Электронная библиотека » Владимир Хазан » » онлайн чтение - страница 18


  • Текст добавлен: 5 апреля 2014, 02:26


Автор книги: Владимир Хазан


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Самым серьезным мотивом, звучащим в вопросах Колосова, причем не потерявшим своей актуальности до сегодняшнего дня, остается тема возможных текстовых вставок (версий), которые Рутенберг мог внести после разоблачения Азефа, действуя как бы с развязанными руками и обеспечивая себе тем самым полное «алиби» за счет фактически замолчавшего свидетеля.

В частности, с этим связан 3-й пункт колосовского письма, в котором речь идет об «активистах». Подразумевается следующее место из ДГ:

Краснов <Чернов> и Субботин <Савинков> уехали. А Азеф занялся техической разработкой плана покушения, давая мне детальные инструкции: где, на каких улицах, в какие часы ставить извозчиков, в каких ресторанах бывать, как сноситься с ним (Азефом), как получить разрывной снаряд и пр. Весь план «симуляции» был настолько легковесен, что, при практическом обсуждении его, возможность неудачи вырисовывалась еще яснее.

Не могу сейчас восстановить в памяти моих разговоров с Азефом по этому поводу. Но факт тот, что он признал возможность неудачи и необходимость в этом случае убить одного Гапона. Так как всякие сношения мои с ЦК прекращались с моим отъездом из Северска <Гельсингфорса>, то необходимо было все заранее предвидеть и заготовить также и для этого второго случая. Что Азеф и сделал. Он обратился к N-ам (революционная партия) <финская рабочая партия>, изложил им положение дела, заявив, что в случае, если придется убить одного Гапона, это будет сделано в Финляндии, между Петербургом и Выборгом, где понадобится помещение, лошади и люди. Он спрашивал эту организацию, чем они могут нам помочь (С. 64).

Дать беспристрастный ответ на вопрос Колосова – велись ли Азефом переговоры с финнами, или Рутенберг уже задним числом ввел это место как вариант, предусматривавший кровавую развязку в Озерках, – не представляется возможным: если говорить о какой-то односложной и однозначной истине, то она унесена героями гапоновской истории в могилу. Однако из этого вовсе не следует, что мы обречены довольствоваться субъек-тивно-вкусовыми оценками/пристрастиями и более или менее убедительно звучащими гипотезами.

Весь ход этого дела – логика спора Рутенберга с ЦК – свидетельствует о том, что обвиненный в превышении полномочий убийца провокатора Гапона действовал совершенно адекватно на разных его этапах, и в его версии событий нет никаких противоречий между тем, что он говорил до и после разоблачения Азефа. Не существует документов, опираясь на которые можно было бы доказать обратное. Вот почему даже если занять по отношению к ДГ крайне скептическую позицию, вряд ли можно всерьез говорить о какой-либо уязвимости его автора.

ДГ, как известно, впервые было напечатано в «Былом» В.Л. Бурцева. Мы не знаем, как рутенберговская рукопись попала к нему, однако едва ли есть основания для решительного утверждения о том, что она была напечатана «стараниями Горького» (Горький 1997-(2007), XIII: 332). Рутенберг познакомился с Бурцевым еще в 1905 г., но, как отмечал последний в письме к нему от 5 января 1936 г., тогда они «лично никакого общего дела не делали» (.RA). Сойдясь теперь, обнаружили один в другом если не «родственные души», то во всяком случае много общего и сходного. Бурцев, как и Рутенберг, накопил множество обид и разочарований в отношении ЦК эсеровской партии, с которым у него долгое время шла тяжба по делу Азефа. Однако даже и после разоблачения последнего, признания бурцевской правоты и пережитого ЦК конфуза, заключения «перемирия» и установления хотя бы внешних «отношений» Чернов и Натансон продолжали оставаться в оппозиции к Бурцеву и с недоверием относились к его разоблачительной деятельности.

Немотря на большой предыдущий горький опыт, – писал Бурцев впоследствии, – у меня все-таки была некоторая надежда, что дело Азефа впредь заставит эсеров справедливее отнестись к моей борьбе с провокаторами и они перестанут говорить о моей близорукости и поймут, сколько они нанесли зла тогдашней моей борьбе с провокацией.

