Текст книги "Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)"

«Свихнувшаяся черная сотня», произведшая Рутенберга в «цари Иудейские», все-таки имела какое-то представление о политической конъюнктуре. Так, спустя три года после описываемых событий, 4 июля 1922 г.⁶⁴, на вечернем заседании палаты общин британского парламента обсуждались вопросы государственной политики Великобритании в Палестине (именно оно упоминалось в предыдущей главе в связи с выступлением У. Черчилля). Среди жарких дебатов фамилия Рутенберга называлась многократно. Ряд законодателей выразил ему открытое недоверие как «бывшему террористу», ставшему по существу лидером экономического возрождения Эрец-Исраэль. Дж. А.Р. Марриотт, сэр Вильям Джойнсон-Хикс⁶⁵, кстати, в свое время (1917) высказавшиеся в поддержку идеи возникновения на территории Палестины «еврейского национального очага», повели против Рутенберга мощную атаку. В. Джойнсон-Хикс, в частности, заявил:

I do not wish to make any capital out of the character of Mr Rutenberg, but I think quite seriously I am entitled to say this much, that Great Britain has no right to hand over such vast powers, and such vast possibilities of control over the whole development of Palestine to man whose character is at least the subject matter of very grave suspicion. Certain statements have been in the «Times» newspaper with regard to his actual connection with a very horrible murder, and they have not been contradicted (цит. no: Gilbert 1975: 652)⁶⁶.

В. Джойнсон-Хикс, по всей видимости, имел в виду годичной давности редакционную статью в «The Times» «Water-Power from Jordan» (1921. May 18. P. 7), которая дала боевой сигнал к началу международной травли Рутенберга. За кулисами этой травли стояли определенные финансово-политические британские круги, которые стремились не допустить энергичного реформатора, к тому же талантливого инженера, к тому же еврея, к той сфере деятельности, где они видели источник собственных потенциальных прибылей. Эта хорошо подготовленная и срежиссированная кампания, шедшая волнами (первая волна: середина 1921 – начало 1922, вторая – лето 1922) достигла своей кульминации 1 августа 1922 г., когда все ведущие лондонские газеты запестрели «рутенберговскими» заголовками: Mr Rutenbergs Statement (Daily Telegraph), Mr Rutenbergs Promise (Daily Mail), Mr Rutenberg. Schemes Discussed in an Interview (Daily News), «This Agitation Against Me» (Morning Post), The Rutenbergs Scheme. «I am Simple Jew and Engineer» (Jewish Guardian) – к этому сюжету мы еще вернемся.

Позиция В. Джойнсона-Хикса, при всей ограниченности и однобокости информации, на которую она опиралась, была все же вполне легитимным выражением беспокойства государственного мужа. Но вот когда на том же заседании ярый антибольшевик Рутенберг был обвинен в большевистских симпатиях, это уже было явным отголоском приведенного выше одесско-константинопольского доноса 1919 г. «Nothing is more untrue» («Нет ничего более ошибочного»), – воскликнул, возражая на это, У. Черчилль (Gilbert 1975: 658), который как никто другой был осведомлен о подлинных политических взглядах и симпатиях Рутенберга. Черчилль выступил на этом заседании с большой речью, основной пафос которой заключался в поддержке политики, проводимой Великобританией в Палестине вообще, и в решительной защите Рутенберга персонально. В ответ на зачисление Рутенберга в ряды большевиков он сказал:

Здесь говорится, что г-н Рутенберг – русский большевик. Нет ничего более ошибочного. Он русский, но не большевик. Он был изгнан из России большевиками. Будь он большевиком и явись в министерство колоний просить о концессии, я бы посоветовал ему отправиться в Геную⁶⁷.

Он был одним из тех социал-революционеров, кто боролся против тирании тогдашнего царского правительства и кто после <Октябрьской> революции избрал путь борьбы с еще большей тиранией большевиков, сменивших царя. Его убеждения оставались совершенно неколебимыми…

После бегства <от большевиков на юг России> господин Рутенберг оказался в Одессе. Там он служил во французских оккупационных войсках и сделал немало для спасения множества жизней тех, кто был замешан в антибольшевистской деятельности. К нему относились как к незаменимому работнику, и отзывы о нем содержали высокую оценку. Наряду с этим нет никаких сомнений, что с написанным им жизненным отчетом не смог бы тягаться ни один из тех, кому выпало счастье прожить в стране, отличающейся устойчивостью и порядком (Great Britain: 339, см. также: Gilbert 1975: 658-59).

Именно тогда в речи Черчилля и прозвучали слова о якобы сделанном Рутенбергом, но не реализованном Керенским предложении вздернуть Ленина и Троцкого и тем самым резко изменить ход мировой истории.

Вернемся, однако, к приведенному доносу. Сам Рутенберг подозревал, что он родился в недрах белогвардейской контрразведки – вверху первой страницы имеется фраза, написанная его рукой:

Донос, представленный французской контрразведкой в Константинополе. Автор доноса будто бы начальник русской контрразведки Орлов⁶⁸. Копия прислана парижским «Union», 4/7/ <1>919⁶⁹.

Если Рутенберг не ошибался и автором этого кляузного сочинения действительно являлся Владимир Григорьевич Орлов (1882–1941), знаменитый мастер российского сыска, начальник контрразведки в армии Деникина (кстати сказать, приятель упоминавшегося выше С. Рейли⁷⁰), оказавшийся на каком-то этапе своей головокружительной биографии в группе Савинкова⁷¹, вознамерившейся в 1922 г. ликвидировать участвовавшую в Генуэзской конференции советскую делегацию (Г.В. Чичерин, Х.Г. Раковский и др.), закончивший свои дни в руках гестапо (более подробно о нем см.: Черкасов-Георгиевский 2004; Черкасов-Георгиевский 2004а), имеется лишний повод убедиться в том, сколь глубоким юдофобским озверением была проникнута белогвардейская офицерская масса даже по отношению к тем, кто, подобно Рутенбергу, верой и правдой служил антибольшевистскому добровольческому делу.

Одновременно с этим в упоминавшемся выше «Дополнении» Рутенберг высказывал, как кажется, небезосновательное подозрение о причастности к доносам и своего противника Андро:

Непосредственных доказательств участия в них Андро у меня нет. Но утверждаю, что это дело его рук. Как и организация и подкуп лиц в Константинополе, чтобы меня убить. За то, что мешал ему и друзьям его грабить злочастную русскую казну.

Находящиеся в Париже гр. А.Н. Толстой, С.Ф. Штерн, Л.Е. Эльяшев, К.В. Сафонов, полковник Пораделов и др. могут много указать в этом отношении, как и вообще о деятельности Андро в Одессе, при эвакуации, на «Кавказе» и в Константинополе.

О том, что А.Н. Толстой знал о преследовании Рутенберга контрразведкой «белых», вытекает из его повести «Похождения Невзорова, или Ибикус», герою которой, «страшенному революционеру» Бурштейну, как уже было сказано выше, он послужил жизненным прототипом. При этом нелепое сочинение рутенберговских злопыхателей находит в тексте

А. Толстого замечательную бурлескную форму воплощения: по сюжету повести, контрразведка готовит на Бурштейна покушение руками незадачливого авантюриста Невзорова…

* * *

Столкновение Рутенберга с Андро выходило далеко за рамки частного инцидента. Для Рутенберга он не сводился к необходимости наказания конкретного авантюриста, мошенника и евреененавистника, но приобретал значение важной политической проблемы, которая нуждалась во всестороннем и неотложном не исследовании даже, а расследовании. Как ни относиться к его подозрениям, связанным с Андро, трудно не признать рутенберговской правоты в том, что деятели подобного типа профанировали сам образ России, историческая судьба которой оказалась столь трагичной еще и потому, что высокие цели борьбы за свободу без тени смущения подменялись политическим авантюризмом и торгашескими интересами. Финал «Дополнения» написан человеком, завершающим большой этап своей биографии, но для которого отнюдь не безразличны ни судьба России, ни те ценности, которым он, живя в ней, служил:

Письмо это и предыдущее письмо в «Общем деле» относительно Андро я поместил не из-за принципиальных соображений правосудия. Лично Андро меня интересует мало. Воров и грабителей в России и за счет России сейчас много. Одним больше, одним меньше. Бороться с ними надо и можно не здесь, в Париже…

Важно другое.

