Текст книги "Благословенно МВИЗРУ ПВО. Книга вторая"

19 ноября

 
Рыжий чёрт. А всё – он,
Ловелас, интриган и проныра,
Убаюкал зайти в гарнизон
По друзьям и знакомым квартирам.
 
 
Сам – невинность. Так многие лгут,
Будто только для общего блага.
Там тепло, и давно уже ждут
Вот такие же души-бродяги.
 
 
Неприкаянные, без прикрас,
Без железных засов и ограды,
С воспалёнными веками глаз
От бессонницы, частых нарядов.
 
 
В кителях, галифе, сапогах,
В замусоленных, потных рубашках,
Исцарапанных, в грязных бинтах,
Ядовитой соляркой пропахших…
 
 
Испещрённые сетью морщин,
Островками колючей щетины
И в плену беспощадных седин,
Разбросавших пласты паутины.
 
 
Лилась водка с хорошим вином,
Было мало дешёвой закуски,
Дым табачный висел над столом,
Половицы скрипели до хруста.
 
 
Свет едва пробивал абажур,
Серой пылью ложился на стены,
Потолок, и ложился на шнур
Для просушки белья и антенны.
 
 
Занавески холодную мглу
Не пускали, на раме бледнея.
Прямо на пол в пустынном углу
Были свалены в кучу шинели.
 
 
Было шумно, и было тесно,
Было много терпимой бравады,
Были шутки, и было смешно
Средь грохочущей вкруг канонады.
 
 
Был, конечно, занозистый спор,
И костёр распалялся насмешкой,
Не смолкая, звучал разговор
Тут и там, беспредметный, и в спешке.
 
 
Была глупость, и была хвальба,
И картошка в мундирах из лета,
Была в форточку даже стрельба
Из не сданного в часть пистолета.
 
 
Ликованье горячих голов
Прорывалось неистово в речи,
Говорили взахлёб, ветер слов
Нас обманом коварным калечил.
 
 
Пили дружно за общий успех,
И за бога войны, и за званья,
За здоровье, и пили за тех,
Кто на службе, в пути, на заданье.
 
 
Была пара отчаянных глаз,
Что веселью эффект придавала,
Даже самых отважных из нас
В беззащитных существ превращала.
 
 
А потом была жгучая ночь,
Обручами сдавившая стужа.
Но желание жить, превозмочь,
Словно пар, вырывалось наружу.
 
 
И хотелось, не медля, кричать
В небо чёрное с жёлтой заплаткой,
Звёзды яркие жадно срывать
И на землю бросать в беспорядке,
 
 
Чтобы счастья хватило на всех,
Чтоб звенело, играло палитрой,
Бить подошвами выпавший снег,
Уже чёрною ночью налитый.
 
 
И сорваться, зачем-то бежать,
Задыхаясь, сквозь кашель, с хрипотцой,
Километры шальные считать
И напиться воды из колодца!
 

«Я сквозь сон очень часто слышу…»

 
Я сквозь сон очень часто слышу,
Как грохочут в ночи дизеля
И как просят, они, меня
(Будто я самый главный, высший):
 
 
Прекратить этот жуткий бег,
На мгновенье хотя бы очнуться,
Чтоб соляркою не захлебнуться
И замолкнуть уже на век.
 
 
Постоять, отдышаться,
Сбросить спазмы с летящих сердец,
Отдохнуть от удушья колец,
От давленья шипящих масел.
 
 
Сколько можно по жилам гонять
Непрерывно бурлящую воду
День и ночь, несмотря на погоду?
И ещё никому не пенять,
 
 
Что форсунки «забиты» нагаром,
И приходится долго «чихать»,
И станиною гулко дрожать,
На поршня принимая удары.
 
 
Может, это и нужно кому,
И его ожидает награда,
Что собою заслонит досаду
Снопа искр в выхлопную трубу?..
 
 
Я сквозь сон очень часто слышу,
Как грохочут в ночи дизеля,
Как они окликают меня
С каждым звуком всё глуше и тише!
 

Зимнее утро

 
Ночью сопку совсем замело,
Словно саван накинула вьюга…
И спасение наше тепло —
Лишь мираж в отопительных трубах.
 
 
У бессонницы только глаза,
Только сажа и белые зубы,
И по-русски не может сказать,
Что такой нам поставили уголь.
 
