Текст книги "Голые тетеньки (сборник)"

Аты-баты, шли дебаты

Раньше у нас на выборах кандидат был один, а продуктов в буфете много. Теперь кандидатов много, а продукт – один. Идешь на выборы, а выбрать не из чего. Но не все же идут на выборы продукты выбирать, некоторые – и людей! Хотя и продукты не помешали бы.

Так вот, на нашем участке всего на одно место было целых два кандидата: братья-близнецы Хусаиновы, оба директора заводов, оба члены партии, оба – молодые, оба – Пети.

И вот, значит, мы с женой сначала растерялись. Кого выбирать? Одинаковые, черти, как два куриных яйца. Ведь есть же нормальные близнецы, которых хоть как-то отличить можно. А эти – ну прямо отражение в зеркале. На собрании их доверенные лица объяснили, что близнецы эти, Хусаиновы, не простые близнецы, а по медицинской терминологии – однояйцевые. Мы сначала подумали, ага, значит, мужики с дефектом. Им бы таким обоим – прямая дорога в Верховный Совет по старым понятиям. Но нам объяснили, что это только терминология, а мужики они оба нормальные, без дефектов.

Сели мы с женой после собрания, пообсуждали, а мнения ну прямо разделяются, и все. И написали мы тогда письмо на телевидение, чтобы, значит, оно устроило среди них теледебаты. Чтобы мы могли их внутренний мир прощупать, раз внешний у них совершенно одинаковый и не прощупывается.

И глядим, через недельку в программе телевидения, точно, теледебаты между кандидатами в депутаты Хусаиновым Петром Петровичем, членом партии, директором завода и Хусаиновым Петром Петровичем, директором завода, членом партии.

А к этому времени нам уже объяснили, почему они оба молодые, оба – Пети. Дело в том, что, как только они родились, их назвали Ваня и Петя. Но тут же перепутали. Решили, чтобы больше не путать, назвать их обоих Петями, пусть живут.

В назначенный день сели мы у телевизора и приготовились к прямой пропаганде. Вначале появилась женщина-корреспондент.

– Итак, начнем, – сказала она, – наши зрители спрашивают вас обоих, Петры Петровичи, что вы считаете главным в своих предвыборных программах?

Первым начал Петр Петрович Хусаинов:

– Главным я считаю – это накормить народ.

– А я считаю, – добавил Петр Петрович Хусаинов, – это, все-таки, народ накормить.

От таких слов у меня внутри словно ангел босиком пробежал с килограммом мяса – так потеплело. Вот, думаю, хорошие кандидаты, жаль, что только один пройдет, а вдвоем они бы быстрее накормили. Присмотрелся я к ним, а они, оказывается, не такие уж одинаковые: у одного – синий костюм, похоже, финский, у другого – зеленый, похоже – английский. Большое дело – теледебаты.

И тут синий Петр Петрович как раз добавляет, что неплохо бы еще этот самый народ и одеть. А зеленый Петр Петрович говорит:

– И обуть.

А синий:

– Я сам разденусь, а народ одену.

А зеленый:

– А я сам разуюсь, а народ обую.

– А я сам с голоду помру, но народ накормлю.

– И я помру…

Тут корреспондент их прервала и говорит:

– Кстати, о птице. Только что поступил вопрос по телефону: «Правда ли, что вы отовариваетесь продуктами в спецраспределителях?».

– Неправда, – сказал синий Петр Петрович, – я отовариваюсь, где все, в обычном магазине. Только вход с другой стороны.

– А я вообще не отовариваюсь, – сказал зеленый Петр Петрович, – мне привозят.

– Это ветераны отовариваются, – добавил синий, – от них все беды.

Корреспондент кивнула головой и сказала:

– Ваши избиратели спрашивают, в какой квартире вы живете?

– Я – в маленькой, – сразу ответил синий Петр Петрович.

– А я в очень маленькой, – не задумываясь, сказал зеленый Петр Петрович.

– А я еще меньше.

– А я – вообще на вокзале.

– А я – на автовокзале.

– А я – в комнате матери и ребенка.

– А я – только ребенка.

– А я вообще нигде не живу.

Пока зеленый Петр Петрович думал, что бы еще сказать, корреспондент спросила:

– А сколько вы получаете?

– Я – мало.

– А я – очень мало.

– А я – еще меньше.

