здесь было не так, чем-то место отличалось от того, каким оно было в прошлый раз. Я прикрыл глаза, восстановил в памяти недавнее посещение кладбища, и понял, в чём заключается отличие. Пропал настырный треск высоковольтных проводов – но как раз в его исчезновении ничего неординарного не было. Обесточили пришельцы линию, прекратив подачу электроэнергии за пределы купола.

Переведя взгляд на опору высоковольтной электропередачи, я вдруг понял, что надо делать. Не совсем просто будет, но всё же лучше, чем устраивать засаду между надгробиями.

Когда я возвратился, Валентин Сергеевич уже оделся и сидел за накрытым столиком возле могилы жены. Цветник был прополот, полит водой, слева на постаменте лежали гвоздики.

– Не нашли? – спросил он.

– Что?

– В прошлый раз вы могилу родственников искали.

– Н-нет, – не сразу ответил я. Стыдно было признаться, что о могиле родителей я сейчас не думал.

Но Бескровный не заметил моего замешательства.

– В следующий раз привезу орхидеи в горшочке, посажу. Были в магазине.

– Думаете, приживутся?

– Не знаю. Но некоторое время поживут.

Он встал.

– Давайте, помянем.

Валентин Сергеевич налил в рюмки коньяку, жестом пригласил к столику. На блюдцах были разложены бутерброды с икрой, салями, швейцарским сыром, стояла открытая баночка с маринованными грибами. Разительное отличие от поминок пятидневной давности.

Я глянул на писателя, и мне на мгновенье показалось, что, собственно, ради выпивки он сюда и приехал – в особняке я непременно бы отказался, а тут не смогу. Но я сразу же отмёл это предположение. Даже если и так, оно вторично. Когда человеку тяжело, он обращается к самым близким людям. А самый близкий для Бескровного человек лежал здесь.

– Помянем, – сказал я и протянул руку к рюмке.

Глава двадцать первая

На обратном пути я остановился у универмага и зашёл в него. Людей в магазине не было, и он напоминал собой большой склад с заваленными товарами полками. Аскетизм «новообращённых самаритян» выходил за рамки моего понимания.

В отделе кожгалантереи я взял большую кожаную сумку, а затем пошёл по отделам фото-, радио– и электронной аппаратуры. Потратил около часа, набил полную сумку, причём, как учили в спецшколе, половина аппаратуры была мне не нужна. Если за мной наблюдали, пусть поломают голову, зачем всё это.

И я не ошибся, за мной действительно наблюдали. Когда укладывал в сумку пентоп и два радиотелефона, ко мне подошла симпатичная девушка в скромном голубом платье.

– Добрый день, – сказала она. – Вам помочь?

– Спасибо, сам справлюсь, – буркнул я, бросив на неё мимолётный взгляд.

Молоденькая, хрупкая, с простенькой причёской, без косметики на лице, девушка производила приятное впечатление. Не хотелось верить, что она имеет отношение к спецслужбе Ремишевского. Будем надеяться – обыкновенный администратор, если уж профессию продавцов упразднили.

Девушка замялась, затем спросила:

– Можно задать вопрос?

– Рискните, – пожал я плечами, читая инструкцию к цифровой видеокамере.

– Почему вы нас сторонитесь? Мы вам чем-то неприятны?

Вопрос был, как говорится, не в бровь, а в глаз. Каким-то образом «новообращённые самаритяне» безошибочно определяли, что мы с Бескровным изгои в их среде. Умели читать мысли, что ли?

Я помедлил с ответом, закрыл инструкцию и только после этого повернулся. Глаза у девушки были красивые, лучистые. Притягательные. Но где-то в глубине глаз таилось сострадание. Как у Моны Лизы.

– Лично вы мне глубоко симпатичны, – сказал я ровным голосом.

– Вот и хорошо, – улыбнулась она. – Тогда, может быть, вы покончите со своим затворничеством?

– Это каким же образом?

– Вы не согласились бы поработать здесь?

– Зачем? – вскинул я брови.

– Я вижу, вы хорошо разбираетесь в электронной аппаратуре, – сказала она. – Универмагу нужен администратор, который помогал бы людям выбрать нужный товар. Например, модификаций той же цифровой видеокамеры насчитывается около двадцати: стационарные, переносные, для подводных съёмок, мини-камеры… Вы будете рекомендовать клиентам аппаратуру для их конкретных целей.