Но я так-таки ни тогда, ни после, никогда не дождался даже элементарнейшей справедливости не только со стороны Чернова и Натансона, но и со стороны партии эсеров как таковой. Наоборот, со стороны партии очень скоро снова стали против меня повторяться старые обвинения. Эсеры и тогда оставались моими врагами, какими были и в деле Азефа, – и в борьбе со мной по-прежнему во главе всех их всегда шел Натансон (Бурцев 1924: 281).

Нечто сходное происходило и с Рутенбергом. Уже после того, как в истории с убийством Гапона прояснились все скрытые пружины и вопиющая несправедливость обвинений в адрес Рутенберга стала очевидной, ЦК не спешил сделать необходимые шаги – покаяться в той форме, какая требовалась хотя бы элементарными дипломатическими приличиями. Этим во многом объяснялась концовка ДГ, аллюзирующая знаменитый «Jaccuse» Э. Золя:

Обвиняю этот ЦК:

a) В замалчивании смерти Гапона, совершенной членами партии на основании фактически состоявшегося приговора партии.

b) Во введении в заблуждение публичного мнения сделанным ЦК заявлением в печати в мае 1906 года, где говорилось, что партия никаких сношений с Гапоном не имела.

c) В том, что своим поведением ЦК поставил меня в морально двусмысленное положение по поводу сношений с Рачковским, инициатива которых исходила из ЦК и фактически была одобрена всем его составом (исключая одного голоса <sic>).

Знаю всю глубину несчастья, постигшего членов этого ЦК в деле Азефа, и выражаю им мое глубокое искреннее товарищеское сожаление. Выражаю им мое сожаление за все проделанное ими надо мной, ибо знаю, что и в этом деле они достойны были лучшей роли. На их примере пришедшие им на смену научатся, как во многих случаях не должен поступать ЦК партии социалистов-революционеров (ДГ: 115).

Рукопись рутенберговских воспоминаний хранилась у члена эсеровской партии, историка и журналиста С.П. Постникова (1883–1965). Спустя много лет, живя в эмиграции в Праге, где он был одним из организаторов и руководителей Русского заграничного архива, Постников обратился Рутенбергу в Палестину (RA):

15 декабря 1935 г. Прага

Милостивый Государь господин Рутенберг,


Егор Егорович Лазарев передал мне, что Вы интересуетесь книгой Ваших воспоминаний, изданной в советской России. Эту книгу Лазареву дал я. Но у меня же имеется Ваша подлинная рукопись Вашего отчета Центральному Комитету. Всего в рукописи 71 стр. Я не сверял, все ли и точно ли опубликовано в журнале «Будущее» Бурцева34, где впервые в печати появился Ваш отчет и откуда была сделана перепечатка в России. Я посылаю при этом письме Ваше препроводительное письмо при отчете. По этому листку Вы узнаете, Ваш ли это почерк или я имею только копию Вашего отчета.

Если Вы интересуетесь Вашей рукописью, то я могу ее Вам прислать. Но взамен я просил бы Вас помочь мне материально издать другие материалы из истории рев<олюционного> русск<ого> движения. Сумму, какую Вы можете прислать, не откажите определить сами. Я не знаю, известно ли Вам мое имя, но я был одним из редакторов большого легального журнала в Петрограде «Заветы» (1912-14 г.г.), газеты «Дело Народа» (1917 г.), в эмиграции «Голоса России» (Берлин, 1922-23 г.), «Рев<олюционная> Россия», 1922-28 г.) и др.

Мне много о Вас рассказывал мой друг, умерший теперь Ал<ександр> Моис<еевич> Беркенгейм35, а потому я и позволил себе обратиться непосредственно к Вам.

Примите уверение в совершенном уважении,

С. Постников

Состоялась ли «сделка» между Постниковым и Рутенбергом, неизвестно – рукопись ДГ в RA обнаружить не удалось (см. также письма Е.Е. Лазарева Рутенбергу, приводимые в V: 1).

Человек вовсе не безгрешный, властный и непокладистый, но совестливый и по-рыцарски благородный, Рутенберг в письме к Бурцеву от 12 декабря 1909 г. просил перевести положенный ему гонорар за издание ДГ сожительнице казненного Гапона (в письме он называет ее вдовой):

Вы говорили мне, что за печатание в «Былом» платите по 60 р. с листа. Перешлите, пожалуйста, в счет статьи Ф.В. Волховскому36 15 фунтов, т. е. 375 fr., а остальное Уздалевой – вдове Гапона. Я узнал, что она сильно нуждается. Вы меня сильно обяжете, если сделаете последнее как можно скорее и сделаете это так, чтоб ни она, ни кто другой не могли заподозрить источника денег. А это письмо порвите. Послать своих денег я не могу, ибо не имею их37.