Г. Андро «спасает отечество». Он связан с «западным» и с «северо-западным» «правительствами» России. Он является представителем и руководителем целой системы, целой группы, отравляющей жизнь России, делающей органически невозможным ее оздоровление, органически неизбежным развал и анархию, в самых диких, в самых жестоких проявлениях их.

Долг всякого гражданина России парализовать деятельность этих «спасителей».

Долг этот крайне тяжелый, крайне неприятный я исполняю.

При настоящих тяжелый условиях сношения и передвижения я ничего против Андро не предпринимал до его появления в одном со мной городе, т. е. до тех пор, когда у г. Андро будет фактическая возможность тут же, лично реагировать на мои обвинения.

Г. Андро ответил письмом в редакцию, что привлечет меня только к «Русскому Суду».

Ждать по делу Андро русского суда, в России, может быть, придется долго. А вопрос о нем и его присных «государственных деятелях» должен быть поставлен сейчас же. Здесь, в Париже, достаточно для этого русских людей и русских властей, могущих и обязанных разобраться в нем. Может быть, попутно выяснится вопрос о непонятных причинах молниеносной эвакуации Одессы, о сообщавшихся друзьями Андро сведениях французскому правительству, что вся Одесса состоит из большевиков, и многое другое.

П. Рутенберг

Париж

20 октября 1919 г.

P.S. Я уезжаю на днях из Франции. Но у В.А. Бурцева имеется возможность, в случае надобности, в любое время со мной снестись и получить все разъяснения, которые окажутся нужными.

________________________

1. В первоначальном виде данная глава появилась в виде очерка: Хазан 2007d: 120-44.

2. Жаботинский 2007: 450.

3. Николай Евгеньевич Марков (1866–1945), сын писателя Евгения Львовича Маркова (1835–1903). Один из лидеров Союза русского народа (1905–1917), председатель Совета объединенного дворянства (1906–1917), депутат 3-й и 4-й Государственной думы. Марковым-2 его называли, чтобы отличить от Сергея Владимировича Маркова, корнета Крымского конного Ее Величества полка, пасынка генерал-губернатора Ялты И. Думбадзе. За свои антисемитские высказывания Марков-2 был еще до революции вызван на дуэль

^h Б.О. Пергаментом (секундантом Маркова выступил В.М. Пуриш

кевич); противники не нанесли друг другу повреждений, см. об этом: Маргулиес 1923: 118-19.

4. См. о нем прим. 21 к предисловию.

5. См. также недостоверное утверждение комментаторов собрания сочинений З.Н. Гиппиус о том, что Рутенберг эмигрировал из России в 1922 г. (Гиппиус 2001-06, VIII: 553); то же сказано в его биографической справке в кн.: Розанов 2001: 455; то же: Милюков 2001/1921-24: 760; на самом деле он отплыл от берегов Одессы в начале апреля 1919 г.

6. См. в воспоминаниях М. Вишняка, выехавшего из Москвы вместе с Рутенбергом:

Эта возможность <выехать в Одессу> открылась лишь в самом конце декабря 18-го года благодаря личным связям Петра Моисеевича Рутенберга <…> Он добыл разрешение на выезд – вернее, на «вывоз» – в предоставленном ему вагоне направлявшихся вместе с ним в Одессу. Вместе с Рутенбергом отправились Фондаминские, Гоц, П.П. Юренев, Н.В. Макеев, мы с женой и другие (Вишняк 1957: 83).

Напомним, что сам Рутенберг датировал отъезд из Москвы сентябрем 1918 г. (см. конец предыдущей главы).

7. Филипп Анри Жозеф д’Ансельм (Philippe Henri Joseph dAnselme;

1864–1936), французский генерал, с 15 января 1919 г. командующий союзными войсками на Юге России.

8. Создавая этот Совет, д’Ансельм объяснял корреспонденту «Одесского листка»:

Объявляя осадное положение, французское командование действовало исключительно в целях координации общих усилий для защиты области и обеспечения населения продовольствием.

Если назначение моим помощником по гражданской части г. Андро было сделано, не дожидаясь одобрения генерала Деникина, то это объясняется исключительно создавшимися обстоятельствами, мешающими быстроте сношений Одессы с Екатеринодаром.

В соответствии с французской тактикой осадного положения, при мне будет образован особый совет под названием «Комитет обороны и продовольствия». Отмежевываться от Добровольческой армии отнюдь не входит в намерение французского командования. Напротив того – мы все время стремимся к тесному с нею сотрудничеству для наибольшего обеспечения нашей общей цели – защиты порядка и безопасности граждан (Одесский листок. 1919. № 17. 17 марта).

9. Сам Рутенберг сообщает, что это случилось 18 марта 1919 г. (RA).

10. Имеется в виду барон Владимир Владимирович Меллер-Закомель-ский (1863–1920), государственный и общественный деятель, член Государственной думы (с 1912); статский советник (1912). Один из инициаторов создания (август 1915) и председатель Бюро Прогрессивного блока, объединившего буржуазно-помещичьи фракции 4-й Государственной думы и Государственного совета, глава Совета государственного объединения России. В годы Гражданской войны – активный деятель Белого движения; на Ясском совещании (1918), положившем начало интервенции стран Антанты в Россию, возглавлял русскую делегацию.

11. Письму Андро предшествовала редакционная заметка:

В № 58 «Общего дела» мы поместили письмо П. Рутенберга по поводу деятельности Дм. Андро в Одессе. В настощее время мы считаем долгом дать на страницах нашего органа место и присланному нам ответному письму Дм. Андро.

Кроме того, в редакции «Общего дела» получены подробные записки по тому же делу от П. Рутенберга и Дм. Андро.

В Одессе, как это мы видим из газет, ведется официальное расследование по поводу ее сдачи большевикам, в котором несомненно бу-

дет обращено внимание на те факты, о которых говорится в письмах П. Рутенберга и Дм. Андро.

Со временем мы надеемся вернуться к поднятым в этом деле вопросам.

Ред.

12. Василий Алексеевич Маклаков (1869–1957) с июля 1917 г. посол Временного правительства в Париже.

13. Жан Жюль Анри Мордак (Jean Jules Henri Mordacq; 1868–1943) был в это время военным советником Ж. Клемансо.

14. «За три месяца моего пребывания в Одессе цена хлеба возросла с одного до пятнадцати руб. за фунт» (здесь и далее примечания с пометой ПР принадлежат самому Рутенбергу).

15. «Населению выдавалось по 90-100 грамм хлеба шесть раз в неделю, и то крайне неаккуратно» (ПР).

16. «Небывало холодная зима для Одессы, а пуд сырых дров, недостаточный для нагревания одной печи, доходил до 25 руб.» (ПР).

17. «В Мариуполе были огромные запасы угля, в Батуме огромные запасы нефти, в Одессе большое число бездействовавших пароходов, а электрическая станция Одессы за неименением топлива регулярно останавливалась по нескольку дней подряд (однажды больше недели), и город погружался в полный мрак. Только богачи могли позволить себе покупать свечи (10–12 руб. штука). А на улицах, кроме бандитов, никто не мог появляться. Ружейная пальба и взрывы бомб усиливались в эти ночи» (ПР).

18. «Цинга, тиф и множество смертей от голода» (ПР).

19. «Взяточничество русских властей – нормальное явление давно. Но город был переполнен слухами о взяточничестве французов. Назывались имена и суммы» (ПР).

20. «На улицах находили трупы с приложенными записками “труп неизвестного”. Часто это были политические арестованные, вполне известные, не большевики, с которыми возродившаяся старая полиция сводила старые счеты. В конце февраля у еврейского кладбища было найдено одиннадцать трупов неизвестных, к убийству которых, кроме русской, причастна и французская полиция. Никаких заявлений о суде и расстреле по приговору суда за то или другое преступление ни русскими, ни французскими властями не делалось» (ПР).

21. Ср. в дневнике В.Н. Буниной (запись от 27 января/9 февраля 1919 г.):

В порту спекулянты, не раскрывая ящиков, перекупают их друг у друга, платя вдвое, зная, что все равно останутся в огромных барышах (Устами Буниных 1977-82,1: 207).

Или в воспоминаниях В.И. Гурко:

Спекуляцией <в Одессе> занимались в той или иной форме решительно все, кто только мог. Спекулировали на иностранной валюте, спекулировали товарами, в том числе и продовольственными, едва ли не в особенности сахаром, взятым на учет, но все же каким-то таинственным путем исчезавшим и вывозимым (Гурко 1924: 76).

22. «На одной Кубани имеется у крестьян 50 миллионов пудов излишков хлеба, т. е. считая по фунту хлеба в день на человека для десятимиллионного населения на 7 месяцев» (ПР).

23. Луи Феликс Мари Франсуа Франше д'Эспере (Louis Felix Marie Francois Franchet cTEsperey; 1856–1942), французский генерал, впоследствии маршал (1921), член Французской академии (1934), главнокомандующий союзными войсками на Восточном фронте. Русские считали его, как писал В.И. Гурко, главным, если не единственным виновником того, что Франция не оказала своевременно помощи русским национальным силам, вследствие чего богатая Малороссия стала жертвой большевиков, захвативших все обильные запасы, сосредоточенные там по нашему южному фронту.

Роль генерала Franchet cTEsperey, до сих пор недостаточно в этом отношении выясненная, в то время нам была совершенно неизвестна. Дело в том, что, как это впоследствии было разоблачено французской прессой, Клемансо, диктатор того времени Франции, еще до заключения мира с Германий, а именно сейчас после прорыва болгарского фронта и капитуляции Турции, предписал командующему союзными войсками в Македонии Franchet cTEsperey перебросить часть своих войск на юг России в помощь добровольческой армии, но встретил с его стороны решительный отпор и упорное противодействие. Franchet cTEsperey очевидно не улыбалось забиться со своими силами в Россию, о которой он имел, по-видимому, смутное представление. Его план был иной: ему хотелось пройти со своими войсками через сложившую оружие Болгарию и напасть в тыл уже окончательно к тому времени расшатанной Австрии. Мерещилось ему, вероятно, торжественное вступление в Вену и нанесение оттуда смертельного удара во фланг ослабевшей Германии. Этот план он и развивал в своих донесениях французскому правительству, доказывая при этом, что он лишен возможности заставить свои войска идти драться по непонятным для них мотивам «dans се pays de glaces», которую представляет Россия (Гурко 1924: 55).

24. О более правильной русской транслитерации фамилии французского полковника Henry Freydenberg а как Фредамбера см.: Рогачевский 2006:182.0 его негативном отношении к Добровольческой армии и роковой роли в сдаче Одессы см.: Деникин 2002/1921-23: 84-128; Трубецкой 1981: 204-05, 219, 236. Цитируемый в предыдущем примечании В.И. Гурко пишет о том, что Fredemberg, ведавший при эвакуации Одессы выдачей виз, создал себе весьма незавидную репутацию. Вызвал он к себе своей заносчивостью и грубостью общую ненависть и почитался за отъявленного взяточника. Действительно, без взятки, как утверждали в Одессе, невозможно было получить разрешение на все, что находилось в зависимости от согласия французского командования. Что за выдачу виз Fredemberg взимал весьма крупную мзду, не подлежит сомнению. Мне лично известен случай оплаты визы для двух лиц 50 тысячами романовских рублей, что составляло в то время примерно 12 тысяч франков. Любопытнее всего, что эти визы оказались совершенно недействительными. Французские власти в Константинополе их не признавали, причем и сами их выдавали лишь по получении для каждого отдельного лица разрешения из Парижа – яркий пример французской мертвящей централизации и недоверия к своим местным даже столь крупным, как их верховные комиссары, агентам (Гурко 1924: 80-1).

Ср. в воспоминаниях другого очевидца событий:

С именем «украинского» генерала Матвеева связывалась версия о пятимиллионной взятке, врученной Фрейденбергу. Впоследствии вся добровольческая печать открыто писала об этом (Канторович 2002: 257).

Свое отношение к французскому полковнику выразил и Рутенберг. «Можно ли сказать, например, что полковник Фрейденберг, недавно сыгравший такую роль в Одессе, – демократ?» – писал он в бурцевской газете «Общее дело» (1919. № 54. 20 августа. С. 1), уже после того как оказался в Париже (полный текст см. в IV: 1).

Нужно думать, что именно Фрейденберга/Фредамбера, под именем фон-дер-Брудера, вывел А.Н. Толстой в повести «Похождения Невзорова, или Ибикус», которая создавалась под воздействием описываемых событий. Главный герой выясняет для себя, что, не в пример прошлым временам, действовать нужно смело, честно и отчетливо: идти прямо в канцелярию управляющего краем, о бра-титься к начальнику канцелярии, генералу фон-дер-Брудеру, просто и молча положить ему на стол, под промокашку, двадцать пять английских фунтов, затем поздороваться за руку и разговаривать. Если по смыслу разговора сумма под промокашкой окажется мала, то фон-дер-Брудер на прощанье руки не подаст, тогда назавтра опять нужно положить двадцать пять фунтов под промокашку (Толстой 1958-61, III: 450).

25. К.Я. Ильяшенко заведовал финансово-контрольной частью (Государственный контролер) под началом генерала A.B. Шварца, военного помощника д’Ансельма (о Шварце см. прим. 29). Следует выправить ошибку комментатора воспоминаний В.И. Гурко, путающего К.Я. Ильяшенко с сенатором Иваном Ефимовичем Ильяшенко (1859-?), обер-прокурором кассационного департамента Сената (1904), председателем Петербургской (1909) и Казанской (1910) судебных палат, товарищем министра юстиции (1914), см.: Гурко 2000/1939: 413.

26. Журналом Рутенберг называет протокол этого заседания; приведен в Приложении VII. 2.

27. Если речь идет только о деньгах Совета (Комитета) обороны, то приводимая Рутенбергом цифра не подтверждается его же данными, сообщаемыми в другом месте: так, ниже он пишет, что «из отчета 11 мая товарища министра финансов Г.М. Курилло видно, что Д.Ф. Андро не возвратил 189 500 крон» (эту же сумму он называет в «Дополнении к моему письму об Андро»). Трудно сказать с точностью, на какой курс австро-венгерской кроны в пересчете на рубли ориентировался Рутенберг, однако курс этот в то время не превышал соотношения 2: 1, т. е. 2 кроны за рубль. Таким образом, речь могла идти не более чем о 380 000 рублей. Даже если к этой сумме прибавить финансовые злоупотребления, которые фигурировали в постановлении Ликвидационной комиссии от 15 мая 1919 г. («…указать, что согласно документа № 13 пособия сверх шестимесячного жалованья сопровождавшим Д.Ф. Андро лицам его ведомства в сумме 70 475 крон выданы без основания»), до называемых Рутенбергом 12 миллионов все-таки остается еще далеко. По всей видимости, Рутенберг имеет в виду некую общую денежную сумму, которую присвоил себе Андро и бытность свою волынским губернским старостой и членом одесского правительства.

28. Владимир Иосифович Гурко (1862–1927), сын генерал-фельдмаршала И.В. Гурко (1828–1901), государственный деятель, член Государственного совета, уездный предводитель дворянства. После Октябрьского переворота один из инициаторов создания «Правого центра» – организации, стремившейся объединить все антибольшевистские силы. В эмиграции жил в Париже.

29. Алексей Владимирович фон Шварц (1874–1953), военачальник, генерал. Окончил Николаевское инженерное училище (1895) и Николаевскую инженерную академию (1902), в которой впоследствии преподавал. Участник русско-японской войны, «истинный, бесшумный герой Порт-Артура», как назвал его в своих воспоминаниях адвокат О.О. Грузенберг (Грузенберг 1994: 228). В годы Первой мировой войны комендант Ивангородской и Карсской крепостей, а с июля 1916 г. – начальник Трапезундского укрепрайона. В марте 1917 г. был назначен начальником Главного военно-техничес-кого управления. После прихода к власти большевиков вступил в РККА, но затем уехал на юг России. Военный губернатор Одессы с 21 марта 1919 г. После эвакуации союзных войск эмигрировал сначала в Константинополь, а потом в Аргентину. Служил в аргентинской армии. Автор воспоминаний «Ивангород в 1914-15 гг. Из воспоминаний» (Париж, 1969).

30. В сохранившемся в RA протоколе этого заседания зафиксирован энергичный рутенберговский «протест по поводу отсутствия генерала Шварца на таком важном заседании», равно как и его указание на то, «что отчеты произведенных расходов не были представлены».

31. Генерал Прохорович – комендант парохода «Кавказ».

32. Правильно – Халки. Остров в Мраморном море неподалеку от Константинополя (не путать с одноименным греческим островом в Эгейском море к северу-западу от Родоса). Эмигрантский быт на этом острове описан А.Н. Толстым в «Похождениях Невзорова» и рассказе «На острове Халки» (1922). Упоминавшийся выше

В.И. Гурко писал, что Совет обороны, членами которого он и Рутенберг являлись, не изменяя своего названия, продолжал действовать около месяца на находящемся близ Константинополя острове Халки, куда были первоначально свезены и отчасти интернированы русские воинские части, вывезенные морем из Одессы, а также часть беженцев, вывезенных англичанами из одновременно эвакуированного «белыми» войсками Крыма (Гурко 2000/1939: 413).

33. В «Дополнении» к письму Рутенберг повторял этот эпизод почти слово в слово:

Андро заведовал «внутренними делами». Ему была поручена эвакуация Одессы. Паника в городе была безмерна. Однако 4-го апреля при первой возможности Андро со своими приближенными и многочисленным багажом погрузился на «Кавказ» первым. И больше на берегу не появлялся.

Погрузкой пассажиров занялся я при помощи французских офицеров и моих помощников. Вернувшись вечером в город, мы решили с генералом Шварцем остаться в Одессе с французами до их полной эвакуации. Но на следующее утро генерал д’Ансельм предложил генералу Шварцу отправиться на пароходе, и в городе остался я один.

В субботу 5-го апреля около 6 часов вечера к генералу д’Ансельму, где я находился в это время, пришел французский адмирал Декселе-манс, крайне возбужденный, и заявил: «Ой est cette canaille cTAndro? II faut Tarreter» <«Где эта каналья Андро? Он должен быть арестован» (iфранц)>. Он встретил своего знакомого, русского (фамилии не помню, можно справиться у адмирала), и спросил его, почему не уезжает из Одессы, на что тот ответил, что отказался от мысли уезжать, так как за паспортами приходится обращаться к Андро, а последний заявляет, что французы требуют за визу невероятные суммы, которыми он не располагает.

Присутствовали при этом, кроме генерала д’Ансельма, начальник его штаба полковник Жермен, капитан Легрон (находится в Париже) и адъютант д’Ансельма лейтенант cTHerbemont (в Париже).

По отношению к Андро тогда не было принято соответствующих мер, потому что считали, что пароход «Кавказ», на котором он находился, вышел в море в 2 часа дня (на следующий день оказалось, что пароход вышел только на внешний рейд, и я мог сесть на него).

34. Михаил Васильевич Брайкевич (1874–1940), до эвакуации из Одессы – городской голова. По профессии инженер путей сообщения и портовых сооружений. Был председателем одесского отделения Русского технического общества и Одесского общества изящных искусств. Член партии кадетов. Во Временном правительстве – товарищ министра торговли и промышленности. Жил в эмиграции в Англии; член комитета Русского торгово-промышленного союза; сотрудничал в газете «Последние новости», редактировал «Русский экономист».

35. О И.И. Фо(у)ндаминском (Бунакове) см. V: 3.

36. Об этом пароходе эвакуировавшийся на нем В.И. Гурко писал:

«Кавказ» оказался огромным французским траспортом, перевозившим во время войны туземные войска с острова Мадагаскар во Францию. Переданный вновь в частную эксплуатацию, он, однако, еще сохранил устроенные на нем приспособления для массовой перевозки людей: обширные трюмы его были снабжены устроенными в несколько этажей нарами. На этом судне должен был отплыть генерал Шварц и его штаб; на нем же было посажено множество беженцев обоего пола и более тысячи офицеров (Гурко 1924: 83).

37. См. в дневнике А.Н. Толстого одесского периода:

Идем в Городской союз, там Фундом<инский> <sic> раздает паспорта.

В 3¹/₂ начинается частая стрельба по спекулянтам. Шарахается публика, бежит, возвращается. Появляется Наташа с детьми и вещами. Бунакова еще нет. Решаем остаться, говорят, по пути к порту убивают. Не можем разменять денег, появляется Бунаков. Мы едем (Крюкова 1985: 404).

О жизни писателя в Одессе и бегстве из нее см. в капитальном исследовании Е.Д. Толстой об А.Н. Толстом в 1917-23 гг.: Толстая 2006: 214–352.

На «Кавказ» звали И.А. и В.Н. Буниных, см. дневниковую запись В.Н. от 23 марта/5 апреля 1919 г., т. е. сделанную в день отплытия «Кавказа»:

Я позвонила Цетлиным. Они уезжают, звали и нас. Мы пошли проститься. У них полный разгром. Им назначили грузиться на пароход через 2 часа. Фондаминский хорош с французским командованием, он устраивает им паспорта. Кроме Цетлиной, мы застаем там Волошина, который остается после них на квартире, и жену Руднева. Она только недавно вырвалась из Москвы, где сидела в тюрьме за мужа, но, несмотря на это, она защищает большевиков, восхищается их энергией. <…> Цетлина опять уговаривает нас ехать. Сообщает, что Толстые эвакуируются. Предлагает денег, паспорта устроит Фондаминский. От денег Ян не отказывается, а ехать не решаемся (Устами Буниных 1977-82,1: 222).

38. Илья Николаевич Коварский (1880–1962), д-р медицины, эсер. После Февральской революции гласный Московской городской думы, делегат Учредительного собрания. В эмиграции в Париже сочетал медицинскую деятельность (член, а затем председатель Мечниковского общества, 1919-40) с литературноиздательскими делами: основал изд-во «Родник» и имел книжный магазин.

После начала Второй мировой войны семья Коварских перебралась в США и обосновалась в Нью-Йорке, где И.Н. был председателем Общества российских врачей. Член корпорации «Нового журнала». См. ядовитый отзыв о нем B.C. Яновского:

Был такой эсер, зануда, недотепа, общественный деятель, неудачный издатель (editeurs mines мы, бывало, шутили) – Илья Николаевич Коварский. Интеллигент с чеховской бородкою, всю жизнь занимавшийся не своим делом; только здесь, в Нью-Йорке, вернувшись к врачебной практике, он вдруг нашел себя и стал полезным тружеником (Яновский 1993/1983: 216).

См. его некролог, написанный Р. Гулем (Р. Г. 1962: 288-89), и очерк о нем М.В. Вишняка (Вишняк 1962: 5).

39. Лидия Антоновна Коварская (урожд. Налон-Домбровская; 1874–1965), педагог, писательница. Из семьи военного православного священника. Окончила с золотой медалью варшавскую гимназию, затем Бестужевские курсы (историко-филологический факультет). Революционную деятельность начала в Киеве, куда она переехала в 1899 г. и где вступила в эсеровскую партию. Была арестована и содержалась в Лукьяновской тюрьме. В Харькове встречалась с Азефом. После Февральской революции, как и ее муж, Л.А. была избрана в члены Московской городской думы. В некрологе М.О. Цетлина рассказала об их совместной эвакуции из Одессы и той помощи, которую он и М.С. Цетлина оказывали Коварским (Коварская 1945: 3). См. также ее мемуары «Пасха на Принцевых островах», в которых она описала жизнь после эвакуации из Одессы на о. Халки, см.: Коварская 1942: 3. Автор книг для детей.