Текст книги "Ассоциация содействия вращению Земли. Сборник рассказов"

Иногда издевается только.

– А хочешь, я на тебя зайца выведу, ты вот там за околицей у березы встань за сугроб.

– Зачем? У меня и ружья-то нет, – недоумеваю.

– Ну, чтоб сфотографировать.

Каждый раз, как мы порвем трос в трясине, увязнем, или утопим «ГАЗик» в полынье, а потом звоним Борисычу, он изящно матерится и говорит, что жаль, что и мы не утонули вместе с авто, что в общем-то он не намерен вызволять в день по три раза разных гондонов. Но в следующий раз все повторяется. Пыхтит, но едет.

О тамошних лугах и лесах местные (из соседних деревень) люди рассказывают как о живых. И прибавляют глагол «водят». Нас до поры это всего лишь забавляет. И мы каждый раз попадаем в приключения. То блуждаем в метелях по два дня. Переодеваем куртки задом наперед, читаем молитву Николаю Угоднику. Когда попадаешь в подобное, вся спесь, и это «ты знаешь, кто я» очень быстро улетучиваются. Лес гладит по бедовой голове: милый, никто ты.

Потом сидишь в избе – топится печка, всполохи пламени в запотевшем стекле, и думаешь, что вот кроме этой маленькой жизни, друзей, у тебя в сущности ничего ничего-то и нет. Но и это такое бешеное богаство. И любишь всех.

Однажды мы с болотником Димой искали цепь топей. Болотник – это, впрочем, не кличка, это димина специализация. Он – биолог, недавно стал доктором наук. Нашел какой-то редкий вид растений. После торфоразработок в 30-х годах, в шенинских лугах образовалось много озер и топей. Мы искали конкретное. Навигатор сдох и все время показывал штат Гонолулу. А ночью мне уезжать, в рюкзаке билет на поезд. Мы печатали колеи в клеверах и медунице и возвращались ровно на них же. Было смешно, и кончался бензин. Проехали еще километров семь.

Девятку кинули в травах, шли часа три, как веслами руками гребя, вымокли. А к полуночи выбрались на пастбище с классическим костром пастухов у вагончика и озером с тарелку. Мы так были им рады, что Дима даже хотел овчарку расцеловать. Овчарка была против.

Всю ночь мы кидали в костер какие-то коряги мореного дуба.

А перед рассветом случилось вот что.

В росе проснулись перепелки. Штук, наверное, семьсот.

Вышел заспанный пастух, сел с нами на бревно и тоже стал слушать.

Перепела «били», некоторые захлёбывались «хаваф, хаваф», казалось, все кругом только этим и наполнено.

– Тут их целая колония, уже лет 150 как, сказал тихо пастух. Мой дед этих перепелов отсюда целыми корзинками поставлял пензенскому помещику. Ловил на колокольчик. Обычный такой, валдайский. Позвенит, и самцы, дурни, несутся сломя шею. А тут он с сеткой. Как-то так.

И опять молчали. Чайник на костре сопел.

– Может вам гимн включить? – высунулся из вагончика другой пастух.

– Уйди, – заорали мы на него все разом.

Пастухи потом нальют нам в пластиковую бутылку литр бензина из бака мотоцикла «Урал». Поедут с нами, выведут на проселок.

Потом биолог Дима скажет:

– Я понял, почему нас сюда тянет.

Здесь есть преодоление человеком самого себя.

– Угу, – скажет Юрий Николаевич, помешивая в огромном казане возле бани на костре плов (он в деревне часто за повара), – Ещё какое преодоление. Вот не хочешь пить, а ладонь тянется. Ну что ж, говоришь, и преодолеваешь.

– Дураки вы, – ответит Дима. – Я совсем о другом.

Махнет рукой и пойдет в свободную избу писать в клетчатую тетрадку свои дневники. Как Пришвин.

Магия Коэльо

Валерию Джемсовичу Дранникову

пока не сломаются пальцы

– Значит так, – пыхнув сигаретой, говорит руководитель группы спецкоров, которого в Москве все зовут грозно – Дракон. – Коэльо едет по Транссибу. Завтра ты чешешь в Иркутск, болтаешь с ним о чем угодно. Хоть о проститутках. Но чтоб в среду 17 тыс. знаков были у меня в компьютере.