Гапоновский эпизод вроде бы завершился торжеством справедливости, хотя моральные и физические затраты и потери были так велики, что едва ли сопровождались приливом большой радости победителя. Эта история наложила несмываемый травматический отпечаток на весь склад рутенберговской личности. С большим трудом он сумеет выбраться из-под руин этой «победы» и сделает все возможное, чтобы забыть ее, хотя в разные периоды его жизни она так или иначе будет остро и мучительно напоминать о себе.

________________________

1. Мейер 1907: 44

2. Ср. ошибочное утверждение современного исследователя, датирующего приезд Рутенберга на Капри маем 1907 г. (Ревякина 2003: 19).

3. Степень «родства», по-видимому, строго и однозначно установлена не была, и Рутенберг оказывался то родным ее братом («Федоровичем»), то двоюродным («Петровичем»). Дж. Вудворд, ориентируясь, вероятно, на то, как называет Рутенберга в письмах Горький («Василий Петров <сын>», т. е. Василий Петрович), пишет, что он носил партийное имя Василий Петров (Woodward 1969:178).

4. О загадочной смерти С. Морозова см.: Носик 2003: 101-09.

5. Через несколько дней, 25 марта/7 апреля, вероятно натолкнувшись на состояние Рутенберга, близкое к депрессии, он сообщал:

Дело с рукописью Р<утенберга>, о котором писал, затягивается немного (Горький 1997-(2007), VI: 39).

6. Роман Петрович Аврамов (1882–1937), деятель русского и болгарского революционного движения. Соотрудник газеты «Искра». Член редколлегии организованного социал-демократами в Женеве в 1905 г. издательства «Demos», которое возглавлял И.П. Ладыжников и которое предшествовало его издательству, перенесенному в том же году в Берлин. Владевший несколькими иностранными языками, Аврамов выполял в издательстве Ладыжникова функции политического обозревателя. Впоследствии служил сотрудником советского торгпредства в Берлине.

7. Либеральная газета «Русь» явилась продолжением газеты «Гласность» (основатель и издатель A.A. Суворин), выходила в Петербурге с перерывами, начиная с декабря 1903 по 1905 г. (ред. A.A. Суворин), в 1906–1908 гг. (ред. М.М. Крамалей и затем – С.А. Из-нар); в 1907–1908 гг. при ней издавался юмористический журнал «Серый волк». В 1908 г. была закрыта.

8. Несмотря на то что отношениям Рутенберга и Савинкова мы уделяем известное место, в силу самой их сложности и ряда лакун в переписке между ними эта проблема требует отдельного исследования. В сохранившемся в RA письме от 17 апреля (б/г, <1908?>) Савинков писал Рутенбергу:

Милый мой Мартын, хочу тебе сказать, вне зависимости от всяких «дел и отношений», что люблю Тебя и помню. Знаю, как тебе скверно – верь, что всегда найдешь во мне товарища. Будет минута – черкни.

Твой Павел

Однако реальное поведение Савинкова по отношению к Гутенбергу и отстаиваемым им взглядам – и в истории с Гапоном, и в более позднее время – не всегда соответствовало этим дружеским заверениям. Что касается используемого им определения «старый приятель», то оно, как это вытекает из письма к нему Рутенберга от 19 февраля 1908 г. (см. далее), вызвало у последнего горьковатый осадок.

9. Конспиративное имя Савинкова. Письмо частично приведено в ДГ: 103.

10. ГА РФ. Ф. 5831. On. 1. Ед. хр. 174. Л. 2. Это письмо Рутенберг цитирует в ДГ: 103.

11. Леонид Эммануилович Шишко (1852–1910), старейший русский революционер-народник, член кружка «чайковцев»; один из теоретиков партии социалистов-революционеров по крестьянскому вопросу; участвовал в разработке программы партии, член ее Заграничного комитета, входил в состав редакции «Революционная Россия». Умер 20 января 1910 г. См. его некролог в бурцевском «Общем деле» (1910. № 3.15 января. С. 16), а также: Памяти Шишко 1910.