– Вы меня не поняли, – поморщился я. – Я спросил: зачем я должен работать?

– Как – зачем? – искренне удивилась она. – А как можно не работать? Деятельность человека – основа его существования. Смысл жизни.

Не знаю, что за мораль привили пришельцы «новообращённым самаритянам», но стержнем в ней, похоже, на генетическом уровне, являлась неукоснительная обязанность работать. Работать, как дышать – видел это в глазах и у Толика Вахрушева, и у Нюры, и даже у Верунчика с Афоней.

– Скажите, я похож на дебила? – напрямую спросил я.

– Зачем вы так… – стушевалась она.

– А затем, что дебил не замечает разницы между собой и нормальным человеком и искренне радуется, когда его хвалят и гладят по голове. Но есть ещё одна категория людей между дебилом и нормальным человеком – умственно отсталые. Вот они понимают свою ущербность, и им очень не нравится, когда на них смотрят с участием и пытаются погладить по голове.

– Вы всё трактуете неправильно, – категорически не согласилась она. – Ваш комплекс неполноценности зиждется на ложных предпосылках. Я здесь работаю администратором и предлагаю вам такую же должность. Так чем я лучше вас или вы хуже меня?

– Да?

Я посмотрел ей в глаза, и она их не отвела. Очень красивые у неё были глаза, серые, бездонные – в них хотелось утонуть.

– Тогда скажите, как вы ко мне относитесь?

– К вам? Обыкновенно, как и к любому другому человеку.

Ни тени фальши не было ни в её словах, ни в её глазах.

– А как к мужчине?

И вот тогда что-то дрогнуло в глубине её глаз. Она покраснела и отвела взгляд.

– А это здесь при чём?.. – тихо спросила она.

Сердце у меня ухнуло в бездонную пустоту, и на душе стало безмерно тоскливо. В её глазах я прочитал то, что буду теперь постоянно видеть в глазах всех женщин «новообращённых самаритян». Даже Нюра, некогда мечтавшая выйти за меня замуж, в «новообращённой» ипостаси никогда не посмотрит на меня как на нормального мужчину.

– При том, девочка… – тяжело вздохнул я и направился к выходу.

Никогда раньше не задумывался над смыслом жизни – есть ли он, нет ли, и в чём заключается лично мой. Но сейчас я почувствовал себя так, будто его утратил.

Пока я подбирал аппаратуру, Бескровный времени даром не терял. Побывав в универмаге, Валентин Сергеевич облачился в охотничью безрукавку с многочисленными кармашками, надел защитного цвета панаму и теперь утрамбовывал в багажник «Жигулей» большой оранжевый тюк.

– Что это? – сумрачно поинтересовался я.

– Надувная лодка… – кряхтя, выдавил Бескровный.

– Зачем?

– О! Вы не знаете, какой я заядлый рыбак! Такая лодка – мечта моей жизни! Только с надувной лодки можно хорошую щуку взять… А какие я спиннинги приобрёл, какие блёсны! Про запас по пять штук на все случаи жизни.

Да, это по-нашенски. Если что-то брать, то обязательно про запас. Не внедри пришельцы в сознание «новообращённых самаритян» аскетизм, все полки в универмаге опустели бы в мгновение ока. Причём, без давки и драк не обошлось бы.

– У вас же катер есть… – попытался я пристыдить его. И в нормальное время я не принимал вещизм.

– Какой ещё катер?

– На даче у причала стоит. Вы же сами, наверное, при проектировании поместья заказали.

– Не путайте меня с Хемингуэем! – с апломбом заявил писатель. – Это морская рыбалка с катера хороша, а на щуку нужно ходить на резиновой лодке.

– А как насчёт запрета рыбной ловли? – продолжал я. Будто бес в меня вселился нотации читать, или заразился высокой моралью от прелестной «новообращённой самаритяночки» в универмаге. – Весна, нерест сейчас…

Бескровный прекратил трамбовать лодку и насторожённо посмотрел на меня. Но спросил чисто по-нашенски:

– Вы думаете, рыбнадзор сохранился?

Я тяжело вздохнул.