 
Что дрова уже все сожжены,
И валежник подобран, и ветки
Подчистую почти снесены
Топорами с древесных скелетов.
 
 
И вдобавок вчера намело,
Завалило стерильно окрестность.
Ну а нас-то, зачем занесло,
Желторотых, да в гиблую местность?
 

Желание

…Мне бы…

Н.Рубцов.

 
Мне б немного покоя и полчасика сна,
Чтоб не мучили чёрные мысли,
Чтоб за книгой сидеть допоздна
Этим вечером хмурым и мглистым.
 
 
Чтобы тусклое пламя свечи
Освещало слова на страницах,
А страницы в грядущей ночи
Нескончаемой шли вереницей.
 
 
И хотя бы немного тепла
От стоящей в углу батареи,
Чтобы сидя у края стола,
Не озябнуть в суконной шинели.
 
 
Чтобы стылость убогую клеть
Не сегодня в шагах измеряла,
Чтоб дыханием пальцы не греть
И не кутаться внутрь одеяла.
 
 
И немного совсем тишины,
Чтоб ни ветра, что злится и скачет
То по кровле, то в щелях стены…
То деревья застонут и плачут.
 
 
Чтобы долгая, долгая ночь
Только солнечным утром кончалась,
И худое чтоб сгинуло прочь
И назад больше не возвращалось!
 

«Бессонные тёмные ночи…»

 
Бессонные тёмные ночи
Холодной, холодной зимой,
Над сопкою вьюга хохочет,
Увлёкшись за снежной игрой.
 
 
Колючие иглы швыряет,
Сгущая сильней темноту.
Сирена свой голос срывает,
Крича без конца в пустоту.
 
 
Тревога. Тревога. Тревога.
Посыльные гулко бегут,
Где в двери, где в стены, в пороги
Ногами отчаянно бьют.
 
 
И снова по скользкой дороге
Стучат каблуками сапог…
Тревога, нас гложет тревога —
Успеть всё в отведенный срок.
 

«Налёты, налёты, налёты…»

 
Налёты, налёты, налёты.
Учебные цели, бои…
Штурвалы крутя до дурноты,
Доклады крича до хрипоты,
Летят наши будние дни.
 
 
А ночью опять тренировки,
С планшета «играем» в войну,
Бездарно, топорно, неловко,
Но чтобы повысить сноровку,
Не сдаться коварному сну.
 
 
Но связь не такая уж дура,
Не хочет – попробуй сыскать,
Связисты мелькают со шнуром,
Натужно кричат в гарнитуру,
Чтоб как-то себя оправдать.
 
 
Ревут дизеля среди ночи,
Прокашлявшись, снова ревут.
И слышно, как гулко топочут
Солдаты, как шумно хлопочут,
Солярку насосами льют.
 
 
В кабине накурено, мрачно,
Пора уже вешать топор,
Но сверху нам ставят задачу:
В противогазах собачить
(Удушьем смывая позор!)!
 
 
Полосками жёлтого цвета
Экраны во тьме мельтешат,
Где контуры местных предметов
Размыли свои силуэты
И мелкою зыбью дрожат.
 

«Замёрзла в рукомойнике вода…»

 
Замёрзла в рукомойнике вода.
Да, так бывает.
Одна сплошная корка льда
Лежит, не тает.
 
 
Вода замёрзла и в ведре,
Застыла глыбой,
Как на столовом серебре
Немая рыба.
 
 
По стенам изморось пошла
Мохнатой лентой,
На плинтус и на пол легла
Узорным позументом.
 
 
Свет от свечи светлей, белей…
И замирает.
«Сифонит» холод из щелей,
Дыхание спирает.
 
 
Звенит, повиснув, тишина,
Как гимн свободе,
Остатки теплоты и сна
Под тишину уходят.
 
 
Ведро поставить на плиту
Совсем не трудно…
Вот так, обычно, по утру
К нам в жизнь приходят будни.
 

Учения

 
Дивизион – в походный строй!
Сирена радостно завыла,
Ей очень нравится настрой,
Чтобы она здесь главной была.
 