12. Марк Андреевич Натансон (1850–1919), ветеран революционно-освободительного движения, один из организаторов «Народной воли». В партию эсеров вступил достаточно поздно – в ноябре 1905 г., но сразу же занял в ней лидирующие позиции, став одним из главных ее авторитетов. На I съезде партии избран в состав ЦК.

13. У О.В. Будницкого прочитано неверно: «неразрывно».

14. Речь идет о Григории Андреевиче Гершуни (1870–1908), которого не стало 17 марта 1908 г. (он умер в Париже от саркомы легких), и эсеровская верхушка отправилась на его похороны. Ср.:

Через несколько дней после моего приезда в Цюрих умер Г.А. Гершуни. Все оказались заняты. Все, кто мог, уезжали в Париж на похороны, которые затянулись на 2 недели (ДГ.: 105).

15. ГА РФ. Ф. 5831. On. 1. Ед. хр. 174. Л. 4; копия в RA.

16. На письме рукой Рутенберга написано:

Получил 19 марта 1908 в Женеве от Ег<ора> Ег<оровича>. П<етр> Р<утенберг>.

17. 2-я часть ДГ называлась «Отчеты Центральному Комитету Партии С.-Р. о предательстве и смерти Гапона». Вполне понятно, что ЦК был решительно против именно ее публикации.

18. В оригинале описка: «защитой» (.RA).

19. Взятый в ломаные скобки фрагмент при первоначальной публикации и всех дальнейших перепечатках – в целях конспирации – отсутствовал и восстанавливается по RA впервые.

20. Судя по всему, рукопись редактировал Савинков: на это в особенности указывает п. 2. Впрочем, сам Рутенберг в ДГ, не приводя присланных ему замечаний, отмечал:

Следует список изменений, указанных мне раньше Субботиным <Савинковым> (ДГ: 106).

21. На первой странице перечня замечаний рукой Рутенберга вновь отмечено: «Получено от Егор Егорыча 7-го апреля 1908 г. П. Рутенберг. Geneve».

22. Вероятно, речь шла о том месте записок Рутенберга, где Гапон признается ему в своей связи с Охранным отделением:

Гапон рассказывал все это под видом «плана»: использовать свое положение с революционной целью. Но он путал. Вначале он говорил о терроре и о необходимости поскорее повидаться с Павлом Ивановичем и Иваном Николаевичем <Савинковым и Азефомх (Он считал их, как и меня, членами Боевой Организации). (ДГ: 57).

23. Рутенберг, очевидно, последовал этому замечанию: никаких следов, указывающих на то, к чему оно относилось, в печатном тексте не осталось.

24. Против последнего предложения рукой Рутенберга написано:

Не соответствует действительности.

25. Это письмо Рутенберг напечатал в ДГ: 107-08, с купюрированным фрагментом (после «…для расходов по делу Гапона 700 рублей» следовало):

ЦК<омите>т не откажет уплатить из этой суммы 600 fran., а остальные прислать Леон<иду> Э<ммануиловичу> <Шишко> для Ольги Николаевны <Хоменко>.

Так как из-за переговоров с ЦК<омите>том я вынужден был остаться здесь очень долго, ЦК не откажет покрыть израсходованные мной здесь (задолженные) за последний месяц 200 fr.

Приведен по оригиналу (из HI A Nicolaevsky Collection. Box. 194. Folder 11) в: Будницкий 1996: 448 (копия в RA).

26. Рутенберг так описывал эту сцену:

<Азеф:> – Хорошо, вы мне скажите одно, поручал я вам убийство Гапона или нет?

– Конечно.

– Вы лжете, Мартын Иванович!

Судорожно сжались кулаки. Только сознание об «оскорбленной» мною уже раз «чести партии» парализовало руку, поднявшуюся ударить наглеца (ДГ: 96).

27. ГА РФ. Ф. 5831. On. 1. Ед. хр. 174. Л. 6.

28. HIA Nicolaevsky Collection. Box 18а. Folder 2. Полный текст в Приложении I. 1.

29. ГА РФ. Ф. 5831. On. 1. Ед. хр. 174. Л. 8.

30. Это письмо было опубликовано как заключение ЦК к письму Рутенберга в «Знамени труда» (1909. № 15. Февраль. С. 20).

