Текст книги "Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)"

23 апреля вечером приехала Дуня из Одессы. Рассказывает о безобразиях, которые происходили в Одессе при добровольцах и союзниках. В Одессу съехалось все денежное и, наряду с большой нуждой, царит безумная роскошь. Тут собрались реакционеры со всей России <…> Большим влиянием на союзников пользовался Меллер-Закомельский¹⁰, который рекомендовал Андро – с прибавкой теперь де-Лянжерон. Это более чем сомнительный господин (был у нас в Полт<авской> губ<ернии> и представлял собой для союзников объединенную против большевиков Россию!) К союзному командованию ездила делегация с представлением о неудобстве такого представительства. Ответ: «Меллер-Закомельский уверяет, что на имени Андро сойдутся все партии». Сойдутся ли они на самом Меллере-Закомельском – большой вопрос (Короленко 1993: 283).

Ему вторит упоминавшийся Ф. Анулов:

Дабы совсем сосредоточить бразды правления как военной, так и гражданской власти в своих руках, французское командование назначает помощника главнокомандующего по гражданской части. На этот пост был назначен Д.Ф. Андро де-Ланжерон. Это была фигура, хорошо известная Одессе по его кутежам и бесшабашному разгулу крупного капиталиста-землевладельца.

Социал-демократы меньшевики ударились, было, в амбицию. Посетили генерала д’Ансельма, которому в осторожных словах выразили протест против назначения де-Ланжерона его помощником. Но генерал д’Ансельм представителей демократии успокоил заявлением о том, что назначение Андро де-Ланжерона исключительно зависит от обещаний последнего доставить в Одессу 11/2 миллиарда пудов муки, что, в свою очередь, спасет Одессу от грозящего ей полного голода, принимающего все большие и большие размеры (Анулов 1925: 171).

Таким образом, основная масса общественности, независимо от политических пристрастий – левые или правые, красные или белые – испытывала к Андро глухое недоверие. Это заставило генерала д’Ансельма отказаться от своего первоначального плана возложить на него формирование правительственного кабинета, но сразу же отменить уже обнародованное назначение Андро членом Совета обороны он счел неудобным. Вопрос на несколько дней повис в воздухе, а недолгое время спустя, всего через две недели, 3 апреля, уже была объявлена эвакуация Одессы.

Итак, возвращаясь в Париж, приведем полный текст письма Андро, который в той же газете отвечал на выдвинутые против него Рутенбергом обвинения (1919. № 61. 26 ноября. C. 4)¹¹:

Милостивый государь Владимир Львович,

В № 28 <sic> редактируемой Вами газеты «Общее дело» помещено письмо П. Рутенберга, направленное лично против меня.

Не останавливаясь на побуждениях, которые руководили П. Рутенбергом и которые совершенно ясны не только для меня, но и для всех, кто хотя немного знаком с действительным положением вещей, я считаю необходимым заявить, что только два факта из всего письма соответствуют действительности: именно, что я приехал в Париж и что я, к сожалению, под давлением непреоборимых обстоятельств и влияний, был вынужден некоторое время «работать» вместе с П. Рутенбергом в Совете обороны Одессы.

Все остальное, от начала до конца, является самой злостной ложью.

П. Рутенберг, помещая это письмо в Париже и даже указывая срок – 5 октября, рассчитал верно. Он отлично учел то обстоятельство, что мы находимся не в России, учел он также и все особенности переживаемого нами времени.

Не находя возможным входить в какие бы то ни было подробности на столбцах газеты, издающейся в Париже, и не считая себя вправе предпринимать здесь какие-либо шаги, я тем не менее считаю необходимым осветить редакции все факты, для чего, по возможности в самом непродолжительном времени, мною будут присланы в редакцию копии с документальных данных, которые будут достаточны, чтобы осветить ценность и действительную сущность сделанного на меня доноса.

Кроме того, П. Рутенберг будет привлечен к ответственности, но не перед «любым судом», а перед судом, к которому я только и могу обратиться, т. е. Русским Судом.