– А я – меньше некуда.

– А я – на рубль меньше.

– А я – вообще не получаю.

– А я в день получки свои отдаю.

– Спасибо, – сказала корреспондент, – а как вы относитесь к молодежи?

– Я – хорошо.

– А я – очень хорошо.

– А я – лучше некуда.

– А я еще лучше.

– Да я без молодежи, как без рук.

– А я – как без ног.

– Извините, а как вы относитесь к Сталину? – спросила корреспондент.

– Я – плохо.

– А я – очень плохо.

– А к выводу войск из Афганистана? – вставила корреспондент.

– Я – хорошо.

– А я – вообще замечательно.

– А к вводу? – спросила корреспондент.

– Я – плохо.

– А я – хуже некуда.

– Ваше отношение к кооперативам? – спросила корреспондент.

– Положительное.

– Очень положительное.

– Я их просто люблю.

– А я их люблю выше крыши. Я жену так не люблю.

– Вот, кстати, о женах, – сказала корреспондент, – у вас спрашивают, правда ли, что вы женаты на дочери бывшего первого секретаря э-э…

– Неправда! Перед тем, как идти на телевидение, я с ней развелся.

– А вы? – спросила корреспондент зеленого Петра Петровича. – Правда ли, что ваша жена – двоюродная сестра бывшего Председателя президиума…

– Неправда! Вы видите, я пишу заявление? Это – на развод. Она мне больше не жена.

Корреспондент продолжила:

– Многие зрители озабочены состоянием экологии в нашем городе. Говорят, что ваши заводы…

– Неправда! Мы спускаем в речку только экологически чистый мазут.

– А мы – только экологически чистый цианистый калий.

– Но на ваших заводах нет очистных сооружений, – сказала корреспондент, – когда вы их построите?

– Завтра.

– А я – сегодня.

– А я – прямо сейчас. Разрешите позвонить (набирает номер). Вася, приступай! Через пять минут доложишь (кладет трубку). Все, построили.

– Прошу прощения, – вставила корреспондент, – как вы считаете, к какому крылу партии вы относитесь, к правому или левому?

– Я – к левому.

– А я – к крайне левому.

– А я – левее некуда. Левее капитализма.

– А я – на полметра левее.

– Тогда извините, – прервала корреспондент, – зачем вам это нужно?

– Мне – не нужно.

– А мне – тем более.

– Да я чихать хотел.

– А мне – вообще наплевать… Главное, чтоб избрали.

– А мне главное, чтоб мандат.

Корреспондент подвела итог:

– Вы поняли, дорогие зрители, что перед вами выступили два совершенно достойный кандидата. Так пожелаем им обоим счастья и успехов на этом нелегком политическом поприще.

Я до самых выборов мучился: кого выбирать? Зашел в кабину и обоих вычеркнул. Когда вычеркивал – плакал. Таких ребят загубил: и накормить, и одеть, и обуть. Из других кабинок, смотрю, люди тоже в слезах выходят.

Так и зарубили достойных из достойных. Поэтому я обращаюсь к избирательным комиссиям, если без них нельзя обойтись: в следующий раз утверждайте хоть близнецов, хоть тройняшек, хоть кого, но пусть хотя бы один из них будет с родинкой на щеке. Чтоб отличить можно было.

Встреча с Шопеном

Я подумал: уж если с кем-то встречаться в музыке, то лучше с Шопеном. И пошел на концерт в филармонию. Почему концерт ожидался хорошим? Во-первых, потому, что ожидался Шопен. Во-вторых, пианистка ожидалась известная. В-третьих, в зале передо мной никто не сидел, не маячил. Зал полон, а передо мной – никого. Бывает же такое в жизни – повезет ни с того ни с сего, а спасибо сказать некому.