31. Отнесем это – «на лиц <…> проводится расследование» – к общему партийному косноязычию писавшего: весь документ вообще представляет выразительный образец бюрократическо-канцеляр-ской риторики.

32. ГА РФ. Ф. 5802. Оп. 2. Ед. хр. 766. Л. 2.

33. Вероятно, на основе этого сравнительно небольшого фрагмента автор статьи о Б.Н. Никитенко (Н. Ерофеев) в энциклопедии «Политические партии России. Конец XIX – первая треть XX века» пишет в связи с позицией, занятой эсеровским ЦК по отношению к «делу 18-ти» (см. упоминание о нем в I: 3), что ее «осудил чл<ен> партии эсеров Е.Е. Колосов в своей брошюре «Из области парт<ийной> этики» (Париж, 1912 <sic>) (Политические партии России 1996: 395). Истины ради следует заметить, что в пору написания брошюры автор членом партии эсеров уже не был – он официально вышел из нее в апреле 1909 г. (Колосов 1911: 3), а Никитенко относится к весьма периферийным ее персонажам.

34. С.П. Постников по забывчивости путает журнал «Былое» с журналом «Будущее».

35. Об А.М. Беркенгейме см.: IV: 1.

36. Феликс Вадимович Волховский (1846–1914), старейший участник революционно-освободительного движения; был близок к Г.А. Лопатину и С.М. Степняку-Кравчинскому, «нечаевцам» и «чайковцам». Видный эсеровский деятель, редактор ряда эсеровских изданий.

37. ГА РФ. Ф. 5802. Оп. 2. Ед. хр. 766. Л. 7.

Глава 3
«…Oh спасал все культурное, человечно ценное»
(Горький и Рутенберг)1

«Да, да, я давно, еще в Петербурге, знал, что он большой человек и сделает большие дела. Что бы о нем ни рассказали, меня ничто не удивит». В его словах была даже какая-то зависть и сожаление о том, что этот человек не остался в России.

Горький о Рутенберге2

Тема этой главы привлекает внимание не впервые. Совершенно внятно она была обозначена в книге М. Агурского и М. Шкловской «Из литературного наследия: Горький и еврейский вопрос» (Агурский, Шкловская 1986). Однако ее обозначением дело и кончилось: о том, что между М. Горьким и П. Рутенбергом велась переписка, иследователи предполагали, но сами письма Рутенберга Горькому, в то время еще не напечатанные, оказались для них недоступны3. Непонятно, однако, по каким причинам не был исследован на этот предмет RA.

Наиболее существенным вкладом в изучение данной проблематики является работа Л. Флейшмана (Флейшман 1992: 109-15), в которой учтены, как кажется, все известные источники взаимоотношений Горького и Рутенберга.

Общеизвестен факт юдофильства Горького и его симпатий к сионизму. Совершенно закономерен поэтому интерес к тем персонально-человеческим, социальным или творческим контактам, которые связывали его с евреями вообще и сионистскими лидерами в частности. В кругу других отношений Горького с известными общественными фигурами-евреями Рутенберг занимает весьма заметное место, и эта связь позволяет выявить новые штрихи в биографии русского писателя, а также дополнить неизвестными сведениями некоторые известные исторические сюжеты.

«…Делайте то дело, которое можете и умеете делать»

О контактах Горького с Рутенбергом в день Кровавого воскресенья речь шла выше. Напомним об еще одном эпизоде их встречи, описанном Горьким в очерке о Н.Г. Гарине-Михайловском:

Было это в в Куоккале, летом 1905 года. Н.Г. Гарин привез мне для передачи Л.Б. Красину в кассу партии 15 и 25 тысяч рублей и попал в компанию очень пеструю, скромно говоря. В одной комнате дачи заседали с П.М. Рутенбергом два еще не разоблаченных провокатора – Евно Азеф и Татаров. В другой – меньшевик Салтыков беседовал с В.Л. Бенуа о передаче транспортной техники «Освобождения» петербургскому комитету и, если не ошибаюсь, при этом присутствовал тоже еще не разоблаченный Доброскок – Николай Золотые Очки. В саду гулял мой сосед по даче пианист Осип Габрилович с И.Е. Репиным; Петров, Шелгунов и Гарин сидели на ступеньках террасы. Гарин, как всегда, торопился, поглядывал на часы и вместе с Шелгуновым поучал неверию Петрова, все еще веровавшего в Гапона. Потом Гарин пришел ко мне в комнату, из которой был выход к воротам дачи.