Прошу Вас, милостивый государь, не отказать поместить настоящее письмо в ближайшем № «Общего дела» и принять уверения в совершенном моем к Вам уважении.

Дм. Андро.

Париж, 28 сентября 1919 г.

В RA сохранились два письма В. Гринберга (возможно, петербургского купца Владимира Наумовича Гринберга (? – 29 января 1927, Париж)) Рутенбергу, связанные с этой историей. Полагаем, есть смысл привести их полностью:

Париж, 1 октября 1919 г.

Дорогой Петр Моисеевич!

Только что пришел от Бурцева, с которым имел собеседование по Вашему делу. У него был вчера Андро и принес опровержение, которое по исправлении, согласно указаний Бурцева, в смысле смягчения некоторых выражений будет напечатано на страницах «Общего дела».

В общем, настоящее положение дела рисуется в следующем виде:

При первом своем посещении Маклакова¹² г. Андро заявил, что отказывается от суда, если в нем будут принимать участие

французы; он согласен только на суд в России. Просил Маклакова взять на себя расследование этого дела в Париже, от чего последний отказался. Тогда Андро заявил, что передаст дело компетентной комиссии, выдвигая со своей стороны в члены ее Савинкова и Бурцева. От третейского суда при своем резко отрицательном отношении к Вам отказался (!).

Второй визит он нанес Бурцеву, представил ему ряд оправдательных документов, письмо в редакцию, голословное само по себе (в исправленном виде оно будет у Вл. Львовича завтра и мною своевременно будет Вам сообщено), словесные объяснения и встречные обвинения. Разумеется, в оценку всего этого Бурцев до Вашего приезда в Париж не может и не хочет вдаваться. Но плохо то, что Андро, ссылаясь на свои дела, «которые дают такое же право на отъезд, как и дела Рутенберга», собирается дня через два-три покинуть Париж. При этом он обещает дать в письменной форме потребные объяснения, снять копии с имеющихся в его распоряжении документов и тоже отдать комиссии, присылать, наконец, из Варшавы ответы на могущие возникнуть вопросы.

Между прочим, он представил Бурцеву расписку от лица, получившего с него все «славянские» деньги, а также письмо, адресованное д Ансельму, в котором он заявляет ввиду ложных слухов, распускаемых будто бы про него Вами, что никому, за исключением, кажется, жены и еще кого-то, никаких разрешений на выезд не давал.

Посольство недовольно Вашей фразой о деловых сношениях <с> Андро: все их взаимоотношения сводятся к тому, что Андро, как и многие другие лица, принимавшие участие в русской политической жизни, поделился своими сведениями и соображениями с нашими дипломатами. На этот счет Бурцев хочет, кажется, помещая письмо Андро, сделать от себя оговорку.

Ко всему сказанному добавлю еще, что Андро объясняет свою оппозицию Вам теми узами, которые связывали Вас, по его мнению, во время французской оккупации Одессы, с тайными большевиками; Ваши отношения к профессиональным союзам делали Вас самого полубольшевиком.

Не скрою от Вас и того, что у меня при разговоре с Вл<адимиром> Льв<овичем> и по некоторым его вопросам мелькнула мысль, не произвели ли на него объяснения Андро некоторого впечатления.

Из всего сказанного ясно, что Ваше присутствие здесь было бы очень желательно. Однако ввиду скорого отъезда Андро, вызвать Вас по телеграфу не решился: Вы рисковали бы, не закончивши своих дел в Лондоне, и здесь ничего не застать. К тому же забастовка в Англии все равно помешала бы Вам, д<олжно> б<ыть>, выехать.

Она же препятствует и Бурцеву выехать; однако в субботу он все же предполагает пуститься в путь.

Всего хорошего.

Уважающий Вас

В. Гринберг

Спустя два дня, 3 октября, он действительно выслал Гутенбергу текст отпечатанного на машинке опровержения Андро, приведенного выше. В сопровождающем его письме В. Гринберг писал:

Париж, 3 октября 1919 г.

Дорогой Петр Моисеевич!

Препровождаю Вам, как было условлено, копию письма Андро. При этом считаю не лишним обратить Ваше внимание на следующее:

1. Письмо, хотя и помеченное 28 сентябрем, в действительности в распоряжение В.Л. Бурцева поступило вчера.

2. Мое первоначальное впечатление, что Вл<адимир> Льв<ович> склонен отнестись с доверием к представляемым объяснениям, под влиянием сегодняшнего с разговора с ним, усиливается. Что касается денежной отчетности, то Андро представил протокол заседания, в котором и Вы участвовали, с постановлением выдачи ему денег, а также расписки разных лиц, которым он впоследствии эти деньги сдал. В том числе имеется и Ваша на 200 ООО рублей. В опровержение обвинения в отъезде под видом польского беженца он показал свой паспорт со всеми визами в полном порядке и т. д. Рассказывая мне все это, Бурцев выразил большое желание поскорее Вас повидать, чтобы выяснить, наконец, в чем дело.

Мне очень не хотелось, чтобы он продолжал оставаться под этим, в известной степени благоприятным по отношению к Андро, впечатлением: во-первых, потому, что Бурцеву, по-видимому, предстоит в дальнейшем произнести свое суждение по данному делу, а первое впечатление труднее всего изглаживается; во-вторых, потому, что он, по-видимому, собирается снабдить письмо Андро своими комментариями, которые могут либо уничтожить всю газетную полемику Андро, либо, наоборот, придать ей особую цену.

Вот почему я обрадовался приходу в редакцию Сафонова, от которого прежде кое-что об Андро слышал. Не посвящая его в наш разговор, я его вызвал на рассказ о том, что ему известно по поводу посадки Андро на польский пароход, что он знает о махинациях с разменом денег на «Кавказе» по собственному опыту и по рассказам Морского.

Кажется, моя цель была в известной степени достигнута.

Все же Вашего приезда жду со дня на день и с нетерпением. Из Лондона люди уже приезжают.

Всего хорошего.

С истинным уважением

В. Гринберг

По-видимому, получив от Гринберга это письмо, Рутенберг написал развернутое «Дополнение к моему письму об Андро» (10 страниц отпечатанного на машинке текста), на котором мы остановимся ниже. Насколько нам известно, этот документ так и остался неопубликованным, как и вообще никаких новых материалов, относящихся к данному инциденту, ни на страницах «Общего дела», ни в каких-либо других органах эмигрантской печати в дальнейшем не появлялось.

Рутенберг докладывает Клемансо

В RA сохранился текст доклада, написанный Рутенбергом как членом Совета (Комитета) обороны Одесского района. Названный «О положении занятой союзными войсками Одессы и условиях ее эвакуации», он был предназначен для премьер-министра Франции Ж. Клемансо (в допереводной машинописной копии на русском языке, оставшейся у Рутенберга, имеется надпись, сделанная его рукой: «Представлен 4/6/<1>919 генералу Мордаку³ для предст<авления> Предс<едателю> Сов<ета> Мин<истров> Клемансо»).

Основное содержание доклада сводилось к следующему. Рутенберг стремился представить максимально ясную и бес-компромиссно-полную картину того беспредела и хаоса, которые ему пришлось наблюдать в Одессе 1919 года.

Безумно растущая дороговизна¹⁴, голод¹⁵, холод¹⁶, мрак¹⁷, мор¹⁸, взяточничество¹⁹, грабежи, налеты, убийства, бессудные казни²⁰, смертельная жуть по ночам, отсутствие элементарной безопасности жизни даже днем, -

говорилось в докладе. И далее речь шла не просто о бездействии властей, но о тех темных преступлениях, в которых они прямым или косвенным образом оказались замешаны:

Рядом вакханалия спекулянтов, открыто и беспрепятственно творящих злое дело свое²¹. Всех марок бандиты, переполняющие первоклассные рестораны и притоны, сорящие деньгами, назойливо-шумливо празднующие, веселящиеся, распутничающие и насильничающие на глазах у бессильной, скомпрометированной власти, подозреваемой в соучастии даже с простыми налетчиками.

Все это на фоне победоносной союзнической эскадры на одесском рейде и среди занявших город французских офицеров и солдат, сытых, хорошо одетых, ничем не занятых и ничего, по не понятным никому причинам, не делающих, чтобы обезопасить и облегчить элементарное существование агонизирующего русского дружественного города. А на занятой союзниками (и Добров<ольческой> армией) территории Юга России имелось все: и хлеб²², и топливо, и сырье, фабрики, заводы, лучшие железные дороги, водный транспорт и возможность сношения и получения недостающего из-за границы.

То, что писал Рутенберг французскому премьеру о французском же военном контингенте, посланном оказать помощь союзной державе, в определенном смысле имело не лишенный горьковатого привкуса разоблачительный характер. Рутенберг был искренне убежден, что в Гражданской войне Россию могла спасти только внешняя сила.

«Рассчитывать в этой борьбе на одних русских, находящихся в патологическом состоянии государственного развала, гражданской войны и слепого взаимного озлобления, невозможно. Инициатива и первоначальное руководство неизбежно должны были принадлежать союзному командованию», – решительно утверждалось в меморандуме.

Увы, союзные войска, сами по себе деморализованные и дезорганизованные, к тому же в пух и прах распропагандированные большевиками, не сумели заполнить вакуум власти; военная кампания на юге России оказалась цепью упущенных возможностей и горьких просчетов. Причину этого Рутенберг видел в том, что Франция послала «в Россию людей государственно некомпетентных, и результаты получились фатально катастрофическими».

Однако автор доклада не столько задним числом разоблачал военную и политическую недальновидность и нерешительность тех, кто принимал ответственные решения, приведшие к военному краху и эвакуации союзных войск из Одессы, сколько анализировал причины этого. Главную из них он видел в том, что нелепость и бездарность действий антибольшевистских сил дали неотразимое преимущество большевикам, в которых население юга России увидело подлинных освободителей и восстановителей нарушенного порядка жизни. Прямую вину за это он возлагал на людей, стараниями которых сложилось такое парадоксальное положение, когда защита России от диктатуры Советов автоматически превращалась в поддержку всевозможного преступного сброда. Французы, говорилось в докладе,

…не хотели сражаться против большевиков, ибо в обстановке Одессы это означало защищать преступников-спекулянтов и бандитов против исстрадавшегося народа, состояние которого французские солдаты видели собственными глазами.

Кроме того, французское командование в Одессе, с особым нажимом отмечал Рутенберг, подпадало под влияние случайных людей, не всегда самых лучших и самых добросовестных. И вот здесь-то и появлялась в докладе фигура Андро, которому «поручалось составить новое краевое одесское правительство под именем Совета обороны».

Генерал Д’Ансельм почему-то был убежден, – писал Рутенберг, подробно освещая одну из роковых ошибок французского командования, – что именно эта власть всех удовлетворит. Но согласился никого больше из представителей «хлеборобов» не назначать, а Андро ввиду опубликованного уже приказа о его назначении обещал удалить через 5–6 дней.

Но обещание это не было выполнено.

В Совете (Комитете) обороны, куда Рутенберг вошел вместе с Андро, на него, как было сказано, были возложены вопросы торговли, промышленности, продовольственного обеспечения и труда. Со свойственной его характеру энергией и деловитостью Рутенберг сразу же развернул на этом посту кипучую деятельность: в Мариуполь было послано за углем 14 пароходов, 3 наливных судна отправились в Батум за нефтью; из состояния простоя были выведены два крупных одесских завода по производству земледельческих орудий, которые могли обеспечить работой и, стало быть, накормить до десяти тысяч рабочих, а вместе с их семьями до пятидесяти тысяч – цифра, если иметь в виду реальную антибольшевистскую переориентацию населения, совсем не малая. В рабочих кварталах открылось несколько столовых для неимущих. К Пасхе были приготовлены пайки для населения: керосин, обувь, кофе, чай, – распределение назначили на 7 апреля 1919 г. Вся эта работа разворачивалась на фоне оптимистических ожиданий хлеба, который должен был со дня на день поступить от союзных правительств: в телеграмме, полученной за подписью Клемансо, говорилось о том, что Одесса будет обеспечена продовольствием из расчета миллиона мирного населения, не считая военных. Прибытие обещанной продовольственной помощи, однако, запаздывало.

Во время этой напряженной и безусловно успешной работы, – писал Рутенберг в своем докладе Клемансо, – выяснилось, однако, что получение обещанного генералом Франше дЕспере²³ заграничного хлеба, по непонятным для меня причинам, затягивалось. Мне известно было, что в Констанце и в Константинополе или вблизи его имелись большие количества американского хлеба. Были посланы телеграммы генералу Бертелло, генералу Франше дЕспере, американскому уполномоченному в Турции, г. Гуверу в Париж о критическом положении Одессы и неотложности присылки хлеба. Я требовал немедленно хоть 5000 тонн, за которые согласился платить сахаром (из бывших в моем распоряжении сравнительно небольших запасов). Удовлетворить население одними сапогами и мануфактурой невозможно было. Сдача Очакова и систематическое отступление союзников перед ничтожными большевистскими силами на Одесском фронте ободрили большевиков в городе и усилили их агитацию. Вполне успешную при голоде.

На таком напряженном физически и морально фоне и вспыхнул конфликт Рутенберга и Андро.

Рутенберг и Андро: новые подробности инцидента

Рутенберг, которому было предложено войти в Совет (Комитет) обороны (предложение от лица д Ансельма сделал начальник штаба союзных войск полковник А. Фрейденберг²⁴), как он пишет все в том же докладе Клемансо, выдвинул некоторые условия:

1. Во избежание вредных конфликтов с Добровольч<еской> армией согласие их на мое вступление в Совет обороны;

2. Удовлетворить категорическое требование демократических слоев населения об удалении Андро;

3. Срочно доставить из-за границы несколько тысяч тонн хлеба;

4. Решительное наступление против большевиков и продвижение за реку Буг для освобождения ближайшего к Одессе района, располагающего запасами хлеба.

Фрейденберг согласился на все эти условия, исключая лишь одно, возможно, нравственно и психологически для Рутенберга наиболее важное: немедленно решить вопрос о присутствии Анд-ро в Совете (Комитете) обороны, которое в глазах большинства компрометировало сами идеалы борьбы с большевиками.

В чем же конкретно обвинял Рутенберг Андро? Эти обвинения он подробно изложил в упомянутом выше «Дополнении к моему письму об Андро». «Дополнение», напомним, было написано после того, как В. Гринберг прислал Рутенбергу текст опровержения Андро, через какое-то время появившийся в «Общем деле», и конкретизировало те положения первоначального обвинительного письма Рутенберга, которые могли быть восприняты читателями как голословные и бездоказательные.

Разъясняя суть обвинений в адрес Андро, Рутенберг писал:

1) Относительно того, что г. Андро не отсчитался в бывших у него как у губерниального старосты деньгах, официально заявил в заседании Ликвидационной комиссии Совета обороны 15 мая (в Константинополе) член комиссии, государственный контролер К.Я. Ильяшенко²⁵. Заявление его имеется в журнале заседания²⁶.

Я тогда об этом впервые узнал.

К.Я. Ильяшенко упомянул и сумму денег. Насколько помню, 12 миллионов рублей²⁷.

Ликвидационная комиссия, о которой пишет Рутенберг, состояла из него самого, В.И. Гурко²⁸ и К.Я. Ильяшенко; бывший генерал-губернатор Одессы A.B. фон Шварц²⁹, который тоже должен был присутствовать, на заседание не явился³⁰. До этого Комиссия заседала трижды – 15,18 и 21 апреля, по крайней мере на двух последних из них генерал Шварц докладывал об отказе Андро вернуть деньги под тем предлогом, что, «по его мнению, они не попадут обратно лицам, для которых предназначались».

По решению Совета (Комитета) обороны, работа Комиссии должна была быть завершена к 3 мая. 7 мая Рутенберг обратился с письмом к генералу A.B. Шварцу, в котором писал (RA, копия):

Многоуважаемый Алексей Владимирович.

Считаю необходимым обратить Ваше внимание на то, что Ликвидационная комиссия, согласно постановлению Совета обороны, должна была закончить все дела к 3-му мая, между тем до сих пор, кажется, ни разу не была созвана. Ввиду возможности скорого отъезда позволяю себе просить Вас распорядиться, чтобы по возможности не позже 10-го разослать членам Ликвидационной комиссии копии отчета расходов, произведенных Советом обороны, и отчет кассы, начиная со времени посадки на пароход «Кавказ» в Одессе.

Просил бы также назначить заседание Комиссии на понедельник или вторник, 12-го и 13-го мая, предупредив заранее о времени и месте заседания.

Мой городской адрес: rue Fakir 14.

С совершенным уважением

П. Рутенберг

Остается неясным, почему, несмотря на несколько состоявшихся заседаний, Рутенберг пишет о том, что Ликвидационная комиссия «до сих пор, кажется, ни разу не была созвана». Возможно, решения, которые ею принимались (точнее сказать, не принимались), создавали у него ощущение некой холостой деятельности. Не исключено также то, что именно из-за отсутствия директивно-постановляющей части Рутенберг, с азефско-гапоновской поры сверхпедантично относившийся к любой документации, не хранил протоколы предыдущих заседаний, которые для него как бы не существовали (единственный протокол заседания Ликвидационной комиссии, который имеется в RA, относится к 15 мая 1919 г., см. Приложение VII. 2). Между тем доподлинно известно, что заседания до 7 мая проводились и протоколы на них велись.

Протоколы этих заседаний – от 15 и 18 апреля, были отправлены находившемуся в то время в Константинополе Андро, который, ознакомившись с ними, направил генералу Шварцу письмо. Копия этого письма, снятая, по всей видимости, по просьбе Рутенберга, сохранилась в его архиве. В нем Андро не только пытался отбиться от обвинений, выдвинутых против него, но и энергично переходил в атаку на Рутенберга. В качестве маскировочного средства, пытаясь перетянуть на свою сторону генерала, он избрал вопрос о списочном составе пассажиров парохода «Кавказ», того самого, который с военным контингентом и гражданским населением на борту 6 апреля 1919 г. отплыл от берегов Одессы. Приведем этот документ полностью:

Копия письма Андро ген. Шварцу

Многоуважаемый Алексей Владимирович,

Только что мне доставили отношение генерала Прохоровича³¹ за № 9 без числа и две копии протоколов от 15-го и 18-го с надписью <: «спешно»>.

Познакомившись с содержанием этих протоколов, к слову сказать, доставленных мне только сегодня, 24-го и переданных на остров «Халка»³² лишь 22-го днем одному из служащих, несмотря на пометку «спешно», я был не только изумлен, но и возмущен той гнусной ложью, которая применяется с совершенно ясными для меня намерениями.

Конечно, политическая борьба очень часто проводится не особенно красивыми приемами, в особенности со стороны представителей некоторых партий существуют известные границы, а из одного из заявлений, изложенных в протоколе, я невольно вспомнил приемы сотрудников одного уже несуществующего учреждения, применявшиеся в старое время. Не касаясь вопроса о том, что протокол от 18-го неправильно изложен и не соответствует действительности, что он подписан лицами, в заседании не участвующими, я не могу оставить без последствий заявления г. Рутенберга, изложенного в протоколе от 15-го по поводу якобы сделанного ему генералом д Ансельмом заявления: я не только никому не выдавал паспортов с иностранными визами, но даже не обращался ни к одному представителю французской власти с просьбою поставить для кого-нибудь такую визу. С такой просьбой я обратился лично к генералу д’Ансельму только для себя, моей жены и моего сына, и ввиду этого я не могу даже допустить мысли, чтобы генерал д’Ансельм мог сказать что-либо подобное, в особенности же в той редакции, как это изложил г. Рутенберг. Вот почему я и решил обратиться к Вам с просьбою истребовать от г. Рутенберга точную редакцию его заявления, им подписанную, я же со своей стороны одновременно обращаюсь с письмами к генералам Франше д Эспре и д’Ансельму для того, чтобы выяснить эту гнусную ложь и ее автора. К этим письмам мне необходимо приложить копию подлинника заявления Рутенберга, а также и копию Вашего отношения на имя генерала Франше д Эспре, о котором упоминается в протоколе и которую я Вас прошу мне также вручить.