– Коэльо? Кто это? – дурачусь я.

– Так, все. Вали.

Тогда я думал, что это шутка. Теперь благодарен за все, за все.

Добираться до Иркутска лучше всего самолетом. И непременно ночью. Тогда Сибирь ошарашит тебя сразу. Ослепительным низким солнцем (когда в Москве еще кромешная ночь). Ну, просто убийственным говором (за который в той же Москве потом будешь отдавать бешеные деньги. Ибо связь с Иркутском вовсе не дёшева). И собкором Дарьей (у которой один взмах ресниц – выстрел из маузера в сердце).

«Бразильский писатель Пауло Коэльо – мужик, в общем-то, в доску свой», – читаю статью Игоря Шевелева.

Бывший рокер с отвязными текстами. Неугодный режиму поэт, упеченный в психушку. Загульный музыкант, отравленный бродяжим духом скитаний, и неизбывным зудом все испытать на собственной шкуре, чтоб затем черкануть строчечку в сердце. А когда будет бумага – писать, писать, писать, покуда не сломаются пальцы.

И вот ведь загибы судьбы. С таким же настырным безумием, с каким когда – то его книги ни в какую не печатали. С таким же безумием сегодня его издают везде. Казалось бы, сиди себе где-нибудь на берегу океана, обнимай потную бразильянку, кури сигару. Но нет. Он и сейчас с жадностью поглощает новые расстояния. Чтоб черкнуть ту самую строчечку в сердце. Которая потом сведет с ума, едва ли не всех да одной девятой части планеты.

Россия влекла Коэльо давно. Ещё 16 лет назад он хотел ехать по самой длинной в мире железной дороге, останавливаться и гадать, что же в этих русских такого загадочного? И почему в одном рассказе Носова пьют больше, чем во всей многотомной бальзаковской «Человеческой комедии»? Причем пьют эти русские не чтоб расслабиться, а чтоб ум освободился от зашоренности, и эдак запросто изобретал ракеты.

И вот 16 лет спустя, он смог выпить с этими мужиками и увидеть эту Россию воочию. Понял ли? Да кто ж его знает. Как будто мы сами здесь чего-то можем понять. Особенно в России уездной.

генетическая сила букв

До интервью времени много. Собкор Дарья на своем обшарпанном «Бумере» показывает мне Иркутск. Черные от морозов деревянные дома. Мост через Ангару – единственную реку, вытекающую из Байкала. Котов на завалинке. Памятник Вампилову. Вампилов вспоминался здесь часто, ибо очень к здешней командировке подходил, в которой было столько всего намешано.

– Сейчас в гостиницу, – чёрт возьми, ну как же она говорила! – Ну, где-то в 3 я заеду, отвезу на интервью.

– Да брось ты, мил человек. Чай, язык есть, сам доберусь. Не хочется тебя от дел отрывать.

– Сегодня мои дела – это ты, – щурится она от сигареты и смотрит на дорогу.

– Я тебя отпускаю.

– Ну, хорошо. Как закончишь, будь добр – позвони. О кей?

– Ну, – вместо «да», по-сибирски, как это говорила она, пробубнил я.

До момента интервью я видел Коэльо только на фотографиях. И для меня было загадкой: чего так все млеют от него? Понимал, конечно: ну, раскрутка, ну, легкое перо, ну, сумел влезть в душу женщины. Но ведь были и другие, кто делал это ничуть не хуже. Хотя категории «лучше» – «хуже», конечно, в искусстве не работают.

Когда я высказал это недоумение девушкам в редакции, они перестали со мной здороваться. Карточка в банкомате отказалась выдать деньги. А одна барышня, проезжая по улице Старой Басманной, мало того, что окатила меня лужей из-под колес своего навороченного авто, так еще и показала язык в зеркало.