Мимо нас проследовал к поезду массивный, толстогубый, со свиными глазками Азеф в темно-синем костюме, дородный, длинноволосый Татаров, похожий на переодетого соборного дьякона, вслед за ними ушли хмурый сухонький Салтыков, скромный Бенуа. Помню, Рутенберг, подмигнув на своих провокаторов, похвастался мне:

– Наши-то солиднее ваших (Горький 1968-76, XX: 89).

В Италию Горький приехал 13 (26) октября 1906 г., на Капри поселился 20 октября (2 ноября), т. е. незадолго до приезда сюда Рутенберга, который, как отмечалось выше, появился в доме Горького в конце января 1907 г.

Рутенберг жил на Капри в атмосфере шпионско-провокатор-ских имагинаций. Собственный гапоно-азефовский сюжет, вынужденно заполнивший все его существование и ставший причиной нешуточной эмоциональной депрессии, был не единственной реакцией на эту крайне актуальную и модную в то время проблематику. Горький работал над повестью «Жизнь ненужного человека» («Шпион») – «из быта политических сыщиков», как он сам определял в письме М. Хилквиту (не позднее 13 (26) января 1907 г.) ее топику (Горький 1997-(2007), VI: 7). Приехавший к нему Л. Андреев носился с замыслом произведения, в котором изображалось и развенчивалось бы предательство как таковое («Иуда Искариот»).

Между прочим, на Капри произошел эпизод, связанный с Л. Андреевым и вошедший впоследствии в историю русской литературы. Рутенберг в его присутствии рассказал случай из собственной жизни о том, как, преследуемый полицией в ночном Петербурге, он был вынужден скрыться за дверью борделя и провести ночь с проституткой. Горький так излагает макет оригинала:

<…> Девица «дома терпимости», чутьем угадав в свое «госте» затравленного сыщиками, насильно загнанного к ней революционера, отнеслась к нему с нежной заботливостью матери и тактом женщины, которой вполне доступно чувство уважения к герою. А герой, человек душевно неуклюжий, книжный, ответил на движение сердца женщины проповедью морали, напомнив ей о том, что она хотела забыть в этот час. Оскорбленная этим, она ударила его по щеке, – пощечина вполне заслуженная, на мой взгляд. Тогда, поняв всю грубость своей ошибки, он извинился пред нею и поцеловал руку ее, – мне кажется, последнего он мог бы и не делать (Горький 1968-76, XVI: 351)4.

Л. Андреев, на которого эта история произвела неотразимое впечатление, написал на ее основе повесть «Тьма», напечатанную в № 3 альманаха «Шиповник» за 1907 г. (на обложке – 1908). Эта повесть, о которой, по воспоминаниям А. Соболя, спорили даже на каторге, в далеком Горнем Зерентуе (Соболь 1924: 64), в местах, менее удаленных от цивилизации, вызвала настоящий литературно-общественный скандал (о восприятии современниками повести Андреева см.: Басинский 1989:133-35). Ср. с более поздним суждением А. Амфитеатрова, которое приводилось в И: 1.

Крайне негативно воспринял «Тьму» и Горький. Эта повесть вбила клин между ним и Андреевым и разрушила союз, который до тех пор воспринимался как, скажем, нечто оппозиционное лагерю Гиппиус-Мережковский, ср., напр., в письме Гиппиус Савинкову от 11/24 марта 1912 г.:

Думаю, впрочем, когда мы с вами увидимся и поговорим толком, – будет ясно, к какой литературе вы тяготеете, к Горько-андреевской или нашей (Гончарова 2006: 215).

Отзываясь на помещенную в «Весах» (1908. № 2. С. 73–6) статью Антона Крайнего (Гиппиус) «Репа», Горький, который вновь приглашал Андреева погостить на Капри, писал ему (16 (29) февраля 1908): «<…> а в журнале Брюсова ты назван невеждой и дураком» (справедливости ради следует отметить, что это слово Гиппиус адресовала герою, а не автору)5.

