Текст книги "Москва – Маньпупунёр (флуктуации в дольнем и горним). Том II. Схватка на плато Маньпупунёр"

Глава 68. Я и он

Если у Вас двоится в глазах это ещё не значит, что вы пьяны, просто к Вам в кабинет вошли 2 близнеца. Если же к Вам не входили близнецы и Вы не пили сегодня, а в глазах двоится, это может означать, что Вы пили вчера так, что хватило и на сегодня

Кто ты?

Я Человек! Я это ты.

Наверное, это так. Но почему я есть всё время, а ты появляешься только иногда?

Я появляюсь, когда тебе меня не хватает, когда у тебя не хватает сил и воли.

Так ты сила и воля?

Нет, я только прихожу к тебе.

Значит, ты можешь манипулировать мной!

Нет, все решения ты принимаешь сам, а Я могу только подсказать или посоветовать.

Может быть ты тень, то тёмное, что есть во мне, ты чёрный человек?

Нет, это не так! Я не совесть твоя и не враг тебе, Я это ты.

Тогда ты моя душа?

Уволь, Я и не душа твоя, душа высоко летает, мне далеко до неё и ещё – Я не могу летать. Душа это вечная частица Бога в тебе. Если бы она была напрямую связана с тобой, зависела от тебя, отзываясь на все дела и поступки то, наверное, быстро бы заболела и покинула бренное твоё тело. Не зря говорят – душевнобольной, это о тех от кого душа не ушла, но болеет. Если же душа уходит, спасения нет, это значит Господь ушёл. Не огорчай душу. Каждый твой плохой поступок она воспринимает, как болезнь с высокой температурой, которая долго не проходит. Но иногда душа говорит с Человеком, когда его совесть и мораль, мысли, чувства, его любовь достигает её уровня, её высоты, и тогда она поёт, становится большой и заполняет собой всё пространство вокруг тебя. Душа примечательна ещё тем, что она может изменять Законы миров. Да это то самое, о чём ты подумал: летать в небе, ходить по воде, укрощать волны и диких зверей, наконец – воскрешать мёртвых.

Ты хоть во сне иногда летаешь, а мне и это не дано. Я прихожу, только когда ты бодрствуешь. Вообще-то мы с тобой многим отличаемся, хотя Я и есть ты. И ещё душа очень привязана к тому миру, где она отдыхает от бытия и набирается сил, прежде чем снова опустится в наш бренный мир, оттого ей бывает тоскливо, и она наполняет этой грустью, нами не осознанной тело человека.

Значит нас двое. Но вот хочу спросить, а другие Я ещё есть? Я иногда получал откуда-то подсказки по жизни, ни звука, ни мысли даже, просто приходит ниоткуда и всё. Что ты думаешь об этом?

Я не думаю, знаю что есть, но Я их не слышу, со мной они не говорят, это твоя судьба, твой светлый ангел и тёмный. Но они тоже ничего не могут, только подсказать, а решаешь всё только ты сам. Даже судьбу ты можешь изменить, если захочешь.

Ты самый сильный и самый слабый, потому что ты сомневаешься и поступаешь часто не так, как того требует логика жизни. А сильный потому, что можешь всё переиначить по своему – судьбу изменить.

А ты знаешь, в чём эта логика? Если всё так, как ты говоришь, то почему не подсказываешь всё время, а появляешься так редко? И ещё хочу спросить – кто Вас всех послал и зачем?

Ну что же, попробую ответить на все твои вопросы, раз уж у нас сегодня День вопросов и ответов. Да я знаю логику жизни – она в борьбе за совершенство. Побеждает тот, кто совершеннее во всём и в борьбе также. Невозможно совершенствовать только одного себя. Что-то, меняя в себе, ты изменяешь мир, поскольку в нём всё взаимосвязано и влияет одно на другое. Делая лучше, совершенствуя себя, ты делаешь лучше мир. Поэтому все заинтересованы в твоём развитии. А отсюда понятно для чего мы помогаем тебе.