Давным-давно в одном журнале я вычитал … «генетическая сила букв». Речь в тексте шла о каббале – древнем духовном знании об устройстве мира. Куча разной лабуды. Но запомнилась вот эта: генетическая сила букв. А ведь здорово! Буквы, слова за годы «обрастают» некой энергией. Как тот же мат. А сколько намешано, например, в слове «люблю». Сказал, как карамелькой одарил.

К чему это я? Да к тому, что Коэльо за годы своей жизни, скитаний-испытаний, выработал в себе, ясное дело, совсем неосознанно, некую магическую энергию. Он не только знает слово, которым можно приворожить читателя. Вокруг него самого происходит столько историй, случаев, что ему часто ничего и выдумывать в своих книжках не надо.

Это я понял только потом. А сейчас…

Сейчас мы сидим с ним в президентском вагоне, в котором он едет по Транссибу. И говорим. Вагон, где едет Коэльо, больше похож на номер в каком-нибудь отеле. Торшеры, бархат, вышитые занавесочки золотом.

любовь. деньги. и президент Буш.

– Господин Коэльо, русская жизнь ведь очень мало похожа на русскую же литературу. В жизни часто скука, отчаяние, а в литературе легкость чувства и так далее. Даже вот у Пушкина, Толстого «мучительное» лишь «очаровательно». Наверняка у вас было этакое книжное представление о России уездной? Насколько оно оказалось близко к реальности?

– Знаете, обстоятельства часто не зависят от воли человека, но отношения к ним, жизнь в них зависит от личностных качеств. Каждую минуту можно наполнить и скукой и чем-то полезным. Я, конечно, вижу и то, о чем вы говорите. И бродячих собак на полустанках, и очень много пьющих людей от скуки. Но я еще вижу и встречаю людей, которые, отчаиваясь, проходя через некие потери, разочарования, учатся не бояться жизни. Потому что это страшно – испугаться реальности. От нее все равно не уйдешь. И я вижу, что очень много людей здесь как-то наполняют свою жизнь светом и добром. Как раз вот об этих противоречиях я и читал у Пушкина, у Толстого, Достоевского.

– У нас ещё принято, когда речь заходит о России упомянуть о «загадочной русской душе». Вы думаете, она действительно существует, эта загадочность? Или это выдумки самих русских, чтоб оправдать какую-то собственную дурь? Мол, а что делать: такой характер.

– Я считаю, что в каждом народе есть какая-то загадка. В русских много противоречий и черт, казалось бы, вообще никогда не совместимых. И это мне очень нравится. Поезд, на котором я еду, это метафора жизни. И если пройтись по вагонам, что я часто делаю, то там внутри можно найти всю историю человечества. Вы встречаете людей, у которых есть свои истории, которые выдумать невозможно.

– Да есть такие рассказы и диалоги, которые как хорошего коня купить невозможно, их можно только украсть.

– Хорошо сказано. (Смеясь, протягивает ладонь). Проехав в поезде, я как писатель, обогащаюсь неимоверно. Я уже 20 лет ничего не ищу в этой жизни, кроме таких вот историй и людей.

– Как бы это банально не звучало, но в России много Россий. Одна Россия – это Москва, вторая – это города вроде Самары, Екатеринбурга, Новосибирска. И Россия третья – деревенская – менеджерам по продажам неизвестная и поэтому кажущаяся страшной и беспробудно пьяной. В поезде – эти три России встречаются.

– Это верно. Поэтому мне и нравятся поезда. Думаю, что поезд одно из самых романтичных явлений жизни.

– Поезда вообще менее всего транспорт. Автобусы, такси – да. А поезда, кажется, созданы больше для поэтов, чтоб они ездили в них, и под стук колес мир обретал рифму. И ведь поезда никогда не ходят просто так. Они увозят и привозят всегда чью-то любовь.

– Это здорово. Когда вы думаете о любви, там обязательно есть место поезду

– А как вы думаете, кто или что сегодня правит миром? Любовь? Деньги? Быть может, Буш?

– Нет, то, что вы говорите о Буше – это заблужденье. В португальском языке одно из значений слова «пассажир» – «приходящий». Так вот Буш даже не приходящий, он и не пассажир тоже. Он просто на дороге попался. Мы можем его не брать. А вот любовь всегда правила миром и будет им править.