 
Когда в правах дозволен бич,
Крыть без разбора лютым матом
И под одну гребёнку стричь
И офицера и солдата,
 
 
За то, что те хотят служить,
Под ношу подставляют плечи,
Готовы головы сложить
На бранном поле грозной сечи.
 
 
И это был не просто вид.
Секундомеры ошалели,
Замки ружейных пирамид
С особым лязганьем гремели.
 
 
Скрипели петли у дверей,
Из гнёзд хватали автоматы,
Комплекты рыжих штык-ножей,
Патроны в «цинках» и гранаты.
 
 
Хватали каски, вещмешки,
К ремням крепили химзащиту
И, как пехотные стрелки,
Что злой решимостью налиты,
 
 
Бежали не жалея ног
К местам по боевым расчётам,
Где кто, в старании, как мог,
Включался в жесткий ритм работы.
 
 
Зима к тому же удила
Успела закусить, сжевала,
Порошу мелкую скребла,
Горстями полными швыряла.
 
 
Чтобы сильнее досадить
Ртуть опускала ниже, ниже,
Старалась лёгкие сдавить,
Прозрачный воздух сжижить.
 
 
Ревели грозно тягачи,
Лебёдки с кашлем чертыхались,
Звенели яростно ключи,
Когда на гайках не держались.
 
 
Разъёмы падали, стуча
О землю глухо и утробно.
Тащили кабель, волоча,
По целине сугробной.
 
 
Клонили пост в опасный крен
Так, что упоры трепетали,
Снимали зеркала антенн
Гурьбою, на «тележку» клали,
 
 
Где каждому свой постамент
Для перевозки предназначен.
С усильем правили брезент,
Который коркой ледяной был схвачен.
 
 
Катили вёрткие хода,
Грунтозащиту отдирали,
Что челюстями мерзлота,
Казалось, навсегда держала.
 
 
Домкраты скручивая в низ,
На шасси технику спускали,
Не прекращаясь, шум и визг
То там, то здесь перекликались.
 
 
Сводили балки пусковых,
Ракеты тентом укрывали
И, поминая всех святых,
Крепёж креплений проверяли.
 
 
Просили помощи порой,
Кричали, дыбились, шутили,
Порой язвительной волной,
В сердцах, беззлобно костерили.
 
 
Бычки смолили в уголья,
Пуская в долгий путь по кругу,
А то, раздевшись до белья,
Хвалились удалью упругой.
 
 
Бросали шапки, ели снег,
То пили воду ледяную
Из родника, что свой разбег
Вдруг в прорву обрывал земную.
 
 
Зима, бессильем исходя,
Во все тягчайшие бросалась,
Струнила яро холода
И над метелью измывалась,
 
 
Их пригибала до земли,
Чтоб с новой силой подниматься,
Чтоб хмури тучи волокли,
Не дали солнцу разыграться.
 
 
Желала: цену перебить, —
Чтобы посеять дух сомненья,
Чтоб снегом пепельным сокрыть
След горький отступленья.
 

«Необъятная ночь февраля…»

И. Я-ну

 
Необъятная ночь февраля,
Густота – словно масло на хлебе,
На погруженных в дрёму полях
Простыня серебристого снега.
 
 
Миллионы игристых угроз
Свои жала во тьме обнажают,
Отступивший вдруг было, мороз
Всё подряд, без разбора, хватает,
 
 
Тишину и железо машин,
Трубки, кабель, стекло, рукавицы,
Сводит мышцы мальчишечьих спин,
Клеит инеем напрочь ресницы.
 
 
Бесконечная тонкая вязь
Звёзд, застывших в пространстве.
Жаль, но только она не зажглась,
Мысль, о нашем земном мессианстве.
 
 
От усталости падали в сон
Вдоль кабины шинельною лентой,
Мы же, двое, попали в полон
На антенном прицепе под тентом.
 

«Эту цель не найти ни за что, никогда…»

 
Эту цель не найти ни за что, никогда
Нашей узкой антенной иголкой,
Как от боли, ревут привода,
Влево – вправо ныряя без толку.
 
 
Горизонт мы обшарили весь,
Мы по сопкам лучами скользили,
Протыкали восходную взвесь,
Дизелями нещадно чадили.
 
 
Если б польза была от того,
Мы на брюхе бы землю пахали,
Целину неприступных снегов
Мы б ладонями рук разгребали.
 