Тебе не понятно, для чего нужен тёмный? Для того, что бы ты привыкал к борьбе и умел бороться, преодолевать препятствия и невзгоды. В борьбе обретёшь ты имя своё – Человек. Хочу, чтобы ты усвоил, тёмный не обязательно совершает ужасные поступки, иной раз достаточно продвигать правильные идеи и проекты, но делать это раньше времени, подгоняя результат искусственно. Тогда реализация таких идей отодвинется дальше чем, если бы это произошло естественным путём и на пользу делу. Нельзя чему-то научиться, всё время, полагаясь на других. Нельзя научиться на примерах других.

Только ошибаясь и набивая шишки, обретёшь ты свободу и знания. Именно так поступил Господь, предоставив человеку свободу выбора и ответственности, но не жалости. Только свободный человек может любить и творить, самосовершенствуясь. Всё в руках Господа нашего и по воле его, стало быть, ответ на вопрос кто нас послал, тоже ясен. Зачем – помочь, коли потребуется. Хотя ты по простоте души и не ведаешь о том, скольких бед удалось избежать в итоге нашей помощи.

Почему я должен верить тебе, не есть ли то, о чём ты мне рассказал смесь правды и лжи? Я предпочитаю верить науке, учёным, а не сказкам моего, части моего сознания.

Да ты абсолютно прав, можешь не верить, в этом тоже свобода твоего выбора. Но ты сам меня спросил, я ответил. Теперь верить или не верить, твоё дело. Я не собираюсь ничего доказывать, или убеждать твою душу продемонстрировать здесь какие-то чудеса, тем более по тому, что даже апостолы, увидев немало чудес от Христа при жизни его, до самого воскрешения не все верили в утверждение Всевышнего о том, что тот оживёт. Хотя если задуматься, то вся история развития цивилизации – сплошное чудо.

Мы летаем быстрее любой птицы, мы плаваем лучше и быстрее любого дельфина или кита, опускаемся на дно океанов и морей глубже любой акулы, осьминога или касатки. Мы посылаем космические корабли к самым границам Солнечной системы. Мы видим отдельные атомы и галактики, звёзды удалённые от нас на миллионы и миллиарды световых лет. Мы даже знаем, из чего они состоят, и чем станут через тысячи, миллионы и миллиарды лет.

Наконец, мы научились передавать информацию по радиоволнам, по лазерному лучу. Мы создали новые материалы и вещества, которых нет в природе. Мы научились создавать виртуальную реальность в литературе, кино и на компьютерах. Разве это не чудеса? За каких-то 150—200 лет, человечество сделало такой мощный рывок вперёд, какой природа не смогла совершить за миллионы и миллиарды лет изменений и развития. Сломал, построил, снова сломал, опять построил. Извини, но я не могу находиться с тобой рядом подолгу. Что-то заболтался Я сегодня, решай сам, тебе жить.

Постой, ты редко приходишь, скажи мне вот ещё о чём… А может это всё, то есть весь Мир существует только во мне, в моей голове? И ты в том числе, порождение моего больного воображения?

Матрица – Матрица, насмотрелся ты кино. Хотя с другой стороны в этом есть некая сермяжная правда. Суть её в том, что все миры и отдельного человека и больших кластеров – вселенных есть одно целое, я уже говорил тебе об этом, всё взаимосвязано. А кое-кому даже подвластно изменять Закон и прозреть будущее, видеть за тысячи километров и лет – без глаз, одной силой мысли и летать!

Боже как я хочу летать. Тебе известно, что учёные ставили опыты: приводили испытуемых в состояние изменённого сознания и измеряли их вес. Отдельные при этом меньше весили почти на 20%. Мы не понимаем механизм этого явления, но от этого он не перестаёт существовать. А, знаменитая китайская гимнастика Цигун, или почти неведомая европейцам японская – Рейкку, как их объяснить с точки зрения земной науки? Ну, всё. Мне действительно пора. Пока!