– Вряд ли… Скорее всего, и милиция упразднена. – Тут я вспомнил гибэдэдэшника на околице города и взял свои слова обратно. – Разве что одного милиционера, и то, исключительно ради нас, оставили. У них ведь всё на сознательности, честности базируется.

– Тогда не морочьте мне голову! – отрезал Бескровный. – К совести он моей взывает… Когда все совестливые, должен быть хоть один бессовестный.

И именно в этот момент моё сознание обдало морозным холодом. Тело охватила слабость, ноги стали ватными. Я поставил сумку на асфальт и присел на ступеньки.

Бескровный наконец-таки запихнул тюк с резиновой лодкой в багажник и захлопнул крышку.

– Валентин Сергеевич, – тихо сказал я, – о чём мы с вами спорим? Бред какой-то… Мир катится в тартарары, а мы судачим о рыбной ловле, о рыбнадзоре…

Лицо писателя посуровело, он исподлобья посмотрел на меня.

– Это какой мир вы имеете в виду? – жёстко спросил он. – Наш, конкретный, в котором мы с вами жили? А его уже нет – мы с вами живём совершенно с другом Холмовске, и возврата к прошлому не будет. Или вы имеете в виду мир за пределами купола? А что вы, лично, можете сделать, чтобы предотвратить ядерную катастрофу? Что?! Вы уж, Артём, извините, но я скажу как рядовой обыватель, в своё время переживший истерию преддверия атомной войны во время Карибского кризиса. Вы что, думаете, тогда все бросали свои дела и прятались по бомбоубежищам? Ничего подобного – продолжали жить, работать, рожать детей, потому что НИЧТО ОТ НАС НЕ ЗАВИСИТ! Не мы будем решать, нажимать или нет кнопку «Пуск». И поэтому я хочу просто жить и наслаждаться жизнью. Сколько бы её ни осталось.

Он как-то неуверенно, почти заискивающе улыбнулся, лицо его разгладилось.

– Относитесь к жизни проще, – сказал он, – не надо быть фаталистом. Жизнь у нас одна… Поехали.

Я встал, поднял сумку.

– Поехали.

Прав был Бескровный, ничего от нас не зависело. Хоть головой о стену купола бейся, ничего не изменишь. Но становиться на позицию обывателя – будь, что будет – я не собирался. Не могу предотвратить вторжение, не в моих силах отменить начало ядерного конфликта, но выяснить, кто такие пришельцы и какие цели они преследуют, обязан. В конце концов, я человек, а не безропотное животное, и совесть у меня есть. И душа болит.

На даче нас встречал Пацан. Урчанием, и требовательным мявом.

– Чего разорался? – добродушно пророкотал Валентин Сергеевич, выбираясь из машины. – Никто, родной, бросать тебя на произвол судьбы не собирался.

Кот, задравши хвост, крутился у его ног.

Я прошёл к бассейну и увидел у столика блюдце с нетронутым самодельным «Whiskas».

– Пацан, кушать! – позвал я.

Кот чёрной стрелой метнулся ко мне, понюхал блюдце, и опять разразился мявом.

– Так кого за уши надо таскать? – спросил я Бескровного.

– М-да… – разочарованно протянул Валентин Сергеевич. – Кошачий кулинар из меня не ахти какой. Идём, котяра, на кухню, гриль тебе приготовлю.

И он ушёл в сопровождении Пацана, не перестающего жалобно мяукать.

Я отвёл машину к парапету, чтобы она весь день стояла под солнцем, взял с заднего сиденья сумку и спустился в гараж. Здесь, в слесарной мастерской, разложил на верстаке аппаратуру, включил паяльник и занялся делом.

Приблизительно через час в мастерскую заглянул Бескровный.

– Вот вы где! А я обыскался. Чем занимаетесь?

– Наслаждаюсь жизнью, – съязвил я.

– Да бросьте вы дуться, – примирительно сказал он и присел на верстак. – Я что, не прав? Против кого вы собираетесь бороться? Вы пришельцев воочию видели? Ну, ладно, одного полупришельца с обрыва в реку сбросили, а где остальные? В кого из автомата палить? Да и автомата у вас нет…

Не отвечая и не поднимая головы, я продолжал впаивать микросхему в радиотелефон.

– Один в поле не воин, – назидательно изрёк он, покачивая ногой.

– А вы на что? – всё-таки не выдержал я. – Вы – второй. Или умываете руки?

