Текст книги "Моя «Правда». Большие тайны большой газеты"

«КОСМОС – ДЕТЯМ»

В истории нашей журналистики и, как ни странно, космонавтики проект, который родился в отделе науки «Правды», не имеет себе равных – ни по популярности, ни по масштабам. В нем участвовали в той или иной форме несколько сот журналистов, а также политические деятели 33 стран мира – президенты и премьеры, что собрались в Париже на общеевропейский саммит.

Жаль, конечно, что до финиша не удалось дойти, осуществить все задуманное, но даже то, что было сделано, не может не поражать воображение. Я не сомневаюсь: проект «Космос – детям» не только благороден по своей сути, но и завоевал право стать примером того, как «газета становится подлинным организатором». Я перефразировал известное выражение В.И. Ленина не случайно: «Правда» на примере этого проекта показала, что в советское время печатное слово значило несравненно больше, чем высказывания государственных деятелей. Газетному слову верили, а обещаниям вождей нет…

Впрочем, все по порядку.

Андрей Тарасов, прекрасный человек, писатель и журналист, пришел в отдел науки «Правды», чтобы в основном вести «космическую тематику». На него легла ответственность за освещение стартов, подготовки экипажей, работы космонавтов на борту станций. И он с этой работой справлялся блестяще!

Именно Андрей Тарасов стал «сердцем» нового проекта, родившегося в отделе. Ну а мне, как редактору, суждено было возглавить его. Я имею в виду «Космическую комиссию Союза журналистов СССР».

Фрагменты публикаций в «Правде» позволят, на мой взгляд, представить, как начинался и развивался проект подготовки к полету в космос советского журналиста. Книга «Неизвестный космодром», выпущенная под редакцией Андрея Тарасова в 1990 году, рассказывает о проекте довольно подробно, я же остановлюсь лишь на некоторых вехах.

Первая информация опубликована в «Правде» 6 апреля 1989 года: «По инициативе работников средств массовой информации создана Космическая комиссия Союза журналистов СССР. В ее составе – редактора отделов науки газет „Известия“, „Комсомольская правда“, „Красная звезда“, Центрального телевидения и Всесоюзного радио, ведущие журналисты, освещающие проблемы космонавтики. Председатель комиссии редактор „Правды“ по отделу науки В. Губарев. Цель комиссии – предложить кандидатуры журналистов для подготовки к космическому полету.

В связи с этим объявляется творческий конкурс среди членов Союза журналистов СССР, работников прессы, радио и телевидения, а также студентов факультетов журналистики…»

Наша цель была очевидна: в первую очередь привлечь внимание к космонавтике, популяризировать ее, и, конечно же, попытаться отправить в полет нашего репортера.

Никакие издания не в силах охватить весь поток писем и конкурсных сочинений, поступивших в Космическую комиссию. Здесь были деловые заявки и пламенные клятвы, живописные биографии, стихи и проза, философские трактаты, космологические теории, лирические исповеди. Люди делились сокровенным, строили проекты, вносили и реальные и фантастические предложения. Шел анализ состояния общества, науки, космонавтики. Отнюдь не одни журналисты откликнулись на призыв комиссии. Инженеры, ученые, школьники, пенсионеры предложили свои кандидатуры с неменьшим энтузиазмом. Понять их можно: люди видели реальный шанс слетать в космос.