Когда на сцену вышла пианистка, обаятельная, величественная и почти молодая, все сразу стихли и напряглись. Она элегантно прохаживалась по сцене на фоне открытого рояля и до того просто набрасывала творческий портрет великого композитора, что с Шопеном для меня сразу все стало ясно. Затем она объявила два ноктюрна и села за инструмент. Перед игрой ей пришлось подождать, пока не рассядутся опоздавшие. И вот тут передо мной на свободное место сел Гриша. Я сразу узнал, что это Гриша. Потому, что на руке его была татуировка: «Гриша». Вид у Гриши был такой, как будто человек в поезде ехал недели две. Но я сосредоточился на Шопене. Тем более, что зал уже наполнила его божественная музыка. Пианистка невидимыми нитями приковывала к себе, и образовался такой треугольник – я, Шопен и пианистка. И больше – никого. Но оказалось, что еще и – Гриша. Потому, что правой рукой он начал нервно чесать свою голову, локтем разрывая все мои связи с Шопеном. Я подался корпусом влево и с трудом наладил прерванный контакт. Но и Гриша не сидел, сложа руки. Вторую руку он запустил за ворот пиджака и начал яростно чесать между лопаток, кряхтя от удовольствия. Возможно, от Шопена у него пошли по телу мурашки, и он снимал неприятные ощущения. Я наклонился вправо. Гриша – тоже. Чесаться он перестал, но вскинул взъерошенную голову вверх и стал изучать лепные украшения на потолке. Из его волос мне на колени выпала обгоревшая спичка. Я положил спичку на место, откуда она выпала, и нервно сместился влево. Сзади раздался чей-то недовольный выдох в мой затылок. Я замер в этом положении. Во мне все кипело и бушевало. Ни один композитор не вызвал бы во мне бурю таких сильных чувств, как этот Гриша. А он тем временем наклонился тоже влево и достал из своей хозяйственной сумки на полу кукурузную палочку. Поужинав палочкой, Гриша секунды четыре сидел, не двигаясь. Потом он наклонился к своим ботинкам. Мне самому стало интересно, что он собирается делать с ботинками на концерте. Может, они ему жмут, поэтому он вертится? Я тоже наклонился и посмотрел. Гриша подтянул носки на обеих ногах. Видимо, от музыки носки у него сползли. Только тут я заметил, что мои соседи справа и слева тоже заглядывают вниз, интересуются, что там делает Гриша. Оказывается, он не только меня заинтриговал. Тут меня тихонько тронули сзади и спросили:

– Что он там делает?

Я повернулся и ответил любопытствующей женщине:

– Носки подтягивает.

Женщина шепнула на ухо своему соседу:

– Носки подтягивает.

И новость пошла по рядам.

В перерыве ближайшие к Грише зрители поручили мне поговорить с ним. Наблюдать за Гришей, конечно, интересно, но хочется и Шопена послушать. Все-таки, деньги платили за Шопена, а не за Гришу. Нашел я его в туалетной комнате. Он радостно плескался у раковины и чистил зубы.

Я подошел и сказал:

– Извините, Гриша, но зрители просят вас на концерте не вертеться. Вы же мешаете. Вам что, Шопен не нравится?

Он прополоскал рот и ответил:

– Мне что Шопен, что Пушкин – все едино. С вокзала мы, сутки поезда ждем.

Я как представил наш вокзал, так в глазах у меня потемнело, а во рту устойчивый привкус появился. Ведь на нашем вокзале можно киномассовки за 13-й век снимать. Причем, без декораций, не привлекая артистов со стороны, без грима и без дополнительных костюмов.

А Гриша уже побрился и ботинки ваксой почистил. Потом он разделся по пояс и сунул загривок под струю. Он закричал и закрякал, заглушая первый звонок. Потом, растираясь полотенцем, сказал:

– Ты не переживай, ухожу я счас. А вместо меня друг придет. Мы один билет на двоих взяли. Я выйду, а он зайдет. Друг вертеться не будет, он спокойный.

На второе отделение пришел друг Гриши. Был он в сапогах, пиджаке на голое тело, с узлами и чемоданами через плечо.

К концу концерта я узнал, что друга Гриши зовут Коля – это по татуировке. Что на ужин он любит вареные яйца с чесноком – это по запаху. Что рост его около двух метров – это на глазок. И что храпит он во сне – это по слуху.

Свадьба с режиссёром

Лично я за то, чтобы у каждой женщины было много свадеб. Чем больше, тем лучше. Пусть у них будут свадьбы деревянные, оловянные, золотые. Главное, чтоб все они были железобетонные. По прочности. И особенно – самая первая.

Когда я замуж шла, об этом не думала. По любви шла за Костика. Нервов он, конечно, мне много попортил, но довела-таки я его до сельсовета – расписались мы с ним.

А чем все кончилось? Прожили мы с Костиком душа в душу всего три часа. А на четвертом часу совместного проживания Костик нашу свадьбу вынужден был покинуть. Уже неделю у нас медовый месяц идет, а Костика нет. Не принимает он участия в медовом месяце.

А как начиналось все хорошо да ладно! На помолвке родители Костика предложили свадьбу безалкогольную делать. Они интеллигенты – в конторе оба сидят. А мои – наотрез, нет, говорят, свадьбу будем играть русскую. Они у меня на ферме оба. Сошлись наши родители на полубезалкогольной. Это значит, по две бутылки на человека – и ни грамма больше. Чтоб все трезвые были. Ну, папанька мой потом пару фляг бражки приготовил, на всякий случай. Это если кому не хватит двух бутылок. В общем, полубезалкогольная. Так и объявили по поселку. Тут заволновались гости приглашенные. Дед Самарин так и сказал:

– Я не знаю, что это за свадьба с таким мудреным названием – полубезалкогольная, но и подарок я буду в таком разе брать тоже… полунедорогой.

Тетка Матрена его пристыдила:

– Ты, старый дед, родственник как-никак, а такие речи ведешь. А вдруг тебе там и напиться и нахлебаться хватит?

Дед говорит:

– А могет быть, ты и права, Матрена. В таком разе надо два подарка брать – подороже и подешевле. Чтобы, значит, в случае чего, как оно там будет вытанцовываться, дак тот и дарить, который по цене соответствует.

Слухи о нашей полубезалкогольной свадьбе до города докатились. Но об этом мы позже узнали.

Расписались мы. После сельсовета шла я в столовую с Костиком, ног под собой не чуяла, только пульс в пятках стучал. Сердце мое девичье в радости купалось, как сосиска в парном молоке. Во всем теле гормоны играли, как пескари на икромете.

Но когда к столовой автобус подрулил с надписью: «Телевидение», все во мне замерло, а гормоны остановились, как вкопанные. Из автобуса толстячок в кепке выскочил, говорит:

– Я режиссер. Это у вас свадьба безалкогольная?

Папанька мой ему сразу объяснил:

– Если вы к нам на свадьбу, то просим гостем быть. А насчет безалкогольной – не обижайте. У нас тут не Америка какая и не Антарктида. Свадьба у нас полубезалкогольная.

Режиссер за кепку дернул и говорит:

– Ага, все ясно. Значит, полвечера – безалкогольная, а полвечера – обычная. Нас это устраивает. Будем снимать. Первую половину.

Пока наши гости за столом рассаживались, эти с телевидения проводами все опутали, фары в глаза всем направили, алкоголь со стола заставили в подсобку убрать, а режиссер скомандовал:

– Мотор! Пошел первый тост. Снимаем!

Из-за стола ихний подсадной паренек встал, я его первый раз видела, и начал:

– Я, как представитель района, могу сказать, что знаю Дашу и Константина много лет. Хорошая девушка Даша, безотказная. Костик на меня глаз ревнивый косить начал. Мол, откуда это он тебя знает? Да еще что безотказная. А я слова не могу вымолвить от стыда – первый раз паренька вижу. А он уже тост оглашает:

– Выпьем за молодую безалкогольную семью – светлое будущее нашего грядущего завтра и послезавтра.

Режиссер кричит:

– Крупный план лимонада! Все пьют, улыбаются, крякают от удовольствия.

После лимонада у деда Самарина крик наружу вырвался:

– Горько!

Режиссер на него ногами затопал:

– Отставить «горько». Раскричались, как на свадьбе, дубль испортили.

Все притихли, посидели в тишине минут десять. Сидят, не закусывают, с отрыжкой от лимонада борются.

Режиссер опять объявляет:

– Пошел второй тост!

Опять паренек-активист встал и уже от общества трезвости тост двинул. Гости опять выпили лимонада. И опять посидели в тишине минут десять Поприслушивались, как она там, газировка, внутри играет. Режиссер опять скомандовал:

– Дальше по сценарию – танцы под гармонь. Пошел гармонист!

Встает Тимоха, гармонист наш. Режиссер его подбадривает:

– Давай, давай, на стул садись, девкам подмигивай, мехи растягивай, чуб назад отбрасывай.

Тимоха оскалился на белый свет и хлесть! – по клавишам сверху вниз. А музыки-то нет! Какой-то «бзик» получился.

Тимоха встал, глаза в пол и говорит:

– Рано мне еще играть, пальцы не идут.

Режиссер руками замахал:

– Внимание, мотор! Пошел наш гармонист.

Из автобуса выскочил ихний подсадной гармонист и начал наяривать плясовую.

Режиссер в сценарий смотрит и командует:

– Пошла пляска! Кто у вас заводила неугомонная? Кто у вас Маруся розовощекая? Женщина лет сорока? Бесшабашная и разбитная?

Все тетку Матрену стали уговаривать, мол, иди пляши, ты у нас по всем параметрам подходишь.

Матрена вышла – вся как кол проглотила, платочком взмахнула и пошла по кругу дроби бить. Режиссер подбадривает:

– Частушки пошли, частушки! Про новую жизнь, про отличное настроение.

Матрена начала:

– Пошла плясать, запосвистывала, чо-то брюхо заболело – заподристывала…

Но тут Матрена поперхнулась. Газировка ей в нос ударила. Да еще в проводах ногами запуталась, и током ее дернуло. И тут у Матрены само вырвалось:

– Да пропади оно все пропадом! Да я с газировки-то сроду плясать не приучена. Меня с нее только за баньку сходить манит.

А режиссер даже глазом не моргнул, скомандовал:

– Внимание, мотор! Пошел ансамбль песни и пляски.

Из автобуса выскочило два ансамбля, один – песни, другой – пляски. Как начали они частушки сыпать направо-налево – гости наши совсем присмирели, не знают, что делать.

А режиссер гостям говорит:

– Пока наши пляшут, вы подарки молодоженам дарите.

Гости уже поняли, что свадьба их мало коснется, поэтому начали подносить нам с Костиком в основном канцелярские принадлежности.

Режиссер их остановил:

– Такие подарки наш редактор на телевидении не пропустит. Внимание! Пошли наши подарки.

Грузчики из автобуса притащили ковры, хрусталь, цветной телевизор и холодильник. Мы с Костиком принимаем подарки – глазам не верим. Даже обомлели. Тут режиссер зубами – клац! – и кричит:

– Все! Отснято! Подарки – обратно в автобус.

Мы с Костиком обомлели в другую сторону. Но режиссер нас быстро в чувство привел. Он скомандовал:

– Товарищи гости. Да, да, настоящие гости. Попрошу всех в подсобку, освободите места за столом для съемочной группы.

Гости наши очистили помещение, а оба ансамбля за столом устроились. Паренек-активист опять тост произнес. Съемочная группа газировки выпила и закричала:

– Га-зы! Га-зы!

Ну, понятно, что это «горько» по-старому. Только целоваться с Костиком при посторонних я не могу. И Костик не может.

Тогда режиссер скомандовал:

– Пошли наши жених с невестой!

Из автобуса в столовую влетели наемные жених с невестой и горячо обнялись в дверном проеме. Сразу было видно, что долго их на роль молодоженов натаскивали. Невеста жениха поцеловала так самоотверженно, что у него на загривке пиджак вздыбился. А съемочная группа открыла счет на продолжительность поцелуя: раз, два, три. На счет «пятьдесят два» из подсобки грянула песня! Это наши запели! Там в подсобке у них все под рукой. Раздольно звучала песня: «Широкой этой свадьбе было места мало…». В подсобке, действительно, места мало. Но пели здорово.

Я сказала Костику: «Пошли отсюда». И мы ушли в подсобку. Встретили нас там, как родных – хлебом-солью, усадили нас на ящики с луком и поздравили. А потом все «горько!» закричали. На ящиках с луком мы с Костиком и поцеловались. Тимоха на фляге растянул гармонь и пошел чесать переборами. Тетка Матрена в пляс пошла на бочке с огурцами. Все заплясали и запели. Дед Самарин в ларь с мукой упал – дождался-таки настоящей свадьбы.

В самый разгар веселья режиссер в подсобку заглянул и объявил:

– Все, товарищи, материал отснят, можете приступать к свадьбе.

И замолчал. А сам мнется чего-то. Тут из-за спины его паренек– активист выглянул и говорит:

– Сейчас бы самое время бы, это… выпить бы. Устали мы свадьбу за вас изображать.

Пока мы все с открытыми ртами стояли, танцоры ихние несколько ящиков из подсобки в зал унесли. Как все они там на ящики налетели – я такого дива сроду не видывала.

Опьянели моментально. Через десять минут их шофер сидел на стуле с круглой шаньгой в руках и как бы рулил по городу. Режиссер бегал, хватал всех за грудки, бил себя в грудь и орал: «Я гений!». А их наемный жених начал путать свою невесту со мной. Костику это не понравилось.

– Я не потерплю, – говорит, – чтобы на моей свадьбе посторонние женихи шлялись.

А тот Костику:

– Это ты шляешься. А у меня законная разрядка после напряженной работы по безалкогольному воспитанию телезрителей.

Вот тут Костик мой и не сдержался. Поэтому из нашего медового месяца пятнадцать суток – долой.

По телевизору нашу безалкогольную свадьбу уже показывали. После передачи письмами завалили меня телезрители. Все просят опытом поделиться.

Я делюсь. Опыт у меня накоплен богатый. А текст моих ответов паренек-активист составляет. У него работа такая – пропагандировать.

Хэллоу, Нюра!

Але, Нюра. Я уже в Вене. Нам сказали, это австралийская столица. А, да – австрийская. Я их все время путаю: Австрию и Австралию. И Алжир. Как зачем звоню? Я же скучаю. Я уже три раза скучал. И два раза пожалел, что поехал по этой путевке. Нюра, у меня одно впечатление накопилось. В Вене тоже асфальт. Но он, оказывается, гладкий. Нет, второго впечатления не накопилось. Ну все, пока. Я тебе из Стокгольма позвоню.

…Хэллоу, Нюра, я из Стокгольма. Нам сказали, что это швейцарская столица. А, да – шведская. Я их все время путаю: Швецию и Швейцарию… и Алжир. Тут одни шведы. Да, как под Полтавой. Но они все развязные и питаются таблетками. Наркотики называются. Не, не вкусные. Наш огурец лучше. Ну, пока, я тебе из Копенгагена позвоню.

…Хэллоу, Нюра. Я из Копенгагена. Нюра, я тут токсикоманом стал. Хожу в их гастроном, колбасный копченый дух нюхаю и балдею. Ну, пока, я тебе из Чехословакии позвоню.

…Але, Нюра, я из Чехословакии. Тут одни чехословаки. И говорят по-чехословацки. Но все понятно. Вот, например, фамилия ПОспешил – это значит – поспешил. У них даже пословица есть: «Поспешишь – людей насмешишь». Ну, пока, я из Африки позвоню.

…Але, Нюра, я из – Марокко. Ну, с этим Марокко – одна морока. Здесь профсоюзные взносы тоже силой из зарплаты вычитают. Но берут кокосами. С носу – по кокосу. Обезьяну? Видел. Жрет апельсины. А на нас поплевывает. Ананас? Ананас пожевывает. А на нас поплевывает. Ты не знаешь, что такое апельсины? Они как хоккейные мячи. Но вкуснее. Нюра, а тут еще растут вечно зеленые эти… да не сугробы, а лимоны. Сугробы тут не растут, не могут. Жара. Хочут, но не могут. А эти лимоны: хочут – растут, не хочут – не растут. Чо хотят, то и делают. А кислые! Тьфу. Хорошо, что у нас вместо лимонов – грибы. Ну пока, я тебе из Манилы позвоню.

…Але, Нюра, я – из Манилы. Тут одни филиппинки. Такие мАлесенькие. Меньше нашего петуха.

Нюра, ты плачешь?.. Да никакая филиппинка меня не сманила. Я звоню с Манилы. А завтра из Америки позвоню. Пока.

…Але, Нюра! Я из Америки. Чо-то она мне не очень. Сами-то они хвастают: у нас все есть, у нас все есть. А где там? Я походил, посмотрел, даже самогона нету. Пьют какую-то, наверное, гадость. Виски и мартини. Ну, пока, я тебе из откудова-нибудь позвоню.

…Але, Нюра, я вернулся. Ну здесь, рядом, от зятя Степана звоню. Нюра, ты не обижайся, я вообще никуда не ездил. Я путевку сдал и на эти деньги мы со Степаном отдыхали. Где? А у него на кухне. У нас деньги кончились, и вот я вернулся.

Нюра, мы сейчас возьмем троллейбус и подъедем. Ты купи чего-нибудь за встречу. Я так по тебе соскучился.