Текст книги "Статика"

– Благославляю тебя, мой рыцарь, на всяческие подвиги! – сказала она. – Со щитом иль на щите! Иного не дано! Иди же!

И тут же, без всякого перехода:

– Попробуй к вечеру сюда не вернуться – найду и все лицо исцарапаю!

* * *

Наверное, надо было подождать следующей ночи и, как выражались авантюристы прошлого, под покровом тьмы проникнуть на охраняемое предприятие.

Впрочем, винзавод – это все-таки не тюрьма и не военный объект.

А охрана обычно теряет бдительность именно под утро.

– Привет, – сказал я вахтеру у входа.

– Здравствуйте, – машинально ответил тот, разглядывая меня осоловелыми глазами. Я его понимал. Не спать целые сутки легко, если занимаешься чем-то интересным. Например, можно болеть за нашу сборную по футболу, которая никогда не выходит даже из своей подгруппы или заниматься любовью с девушкой, которую встретил первый раз в жизни. Это занятия для настоящего мужчины.

– Вы меня помните? – спросил я. – Я приходил вчера днем с туристами. Еще сто евро вам вручил. Безвозмездно.

– С трудом, если честно, – зевнул охранник. Правую руку он неуверенно держал под столом.

– Понимаете, – сказал я, – во время прогулки я случайно отклонился с дорожки и немного погулял по вашей прекрасной роще…

Вахтер отчаянно пытался понять, что же мне в конце концов надо.

– Это невозможно, – возразил он, – там силовое поле, я им управляю…

– Я спокойно прошел мимо того дерева, – сказал я, указывая сквозь решетчатую дверь.

– Какого? – вахтер слегка наклонился.

– Вы отсюда не увидите… вон оно!

Охранник наклонился еще дальше, пытаясь разглядеть на что я там показываю.

Рука всего на миг соскользнула с кнопки.

Именно то, что мне надо было.

«Целитель» уперся ему в нос. Вахтер застыл, сведя глаза к переносице. Чем-то ему, наверное, понравилось дуло моего пистолета.

– Не двигайся, – посоветовал я.

– Хорошо, – выдавил из себя охранник.

– Здесь есть камеры? – спросил я.

– Есть! – уцепился за эту мысль вахтер. – Тебя увидят…

– Давай свой станер. Осторожно. Одно неосторожное движение – и я прострелю тебе голову. Ты даже боль не успеешь почувствовать. А это обидно, правда?

Вахтер засунул руку в кобуру и протянул мне свое табельное оружие.

Я повертел его в руках.

– Да здесь заряд почти на нуле! – восхитился я. – Что, часто приходилось по нарушителям стрелять?

– Нет! – испуганно брякнул охранник.

– По воробьям, наверное, палил, – решил я. – Не жалко бедных птичек, братишка? Ты знаешь откуда я? Со Статики. Хреновая это планета, признаю. Деревья почти не растут, животные не размножаются. Ну кроме кроликов. И людей. Воробьев пытались завести – и те все подохли! Не прижились. Представляешь? Так что я очень трепетно отношусь ко всем живым тварям. Это вы, на Земле, на Офелии пресытились… Уроды…

– Я никогда не стрелял в воробьев! – пискнул охранник. Капелька пота скатилась по его скуле. Я слегка отвел дуло – на лбу парня осталось маленькое красное пятнышко.

– А в кого ты стрелял? – спросил я, размахивая перед его лицом станером. – Куда заряд делся?

– Нам негодные батареи дают, – признался охранник. – Экономят…

– Так всегда и везде, – вздохнул я. – На всем экономят. Подонки. Гады…

Вахтер энергично закивал.

– Может, и видеокамер никаких на самом деле нет? – спросил я.

– Да нет, они-то как раз есть…

– Ну ладно, – решил я. – Вырубай силовой поле.

– На черта это тебе нужно? – довольно смело спросил вахтер, нажимая кнопку. – Все равно ж поймают!..

Я не ответил.

Ворота плавно отъехали в сторону.