И далее в том же письме:

Бросай, пока время, всю эту сологубовщину, пойми, что непристойно тебе, с твоим талантом, невольно поддаваться их заразному влиянию и писать такие вещи, как «Тьма». Я чуть не заревел, прочитав эту мазницу дегтя, а потом шестнадцать лет сердился на тебя. Эх ты, дитя моя (Горький 1997-(2007), VI: 185-86).

Неприязненное отношение к навеянной Рутенбергом андреевской «Тьме» Горький проявлял многократно. В письме к К.П. Пятницкому (26 октября (8 ноября) 1907), окрестив ее «отвратительной и грязной вещью», он писал о Рутенберге:

Ее <«Тьмы»> истинным автором является ее герой – известный вам Василий Федорович, – болван, которому я дал бы пощечину, будь он около меня. Я предупреждал, я просил этого скота не говорить Леониду о революции и своем участии в ней, я прямо указывал ему, что Л<еонид> немедленно постарается испачкать все, чего не поймет. <…> Идиот В<асилий> Ф<едорович> – получил должное за свой рассказ – изумительно гадок он в изображении Леонида! (там же: 97-8)6.

Та же мысль высказана в письме И.П. Ладыжникову, датированному тем же днем:

«Тьма» же – отвратительна, хотя Василий Федоров – ее герой – заслуживает такого изображения (там же: 97).

О том же идет речь в письме к Н.С. Каржанскому7, автору очерков «Париж (Из записной книжки неизвестного)», которые Горький взял для публикации в 34-й книжке «Знания» за 1911 г. Прочтя рукопись, он писал автору (20 сентября (3 октября) 1910 г.):

Ваша книга – честная книга, и я бы назвал ее «Гибель героев» – это громко, но очень близко действительности. У Вас я не чувствую того противного нигилизма, которым пропитан «Конь бледный» Савенкова <sic>, «Тьма» Андреева <…> (там же, VIII: 140).

В посмертном очерке «Леонид Андреев» (1919 – отрывки, полный вариант: 1922), подводя последние итоги своей многолетней дружбы с автором «Тьмы», Горький писал:

…Леонид неузнаваемо исказил и смысл и форму события. В действительном публичном доме не было ни мучительного и грязного издевательства над человеком и ни одной из тех жутких деталей, которыми Андреев обильно уснастил свой рассказ.

На меня это искажение подействовало очень тяжко: Леонид как будто отменил, уничтожил праздник, которого я долго и жадно ожидал. Я слишком хорошо знаю людей, для того чтоб не ценить – очень высоко – малейшее проявление доброго, честного чувства. Конечно, я не мог не указать Андрееву на смысл его поступка, который для меня был равносилен убийству из каприза – злого каприза. Он напомнил мне о свободе художника, но это не изменило моего отношения, – я и до сего дня еще не убежден в том, что столь редкие проявления идеально человеческих чувств могут произвольно искажаться художником в угоду догмы, излюбленной им.

Мы долго беседовали на эту тему, и хотя беседа носила вполне миролюбивый, дружеский характер, но все же с этого момента между мною и Андреевым что-то порвалось (Горький 1968-76, XVI: 351-52).

Об отношении Горького к рассказу «Тьма» см. также в воспоминаниях М.К. Иорданской (Горький и Леонид Андреев 1965: 579).

Нельзя не согласиться с выводом современного исследователя о том, что «трещина взаимного непонимания» между двумя писателями, «которая вскоре разрослась в настоящую пропасть», образовалась из-за «Тьмы». Именно этот рассказ, сюжет которого основан на реальном эпизоде из жизни Рутенберга, обозначил

роковой рубеж, на котором закончилась знаменитая дружба Горького и Андреева и началась их не менее знаменитая вражда (Басин-ский 1989:135)8.

Впрочем, не одной только «Тьмой» следует объяснять копившиеся у Горького на Рутенберга и Андреева обиды и раздражение. Негативную характеристику поведения обоих на Капри содержит его письмо И.П. Ладыжникову (около 22 мая (4 июня) 1907 г.):

Андреев напился и наскандалил здесь на всю Италию, чорт его дери! Оттого он и сбежал столь скоропалительно. Кого-то столкнул в воду и вообще – поддержал честь культурного человека и русского писателя. Ах, дьяволы…

Василий Федоров – должно быть, «от нервов», – вел себя здесь тоже в высшей степени нахально, скот. Они тут, пьяные, ходили и орали – «пей за здоровье Горького, мы платим!»