 
Мы бы много ещё и чего…
Нам ещё предстоит и немало,
Чтобы звёзд в лейтенантский погон,
Ну, хотя бы чуть-чуть перепало.
 

В день погрузки

 
Что за связь? Только трели морзянки,
Что в наушниках ловит радист…
Построенье. «Прощанье славянки».
Да сирены, сорвавшейся, свист.
 
 
Пёстрых женщин печальная группа
У потухших внезапно окон.
Часовой неподвижный в тулупе.
Поредевший в строю гарнизон.
 
 
Замполит не кривит душою,
Что готов нас всех расстрелять,
Если мы в Забайкалье стеною,
Вгрызшись в землю, не сможем стоять!
 
 
А погрузка – забота простая:
В норматив чтоб стоял эшелон,
Когда стрелки часов хлестают
Лейтенантов со всех сторон.
 
 
Чтоб машина с натужным рёвом,
За собою таща прицеп,
Жгла сцепление снова и снова,
Как единственно верный рецепт,
 
 
Чтоб проехать, едва не касаясь,
Миллиметры считая, с бортом,
Всеми шинами в пол упираясь,
Жадно воздух хватая ртом.
 
 
Чтоб мостки на предел выгибались.
Заглушая и грохот и хруст,
Неуклюже платформы качались,
Принимая ответственный груз.
 
 
Подгоняют прицепы вручную,
Навалившись на раму гурьбой,
Крутят дышло напропалую,
Чтобы выправить разнобой.
 
 
Войсковая потом работа,
В ход и гвозди идут и бруски,
И с утра до седьмого пота
Поднимаются вверх молотки.
 
 
Показатель высокой закалки:
Сталь на стяжках трещит и звенит.
Перекрёстно вяжутся балки.
К доскам пола фаркоп прибит.
 
 
Проверяют чехлов крепленье,
Как домкрат зашплинтован чекой,
Да вода с ядовитым шипеньем
Мчит из блоков горячей рекой.
 
 
Перестук, переклик, перебранка.
Как обычно, лютует мороз.
Поле чистое – полустанок,
Лишь за рампою кустик лоз.
 

Станция Магдагачи

 
Семафор беспричинно сорвался
И навстречу, вперёд побежал,
Не петлял по пути, не метался,
Средь сомнений впотьмах не блуждал.
 
 
Не кричал, не ревел оглашено,
В глубине тайной целью томим,
С нерастраченным временем рвеньем
Быть старался служакой лихим.
 
 
Угрожающе вытянув шею,
Возмущённой поднятый волной,
Красным светом сильней пламенея,
Он вдруг стал неприступной стеной.
 
 
И, тревогу усилив гудками,
Многотонною ношей своей,
Эшелон засвистел тормозами
И захлопал замками дверей,
 
 
Утонул в скрежетаньи и стонах.
Что застигнуты были врасплох,
Задрожали надрывно вагоны
Подавляя трусливости вздох,
 
 
Дымку лёгкую наважденья…
Поезд только лишь пыл загасил,
Прокатился приказ: построенье
Караула и внутренних сил.
 
 
Это станция Магдагачи.
Вот засыпанный снегом перрон.
Ёлки с ветром о чём-то судачат
Языками мохнатых крон.
 
 
От мороза дрожат осинки,
Тонконого взметнувшись ввысь,
С их вершинок слетая, снежинки
В серебристую ленту сплелись.
 

Перегон

И. Я-ну

 
Он в машине сидел и не мёрз,
Лишь стеклянно оглядывал дали,
А вот нас пробирал мороз:
Мы ведь в кителях побежали.
 
 
Прокатилось, что полчаса
Эшелону стоять в Магдагачах.
Командир, разлепляя глаза,
Боевую поставил задачу:
 
 
Чтоб чего не случилось в пути,
Осмотреть и проверить крепленье,
Чтобы технике не сойти,
Не сорваться во время движенья.
 
 
Треть версты пробежать – ерунда.
Только в самом конце состава,
Три коротких гудка поезд дал
И на станции нас оставил.
 
 
Он в машине сидел и не мёрз,
Лишь стеклянно оглядывал дали,
А вот нас пробирал мороз:
Мы ведь в кителях побежали.
 