«Правда» информировала: «К началу июня 1989 года Космическая комиссия Союза журналистов СССР выполнила первую часть задачи и назвала около сорока кандидатов, рекомендуемых для медицинского обследования и дальнейшего отбора вплоть до включения в экипаж космического корабля. К сожалению, слишком малая квота (сначала она была двадцатиместная) доставила немало страданий и самому жюри конкурса. Ведь пришлось оставить за первой чертой и достаточно грамотных, профессиональных, готовых к риску коллег-журналистов. Но вот после многих сомнений, споров и страстей группа финалистов определена. В нее вошли сотрудники центральных органов печати, радио и телевидения, работники периферийных газет и журналов, военные и гражданские журналисты. Самому старшему – Ярославу Голованову, обозревателю „Комсомольской правды“ – 57 лет, самому младшему – корреспонденту „Рабочей трибуны“ Александру Федорову – 23 года…»

Пока шел конкурс, дискутировали читатели газет, активно обсуждалась идея полета советского журналиста, Главкосмос вел тайные переговоры с японской телекомпанией Ти-би-эс. По сути дела чиновники от космонавтики торговались с японцами о том, сколько надо заплатить им за полет журналиста. Уже в то время коммерция в космонавтике нашей начала выходить на первый план. В конце концов такой подход и привел к ее деградации. Наши обращения к Верховному Совету СССР, к правительству, наконец, к Генеральному секретарю ЦК КПСС так ни к чему и не привели.

Михаил Сергеевич Горбачев приехал в «Правду». Состоялась встреча с коллективом газеты. Велась стенограмма. Вот фрагмент ее:

«B.C. Губарев, редактор „Правды“ по отделу науки: Михаил Сергеевич, а критиковать Вас можно?

М.С Горбачев: Конечно.

B.C. Губарев: Вы сидите между двумя академиками и ни слова не сказали о научно-техническом прогрессе. Это, конечно, разговор особый, но об одной проблеме, считаю, на этой встрече нужно обязательно упомянуть. В частности, как председатель Космической комиссии Союза журналистов СССР считаю, что нужно решать вопрос о полете первого журналиста в космос.

М.С. Горбачев: Вопрос уже решен. Первым журналистом будет наш, и полетит он раньше японского…»

…К сожалению, слова Генерального секретаря Горбачева чрезвычайно редко воплощались в дела… Так случилось и на этот раз. А жаль…

Если лететь – то во имя чего? Вот уже почти год этот вопрос обсуждали сами журналисты. Из множества идей была выбрана одна, главная. Космическая комиссия предложила провести весь этот полет под девизом «Космос – детям». Мы обратились ко всем заинтересованным людям предлагать самые необычные идеи, программы, проекты. И сотни людей откликнулись на этот призыв, а также все организации, связанные с детьми – Советский детский фонд имени В.И. Ленина, Советский комитет защиты мира, Всесоюзное молодежное аэрокосмическое общество, Совет молодых ученых и специалистов при ЦК ВЛКСМ. Не остались в стороне многие фирмы и предприятия. Был сразу же объявлен международный конкурс «Игрушка XXI века». Лучшие экземпляры журналист-космонавт возьмет с собой на борт «Мира». Начаты конкурсы на оригинальные биологические эксперименты, на лучшие уроки с орбиты и так далее.

Пять журналистов прошли подготовку к полету. Им были вручены дипломы космонавтов-исследователей. Каждый из них мог лететь…

Но на орбите оказался японский журналист. За него было заплачено 10 миллионов долларов.

В «Правде» состоялся «круглый стол», на котором специалисты НПО «Энергия» пытались доказать, что «10 миллионов долларов намного важнее, чем полет нашего журналиста». Я тогда ответил им так:

– Конечно, благодаря полету журналиста в космос колбасы больше на прилавках не появится. Это произойдет лишь при одном условии, если есть интеллект у нации. Не станем мы богатыми ни на лесе, ни на нефти. Мы уже прозевали в 1967 году одну научно-техническую революцию и фактически превратились в развивающуюся страну. Если мы пропустим еще одну такую революцию, то в ближайшие годы превратимся в слаборазвитое государство. Единственный способ избежать этого – бороться за интеллект нации. Полет журналиста – это не просто полет Иванова, Петрова или Сидорова. Пройдет 50 лет, и будут говорить – первый искусственный спутник Земли был советским, первый космонавт – Юрий Гагарин, первый в открытом космосе – Алексей Леонов, и первый журналист в космосе тоже был нашим. Вот, если уж на то пошло, цена всему этому…