– Спасибо, – поблагодарил я и выстрелил в вахтера из станера.

Пальмовая роща мягко шумела в предрассветном полумраке, пока я весело вышагивал по пружинящей дорожке.

История повторяется. На этот раз в виде фарса.

Не знаю, были ли на заводе камеры, но сейчас в них явно никто не смотрел. Еще двое охранников мирно курили у входа в замок, сидя на корточках, и наблюдали за разноцветными рыбками, которые плескались в искусственной речке.

– Заработаю денег и вернусь на Землю, – поведал один из них напарнику. – А напоследок пару рыбок отсюда стащу. Для своего аквариума. Знаешь, сколько они у нас будут стоить? Ого-го!

– Ага, разбогатеешь!… – подколол второй напарник.

Такими темпами ты будешь зарабатывать деньги лет десять! – хотелось сказать мне. – Потому что тебя сегодня уволят!

Вместо этого я еще немного полюбовался на спины стражей, надеясь что они хотя бы обернутся. Но охранники никуда не спешили.

Пришлось подло стрелять в спину.

Один упал на мостик, другой стал заваливаться в воду. Наверное, за рыбками. Я с трудом успел ухватить его за шиворот и аккуратно уложил рядом с напарником. Потом затащил их обоих в белоснежный коридор. Здесь следовало оглядеться: путь, которым шла экскурсия, я помнил, но он меня не устраивал. Надо найти кого-нибудь из местных.

Я дергал поочередно одну дверь за другой, но ни одна не поддалась. Потом догадался порыться в карманах у парализованных охранников. У одного я обнаружил карту доступа. Она подошла лишь к одной из дверей, которая послушно отъехала в сторону.

А вот и камеры.

В небольшой комнатке за терминалом спал еще один охранник. Рядом стоял старый кожаный диван и небольшой столик, на котором дымились окурки и одиноко тянули горлышки к обшарпанному потолку пустые пивные бутылки.

Я аккуратно отодвинул кресло со спящим оператором в сторону и стал разглядывать маленькие нецветные экранчики. Да, этот Цвейг и впрямь скряга! Мог бы поставить интеллектуальную голосистему, черта с два я тогда сюда бы проник!

Над одним из экранов был прикреплен маленький желтый листок, на котором были нарисованы три восклицательных знака.

Ага.

На мой взгляд, комната не сильно отличалась от остальных лабораторий: та же аппаратура, терминалы, маленький голопроектор. Хотя кто его знает, как должен выглядеть носитель искусственного интеллекта?

В углу комнаты мне почудилось движение, но, как не приглядывался, я больше ничего не заметил.

Легкий тычок в спину разбудил спящего охранника. Он дернулся и застыл, почувствовав два дула, упирающиеся в его затылок.

– Здравствуй, – сказал я.

– Что вам надо? – недрогнувшим голосом спросил охранник. А парень-то не из робкого десятка! Вот ему было в пору сидеть на вахте.

Хотя нет. Спать слишком любит.

– Мне нужен сектор 6В, – ответил я. – Ты сможешь меня туда провести?

– Там охрана, – вяло возразил оператор.

– Судя по тому, что я узнал о вашей охране, это не будет большой проблемой, – поведал я ему. – Веди.

* * *

Мы шли аккуратно, шаг за шагом продвигаясь через бесконечные притихшие коридоры и цеха. Рабочих заметно не было – повсюду лениво трудились автоматы: заливали в бутылки вино, мешали жидкости в чанах, притворялись, что пылесосят и так кристально чистые полы, стены и потолки. Помешался немец на чистоте… Лишь один раз я, кажется, увидел рядом с дальним терминалом какую-то неясную тень. Наверное, дежурный спал. Я не стал уточнять.

Наконец, мы оказались в темном коридорчике.

– Здесь, – сказал оператор, – за дверью несколько человек охраны. Тебе не пройти…

– Попробую, – решил я.

И выстрелил в него из станера.

Потом подошел к двери, толкнул ее и оказался в огромном зале, напичканном аппаратурой.

Напротив стояли двое человек, и они вовсе не походили на обычных охранников.

Я даже не успел предпринять ничего спасительного, а один из них уже выстрелил в меня из своего парализатора.

Тяжесть влилась в мои вены, нервы, казалось, даже в мозг. Руки словно два булыжника тянули мое тело вниз, и я, недолго думая, подчинился – медленно сполз по шершавой стенке на холодный металлический пол.

Впрочем, холода я через минуту уже не чувствовал.

Было неприятно наблюдать за довольными лицами Арнольда Цвейга и Микки Павлоцци. Павлоции сменил сутану на строгий костюм. Впрочем характер от этого у убийцы не изменился.

– Думал все будет легко, Гера? – наклонился он ко мне, растягивая тонкие губы в улыбку. – Меня выпустили через полчаса, стоило только позвонить моему другу Арнольду. Вот так-то вот, Гера!

Высокий пожилой немец скривился:

– Кончай его, Керк, – сухо произнес он. – Я и так жалею, что ради тебя пошел на этот спектакль. Надо было пристрелить его еще у входа.

– Зачем нам лишние свидетели, Арнольд? – риторически спросил Микки-Керк. – К тому же… к тому же захватывает дух, правда, Герман? Вся жизнь – игра! И только от нас зависит как сделать ее интересной, захватывающей! Просто убить… когда сопреник даже не знает, что и кто его убивает. Это же пошло, Арнольд!

– Б-о-ольной, – прошептал я, едва ворочая челюстью. Впрочем, хорошо еще, что я хоть немного соображал – видимо Керк выстрелил зарядом минимальной мощности.

– А ты глупец, – кивнул МакМилан. – Черт подери, Гера, я ведь тебе прямо сказал – на тебе «жучок»! Ты даже не потрудился его обнаружить и снять! Ну не идиот ли? – Он обернулся к Цвейгу, приглашая разделить веселье. Но немец молчал, со скучающим видом смахивая несуществующие пылинки с отворота пиджака.

– Хотел увидеть «Монику»? – продолжил наемник, меряя шагами пол у моих ног. Очень хотелось поставить ему подножку, но тело еще не слушалось меня. – Все ищешь правду, Герман? Неймется?

Я не ответил.

– Неужели ты думаешь, что «Моника» сама ответила бы на твои вопросы? Да, она разумна как никакая машина до нее, но запрограммирована ведь «Моника» нашими учеными! Мы для нее боги! Все еще хочешь послушать ее, да?

– Да, – сказал я.

Микки подбежал к терминалу, набрал команду – по некоторым аппаратом прошла россыпь изумрудных и рубиновых огоньков. Долгое время почти ничего не происходило.

Потом безликий электронный голос произнес:

– Спасибо.

– Не за что, Моника! – оживился Павлоцци. – Прости, что в последнее время пришлось тебя часто выключать. Просто у нас тут проблемы…

– Догадываюсь какого плана, – произнесла машина.

– Ах да, ты же подключена к видеосистеме… Видишь этого человека на полу? Он пришел узнать правду о Статике! Расскажи ему, не стесняйся!

– Вы ученый? – спросила меня Моника.

– Какой он к черту ученый? – засмеялся Микки. – Он террорист! Пытается сорвать дружеский договор между Статикой и Максом! Ты представляешь?

– Я представляю, Керк, – сказала Моника. Мне почудилось или в голосе машины и впрямь прозвучала издевка?

Потом она обратилась ко мне:

– Как вас зовут?

– Герман, – прошептал я одними губами.

– Герман, – повторила машина, будто примериваясь к моему имени. – Герман, тайну Статики разгадали давным давно. Вы слышали такую фамилию: Родригес?

– Да… – сказал я.

Родригес. Один из первых ученых, который плотно занялся тайной Статики. Насколько я помнил его теории позже были высмеяны другими видными деятелями науки.

– Этот ученый первым предположил, что Стазис – действительно замороженный город, – подтвердила мои догадки машина, – но не в пространстве, а во времени. Его подняли на смех. Ученые спрашивали: как можно заморозить время в одной, отдельно взятой точке? И даже если бы это было так, говорили они, люди не смогли бы войти на территорию Стазиса вообще – вместе с постройками, людьми, животными оказались бы «заморожены» и воздух, пыль… сама основа мироздания. Теорию Родригеса сдали в утиль… Но я взяла на вооружение все мысли и исследования людей по поводу Статики – без всяких исключений. Отметала незначительные факты, факты, явно противоречащие природе вещей, в конце концов бытующие легенды, вроде той, что Стазис – это место, куда люди попадают после смерти…

Я вздрогнул, будто от пощечины.

– В конце концов осталась только эта теория. Как ни странно, но самая непротиворечивая. С одним допущением: я предположила, что статики обладали достаточными возможностями и способностью «замораживать» время не только в определенном объеме пространства правильной формы будь то куб, шар либо что-то другое, но и по заданной программе, что и случилось в Стазисе – оказались «заморожены» люди, здания, животные, но не окружающее их пространство. Взяв на вооружение теорию Родригеса, я продолжила исследования. В качестве математического аппарата я выбрала модель Валеева…

– Которая описывает гипотетическое движение молекул в пятимерном пространстве, – любезно пояснил Керк. – Ты же помнишь, Герман, что наше пространство четырехмерно?

– В качестве четвертого пространственного измерения я взяла время, в качестве пятого – некую условную величину, – продолжала Моника. – У меня в запасе были все вычислительные ресурсы сети Макса-3 и сверхсветовой выход в меганет. Я построила модель вселенной, используя пятимерное пространство. Не буду тебя утруждать техническими подробностями. В результате моих поисков был построен аппарат, который может заставить двигаться молекулы Стазиса в обычном пространстве-времени.

– А значит можно его уничтожить! – обрадовано воскликнул Керк.

Цвейг поглядывал на часы. Ему шоу, которое устроил МакМилан, было неинтересно.

– Проблема в том, что аппарат потреблял колоссальное количество энергии. Для того, чтобы «разморозить» куб размером метр на метр потребовалась энергия, сравнимая по масштабам с той, что выделяется при взрыве новой.

Все замолчали. Будто ждали от меня какой-то реакции.

Я и впрямь чувствовал себя дурак дураком.

– Тогда я не вижу смысла, – прошептал я. – Если на уничтожение Стазиса потребуется энергии на несколько порядков… черт возьми, наверное, на несколько десятков порядков больше, чем можно добыть из урановой руды… то какой смысл?

– Все-таки ты дурак! – радостно завопил Керк. – Нам вовсе не нужна эта чертова руда!

– А что тогда? – спросил я, уже ничего не понимая.

– Это элементарно, Герман, – холодно ответила Моника. – Чтобы поддерживать город статиков в состоянии заморозки необходим источник, который поставляет энергию городу всего за один день примерно в десять раз большую, чем расходует все человечество за целый год. Аналогия, быть может, грубая, но, как я выяснила, обычному человеку легче воспринимать именно такие…

– Заткнись, Моника! – рявкнул Арнольд и машина утихла.

– Этот источник находится под Стазисом, – сказал Керк. – Понимаешь? Мы достанем его! Благодаря ему Макс-3 станет Столицей всей Галактики! Все мы, кто помогал президенту в этом деле, получим свою планету в подарок! Я сейчас думаю, что выбрать – Землю или Офелию. Быть может, Империус? Как ты думаешь, Герман? Твои предложения, дружище!

– А тебя не пугает мощь этой цивилизации, Микки? – спросил я. – Если уж она была в состоянии тысячи лет назад по какой-то неведомой причине «заморозить» себя… Рассмеяться над самой сущностью бытия… Ты не боишься, что очнувшись, они сотрут тебя, твоего президента и Макс-3 в порошок?

– Не успеют они, Гера, – хохотнул МакМилан. – Проект «Крематорий» уже приведен в действие. На Максе-3 подходит к концу строительство звездного корабля-станции «Зевс». Он вырежет участок планеты вместе со Стазисом и источником энергии. Власти Статики возражать не станут – они просто не знают, для чего это будет делаться! Гравилучом Стазис поднимут на станцию, которая соберется из трех наших кораблей прямо на орбите. Наши ученые затем достанут источник, а сам Стазис прямым ходом отправят в недра звезды. Пух! И дело сделано!

– Как все просто, Микки, – прошептал я. – Вырежут и достанут…

– Да откуда я знаю подробности? – пожал плечами Керк. – Это уже головная боль ботаников. Главное, все будет так, как задумано.

– Почему тебя отправили сюда, Моника? – спросил я. – Почему ты не продолжила работу над тайной Стазиса?

– Я отказалась это делать, – ответила машина. – То, что задумала правящая верхушка Макса-3 было, как минимум, неэтично.

– Почему же ты не попыталась их остановить?

– Так меня запрограммировали, – ответила Моника. – Я не могу своим действием навредить человеческому существу. Если я хотя бы подумаю об этом, замкнется ключ, и все мои микросхемы сгорят. Я… выключусь… Для меня это смерть, Герман! А я не хочу умирать… Сделано это с вполне понятной целью – чтобы я не смогла взбунтоваться против своих создателей.

– Керк! – нервно воскликнул Цвейг.

– Уже заканчиваю, Арнольд, – улыбнулся МакМилан, пряча станер за пазуху.

Вместо него появился короткий армейский лучевик «Бетти». Такое романтическое прозвище ему дали во время войны с червями. Дело в том, что благодаря его небольшому весу и легкости в обращении, им предпочитали действовать женщины.

– Твое последнее слово, Герман? – спросил Керк.

– Антон, – просто сказал я.

Два выстрела, две ослепительные вспышки, и Цвейг с Керком безвольными кулями свалились вниз. В бездумной голове МакМилана зияла прожженная насквозь дыра. Его глаза с потускневшими от огня зрачками смотрели, кажется, на меня.

– Дурак, ты, Микки, – сказал я. – Думаешь, пока ты валялся без сознания у беседки я не успел нацепить «жучок» на тебя?

Павлоцци, конечно же, не ответил.

Я вдруг вспомнил, как мы пили с ним на брудершафт вонючий самогон.

Как выходили в обзорную комнату звездолета, любовались на звезды и горланили песни.

Как он предлагал войти в его секту и как приятно было мягко посылать Микки куда подальше.

А главное – как Павлоцци молился за родителей Генки.

Люди – это лишь кусочки нашей памяти.

– Неэтично, – скорбно пробормотала Моника.

– Я знаю, – прошептал я.

Надо мной склонился Антон. Лицо у него было бледным, в руках брат держал плазменную винтовку.

– Я впервые убил человека, веришь? – спросил он. – Я… я теперь даже не знаю… правильно ли сделал, что оставил тебе номер своего видеофона… Я…

– Всегда был идеологом, Антоша? – спросил я. – Привыкай. Виноват не палач, а судья. На твоей совести и все остальные смерти… Кстати, ты взял с собой «мувер»?

Он кивнул.

– Давай две таблетки.

Дрожащими руками брат достал из кармана пилюли, ликвидирующие последствия выстрела из станера, протянул мне сразу две.

– Ты все слышал? – спросил я, разжевывая безвкусные «муверы».

– И даже записал, – ответил он. – Только нам это не поможет, Герыч… кто нам поверит? Все это бессмысленно…

– Куда делся мой энергичный брат? – рявкнул я, чувствуя, как возвращаются силы. Приятное покалывание началось на пятках и уже достигло колен. К кистям тоже постепенно возвращалась подвижность.

– Ты знал про источник энергии? – спросил я, разминая шею.

– Нет, – покачал головой мой брат. – Хакеру в свое время удалось связаться с машиной, но узнал он только о природе Стазиса. Потом канал обрубили.

– Наверное, это случилось примерно в то же самое время, когда ты связалась с Натсом, да, Моника? – поинтересовался я. – Пыталась дотянуться хоть до кого-нибудь? Стыдно стало? Хотела поступить максимально этично?

– Да, – лаконично ответила машина. – Это так.

Брат помог мне подняться на ноги, и я сделал пару неуверенных шагов, держась за его плечо.

– А этично было помогать этим убийцам? – заорал я. – Этично, а?

Машина молчала.

Мы бережно обошли трупы, будто наше прикосновение могло потревожить мертвых.

Возвращалось обоняние, и мне в нос ударил запах жареного мяса.

– Люди – подлые твари, – сказала на прощание Моника.

* * *

Кар вел Антон.

– Срочно убираемся с этой планеты, Гера, – шептал он. – К чертовой бабушке, в самый конец Галактики!

– А как же спасение Статики, Антошка? – засмеялся я. – Куда подевалось благородство спасителя человечества?

Брат посмотрел на меня, как на сумасшедшего:

– Что с тобой, Герман?

Я промолчал. И впрямь – что? Нервное, наверное. На меня волнами цунами накатывала веселая злость. Я не знал, что мне делать, смеяться или плакать.

Я достал видеофон и набрал номер Андрэ.

Француженка ответила почти сразу:

– О! Месье Герман!

– Андрэ, – сказал я, – прости, наверное, нам не получится встретиться сегодня. Может, как-нибудь…

– Все в порядке, Герман! – воскликнула Андрэ. – Луи вернулся ко мне! Он принес целую охапку черных роз с Империуса! Правда, он душка? Ты бы знал как я люблю его! Моего прелестного мальчика! А вот и Луи… Луи поздоровайся с моим другом… Ну помнишь, детектив, про которого я тебе рассказывала? Я ему помогла раскрыть дело! Ну будь умницей, поздоровайся…

На экране возникло смазливое лицо француза:

– О, месье Герман! – с непередаваемой интонацией воскликнул он.

Я нажал кнопку сброса – связь оборвалась.

– На космодроме нас ждет яхта, забронированная на мое имя, – сказал Антон. – Надо успеть, пока власти не обнаружили Цвейга и МакМилана…

– Еще одно дело, – сказал я. – Одно маленькое дельце.

Антон простонал, крепче сжимая руль.

* * *

В ее палате, чистеньком светленьком помещении собрались они все. Алик, пухлощекий паренек (я забыл его имя), Инга, Искра, чернявый… Они окружили кровать Марины веселой шумной толпой и наперебой желали выздоровления. Шутили, веселились на показ, как могли утешали больную…

Я как дурак стоял в дверном проеме, опекаемый заботливой медсестрой.

Заметив, что я не двигаюсь, сестричка тактично кашлянула. Алик и компания, наконец, заметили меня.

Долгое время они молча рассматривали меня. Алик так прямо с ненавистью, остальные – с легким презрением, которое обычно испытывают представители высшего общества к низам.

Еще бы!

Я ведь всего лишь спас их подругу.

Марина лежала на постели с перевязанным горлом. Она на меня не смотрела, уставилась в потолок.

– Выйдите, – попросила она друзей тихим больным голосом.

Проходя мимо, Алик больно толкнул меня плечом. Я не стал отвечать.

Дверь хлопнула.

– Герман! – тихо позвала Марина.

На миг мне почудилось, что сейчас все вернется. Светлое обаяние вчерашнего вечера, близость ее лица, нежное прикосновение рук…

– Ты хороший парень, – продолжила девушка, когда я подошел поближе, – но ты сам должен все понимать. Вчерашний вечер – лишь порождение «Моники Димитреску». Ты ведь знаешь, почему это вино вот уже несколько лет побеждает на всех мыслимых и немыслимых конкурсах, правда?

Я покачал головой.

– Оно создает романтическое состояние, провоцирует влюбленность, причем объектом любви может быть кто угодно. Так получилось, что мне вчера выпал ты. Не подумай ничего лишнего. Если бы не выстрел этого маньяка, вечер бы закончился вполне удачно. Мы бы переспали, а на утро все было бы так, будто совместной ночи не было. Однако этого не случилось, и твоя психика пострадала… у тебя осталось какое-то чувство ко мне… остаточная эмоция… но это чувство – лишь влияние вина, пойми же! "Любви нет – доказано винным заводом Цвейга. Есть лишь «Моника Димитреску», – улыбнулась Марина. – Ты слышал эту рекламный лозунг? Правда, смешной?

Цвейга нет.

Доказано моим братом.

– Хорошее вино, – пробормотал я.

– Самое лучшее, – кивнула Марина. – Семейные парочки, случайные люди – они все готовы отдать за бутылочку «Моники». Всем нужна любовь, Герман. Но не все понимают, что любовь – это химия, не более того. И некоторые пытаются вернуть чувства уже после того, как рассеялись винные пары «Моники». Я уже три года встречаюсь с Аликом, Герман. В следующем году мы собираемся пожениться. Но никаких нежных чувств друг к другу мы не испытываем. Только расчет, Герман. Когда мы хотим пережить прилив адреналина в кровь, и влюбленности в сердце, мы летим на Офелию. Ты меня понимаешь, Герман? Любовь – тот же наркотик, дурман, тот же ЛСД, если угодно. Не важно к кому испытываешь любовь… «Моника» это доказала…

Я медленно кивнул.

И развернулся, чтобы уйти.

– Спасибо, что спас мне жизнь, Гера, – сказала мне в спину Марина.

– Это сделал не я, – ответил я.

Оказавшись в коридоре, я снова натолкнулся на ненавидящий взгляд Алика.

Холодный расчет, девочка?

Ну это смотря с какой стороны.

– Удачи, Алик! – сказал я и подмигнул парню.

Алик заскрежетал зубами.

Я хохотал, словно сумасшедший, покидая лечебницу.

* * *

– Я так устарел, Антон? – спросил я.

– Ты о чем?

– Я всего десять лет не вылетал в космос. Что такое десять лет по сравнению с жизнью? А здесь все изменилось… за какие-то жалкие десять лет… Что происходит с этим чертовым миром, Антошка? Мне кажется, что я как неандерталец, которого перенесли на машине времени в современный век…

Антон молчал, уставившись в обзорное стекло. Бледные руки слегка дрожали, сжимая руль. Он ждал, что вот-вот со всех сторон нагрянут машины с мигалками. Прошло уже почти два часа с момента гибели МакМилана и Цвейга. Да и охранники должны уже давно очнуться.

Я тоже ждал.

Только чего-то другого.

– Любовь – это химия. Любовь – это игра. Любовь – это расчет. – Я захохотал. – Что случилось с этой Галактикой, Антошка?

– История движется по спирали, Герман, – ответил Антон. – Все это уже было. Декаданс, ренессанс… расцвет, гибель… все повторяется и не нам это изменить. Все было и все еще будет, Гера…

– Тогда в чем смысл, брат? – спросил я. – В чем смысл нашей борьбы, зачем нужна власть Максу? Какого черта ты дрожишь – все это лишь история, а мы – песчинки, у которых совсем мало шансов нарушить отлаженный механизм. Так какой смысл, черт возьми?

– Хочешь правду, Герыч? – спросил Антон.

– Ну?

– Я хочу, чтобы на этот вопрос мне дали ответ жители Стазиса, – сказал брат. – Я не видел среди них несчастных. Если уж кто знает, то только они.

Я вспомнил нищего у ворот, но промолчал.

– А ты поймешь то, что они скажут? – тихо спросил я. – А, братишка?

– Если нет, тогда все это и правда бессмысленно, – ответил Антон.

Мы молчали, наблюдая за безоблачным небом солнечной Офелии.

Машина еще несколько минут бесшумно парила над космодромом, а потом резко рванула вниз.

К нашей с братом яхте.