 
Поезд мчался на всех парах,
Он с ветрами играл вдогонку
Так, что свист раздавался в ушах,
И звенели, застыв, перепонки.
 
 
Слёзы градом катились из глаз,
Камнепадом слетая по лицам…
Что по сцепкам бежать. Вот где КрАЗ…
Как к нему на ходу подступиться?
 
 
Есть в характере наших людей
Беспощадность к последней рубашке,
Усмехнуться друзьям озорней,
Чтоб те дали скорее отмашку.
 
 
Он в машине сидел и не мёрз,
Лишь стеклянно оглядывал дали,
А вот нас пробирал мороз:
Мы ведь в кителях побежали.
 
 
Близко к борту поставили КрАЗ,
Нам никак не пробраться под днищем,
Не ползти, разгребая грязь,
Не дышать ядовитым пылищем.
 
 
И цепочкой пошли по борту,
На крепленье платформы надеясь,
Чтоб не ухнуть туда, в пустоту,
Где ветрище ревёт, сатанея.
 
 
Прижимались к машине сильней,
И таили, держали дыханье,
И искали опору прочней
В непрерывных скачках и метаньях.
 
 
Он в машине сидел и не мёрз,
Лишь стеклянно оглядывал дали,
А вот нас пробирал мороз:
Мы ведь в кителях побежали.
 
 
Мы хватались за стропы чехла,
И кричали в поддержку сквозь вьюгу,
Что в мохнатых вершинах спала,
А сейчас разгулялась по кругу.
 
 
Воздух сузился и почернел.
Стали сумерки быстро сгущаться.
Пистолет на ремне тяжелел,
Начинал кобурою цепляться…
 
 
Били в тамбура дверь и в стекло,
Били даже прикладом и в люки…
Наконец-то и нам повезло:
Проводница услышала стуки!
 

Перевал

Бул-ну

 
Подъём шестнадцать километров.
Слов нет – серьёзный перевал.
«Урал» взревел грудною клеткой,
Когда про то от нас узнал.
 
 
В нём жило что-то человечье:
Идти, и выбора здесь нет.
Стена глухого бессердечья:
Давай, давай, – кричит в ответ.
 
 
Двенадцать тонн на сцепке сзади,
Двенадцать тонн без тормозов!
И одного лишь только ради,
Чтоб быть у самых облаков,
 
 
Где ветр, свободой опьянённый,
Природе здравицы кричит,
С вершин, сорвавшись, оголённых
На крыльях ледяных летит.
 
 
На скользких склонах суковато
Берёзы, сосны рвутся ввысь.
Ведь не впервой, так туговато,
Но топлива – хоть захлебнись.
 
 
Сначала шли, ползли, пыхтели,
Асфальт давили под собой,
И радиаторы кипели,
С чертой сближаясь роковой.
 
 
От печки жгучей задыхались
В шинели, в куртках, в тесноте.
Угрюмо скалы надвигались,
Тесня к отвесной пустоте.
 
 
Призывно клапана стучали
Гремели пальцы у поршней,
Акселератор отпускали,
Чтоб этот шум не стал сильней.
 
 
А на последних сотнях метров
Мы шли с камнями у колес,
Чтобы прицеп с холодным ветром
«Урал» не сбросили в откос.
 

Стрельбы

Боевым расчётам 7 и 10 дивизионов 267 зрбр;

оз. Гунда, полигон «Телемба», 02.04.1981г

 
Мишень свалилась «на крыло»:
При входе в зону подорвалась.
Экрана чёрное стекло
На точки светлые распалось.
 
 
Но привода не повело
(Нас Бог хранит) – АС осталось.
И в перекрестие вошло
Ракеты жёлтое пятно
И по команде разорвалось.
 
 
В кабине тёмной тишина
Вдруг непривычная настала,
Хоть напряжения волна
С души у каждого отпала.
 
 
От командира до бойца
Мы честно долг свой выполняли
И рвали жилы и сердца
В порыве боя до конца,
Чтоб доказать, что устояли.
 
 
Ведь прежде чем попасть сюда
И испытать себя на точность,
Полгода ратного труда
Ковало в нас металл и прочность:
 
 
Учёба, марши, караул,
Ночные тренировки-гонки…
Двух дизелей надрывный гул
Винт вентилятора втянул
И раздавил на перепонках.
 
 
Кто знал, что так произойдёт:
Мишень взорвут при входе?
Когда ракеты в полный лёт
Уж зверя взяли на охоте.
 
 
Чутьём локаторным своим
Они её держали цепко.
Миг торжества неотвратим…
Секунды не хватило им,
Чтоб разметать осколки метко.
 
 
Фурора нет. Не повезло.
От счастья в воздух не стреляем.
Хотя уж как удачно шло:
Нашли мишень… Сопровождаем.
 
 
«Стартовики» в расчётный срок
С ракетой справились на «пушке».
Команд посыпался поток.
Руководитель стрельб примолк
И к уху приложил наушник.
 
 
Все тут же слухом напряглись,
Молясь, чтоб не пришло отмены.
И всех одна сверлила мысль:
Какая дальность до мишени?
 
 
Вот долгожданное: Огонь!
Нам разрешили делать пуски,
Команде кнопку жму вдогон.
И слышно, как волнует бруствер.
 

Учебная стрельба

Боевым расчётам 7 и 10 дивизионов 267 зрбр;

оз. Гунда, полигон «Телемба», 01.04.1981г.

 
Расчёты чтоб в кабинах не скучали,
И чтобы обстановку до предела накалить.
В комиссии не долго совещались,
Чтоб «постановщика» сквозь зону пропустить.
 
 
Тот обстоятельно, сверкая светлыми боками
В лучах рассветных солнечной пурги,
Усыпал небо облаками
Из тонкой металлической фольги.
 
 
Приободрённый безнаказанностью этой
Невдалеке он принялся кружить
С задачей сложной радиоразведки,
Чтобы эфир помехами «забить».
 
 
Чтобы экраны разом засветились
И начали отчаянно мигать.
А самолёты лихо проносились,
Что мы их не сумели распознать.
 
 
Пружиной сжавшись, время побежало
И сохранилось как обрывки сцен,
Где гулко, где дрожало и визжало
На записях магнитофонных лент.
 
 
Команды сыпались, им вторили доклады,
Жил по инерции машинный интеллект…
Валили всё, пугала наша жадность,
Так таял на глазах боекомплект.
 
 
Строчил, как автомат, в блокнот инструктор.
Динамик надрывался и хрипел.
А мы стреляли грамотно, по пунктам,
Как Боевой Устав предписывал, велел.
 
 
Ошибок ни за что бы не простили.
Затвором шумно щёлкал фотоаппарат,
Как на планшете данные чертили
Начальник штаба и солдат.
 
 
Чтоб избежать ненужных разговоров,
И исключить уловки и обман,
Сверяли долго показания приборов
С тем, как задумывался план.
 

Багульник

 
Ещё бывает холод жуткий,
Мы в кунге мёрзнем по утрам…
Но солнце, раздвигая сутки,
Скользит по лиственным стволам,
 
 
Тепло в коре уже теснится
И рвётся к розовым краям,
И, переполнившись, сочится,
Сбегает змейкою к корням.
 
 
Невесть какие-то пичужки,
Что начали чуть свет летать,
Вверх-вниз снуют по жёлтым стружкам,
Стараясь, пищу разыскать.
 
 
Искрится снег и проседает,
Ему сегодня невдомёк,
Что он не просто отступает,
А порождает ручеёк,
 
 
Едва заметный, безголосый,
Напоминающий слезу,
Среди сугробов и торосов,
Зимой наваленных в лесу.
 
 
А вот в проплешинах на склонах,
Где ветры сдули верхний слой,
Тараня белые заслоны,
Прорвался тёмно-бурый строй.
 
 
Торчит ершистым одеяньем
И ждёт чуть большей теплоты,
Чтобы сиреневым сияньем
Зажечь байкальские цветы.
 

«Контуров цепь оживает…»

 
Контуров цепь оживает
В нагроможденьях ночных,
Что незаметно сникают,
В сумрак густой отступают
 
 
К царству лесному немых.
Вот и туман закурился,
Принялся дымку стелить,
Лёгкой прохладой разлился…
 
 
Ландыш совсем распустился
И – колокольцами бить.
Раннее утро рядится,
Хочет цвета подобрать,
 
 
Хочет с рассветом искриться,
Хочет звенеть и кружиться,
Хочет себя расплескать.
Где-то в чащобе кукушка
 
 
Спорит одна с тишиной.
Вот по такой заварушке
В детстве бабуля-старушка
Звякать учила деньгой.
 