Андрей Тарасов с горечью сказал Соловьеву: «Володя, помяни мое слово, этим путем мы придем к тому, что на наших кораблях вообще станут летать чужие. Вот с таких, казалось бы на первый взгляд, мелочей и начинается путь отступлений и продаж. Когда тебя снимут с места руководителя полетов и скажут: пусть за деньги руководит, ну, предположим, мистер Гопкинс – он нам за это миллионы платит, – ты воскликнешь: „Ребята, да вы в своем уме?“ – и вспомнишь вот этот разговор, как мы по щепке начинали все продавать. Вот куда может привести путь, на который мы становимся!»

Андрей оказался прозорлив. Даже слишком…

А финальную точку я хотел бы поставить совсем иную. О проекте «Космос – детям» узнали руководители 33 стран, которые встречались в Париже. Мы изготовили для каждого из них комплект медалей с эмблемами проекта, и они были торжественно вручены в первый же день саммита. Низкий поклон за это старейшему правдисту Евгению Примакову, именно он помог осуществить такую акцию. А потом в «Правду» приходили письма от президентов и премьеров разных стран, в которых они заверяли, что поддерживают столь благородный проект…

К сожалению, для страны и «Правды» наступили тяжелые времена, и многие хорошие начинания ушли в Лету, потому что речь зашла уже о том, как выжить… И выживет ли газета вообще?

ПРОЛОГ К ТРАГЕДИИ

Приближалось время перемен. Оно просматривалось сквозь контуры не очень четкого понятия «перестройка», в борьбе за власть в окружении Горбачева, а затем в его противостоянии с Ельциным.

Волею судьбы определенное участие в тех событиях довелось принимать и мне, хотя, честно говоря, особого желания в том не было.

Я был полностью погружен в Чернобыль, потом в судьбу своей пьесы «Саркофаг», которая триумфально шла по миру. Я был убежден, что трагедию в Чернобыле надо преодолевать «всем миром» – в истинном понимании этого слова, то есть всем человечеством сообща. А потому принимал приглашения участвовать во всевозможных конференциях, симпозиумах, посвященных Чернобылю, и, конечно же, в постановках спектаклей по своей пьесе. Многое для меня было внове, а потому интересно.

В газете обо мне судили по-разному: большинство относилось негативно, мол, «все силы надо отдавать газете», некоторые – поддерживали, считая, что популярность правдиста приносит пользу и самой «Правде». Понятно, я разделял последнюю точку зрения и не обращал особого внимания на злопыхателей. Главный редактор поддерживал меня и не скрывал этого.

А тем временем «Правда» вступала в нелегкий для себя период. О нем в 1994 году, будучи уже академиком-секретарем РАН, В.Г. Афанасьев сказал очень точно: «История „Правды“ – сложная, противоречивая. И это естественно, ведь газета отражала еще более сложную и противоречивую историю России, потом Советского Союза, историю компартии. „Правда“ стола у истоков создания партии коммунистов и вместе с ней пережила ее трагический конец в августе 1991 года. „Правда“ – живой, постоянно движущийся, пульсирующий, изменяющийся организм. Она подобна человеку. Как у любого человека, в ее жизни были взлеты и падения, свои светлые и темные страницы. Мне повезло, время моей работы в „Правде“ совпало со временем ее расцвета, когда она считалась первый газетой страны, а, пожалуй, и всего мира…»

В книге воспоминаний об академике и главном редакторе «Правды» Викторе Григорьевиче Афанасьеве немало страниц посвящено последнему периоду его работы в газете. Считается, что в закулисной борьбе, что разгоралась в окружении Горбачева, он стал одной из жертв, так как не устраивал рвавшуюся к власти новую номенклатуру. Наверное, так и было. Хотя не могу не отметить, что в той сложной обстановке, что сложилась в стране и партии, разобраться было нелегко. А тем более занять непримиримую позицию к зарождающейся «дерьмократии». Кстати, кажется, я впервые услышал этот термин как раз в кабинете Главного…

Впрочем, по порядку.

Не буду пересказывать ход событий так, как они сложились в моей памяти. Дело в том, что я слишком субъективен, может быть, неверно воспринимал происходящее, а потому пусть будет «взгляд со стороны». А там, где появятся неясно и неточности, постараюсь исправить их.

Уже многое написано о том времени, когда шла борьба за власть, о расчленении Советского Союза, о роли тех или иных личностей и разных организаций и союзов. Немало говорится в воспоминаниях и о «Правде». Но на «чужие» источники ссылаться не стану – обращусь лишь к мнению «правдистов». Опять-таки делаю это не случайно: даже короткие высказывания моих коллег позволяют подчас неплохо представить их характеры и судьбы.

Первое слово Виктору Линнику. Он работал в международном отделе, потом был собкором в «Правде», в 1993–1994 годах стал главным редактором газеты, а затем создал еще одну «Правду», так сказать, «параллельную». Об этом времени я ничего не знаю и, честно говоря, им не интересуюсь, а потому прокомментировать те события не могу. Знаю, что между разными группами шла борьба за бренд (так говорят теперь) «Правды», и Линнику, судя по всему, заполучить его не удалось.

В своих воспоминаниях об Афанасьеве Виктор Линник пишет:

«Одним из последних ударов партийной номенклатуры по Афанасьеву стала шумная история с перепечаткой в „Правде“ статьи из итальянской газеты „Репубблика“ о визите Бориса Ельцина в США и тех безобразиях, которые творил постоянно пьяный претендент на власть в ходе этой поездки.

Статью эту поставил в текущий номер его ведущий Владимир Губарев, редактор отдела науки. Похоже, что он советовался с А. Яковлевым, который сказал: „Печатайте!“ Все дело сильно попахивало провокацией.

Появление статьи вызвало невиданную бурю негодования со стороны тогдашних поклонников Ельцина. В „Правду“ приходили возмущенные письма, сотнями и тысячами присылали квитанции с отказами от подписки на старейший орган страны, десятки и сотни людей жгли „провокационный“ номер газеты с этой статьей прямо у подъезда редакции».

Реакция на публикацию действительно была массовой и шумной. Квитанции с подпиской присылали, газеты жгли – правда, не у редакции, а на митинге на Пушкинской площади.

Правда и то, что тот номер вел я… А вот остальное не соответствует действительности.

Это был воскресный день. Спокойный, обычный. И скучный. Потому что номер газеты был наполнен «проходными» материалами. «Зацепиться», как принято у нас, было не за что… Не очень приятно выпускать газету, где читать нечего…

После выпуска «периферийного» номера, я листал «белый ТАСС» – вестник, который рассылался для «служебного пользования». В нем давались разные материалы из зарубежной печати. Там я и наткнулся на статью в «Репубблике».

У меня не было сомнений, что корреспондент что-то выдумал. Это была правда. Я недавно был в Америке, в том числе в тех местах, где отметился Ельцин. Даже детали совпадали.

Я пришел к Виктору Григорьевичу с предложением перепечатать материал. Он позвал Сашу Черняка из секретариата, посоветоваться. И у Главного и у Черняка были сомнения, но я настаивал на публикации. В конце концов, Афанасьев сказал, что раз я ведущий редактор, то мне и принимать решение.

Утром разразился скандал. Сначала на редколлегии. Я был осужден всеми. Афанасьев колебался. Потом позвонил Горбачев. Тоже возмущался.

К сожалению, Афанасьев не выдержал давления и сдался. Дважды я пытался убедить его, что нельзя отступать, что Ельцин не тот человек, которого следует допускать к власти.

В общем, я остался в одиночестве. Осуждали практически все, даже попытались «воспитывать» на партсобрании. Но заставить меня изменить свою точку зрения уже никто не мог…

Вакханалия вокруг публикации даже в какой-то степени удивила меня. Я это прочувствовал во время разных встреч – и у меня в кабинете, и на телевидении, и на собраниях. Везде я говорил, что мое мнение было решающим при публикации, что я готов нести всю ответственность за это… Но наказание понес Виктор Григорьевич. В частности, и потому, что уступил в той борьбе.

Из воспоминаний Анатолия Карпычева:

«Хорошо помню „акт расставания“, когда осенью 1989 года М.С. Горбачев привез в „Правду“ нового главного редактора, еще одного академика – Ивана Фролова. Ничего удивительного в этой рокировке не было – кто-то приходит, кто-то уходит. Помнится, Горбачеву задали вопрос: „Можно ли объяснять замену тем, что Виктор Григорьевич без разрешения ЦК перепечатал нашумевшую статью из итальянской газеты „Репубблика“ о пребывании Ельцина в Америке?“ – „Нет, – ответил Михаил Сергеевич, – так считать нельзя“.

К сожалению, Толя не совсем точен. Да, Горбачев ответил именно так, но не вопрос ему был задан, а дан совет. И это сделал я. „Михаил Сергеевич, все считают, что Афанасьев снят с работы за публикацию по Ельцину, – сказал я. – Статью напечатал я – ведущий редактор того номера, и посему наказание надлежит нести мне. Я считаю, что публикация была правильной, а снятие Афанасьева сейчас с должности главного редактора будет воспринято как наказание за критику поведения Ельцина. Поэтому я считаю это решение ошибочным…“»

Дальнейшие события показали, что прав я.

Владимир Федотов, собкор «Правды», а затем редактор отдела корреспондентской сети, писал:

«К сожалению, одиозность Е.Б.Н. даже для Виктора Григорьевича стала окончательно ясной слишком поздно, примерно в 1989 году. Той осенью „Правда“ дала в номер еще одну статью-предупреждение. На этот раз перепечатку из итальянской газеты „Репубблика“ о пьяных похождениях Ельцина в Америке.

Думаете, по заданию ЦК или Горбачева? Трусость „перестройщика“ нынче ни для кого не секрет, а Ельцина он боялся и тогда, как черт более крупного беса…»

Несколько кратких замечаний.

Это правда, что Горбачев страшно ненавидел Ельцина и столь же страшно боялся его.

С Александром Николаевичем Яковлевым я встречался и разговаривал всего пару раз. Это было в самом начале Чернобыльской катастрофы, когда меня он назначал руководителем первой группы журналистов, отправляющихся туда. После этого с ним я никогда не разговаривал, а тем более не советовался. Как, кстати, и с другими руководителями ЦК партии. Отдел науки «Правды» всегда был на особом положении в журналистике, так как на нашу долю выпало счастье работать с ведомствами и организациями, занимающимися исследованиями с грифом «сов. секретно». Это создавало дополнительные трудности, но и позволяло знать больше, чем коллеги.

Научная журналистика в определенной степени стала во второй половине XX века «элитной», а потому ее представители были на особом положении. А потому мы были довольно независимы и свободны в своих суждениях.

Чтобы поставить точку в истории с Ельциным и «Правдой», хочу привести высказывание правдиста, потом сподвижника Ельцина, а, в конце концов, его критика Михаила Полторанина:

«Он говорил мне потом, что к власти вел его бог. Если под богом Борис Николаевич имел в виду Михаила Сергеевича Горбачева с его окружением, с его политикой, тогда, безусловно, был прав. Не будь Ельцина, этот бог с ничтожно маленькой буквы должен был вознести кого-то другого. С таким же умением апеллировать к недовольству народа, с таким же желанием положить в карман власть. Сверхблагоприятная среда была создана Кремлем для превращения вчерашних соратников в вождей протеста».

Трагедия «Правды» с уходом В.Г. Афанасьева только начиналась.

НАРЦИСС НА ТРОНЕ

Будучи назначенным главным редактором, академик Иван Тимофеевич Фролов так и не стал правдистом. Свое кресло в зале заседаний редколлегии он рассматривал как очередную ступень на очередную должность. А посему всегда требовал во время своих многочисленных заграничных командировок, чтобы собкоры подробно описывали встречи с ним. Каждое заседание редколлегии он превращал в собственный монолог, продолжавшийся не менее часа. Чаще всего его высказывания и размышления никакого отношения к газете не имели. Ну, философ, что с него взять?!

Считалось, что у нас конфликтные отношения. Это было не так. После посещения редакции Горбачевым Фролов вызвал меня и намекнул, что «двум медведям в одной берлоге делать нечего». И я предложил ему уйти из газеты, так как он человек у нас новый, а я работаю здесь много лет. Потому, сказал, отсюда я уйду не тогда, когда он захочет, а когда сам посчитаю это нужным. Иначе наши отношения будет разбирать ЦК партии…

Иван Тимофеевич – человек прагматичный, а потому никогда меня публично не критиковал, а на отдел науки обрушивался только тогда, когда меня не было. Но самым пагубным в политике Фролова было то, что он в газету начал активно привлекать «своих». Слева от меня за столом редколлегии появился новый правдист.

Вспоминает правдист Владимир Любицкий:

«Фролов пригласил на должность редактора по отделу экономики своего бывшего заместителя по „Коммунисту“ Егора Гайдара. Гайдар был для правдистов не чужим – его отец Тимур Аркадьевич многие годы работал нашим собкором за рубежом, потом редактором военного отдела и пользовался в редакции всеобщим уважением. Естественно, отблеск этого отношения достался и на долю сына.

Между тем экономическая тема всегда была сильной чертой „Правды“, экономическими проблемами много и всерьез занимался Виктор Афанасьев, идеологию реформ глубоко и всерьез разрабатывал заместитель главного редактора Дмитрий Валовой, вкус к этой тематике был присущ многим журналистам газеты. Все ждали (как и заявил Фролов), что Гайдар придаст теме еще более яркий и, главное, более исследовательский рыночный курс. Но Егор Тимурович оказался на удивление не только безликим, а просто беспомощным редактором. Мысля исключительно макроэкономическими категориями, он совершенно не видел реальной экономики, с которой, собственно, и имеет дело ежедневная газета – и это его качество в полной (увы, губительной) мере сказалось потом на посту в правительстве.

А тогда, в „Правде“, как ни старался Иван Тимофеевич поддержать его попытки прояснить читателям смысл намечаемых в стране преобразований, газета по воле (точнее, безволию) Гайдара теряла свой голос в обсуждении острейших для общества проблем. И это, конечно, рикошетом отражалось на авторитете Главного».

В 1990 году И.Т. Фролов добился своего – он был избран членом Политбюро ЦК КПСС.

Однако в полной мере использовать свое положение уже не смог: заболел, уехал лечиться за границу, где и узнал о том, что партия, где он занимает очень высокий пост, ликвидирована, а редакционный коллектив «Правды» уже не признает его своим редактором…

Однажды мой коллега и сосед по даче Дима Авраамов сказал, что к нему приехал в гости его друг Фролов, и они хотели бы зайти ко мне.

Я накрыл стол, поставил бутылку водочки, запотевшей в морозилке.

Вскоре гости пришли. Выпили. И наконец-то выяснили отношения. Оказалось, что ни у Фролова ко мне, ни у меня к нему никаких претензий нет.

Хорошо, что мы увиделись в тот погожий летний день.

В ноябре Иван Тимофеевич Фролов скоропостижно скончался в Китае, куда уехал читать лекции.