Независимо от этого, раз дело принимает такой оборот – я бы полагал необходимым выяснить, на основании каких документов лица допускались на пароход «Кавказ». По чьим спискам на этот пароход попали одесские банкиры и какое отношение имел к посадке некий Бунаков-Фундаминский, а также кем и на каких условиях список банкиров и Бунакова-Фундаминского был утвержден и на каких условиях <sic>. Я глубоко уверен, что Вы во имя восстановления справедливости не откажете в выяснении всех этих вопросов.

В заключение я не могу не заметить, что я был глубоко поражен, что никто не обратился ко мне с прямым вопросом – я бы не поступил так.

На этих днях я буду на Халке <sic> и буду у Вас для окончательного выяснения вопроса, а пока позвольте мне выразить уверенность, что Вы не откажете исполнить мои совершенно справедливые просьбы, изложенные в настоящем письме, и прошу Вас принять уверение в моем совершенном уважении.

Готовый к услугам,

Д. Андро

P.S. Прошу извинить меня за почерк, но последнее время у меня почти совсем не действует контуженная рука.

24 апреля

Константинополь

С подлинником верно <подпись>

Тут же на Халки письмо Андро было показано Рутенбергу, который отреагировал на него мгновенно. На следующий день он передал свой ответ генералу Шварцу:

Председателю Совета обороны

Генерал-лейтенанту A.B. Шварцу

Многоуважаемый Алексей Владимирович,

В ответ на предъявленное Вами мне письмо г. Андро имею честь заявить:

1. В субботу 5-го апреля около 6-ти часов дня к генералу д’Ансельму в Одессе, у которого я находился в это время, пришел французский адмирал Декселеманс, крайне возбужденный, и заявил, что надо немедленно арестовать Андро. Что только что он встретил своего знакомого русского и спросил, почему не уезжает из Одессы, на что его знакомый ответил, что отказался от мысли уезжать, так как за паспортами приходится обращаться к Андро, а последний заявляет, что французы требуют за визу невероятные суммы, которыми он не располагает. Тот же русский сказал адмиралу, что один его знакомый уплатил Андро миллион рублей за паспорт. Требование ареста Андро мотивировалось адмиралом тем, что Андро компрометирует в глазах русских граждан французское командование, старающееся оказать русским всякое содействие для отъезда бесплатно.

Генералом д’Ансельмом по отношению к Андро не было принято соответствующих мер, потому что считали, что пароход «Кавказ», на котором г. Андро находился, уже ушел в Константинополь. Полковник Жермен, начальник штаба генерала д’Ансельма, предложил телеграфировать на пароход «Кавказ», чтобы 3 лица, которым я лично безусловно доверяю, произвели расследование об условиях посадки на пароход и имевших при этом место злоупотреблениях, и виновных арестовать до моего приезда в Константинополь. Эта телеграмма не была послана за отсутствием шифра у «Кавказа» и за срочностью многих других бывших в это время неотложных дел.

На следующий день, узнав, что «Кавказ» еще стоит на рейде, я, с разрешения генерала д Ансельма, переехал на него, так как, кроме эвакуации французских солдат, в городе уже ничего нельзя было делать³³.

По приезде на пароход я доложил Вам о вышеизложенном, и было решено этого дела до приезда в Константинополь не подымать и Совету не докладывать. На первом заседании Совета в Халки я доложил об этом Совету обороны, и Совет обороны постановил, «принимая во внимание, что предъявление подобного обвинения к лицу, занимавшему ответственное положение управляющего гражданской частью, требует всестороннего расследования, просить генерала д Ансельма, а в случае его отсутствия в Константинополе – генерала Франше д Эспре принять необходимые меры для выяснения степени обоснованности предъявляемых им к Д.Ф. Андро или его сотрудникам обвинений».

2. Что касается заявления г. Андро, что он считает необходимым выяснить, «на основании каких документов лица допускались на пароход “Кавказ”; по чьим спискам на этот пароход попали одесские банкиры и какое отношение имел к посадке некий Бу-наков-Фундаминский, а также кем и на каких условиях список банкиров и Бунакова-Фундаминского был утвержден и на каких условиях», имею честь сообщить, что по моему списку ехал один лишь одесский банкир Ашкинази. Внесен он был в мой список, как Вам известно, М.В. Брайкевичем³⁴ против моей воли и с Вашего согласия. Бунаков-Фундаминский, как Вы знаете, известный всей России и во Франции политический деятель, безукоризненной честности, мой товарищ и близкий мне человек, за каждый шаг которого в данном случае я отвечаю, как за самого себя. Список Бунакова-Фундаминского был составлен с моего ведома и мною утвержден³⁵. Из предыдущего ясна неосновательность утверждения г. Андро, что мое сообщение о нем Совету обороны сделано по соображениям политической борьбы.

Ввиду того, что г. Андро сообщает Вам, что мое заявление он намерен представить генералу Франше дЭспре, прошу Вас франц<узский> перевод моего письма предварительно прислать мне для просмотра и подписи, а копию этого письма, со своей стороны, независимо от г. Андро, препроводить генералу Франше дЭспре.

Примите уверение в моем совершенном уважении и преданности,

П. Рутенберг

Установить с абсолютной точностью и неопровержимой доказательностью, кто готовил списки мирного населения, эвакуировавшегося на пароходе «Кавказ»³⁶, мы не можем. Однако, если судить по материалам RA, то занимался этим именно Рутенберг, который и много лет спустя продолжал хранить написанные его рукой многочисленные черновые варианты. То, что он, как думается, больше из тактических соображений называет «списком Бунакова-Фундаминского», было на самом деле «списком Рутенберга-Фондаминского». Просмотренные дела, связанные с отплывающим в эмиграцию «Кавказом», составлены его рукой – с вносимыми по ходу дела (зачеркивания, вставки и пр.) коррекциями, изменениями и дополнениями. Наряду с подготовительно-черновыми редакциями имеются и официально утвержденные списки, но также существующие в разных, варьирующихся и не совпадающих между собой вариантах, отражающих эвакуационную суматоху и неразбериху, – так что трудно сказать, какой из них окончательный. Впрочем, известным образом разнясь между собой, все они имеют некий постоянный, кочующий из одного в другой, «кадровый состав». Из известных политических и культурных деятелей в «рутенберговско-фондаминских списках» значились фамилии писателей А.Н. Толстого с семьей³⁷, М.А. Алданова (под настоящей фамилией Ландау; с ним Рутенберг познакомился, очевидно, на пасхальном седере 1918 г. в доме Моносзонов – см. в предыдущей главе воспоминания Р.Н. Эттингер) и, главным образом, политических (эсеровских) деятелей и общественных фигур: самих Фондаминских (жена Ильи Исидоровича Амалия Осиповна, а также Людмила Сергеевна Гавронская – жена ее старшего брата Бориса Осиповича, см. прим. 36 к И: 4), Цетлиных, Рудневых, Найдич (см. прим. 12 к предисловию), Коварских (Илья Николаевич³⁸, его жена Лидия Антоновна³⁹ и две их дочки – Вера⁴⁰ и Женя), Эльяшевых⁴¹, Прегель⁴², бывшего городского головы Петрограда Г.И. Шрейдера⁴³, Н.В. Макеева⁴⁴, К.Я. Ильяшенко (см. выше), K.P. Кровопускова, Г.В. Есманского, С.О. Загорского и его жены Лидии Львовны (о Кровопускове, Есманском, Загорском см. далее), И.И. Пресс (см. о нем в II: 5) и др.