Валентин Сергеевич глубоко вздохнул, помолчал.

– Нет, – наконец сказал он. – Я воевать не буду. Мне этот мир нравится гораздо больше, чем тот, что остался за стеной купола.

– Ка-анешно, – процедил я. – Здесь особняк с садом в несколько гектаров, дармовая жратва, халявный коньяк, а там – нищета. Будь всё это у вас там – сейчас бы зубами скрежетали и с голыми руками на пришельцев бросались.

– Ошибаетесь. – Бескровный перестал качать ногой и покачал головой. – Во-первых, в том мире у меня никогда ничего не было бы, потому что большие деньги делаются на крови и подлости, и альтернативы этому нет. А я для такого чересчур порядочный человек. Даже случись обыкновенная война, никогда не пошёл бы воевать, не взял в руки оружие, потому что воевать за современную Россию, это всё равно, что участвовать в криминальной разборке за чужую личную власть.

– Всё? – спросил я после некоторого молчания.

– Всё.

– А во-вторых?

– Что – во-вторых?

– Вы сказали – во-первых, значит, должно быть и во-вторых.

– Ах, да. Во-вторых… Я говорил о своей порядочности, но она, по сравнению с порядочностью людей под куполом, ничто. И я им в этом чрезвычайно завидую. И радуюсь, что такое возможно, а то я к концу жизни окончательно разуверился в человечестве.

– Выходит, вы видите в нашествии одни плюсы?

– Да. И наиглавнейшим плюсом считаю то, что люди под куполом руководствуются исключительно моральными, а не материальными критериями жизни. А если приплюсовать к этому интеллект и продолжительность жизни в восемьсот лет, то только это перевесит все возможные минусы.

– А вы уверены, что модификация сознания – это навсегда? Сегодня они такие – высокоморально устойчивые, а завтра, глядишь, похмелье наступит.

– Это ж почему, позвольте спросить? В честь чего, как вы говорите, «похмелье» наступит? Не надо высасывать выводы из пальца.

Тогда я впервые оторвался от паяльника и посмотрел на Бескровного.

– Эти выводы не высосаны из пальца, – сказал тихо. – Это факты истории. В шестидесятые годы в сознание советских людей активно вдалбливался так называемый «Моральный кодекс строителя коммунизма». После распада СССР носители этого самого кодекса такую мафию организовали – весь мир содрогнулся.

– Эх-хэ-хэ… – усмехнулся Валентин Сергеевич. – С вами бесполезно спорить – ваше сознание воспитано на передовицах современной прессы, когда из контекста берётся одна фраза и со всех сторон поливается дерьмом. Не так всё было… Но – не будем спорить, всё равно каждый останется при своём мнении. Давайте перейдём на материальную основу.

– Что вы имеете в виду?

– Обедать будете? – неожиданно спросил он. – Я такой борщ сварил, пальчики оближите.

От резкой смены темы разговора я на мгновение потерял контроль над работой и теперь не мог сообразить, какой контакт надо пропаивать.

– Пальчики оближите… – пробормотал я, восстанавливая в голове ход операций. – Ага, это вот так… – Я поднял голову и насмешливо посмотрел на Бескровного. – Значит, говорите, пальчики оближу? А может, «за уши не оттянете»?

– Что? – удивился он, но тут же понял и рассмеялся. – Нет, в этот раз пробовал. Борщ отменный. Так как, идём обедать?

Я прикинул оставшийся объём пайки и отрицательно покачал головой.

– Через полчасика, не раньше…

– Хорошо. Через полчаса накрываю в саду. Не опаздывайте, борщ остынет.

Бескровный слез с верстака и вышел, а я продолжил работу.

Закончил, как и предполагал, через полчаса. Что-что, а чувство времени у меня идеальное – всегда могу предсказать, сколько времени, вплоть до минуты, займёт то или иное дело.

Сложив переделанную аппаратуру в сумку, я вышел из гаража и снова поставил сумку на заднее сиденье машины. Затем посмотрел на небо. Ни облачка, и это хорошо – машина должна основательно подзарядиться, поскольку ночью предстояла работа.

В саду Валентин Сергеевич накрывал на стол. Он переоделся в джинсовый костюм, но поверх куртки надел охотничью безрукавку и по-прежнему щеголял в защитного цвета панаме.

– Вы точны, как часы, бомбист Новиков, – сказал он с улыбкой.

– Причём здесь бомбист?

– А вы разве не взрывной механизм монтировали? Воевать вроде бы собираетесь…

– Вот что, Валентин Сергеевич, – натянуто сказал я, – шуток на подобные темы я не понимаю и не принимаю. Это ваше дело, как вы намериваетесь жить в этом мире. Но с данной минуты в мои дела прошу нос не совать! Прищемлю.

Бескровный вздрогнул, как от пощёчины.

– Извините, не думал, что вы принимаете всё так близко к сердцу, – растерянно сказал он. – Честное слово, не хотел обидеть. Глупо получилось… Садитесь, будем обедать.

– Сейчас, – буркнул я. – Схожу умоюсь.

Поднявшись на второй этаж, я зашёл в ванную комнату, разделся и принял контрастный душ. Не ожидал от себя столь экспрессивной пикировки с Бескровным, и душ был лучшим средством успокоить нервы. Не стоило нам сориться, одни мы такие в розовом мире. Анахронизмы. Какие бы ни были у нас характеры и убеждения, нам следовало держаться друг друга, ибо в обществе «новообращённых самаритян» совсем тошно. Лишний раз сегодня убедился, беседуя с администраторшей универмага.

Когда минут через пятнадцать я спустился вниз и вышел в сад, Валентин Сергеевич сидел за столом мрачнее тучи и курил.

– Что же вы так долго? – упрекнул он. – Остыло всё.

Я подошёл и молча сел.

– Извините, если брякнул что-то не… – начал он, но я его оборвал.

– Всё, тема закрыта. Давайте, как сами предлагали, о чём-нибудь материальном.

– О чём?

– Например, о борще.

– О борще, так о борще, – повеселел Бескровный и открыл супницу. – А он ещё не совсем остыл! – обрадовался он. – Вам один половник, два?

– Полтора.

– И сметаны… – Он добавил в борщ сметану. – Пробуйте.

Я попробовал. Не знаю, сам ли писатель борщ готовил или автоматическая кухня, но борщ получился вкусный.

– Ну и как?

– Отлично.

– А если отлично, то под борщ полагается водочка. Как вы на это смотрите?

Он взялся за запотевший хрустальный штоф.

– Откуда у вас эта бутыль? – с усмешкой спросил я, уходя от прямого ответа. В преддверии ночной работы пить не следовало, но и отказываться напрямую после ссоры не годилось.

– Где взял, где взял… В магазине, – ухмыльнулся он. – Раньше не мог себе коллекционную водку позволить – очень дорогая, а сейчас, кроме нас, её здесь никто не потребляет. Так как? – Он заискивающе глянул мне в глаза. – Мировую?

– Разве что мировую… – вздохнул я.

Мы выпили, закусили, Валентин Сергеевич предложил ещё, но теперь я твёрдо отказался. Бескровный тоже пить не стал, правда с превеликим сожалением.

Несколько минут мы ели молча, затем Валентин Сергеевич предложил:

– Артём, а как вы смотрите насчёт рыбалки? Поедем на вечернюю зорьку… Красота…

– Так тёрка у рыбы сейчас, клёва не будет.

– Много вы знаете. Будет.

– Вы что, сетью ловить собираетесь?

– Упаси боже! – оскорблённо замахал он руками. – Какие сети? Я похож на браконьера? Рыбалка для меня удовольствие, а не средство существования.

– Так какой же клёв на удочку? Рыба сейчас ничего не ест.

– А мы спиннингом будем щуку ловить. Хищная рыба и в период тёрки берёт. Реже, конечно, но бывает. Вы ловили когда-нибудь спиннингом?

– Я и на удочку не ловил.

– Да? – несказанно удивился Бескровный. – Тогда непременно надо съездить, я вас научу. Увлекательнейшее занятие!

Я хотел отказаться, но вдруг сообразил, что, уехав на катере подальше, можно проверить работу переделанной аппаратуры. Весьма удобно и ни у кого не вызовет подозрений, если за нами наблюдают.

– Уговорили, – кивнул я. – Поедем, но вечером вернёмся.

– Тогда ещё по единой? – прищурившись, предложил он, приподнимая хрустальный штоф. – За рыбалку?

Я расхохотался и замотал головой.

– Вы неисправимы…