– Но сегодня многие просто бояться влюбиться, потому что это мешает зарабатывать деньги.

– Но ведь вы понимаете, что-то настоящее деньгами не купить. Вы же не сможете купить любовь проститутки? Ее тело – да, а любовь – вряд ли. Поэтому, думаю, что вы сильно ошибаетесь, говоря, что деньги затмили чувства. Эта реальность так сильна, что, в конце концов, рано или поздно, все убеждаются в этом. В жизни вообще все замешано на любви, она всему начало и конец. Но конец не как точка, за которой ничего нет. Это лишь поворот, за которым любовь новая.

– Как вы думаете…

Как раз на этой фразе явилась представитель Коэльо в России Ирина Коваль и сказала, что я могу задать ещётолько один вопрос. Я пытался договориться хотя бы на три.

– Извините, один вопрос, – как будто закрывая перед носом дверь, сказала она.

– Three, – сказал Коэльо.

– Но Пауло!

– Ирэна, Ирэна, – запротестовал он. – В этом путешествии есть для меня некие сюрпризы, когда я сам должен принять решение. Мне хочется поговорить с этим человеком.

– Three, – улыбнулся Коэльо.

– Мерси, – почему-то сказал я.

– Вы как-то упомянули, что Достоевский влиял на вас достаточно мощно. Есть у него затертая ныне фраза о том, что красота спасет мир…

– Да, да.

– Как вы думаете, смогут ли сегодняшние 30-летние сделать эту красоту некой доминантой, чтоб мир стал добрее и лучше.

– Надеюсь, что да. Я не бог и не шаман даже. Не знаю, что будет через те же тридцать лет. Но через свои книги, я пытаюсь передать лучшее из того, что есть во мне. Моя задача, взять человека за руку и показать ему: в том, что он считал банальным и обыденным есть что-то замечательное. А он ходил мимо этого и не видел. А тут вдруг «ух, ты». Моя задача, чтоб тронулся лед в душе человека, который читает меня. Чтоб он стал что-то делать. Или хотя бы задумался о том, чтобы куда-то идти.

– А что вытаскивает Пауло Коэльо, когда становится невмоготу?

– А чаще всего это случайные какие-то вещи. Все хорошее всегда случайно.

– Когда в последний раз вы совершали какой-нибудь безумный поступок?

– А вы? – в лоб спросил он.

– Извините, но мы сейчас о вас говорим. Потому что ведь… вы же герой.

– Но мы же общаемся.

– Ну, хорошо. Вот иду я к вам на интервью по набережной Ангары. Время есть. И тут навстречу девушка с оператором и телекамерой. – «Что-нибудь можете изобразить из разряда « а вам слабо»? – спрашивает. – Ничего себе, говорю. – Ну, могу целоваться целый час без продыху. – «Нет, вот прямо сейчас» – Я говорю: прямо сейчас могу. – Это однообразно очень, – вздыхает журналистка.– Мы же телевидение. Надо, чтоб динамика была, действие. – Ну, тогда вот хоть в Ангаре искупаться могу. – Да ладно? Знаете, какой температуры вода сейчас? Плюс три градуса. – Да чё там, – сказал я. Разделся. Доплыл до острова Юность. Рукой махнул. И крикнул, что посвящаю этот заплыв всем девушкам Иркутска.

– Достойно.

– Но вы на вопрос не ответили.

– Завтра отвечу.

бурятский шаман и иная реальность

– Ну что? Как ты там? – звучал её голос в трубке.

– Да нормально все. Поговорили. Коэльо – мужик хитрый. Он видит и чувствует в тех вещах, которые мы обсуждали гораздо больше, чем говорит. Вот и Павел Шеремет (руководитель съемочной группы, который делал фильм о путешествии Коэльо по Транссибу) говорит то же самое. «Едет и везде одно и то же «Мульти бригадэ, мульти бригадэ (большое спасибо по-португальски) и все. Раздает автографы. Материал, в общем, для телевизионщиков никакой. Хоть бы на коне проскакал или в прорубь кунулся, – сетовал Шеремет. Я ему говорю: «Ну да. Или с медведем поборолся. Иностранные журналисты как-то спросили борца Александра Карелина. Говорят, вы тренируетесь с медведями в сибирской тайге. Это правда? – Ага, – ответил Карелин. – Только я на эти тренировки с фанеркой и молотком хожу. – Зачем? – недоумевали те. – А он в картонку вцепится когтями, я их молотком загибаю, а потом —р-раз его через бедро.