В доме у нас В<асилий> Ф<едоров> возмутил против себя всю прислугу, на своей квартире – хозяина-попа и всех сродников его, уехал тайно, не заплатив денег, задержали его жену… вообще чорт знает что за каша! И за всю эту канитель нам приходится отдуваться (Горький 1997-(2007), VI: 53).

Покинув Капри и поселившись сначала в Генуе, а затем, осенью 1910 г., в Милане9, Рутенберг продолжал оставаться с Горьким в тесном контакте. Последнего глубоко интересовало драматическое развитие событий, связанных с разоблачением провокаторской деятельности Азефа, которым занимался не только В.Л. Бурцев, но и группа «Инициативное меньшинство», возглавляемая Я.Л. Юделевским (автором книги «Суд над азефщиною» (Париж, 1911) – под псевдонимом А. Липин)10 и

В.К. Агафоновым11 (в 1909 г. преобразована в Союз левых социалистов-революционеров максималистов), имевшая свой печатный орган – газету «Революционная мысль». Рутенберг, для которого было крайне важно мнение Горького, как следует вести себя в новой ситуации востребованности его свидетельских показаний, писал ему 3 мая 1911 г.:

Получил от В.К. Агафонова экземпляр «Заключений» и письмо, в котором сообщает, что его группа (не помню, как называется; эта та группа, которая затеяла следствие по делу Аз<ефа>), постановила опубликовать по этому поводу имеющиеся у нее материалы. Предлагает мне напечатать все, что хочу и в каком виде хочу. Мне интересно бы с Вами посоветоваться: моя заметка неизбежно вызовет полемику со стороны бывшего ЦК, полезную для выяснения дела Г<апона>, но вредную для моих теперешних дел12.

Относительно Агафонова забыл сказать Вам, когда виделись, что человек это солидный, очень добросовестный и ценный работник был бы для Вашей энциклопедии. Как писателя Вы его знаете.

Только он в оппозиции к «правящим сферам партии» вообще и к Чернову в частности13.

Горький отвечал на это письмо (3 (16) мая 1911 г.):

А [дела семейные]14 делишки скандальные и унижающие – Вас и других людей, заслуживающих уважения, – оставьте для тех, кому они сродны и кто только в их сфере и может жить. Вам пора с этим кончить, [раз] если Вы хотите работать серьезно, вводить же себя в новый скандал, трепаться в новой [буре всяких] склоке агонизирующих репутаций – не следовало бы. Если Вы думаете, что дело идет о чести партии – это ошибка, [дело проще: X, Z, S, Y натворили – партия принцип пребудет незыблем] принципы пребудут незыблемы, как бы люди не искажали их, [при<инципы?>] люди – смертны, идеи – вечны, и это надо помнить, а Вам – особенно, Вам – особенно потому, что Вы человек способностей недюжинных, и Вы в состоянии возродить честь партии Вашей личной работой положительного характера. То же, что я [в состоянии] могу сделать, я должен сделать. Выполнение долга – волевой акт. Вы над этим подумайте, дабы ясно видеть, куда, к чему влечет Вас Ваша воля.

Брошюры по естественным наукам выписаны, рекомендую Вам спросить [об] Агафонова о том, [каковы из них наилучшие] какие из них он, специалист вопроса, считает наилучшими (Горький 1997-(2007), IX: 37-8).

Постепенно избавляясь от душевной травмы (о происходящих в нем изменениях к лучшему см. письма Амфитеатрова к Горькому от сентября 1909 и 7 сентября 1911 г., приведенные выше), в 1909–1911 гг. Рутенберг много сил и времени отдавал проблемам угольной промышленности (см. И: 1). Как уже отмечалось, свои попытки поспособствовать заключению русско-итальянского соглашения на экспорт донбасского угля в Италию, которые ни к чему не привели, Рутенберг описал в статье «Как устанавливаются международные связи», опубликованной в журнале «Современник» (1911. № 10. С. 306–19). По всей вероятности, статья была подготовлена к печати по внушению Горького, внимательно следившего за угольными делами, а может быть, даже заказана им15. Об этом, в частности, свидетельствует то, о чем Рутенберг сообщал Горькому в цитированном выше письме от 3 мая 1911 г.:


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 | Следующая
  • 3.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации