Текст книги "Благословенно МВИЗРУ ПВО. Книга вторая"

Прощание с Пантелеймоновкой

А.В.Б.

 
Почернело небо. Засверкали молнии.
Эхо, докатившись, превратилось в дрожь.
Мир до каждой клеточки заполнили
Гул листвы и этот шумный дождь.
 
 
На сегодня все отменены солярии,
Лишь кривые росчерки всполох:
Строгий ревизор в небесной канцелярии
Средь чиновников навёл переполох.
 
 
Вот и зазвенели рамы стёклами,
Блямбы капель развели калейдоскоп
С красками потерянными, блёклыми,
Собираясь струйками в потоп.
 
 
Я – один в беседке под накидкою,
Задержался, некуда спешить,
И стою недвижимо под криками,
Что природа принялась трубить;
 
 
Не давая спуску, страха пущего,
Опустила тучи на предел…
И в меня безжалостно отпущены
Сотни сотен беспощадных стрел,
 
 
Что уже не кажутся здесь брызгами,
Искрами небесных жемчугов,
Испещрили, лопнули, измызгали
Пятнами рассеянных кругов.
 
 
Постигаю прописные истины
Тонкой кожей собственного я,
Ну и что, что ветер рвёт неистово
Клочья убегающего дня.
 
 
То, что сникли, прячутся, ссутулились
Лёгкие постройки и дома,
Что на опустевшей улице
Прямо у плетня сгустилась тьма.
 
 
Что и я не избежал той участи:
Мороси укутан пеленой.
Ну и что, огонь костра живучести
Теплит мир надеждою одной,
 
 
Стебельком, травиночкой упругою
(Кто и как такие силы в ней хранит?):
Баховской торжественною фугою
Новый день восток воспламенит!
 

«Крадутся сумерки окольными путями…»

И. А. Чеботарёву

 
Крадутся сумерки окольными путями,
Их не пускает лето на порог,
Жжёт беспощадно жёлтыми огнями
Деревья, травы, воздух и песок,
 
 
Жжёт до глубин, до безобразных язв, до боли,
До чёртиков в глазах, до тошноты…
А хрупкий мир от сотворения расколот
Свирепой алчностью бушующей толпы,
 
 
Свершающей любое преступленье
С жестокостью, коварством, похвальбой,
Лишь только б на короткое мгновенье
Возвыситься над серою собой,
 
 
Для оправдания избрав себе кумира
С постыдной спешностью и пошлой суетой
Из балаганного, крикливого проныры,
Кичливого убогой простотой.
 
 
И вот она стенает умилённо
В одном порыве множества людей,
Уже безумством прокажённых
Вокзалов, улиц, площадей.
 
 
И в этом пламенном экстазе
Готова сладко трепетать,
Растаять, раствориться в плазме,
Летать, метаться и сметать.
 
 
Как нам не уподобиться вандалам,
Чтоб мы не голосили в крик
В обвитых кумачом колонных залах,
Куда уж вирус истребления проник,
 
 
Чтобы под взглядом ревностным и строгим
Сигнальною ракетой не взлететь,
По нескончаемой, растерзанной дороге
Нам сапогами выпало греметь.
 
 
И будет пот ручьями течь по лицам,
Чтоб на мгновение ослабить твёрдый шаг,
Чтоб растянуться длинной вереницей
По плоскости бессмысленных атак.
 
 
Нам будет вторить злобным эхом
Вдогон остервенелая пальба,
До крови, а потом пойдёт потеха,
А вслед за нею безрассудная гульба.
 
 
Когда нам кажется, что всё только начало,
Что мы пройдём любые рубежи,
Какая бы беда не клокотала,
Какие б нам не выставлялись платежи.
 
 
И не запомнятся короткие привалы,
Ведь надо в строй, равнение держать,
Когда летят порывистые шквалы,
Чтобы в глаза усталость набивать,
 
 
Чтобы скрипели, выли и звенели
Антабки, фляжки, котелки,
Чтоб гимнастёрки пылью индевели,
И чтобы пыль ложилась на виски.
 
 
Чтоб оказавшись рядом с другом
Его молчание случайно не прервать,
Чтоб не поддаться страху и испугу,
Нахлынувшую дрожь не показать.
 
 
И от товарищей не принять сигарету,
Чтоб ненароком не обидеть их,
Жевать безвкусную галету,
А с нею хлебных крошек горсть сухих.
 
 
По-прежнему нам солнце ярко светит!
В кустах лозы малиновка поёт
О том, что жизнь прекрасная на свете,
Жаль, что она мгновеньем промелькнёт.
 
 
Что в прошлое никак нам не вернуться,
Нас время задними торопит в спину в путь,
И нет возможности хотя бы оглянуться,
Чтоб рядом ближнего случайно не толкнуть.
 
 
За чёрным поворотом грянем песню,
Печатая сильнее в землю шаг,
Сегодня нам и радостно, и тесно,
И прячется от нас коварный враг.
 
 
И если вдруг кому-нибудь удача
Глазами быстрыми сверкнёт тайком,
Всё это ничего не значит,
В одном строю мы все идём.
 

Мамонов Александр Владимирович

Минск вып. 1975 года.

Последние записки

Годок Тукумс расположен на дальней границе всемирно известной Юрмалы в 64 километрах от столицы Латвии, города Риги, и в 6 километрах от Рижского залива Балтийского моря. Городок весьма скромный, по переписи1959 года его население составляет около 11 тысяч жителей. В промышленном плане имеет непримечательный молочный заводик и является малоразветвленным железнодорожным узлом. Внешне замечен как городок с одной кривенькой улицей, застроенной двух – трех этажными чистенькими домиками.

Расположился уютный непритязательный Тукумс на пологом холме. Особыми достопримечательностями не обзавелся. Муниципальным транспортом несколько обделён из-за малочисленности населения, привыкшего перемещаться на своих двоих. К особым сооружениям можно отнести железнодорожный вокзальчик с одним перроном и парой рельсовых путей, соединяющих город с Юрмалой и далее с Ригой. Курсируют только электрички, а потому все очень чистенько, сажа и характерные запахи отсутствуют. Другими значимыми сооружениями являются скромный Универсам, пара хозяйственных магазинчиков, фризетава, ту бишь, парикмахерская, крошечная почта с двумя бессменными телефонистками и одной кабинкой для междугородних переговоров. Наиболее ярким и производящим впечатление, безусловно, состоялся ресторан «Абава». Ему, ресторану, в жизни моих друзей-офицеров суждено будет сыграть особую роль.

Так как же меня забросило в этот провинциальный латышский городок?

Началось все после окончания мною Минского ВИЗРУ ПВО (высшего инженерного зенитно-ракетного училища противовоздушной обороны страны). После выпуска, получения диплома и завершения первого офицерского отпуска по направлению командования 1-го сентября 1975 года прибыл на ул. Якуба Коласа, 58 в штаб 2-й Отдельной армии ПВО. Нас, молоденьких лейтенантов, было четверо. С троими разобрались быстро, а со мной помучались. Статус у меня был необычный – бывший сержант, добротный диплом, достойные характеристики, бравый внешний вид, да к тому же еще и женатый. Потом объяснили, что, мол, в Минске, да и в Белоруссии меня разместить не могут. Я понял и согласился с направлением в 27-ой корпус ПВО, прикрывающий воздушные рубежи Латвии, Эстонии и части Ленинградского региона со штабом корпуса в городе Рига. Получив необходимые документы, отправился домой, на ул. Червякова в дом №4 квартиру №9, где и доложил всем домочадцам о свершившемся.

Через два дня под слезы и вздохи был благословлен родней на ратный труд и поездом «Чайка» Минск – Таллин прибыл в Ригу. По наводке военного коменданта трамваем №5 доехал до ул. Илгациемус к штабу корпуса. Командованию было не до меня и мне быстренько отпечатали очередное предписание. К новому месту службы, тем же трамваем №5, но в обратном направлении, добрался до ул. Елгавас, 5 к штабу 205-ой зенитно-ракетной бригады ПВО. Здесь пришлось задержаться дольше.

Мое появление в штабе бригады мне было понятно, а вот для командования оказалось весьма неожиданным. В это время комбриг полковник Антонюк находился где-то на учениях и командовал бригадой заместитель по вооружению полковник Тронин. Офицер опытный, но не решающий кадровые вопросы. Он сразу заявил, что свободных вакансий нет, не предвидеться и что со мной делать не знает. Жди и отдыхай.

В таком ожидании прошло два дня. За сутки до меня прибыл еще один, такой же «невостребованный» как и я, инженер-лейтенант Александр Михайлин. Мы оба закончили ВИЗРУ и имели абсолютно одинаковые специальности, ибо учились в одной, 4-ой группе.

С появлением командира все завертелось. Нас вызывали для разговоров командиры всех степеней, изучали наши анкетные данные. Особенно всех удручало то, что мы окончили училище по стартовому и технологическому оборудованию комплексов С-125 «Нева» и «Печера» и С-75 «Волхов-2М». Всё бы было хорошо, но вакантных должностей на комплексе «Нева», стоящему на вооружении бригады, не оказалось.

Командир оказался человеком рискованным, мол, изучили одни комплексы, освоят и другой. «Патрон», так звали Сашку Михайлина в училище, был оставлен в штабе, а я был назначен заместителем командира батареи – начальником отделения кабины подготовки старта К-3В, а Володя – начальником кабины управления К-9В.

Таким вот образом я получил направление в упомянутый город Тукумс.

Я впервые был в Латвии и из окна электрички невольно сравнивал пейзаж, строения, виды поселков Юрмалы, Дзинтари, Майори, Кемери,…., Слока, с видами мест, где побывал до того. Это было совсем не похоже ни на Белоруссию, ни Украину, ни Россию, ни Польшу. Я ощущал себя в Германии. Та же архитектура, та же чистота и опрятность, те же чистенькие, уютные вокзальчики, очень похожие на немцев, несколько напряженные пассажиры-латыши и важные приезжие. Даже надписи на стеклах в тамбурах «не отбалтийтесь» (не прислоняться) сильно напоминали немецкие электрички.

По прибытии в Тукумс меня встретил молодой, сразу заметный, что как и мы, тоже из новеньких, инженер-лейтенант Коля Горшков. Уверенно представился и предложил следовать за ним. Переходя через пути, я увидели на площадке, уже в то время вымирающий вид автотранспорта, сильно «поношенный» ГАЗ-69, именуемый в народе «козлом», без тента, но с дугами для оного и стоящего рядом изрядно замызганного бойца водителя. Линялый вид шофера и щеголеватый «прикид» Николая настораживали наше с Володей предчувствие чего-то значимого в ожидаемом финале поездки. Николай спокойно сообщил, что путь предстоит недолгий и спокойный. Побросав свои нехитрые чемоданные пожитки в авто, я забрался на заднее сиденье, а Коля, на правах старшего машины, на переднее. Поехали. Газик довольно натужно поднимался на

весьма крутую горку, вершину которой венчал замысловатый не то памятник, не то групповая скульптура.

Наконец преодолев этот косогор, слева по борту нашего внедорожника, мы увидели вполне приглядный городок. Коля пояснил, что это «ГОС-1» и что он здесь и проживает. Мне, прожившему большую часть жизни в военных поселениях, легко удалось расшифровать аббривиатуру «ГОС-1» как Городок Офицерских Семей тире Первый. Полагая, что и мне доведется проживать в подобном селении, я несколько успокоился. Тем не менее, наш экипаж продолжал движение.

Справа заметил слегка замаскированное некое воинское подразделение. По антеннам понял, что это радиолокационный комплекс дальнего обнаружения и система предупреждения о старте стратегических средств нападения. Коля молчал, на мои вопросы не отвечал, я понял – он сам не знал. Я замечал его удивление, мол, откуда я все про РТВ (радиотехнические войска) знаю. «Учился хорошо!» – отвечал я, но не распространялся, что такие комплексы видел на границе ГДР и ФРГ во время поездок с отцом, начальником разведки дивизии, в районе немецких Альп, южнее городка Галле.

Слева заметил некое поместье. Коля пояснил, что это «хутор Вайзе», местного фермера. За ним просматривались антенные системы, до боли знакомого ЗРК типа С-125

не то «Печеры», не то «Невы». Вот, думаю, и наша вотчина, однако проехали мимо и спустя метров 500 пересекли широкую развилку дорог Тукумс – Елгава и Рига – Вентспилс. Едем дальше. Слева, справа чистые ровные поля, ни одного строения и так километров десять. Неожиданно, повернув налево, и… О! Картина!…

На ровном поле – два холма, явно не естественного образования, а на них два РПЦ (радиолокатора подсвета целей) группы дивизионов ЗРК системы С-200 «Вега-2М»). Это двухканальная группировка комплекса дальнего поражения воздушного противника, место моей дальнейшей службы.

Николай разъяснил, что эта позиция у местных жителей именуется как хутор Пичас, а в наших кругах известна как объект М-83. Пока ехали по хорошо накатанному грейдеру, он предупредил меня, чтобы не пугался, когда увидит не образцовую позицию, как в учебниках, а только зарождающееся будущее зенитно-ракетной точки, которую вероятный противник нанесёт на свои карты, и будет очень бояться. Пока же на объекте работает в основном строительная техника, а наша военная стоит в капонирах и ждет твоего приезда. Однако, говорит, чего я тебе всё это рассказываю, скоро сам всё увидишь.

Преодолев КПП, подкатываем к трем зданиям, – длинному деревянному бараку и двум, обложенным силикатным кирпичом, скромным домикам с высокими печными трубами. У входа среднего сооружения видим пятерых офицеров. Первым, одному из них, полковнику, докладывает о выполнении задания лейтенант Горшков и отходит в сторону. Один из офицеров жестом показывает ему, мол, «свободен», затем рапортую я, о «прибытии для дальнейшего прохождения службы». Из краткого знакомства стало ясно, что перед нами командир группы зенитно-ракетных дивизионов полковник Корчагин, заместитель командира группы по вооружению подполковник Зверев, командиры дивизионов подполковник Дулинов и майор Мухин, замполит группы дивизионов майор Шахов. После пятиминутного уточнения моих анкетных данных и передачи сопроводительных документов, мне показали направление на объект и я, как был в парадной форме, последовал в назначенном направлении.

Несколько обескураженный скоротечным приемом, я шагал в сторону позиции. Пройдя несколько десятков метров, увидел идущего навстречу солдата. Его внешний представлял собой либо бежавшего из плена, либо бойца дисциплинарного батальона, но уж точно не бравого ракетчика. Куртка выгоревшего, грязного и мятого хб обмундирования расстегнута до пояса, рукава закатаны, пилотка под погоном, ремень в руке. И этот субъект, не обращая на меня внимания, спокойно проходит мимо. Такой наглости я потерпеть не мог. Я, естественно, потребовал привести себя в порядок и пройти мимо офицера установленным образом. В ответ боец произнёс что-то вроде: – «кто ты такой»; «курица не птица, лейтенант не офицер»; и на последнее, – «да пошел ты!….» …. Вот тут я не сдержался и врезал хаму со всей силы в челюсть. Солдат был моего роста, но шире в плечах, однако от удара и неожиданности рухнул навзничь. Медленно встал, отряхнулся, надел пилотку, ремень и, оправляясь, прошел мимо меня. Остановившись, о чем-то подумав, развернулся, имитируя строевой шаг, с отданием воинской чести, прошествовал мимо. Так и разошлись. Лишь только потом я оглянулся и увидел обескураженных офицеров, так и стоявших перед входом в штаб и наблюдавших эту сцену.

Через пару минут я был на позиции стартовой батареи первого дивизиона двухканальной группировки зрдн ЗРК С-200В «Вега».

В классическом варианте стационарная позиция стартовой батареи 5Ж51В должна была состоять из кабины подготовка старта К-3В, шести пусковых установок (ПУ 5П72В) для наведения ракет по азимуту, двенадцати заряжающих машин (ЗМ 5Ю24) и дизель – электростанции (ДЭС 5Е97). При развёртывании группы ЗРК в первом эшелоне ПВО, с подлётным временем вероятного воздушного противника 6 минут и менее, батарее могут придаваться средства технического дивизиона – от 2-х до 6-ти автопоездов 5Т53М в составе тягача КрАЗ-255В и транспортно-заряжающей машины (ТЗМ 5Т82М). На стартовой позиции эта техника используется во время боевой работы и при проведении тренировок боевых расчётов.

Для отражения удара воздушного противника в мирное время в группах 1-го эшелона ПВО на ПУ устанавливаются, как правило, две ракеты 5В21 (5В21М) или 5В28 (5В28М). На направлениях наиболее вероятного удара противника к дежурству могут привлекаться ракеты со специальным (ядерным) зарядом, используемые для отражения массовых налётов или по целям особой важности.

При возможности, с целью экономии дизельного топлива на позиции или вблизи неё располагается преобразовательная трансформаторная подстанция ПТП-360, обеспечивающая отбор электроэнергии от промышленной сети 10.000В, преобразования её в 3-х фазное напряжение 380В и передачи его в распределительно-коммутационный блок ДЭС. Такое энергопитание обеспечивает более быстрый переход техники из режима дежурства в повышенные степени готовности, сокращая время до перехода на автономный режим работы всей техники стартовой батареи.

Для чего я всё так подробно и детально описал? Скорее всего, показать, что спустя почти 40 лет ещё не всё забыл, но, главное, чтобы показать, с чем предстояло встретиться молодому зелёному инженеру-лейтенанту, заместителю командира батареи А. Мамонову прямо сейчас, доложив о прибытии для дальнейшего прохождения службы.

Так что же я тогда лицезрел.

Назвать военным объектом увиденное было очень сложно. Территория представляла собой кольцевую, отсыпанную щебнем, широкую дорогу радиусом около 100 метров и диаметрально пересекаемую приподнятой и утрамбованной, с отбитыми кюветами, трассой, упирающейся одним концом в техническую позицию командного пункта. Все содержимое кольца было буквально нашпиговано разномастной строительной техникой. Трещали, тарахтели, урчали и грохотали два трактора Беларусь, скрепер, грейдер, самосвалы и могучие бортовые КрАЗы. Вокруг каждой из этих реликвий копошились такие же, как и встреченный мною боец, полураздетые солдаты. Через минуту ко мне подошел офицер, в расстегнутой рубашке, но в фуражке, невысокий, крепыш. Представился – командир батареи капитан Старовойтов, помолчав, добавил – Александр Никитич, так и называй. Я тоже доложился, мол, Ваш заместитель. Тут же узнаю, что он студент-заочник Харьковской академии и отбывает на сессию через три дня, так что, уж, готовься принимать батарею, а пока, иди переодевайся и располагайся.

Я вернулся к штабному дому. У входа стоял один замполит м-р Шахов, который сразу поинтересовался, не образумил ли я ещё кого-нибудь на позиции и, улыбнувшись, предложил пройти с ним для устройства на первое время и знакомства с помещением штаба группы и, по совместительству, временным офицерским общежитием.

В первом письме Иришке, 10 сентября, я так писал о своем новом жилище. «Нас в комнате 5 человек, из них 3 лейтенанта и 2 старлея. В соседней комнате – 2 капитана и 2 майора. Все – без квартирные, и все с семьями. Офицеры все молодые, хорошие ребята, „интересные люди“, „дети эпохи“. Рядом озеро, полное карасей, но ловить не разрешают. Однако, нам, как военным, представлены определённые льготы».

Перекуривая перед входом в штаб, познакомился с большинством офицеров группы. Узнал, что я оказался 13-ым из молодого пополнения дивизионов, последним из прибывших, но уже успевшим себя прославить. К своему удивлению среди молодых офицеров встретил Володю Можаева, однокашника, выпускника 1-го факультета Минского ВИЗРУ. Он прибыл неделей раньше и уже довольно хорошо освоился. Я был весьма смущен, от неожиданно быстрого распространения сведений не очень лестного характера, но заметил некое уважение в глазах будущих сослуживцев.

По чей-то команде, все офицеры, не спеша, побрели на обед. Я, все еще в парадной форме, вместе с Можаевым, уже в полевой, пошли последними. Входя в столовую, вдруг услышал команду – «Товарищи офицеры!». Я увидел, что все встали, не понимая, кому или с какой целью подаётся команда «Встать. – Смирно!» для офицерского состава, да ещё во время приёма пищи, что в принципе запрещено уставом. Команду подал командир группы и пояснил, что в наш коллектив прибыл инженер-лейтенант Мамонов, «скорый на руку и не терпящий обид, будьте с ним внимательными и осторожными. Прошу садиться

и приятного аппетита». Под скрываемый смех офицеров я так же сел перекусить, полагая, что этим разговор со мной не закончен.

Утром следующего дня, на разводе, я был торжественно представлен всему личному составу группы, а уже в составе дивизиона мне были представлены офицеры батарей.

В иерархии дивизиона я делил четвертое место с заместителем командира батареи – начальником отделения К-2В инженер-лейтенантом Горшковым, выпускником Пушкинского высшего инженерного радиотехнического училища.

У меня было два начальника, непосредственный – комбат капитан Старовойтов Александр Никитович и прямой – комдив подполковник Дулинов Николай Максимович.

В моем непосредственном подчинении были три офицера – заместитель начальника отделения К-3В лейтенант Бриль Николай Васильевич (вып. Энгельского ВЗРКУ), командир 1-го взвода пусковых установок старший лейтенант Грешников Петр Константинович (вып. Энгельсского ВЗРКУ) и командир 2-го взвода пусковых установок лейтенант Донских Александр Борисович (вып. Красноярского ВЗРКУ).

Комбат и Петро Грешников были уже матерыми стартовиками, носили знаки отличия «специалист 1-го класса, у Коли Бриль и Саши Донских – 3-ий класс по технике С-200В, а у меня – 3-й класс, но по С-125 и С-75. По «двухсотке» у меня знания на уровне смежной специальности в объеме 80 часов учебной программы МВИЗРУ. В их глазах я абсолютный дилетант, но поставленный ими руководить, что и как делать и, при этом, учить их. При этом я ни малейшего представления не имел о строительстве позиционных сооружений, оборонительных укреплений, особенностях фортификации на территории со сложным геодезическим грунтом. О понятии «высоких грунтовых вод» я вообще не имел представления.

Поделившись своими переживаниями, я просто попросил всех помочь мне в овладении необходимыми знаниями и не держать зла за неизбежные будущие промахи. Помолчав, «бывалые» оценили у меня отсутствие духа авантюризма и пообещали, мол, поможем, поправим, направим. Но все это происходило в атмосфере некоего недоверия и плохо скрываемого скептицизма.

Два дня Старовойтов вводил меня в курс текущих дел и приказов на предстоящий месяц, подчеркивая, что во время его отсутствия темпы и качество оборудования позиции должны не только не упасть, но и возрасти. После сессии в академии принимать будет лично.

Первая неделя моего правления прошла гладко, скорее, по инерции, приданной комбатом. Далее пошло веселее. В этот период меня своим жизнеутверждающим оптимизмом поддерживала Иришка. В первом же её письме звучали до умиления трогательные угрозы, что-то вроде: «– как только ты получишь это письмо, ты высылаешь мне проездные, В тот же день. Если же через определённое время я их не получу, я выезжаю без них. Так что жди скорой встречи. Я приеду, а потом пусть твоё начальство ломает голову, куда меня деть. Если армии нужны офицеры, пусть она обеспечит им хоть минимальный жизненный уровень».

Зная свою замечательную супругу и её решительность, хотя бы по её поездке в Городец, я ненавязчиво доводил необходимую информацию до своих командиров и до очень авторитетного и влиятельного замполита майора Шахова. Ему я так и говорил, что, мол, жена собирается приехать в ближайшие дни, при этом «планирует притащить все сервизы и кактусы, чтобы создать мне уют и произвести устрашающее впечатление». Основной эффект, на мой взгляд, произвело заявление, что она «согласна у какой-нибудь бабки на хуторе пожить». Я же акцентировал их внимание на том, что жена у меня утончённая и натура весьма ранимая, на хуторе жить вовсе не приспособленная.

Видя всю сложность положения с квартирами, я вовсе не тешил себя иллюзиями и в случае приезда Ириши готов был поселиться в гостинице или, как в молодости мои родители, снять где либо квартиру или комнату. Пока же мы не планировали полный переезд, поскольку Карьке ещё только предстояло закончить институт, а срывать её с учёбы было просто неразумно., хотя очень-очень хотелось.

Моя жена Кари с Микки Маусом. 1975 г.

Запомните её такой. Я про неё ещё много напишу. А пока я…

По причине малочисленности офицерского состава вынужден был сам поехать старшим машины на самосвале ММЗ-555 за бетоном в Слоки. Путь не далекий, солнечный день, видимость прекрасная. Водитель молодой, но резвый лихо идет на обгон ассенизационной машины, а та вдруг без включения поворотных сигналов круто поворачивает налево и наш самосвал с грохотом врезается прямо в кабину этого «дерьмовоза». Ассенизатор вылетает в кювет вправо, а мы, соответственно влево и тоже в кювет.

Через пару минут выбираюсь из машины, убеждаюсь, что мой водила жив и не пострадал. Выползаю на дорогу и вижу удручающую картину. У дымящегося и парящего ГАЗ-52, водительская дверь вырвана и валяется на дороге, из проема свешиваются ноги в сапогах, а рядом суетится какой-то мужчина в сером пиджаке. Останавливаю попутку и прошу вызвать скорую, милицию, ГАИ и сообщить в часть.

В течение часа собрались все. Скорая отказалась от водилы, поскольку травм на нем не обнаружила, но констатировала его смертельную пьяность. Милиция приняла бедолагу «ассенизатора» как своего клиента и на «канарейке» увезла в город. Оставшиеся сотрудники ГАИ, ВАИ, командир группы Корчагин, заместитель комдива по автотранспорту и замполит долго составляли протоколы, рисовали разные схемы, суетясь с рулетками, и опрашивали свидетеля. В результате к нашей стороне претензий предъявлено не было, а с нашего водителя и с меня все обвинения были сняты.

Наш самосвал отбуксировали в автопарк группы, водителю объявили выговор, а мне, как главному виновнику, строгий выговор и в течение трех дней восстановить машину и ввести ее в строй. Так открылась коллекция моих офицерских взысканий.

Самосвал починили за два дня. Мой «свой счет» был переписан в «черный офицерский счет группы» в виде 2-х литров спирта и двух «накрытых полян». Практическую работу проделали латышские механики расположенного рядом совхоза им. Ленина. Они же больше всех и загубили свои печени.

Далее дни летели незаметно. Днями на позиции по сооружению бетонных колодцев для пусковых установок, укладыванию рельсовых путей для заряжающих машин, сооружению убежищ для личного состава и укрытий для техники, а вечерами и ночами штудировал технические описания, инструкции по эксплуатации и альбомы схем всей аппаратуры стартовой батареи. Объем был огромный. На мне, как на заместителе комбата, кроме кабины К-3В и дизель – электростанции АД-200 «висело» еще более 20 единиц вооружения и боевой техники, несметное количество измерительной аппаратуры, запасных частей и приспособлений, инструмента и снаряжения. Все это должно было работать, правильно использоваться, а я обо всем этом должен был знать.

Возвращение комбата, как мне казалось, должно было снять с меня значительную часть обязанностей. Но я ошибался, это был не тот человек. Его безудержная инициатива, планов громадье и наполеоновские замашки не давали покоя ни мне, ни командирам взводов. Больше всех из нас доставалось Петру и Николаю. Я выяснил, что еще совсем недавно п/п-к Дулинов, к-н Семченко, к-н Старовойтов, ст. л-т Грешников, л-т Бриль служили под Вентспилсом в одном дивизионе ЗРК С-200 «Ангара». Всех их, с обещанием о повышении по должности, «перетащил» за собой в прошлом командир дивизиона, а ныне командир группы, получивший звание полковника при переводе, Корчагин. И если действительно комбат Дулинов стал командиром дивизиона, а начальники отделений Семченко и Старовойтов стали комбатами, то Грешников, в связи с разводом с женой, переведен с понижением, а Бриль, после суда офицерской чести потерявший звание старшего лейтенанта, перешел на равнозначную должность. Вот в такую атмосферу я и попал.

Независимо от фантанирующей энергии комбата, через два месяца я подтвердил квалификацию специалиста 3-го класса, но уже по боевой эксплуатации стартового оборудования ЗРК С-200В. Это был большой успех, меня включили в состав боевого расчета дивизиона, и я был допущен к несению боевого дежурства.

Была поздняя осень и погода удручала нас все больше. Практически не прекращающиеся дожди превратили позицию в сплошное месиво. Тем не менее, строительство стартовых укрытий не прекращалось.

В один из таких «мокрых» дней я руководил подготовкой котлована для емкости с резервным топливом. Работу выполнял наш «Беларусь», с навесным экскаваторным оборудованием. За рычагами сидел мой дизелист ефрейтор Антонив. Время подходило к обеду, и я объявил перерыв.

Отобедав, отогревшись и обсохнув, вернулись на позицию и обомлели. Там, где работал трактор, разлилась огромная лужа, из которой выглядывали выхлопная труба с глушителем, кабина и часть ковша. С другой стороны на корточках сидел мой тракторист и грустно смотрел то на трактор, то на нас. Старовойтов, от увиденного, яростно онемел матерными словами (читали по губам!).

Откуда-то появился Дулинов. Бросил – «Утром трактор должен копать» – и ушел.

Комбат спохватился. Антонив, бегом за КрАЗом!

Через 15 минут подлетает КрАЗ-214. Антонив ныряет в ледяную воду, за что-то цепляет трос, выныривает и, трясясь от холода, убегает в убежище. Комбат командует и тягач, ревя дизелем, трясясь и изрыгая черный дым, буксуя на месте, пытается вытащить трактор. Минут через 15 становится ясно – КрАЗ сел на брюхо по самый кузов. Следующее решение Старовойтова – гусеничный бульдозер на базе харьковского С-100. Пригнали, зацепили КрАЗ петлей за раму и передний мост – поехали. «Сотка» погребла-погребла и заглохла, притопившись на пол колеса. Стемнело, и решили отложить потуги до утра. От греха подальше, бульдозер отстегнули и отогнали на надежный грейдер.

Поутру комбат из соседнего инженерного полка притаранил чудо военной техники – тяжелый танк с «вилами» на передке и мощной лебедкой. Трос с лебедки отпустили, зацепили КрАЗ, танк зарылся своими метровыми «вилами» в землю и включил лебедку. Трос натянулся как струна, что-то затрещало, что-то стрельнуло. КрАЗ сначала медленно, а затем быстрее выполз из трясины и поехал к танку. Показался второй трос, а на его конце… передняя ось о двух колесах белоруса с торчащими в растопырь разными тягами. Оставшийся в котловане трактор обмотали несколькими тросами, скрутили пучком и довольно легко извлекли на поверхность. На сим операция была завершена. Далее пошли «разборы полетов». Участие принимали командиры всех степеней, потому что техника принадлежала разным структурам.

Кому что досталось, не помню, а мне – второй выговор.

Нельзя говорить о предвзятом со стороны командования ко мне отношении. Скорее я был под более пристальным вниманием как перспективный офицер, не страдающий карьеризмом, а мои просчеты воспринимались как нормальные явления при становлении офицера. Наиболее чувствовалось такое отношение со стороны м-ра Шахова. Именно он уже через две недели после моего прибытия настоял на предоставлении комнаты. И действительно мне выделили жилую площадь на «Андалузии». Зато это была первая, по настоящему моя, жилая площадь с раздельными ванной и туалетом, приличной 8-ми метровой кухней и, не смотря на первый этаж, с довольно просторной лоджией.

Моим соседом по «коммуналке» стал Володя Можаев. Он был женат и имел дочку. Его жена – минчанка, оказалась весьма хозяйственной, и пока мы были на работе, она покрасила полы на кухне и в прихожей. Не затягивая, Володя и Валя устраивали свой быт ударными темпами и, получив из Минска контейнер, заставили мебелью свою комнату и часть кухни.