– Да уж, – смеется Дарья. – Ну, что? Я заеду?

– Отдыхай, девушка. Не беспокойся обо мне.

– Но ты же не знаешь города.

– Узнаю. Лучший способ узнать город – напиться и проехаться по нему на трамвае. Или пешком пройтись. Так что не думай. Бай, мил человек. Завтра позвоню.

В Иркутске утро начинается в два часа ночи. По Москве. А там уже шпарит солнце (яркое как у нас осенью). И запах зацветающей сирени охапками в окна. Я включаю телевизор. Местные каналы говорят, что Коэльо собирается махнуть к шаманам. Но звонить пресс-секретарю, выпрашивать местечко в автобусе совсем мне не хочется.

Я даже после беседы с бразильцем никак не мог понять этого лебезения перед ним. Хотя понравился он мне очень. Своей простотой, скрытым каким-то хулиганством в уголках глаз. «Свой в доску», – вспомнил я слова критика Шевелева. Дарье звонить не хотелось тоже. Вернее, хотелось, ну, в общем, не стал я этого делать.

К берегу Байкала я поехал на рейсовом автобусе.

– Что же вы не сказали, – говорила потом Татьяна Князева, менеджер отдела маркетинга и рекламы издательства «София», которое, собственно, книжки Коэльо в России и издает. – Мы бы вас взяли.

– Знаете, Татьяна. Мы, журналисты, народ вредный. Выпьешь с губернатором водки, закусишь осетриной, а уж потом не напишешь про него то, о чем стоило бы. Хотя, конечно, бывают ребята…

– Не понимаю, а как это связано…

– С вами? Никак. Это просто шутки у меня такие дурацкие.

Мы встретились с Коэльо и обнялись даже.

– How are you? – спросил он.

Я подозвал переводчика Мишу:

– А как сказать за… сь по-португальски?

Операторы улыбнулись.

– За… сь? —спросил Коэльо.

Михаил что-то объяснил ему.

– О хо-хо, – сказал он.

Затем он долго бродил по берегу. Операторы снимали чаек в полете. Вдруг Коэльо скинул с себя черные одежды, балансируя, как канатоходец, на скользких камнях вошел в воду. И поплыл. Телохранители, коих было двое, кинулись в воду тоже. Коэльо плыл и щурился от солнца. Затем вышел, улыбнулся, что-то сказал.

«мне бы в небо»

– Ty gde? – пришла sms-ка.

– Zdes, – ответил я. – Na Baikale.

– Как на Байкале? – звонит она.

– Вечером вернусь. Я тут подумал: муж еще будет беситься. Тебе это надо? Уж лучше я на автобусе.

Пауза.

– Ты хоть звони. Так и в Монголию уедешь. А я не узнаю.

– Монголия далеко. Я, ежели, только на Ольхон смотаюсь. К шаманам.

Обшарпанный пузатый баркас толкнулся в автомобильные покрышки, привязанные проволокой к пирсу, и человек с лицом куклы-пупсика выкинул на берег мостик. Через полчаса шаман по фамилии Хагдаев бубнил что-то по-бурятски и водил руками в воздухе. Так он производил обряд очищения.

Я подошел к нему, спросил, можно ли заехать завтра одному, сфотографировать, поболтать и об этом потом написать?

– Тебе будет, о чем писать. Сибирь тебя ещё не скоро отпустит, – сказал он. И ушел.

От Байкала до Иркутска 60 километров. Я еду обратно в двухэтажном автобусе с телевизором. Из телевизора на весь салон надрывается Сергей Шнуров: «Мне бы, мне бы, мне бы в небо. Здесь я был, а там я не был».

Заросшие елями сопки медленно плывут за окном.

Вечером звонит в гостиницу она.

– Как тебе Коэльо? Шаманы?

– Коэльо к шаманам не ездил, а сами шаманы очень понравилсь. Забавные дядьки. А вообще, ощущение, что я в какой-то иной реальности. И причем ощущение это не от Коэльо. Он всего лишь толчок, повод, печка, от которой танцуют. Ощущения эти от Байкала, скал, на вершине которых снег. От города, от Сибири. Как-то это все наложилось друг на дружку. Вскружило башку.

– Рада, что тебе нравится.

бессаме мучо

Следующим днем в одном из книжных магазинов под песенку «Бессаме мучо» Коэльо раздавал автографы. Книги несли целыми кипами. Некоторые Пауло целовал и выводил на обложке свой вензель с особой тщательностью. Потому что приносили их девушки. Очередь между тем создалась, как…. не хочется приводить сравнение с колбасной. Чем только не одаривали писателя. Конфетами, языческими масками. Кто-то принес даже бутылку водки. Столько любви на квадратный метр не было в этот момент даже в его страстной Бразилии. А затем была пресс-конференция.

– Вы счастливый человек? – спросила Коэльо девушка-телеведущая одного из иркутских каналов.

– Нет. Я многого еще не достиг. Я еще в пути. Знаете, главное никогда не останавливаться и следовать за мечтой, – сказал Коэльо. – Несмотря на то, что жизнь часто посылала меня в нокаут – тюрьма, психушка, чужбина – я, как боксер, принимал стойку, и выходил на ринг. Я знал, что надо двигаться вперед. Это были действительно тяжкие моменты, но именно они закалили душу.

– Здесь, в России очень многие считают вас гуру. Вас это не смущает? – задал ему ещё кто-то вопрос.

– Мне кажется, что читатели видят во мне своего попутчика, а не гуру. По крайней мере, никто еще не говорил: «Ты знаешь намного больше, чем я». Все говорят: «Ты можешь выразить то, что я чувствую». А это самое главное в любом искусстве, которое необходимо, чтобы задавать вопросы. Но совсем не обязательно, что ответы будут одинаковы. Вообще, мир вопросов гораздо интересней, чем мир ответов. Потому что вопросы провоцируют на поиск ответов. Но если ты заранее знаешь точные ответы, то живёшь, возможно, в комфортном, но ложном мире, и перестаешь развиваться.

И еще много чего было в тот день. Ели черешню на железнодорожном мосту. Пили вино. Целовались.

Утром я был единственным журналистом, который пришел проводить Коэльо на поезд. Он вышел из джипа, улыбнулся, несмотря на рань несусветную.

– Хорошие ощущения, как хорошего коня, купить невозможно. Их можно только украсть, – засмеялся он.

Целый день еще я колесил с ней по Иркутску. Она смеялась так, как не смеется больше никто. Целовалась, выворачивая наизнанку душу. И курила – так, что ее хотелось убить. Потому что никогда она не будет моей.

Я ощущал себя последней сволочью, и думал: черт возьми! Дешевая какая выходит мелодрама! Замужняя дама, магические романы бразильского писателя про любовь. Вино, крыши заброшенных домов, Вампилов в снегу. Тьфу.

Когда ехали в аэропорт по радио гоняли Земфиру: «До свиданья, мой любимый город. Я почти попала. В хроники твои».

Я вспомнил, как меня узнали в трамвае. – Ой, – сказала кондукторша, – а я вас по телевизору видела. Вы в Ангаре купались.

И далее уже как будто самой себе, удаляясь:

– Сколько ж, б***ь, дураков на свете!

Возле иркутского аэропорта долго задерживаться нельзя. И, слава Богу. Я махнул рукой. Не оглядываясь, пошел к буфету. «Кино какое-то топорное, – думал. – Сопли».

Аэробус уже был готов к взлету, когда в телефоне снова обозначился конвертик sms-ки.

«Esli smojesh… ne zvoni mne… inatshe… ja s yma soydu».

И тут же вдогонку еще одна «net. net. net.»

Самолет бежит, бежит по взлетке, и всё никак не может оторваться. Я вспоминаю шамана. Это просто Сибирь не отпускает.