«Подчинённый помешан на сексе…»

В. Г-ву

 
Подчинённый помешан на сексе,
И в глазах его дьявольский пыл,
Что ему на занятиях тексты,
Он уж землю копытами взрыл.
 
 
Что ему до проверок, учений,
До порядка дежурящих сил,
До тревог и ночных построений.
Вечер сумерек сеть опустил.
 
 
Вся округа любовным томленьем
До опасной черты сведена…
Сколько ангелов падших в круженье,
Сколько запахов, хмеля, вина.
 
 
И пусть ханжество всё ещё в моде,
И условностей-мудростей гнёт.
Очень многое в нас от природы
Где молчит, где бурлит и живёт.
 
 
Ничего не изменят укоры
Командиров, ни злоба других,
Кто бросает завистливо взоры
Или глуп в рассужденьях своих…
 
 
Подчинённый во власти кошмара,
Силой страсти натянут в струну,
Но не движимый духом угара,
А лишь тем, что встречает весну.
 
 
Я завидую страшной болезнью,
Чтобы так, чтоб на всё наплевать,
И не мучить себя бесполезно
И ночами при этом не спать.
 

«За каждым погибшим…»

Североирландцам, узникам английских тюрем, объявившим голодовку.

 
За каждым погибшим
встаёт живущий,
За каждым живущим —
сотни грядущих,
Новых и новых
отважных борцов,
Которых неволя
сплотила в кольцо
(И полны решимости
светлые лица),
Нельзя им упасть,
Нельзя ошибиться,
Короткой иль долгой
их будет судьба,
Их жизнь – не мгновенье,
их дело – борьба,
Чем твёрже рука,
тем сильнее желанье,
Сквозь боль, через кровь,
через муки страданий,
Чтоб вечно над жизнью
сияла СВОБОДА —
Одно неделимое
право народа!
 

«Когда поэты умирают…»

 
Когда поэты умирают,
Лишь музы рыдают по ним…
Что ж, только неземные знают,
Кто в этой жизни был земным.
 
 
И сколько Вас, таких заблудших,
Что ждут чудес в ответ?
Поэт – не лучший и не худший,
Поэт – он лишь поэт!
 

Ночная тревога

 
Ночной покой сиреной взорван…
Посыльный гулко в дверь стучит,
«Товарищ лейтенант! – кричит, —
Дивизион… Готовность полным!»…
 
 
Сон сладкий как рукою сняло.
Секунды молотками бьют
В висок, безжалостные не дают
Поднять мне с пола одеяло,
 
 
Что в темноте едва белеет.
Скорее в бриджи, сапоги надеть
И китель застегнуть успеть,
Схватить фуражку, портупею.
 
 
И, не закрыв входные двери,
С разбегу ринуться во мглу
И с бесшабашностью, в пылу
Бежать, как гончая за зверем.
 
 
В округе всё в подвижном шуме:
Грохочет, ухает, визжит.
А рядом старшина бежит,
Фасонит сумкой полевою.
 
 
Мглу разрезает фар мерцанье
Дежурной ТЗМ одной…
Вдруг – стартера натужный вой,
И слышно дизеля урчанье.
 
 
Дресва шуршит с печальным стоном
И с болью катыши крошит
За то, что бег мой тормозит
Извечным мировым законом.
 
 
Кабина. Двери нараспашку.
Скорей к экранам, за контроль,
Проверить станцию, «Пароль»
При тусклом свете от «сигнашек».
 
 
Мне Новосельцев вскользь бросает:
«Осталось «пушки» запитать,
Из дизельной доклад принять!»
И тут же в свой экран ныряет.
 
 
Порядок. Уж теперь успели.
Все в ожидании команд…
В динамике: «Товарищ лейтенант!
Два дизеля… ввод… в параллели!
 
 
Две пусковых – готовы!»
Даю команду: «Запитать!
Расчёт в укрытии собрать!
Разведке – поиск целей новых!»
 
 
И голосом командным, строгим
Спешу: «Товарищ командир…»
А он, поправив свой мундир:
«Отбой. Учебная тревога»!