Странный он всётаки, появляется неожиданно, так же исчезает. Интересно, а где он находится в то время, когда нет его со мной рядом. Если он это Я? Может, правы были марксисты – философы сознание существует отдельно от материи, моего тела то есть. Если он часть меня то, что же на выходе отдельно от моего сознания существует ещё какое-то моё сознание. Так, а где оно прячется? Ерунда какая-то получается, как тот буриданов осёл. И то не этак и это не так, но отрицать его глупо.

Может быть, это опыт многих и многих поколений наших предков от травинки, или простейших самых до наших дней аккумулируется где-то в сознании и помогает при случае, как программа персонального компьютера, работающая обособленно, что называется в фоне. А может быть, то есть защитная реакция моего сознания на весь этот дурдом, что творится в нашем мире? Так недолго и сума сойти. Но попадать в этот ад, где «добрые» ангелы санитары – упаси боже.

Прости мя Господи за мысли грешные и не дай сойти с пути истинного,

Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешников узриши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступивши и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу eго: с ним есмь в скорби, изму eго и прославлю eго, долготою дний исполню eго и явлю eму спасение Мое.

(Псалом 90)

Вставать не хотелось, вообще-то была суббота, его размышления прервал стук ложки о тарелку, жена готовила завтрак. Из створки окна в спальню проникал насыщенный запах лета и счастья.

Глава 69. Обход небожителей 2

Вращение – фундаментальное свойство материи внутри бесконечной ассиметричной Вселенной, за её бесконечными границами Мир должен быть симметричен. Понять эту двойственность – понять все!

«Товаришчи! Вы свидетели! Я только своих мух бью!».

Красное, распалённое лицо Денисова (Хохла) готово было треснуть от напряжения. Слова жалостливо выныривали одно за другим из перекошенного рта, наполненного скопившейся за ночь слюной. Она уже текла по подбородку и смешивалась с мокрыми соплями.

Начинался новый день и как нередко бывает – с очередной разборки между больными, следующей степени развития которой, с руганью и матом вскоре предстояло дождаться. Далее, обычно шли – мордобой, прибытие ангелов спасателей – санитаров и толи пятая, толи какая иная часть Мерлезонского балета – дроздование. Это когда участниками действия становятся все, независимо от того виноват ты или нет.

Воняло, именно так, а не пахло, потом, мочой, каким-то цветочным, отвратительным освежителем воздуха и ещё бедой, мерзким запахом болезни в изолированном зарешеченными окнами пространстве больничной палаты.

День просыпался и катился, набирая обороты, едва поспевая за той перепалкой, что возникла. Двое, по прозвищу Художник и Чикатило, поддерживали в ней, с утра, начавшего поиски и уничтожение несуществующих больших зелёных мух, Ивана Порфирьевича, экс-бригадира, строительного участка, а ныне просто больного, нами упомянутого по фамилии. Напротив некто Творогов (Творог) был на стороне Сергея Сергеича Мызика, передразнивающего бойца невидимого фронта, и нагло заявившего, что Денисов бьёт чужих мух.

Всего в палате №3/3 психиатрической больницы, что в Москве, неподалёку от Курского вокзала в то утро и находились эти пять «шизиков», все ранее профессионалы по части алкогольной зависимости. Одна койка, слева от входной двери была свободна.

«Вот честно, я на Вас – санитарам пожалуюсь!». Выложил последний аргумент Денисов и отвернулся, боясь получить по морде, как то было вчера.

Да ты паря, стукачёк, выдавил из себя и нехорошо прищурился возмущённый Мызик. Он был покрупнее и жилистее, воспитанный на улице, в отличие от Ивана Порфирьевича, который хоть и работал на стройке, где нравы те ещё, но был по натуре слабаком.

Если Мызик появился на свет в интеллигентной семье зубных техников из Москвы, то Денисов попал в столицу по распределению, для укрепления строительного контингента кадрами с периферии, родом он был из самого Крыжополя, а папа с мамой тоже были строителями. По национальности это был чистейший русак, но из-за того, что родился на Украине, его почему-то записали в «хохлы» и все время подкалывали насчёт сала.

Видимо, по причине хорошего настроения, утро выдалось солнечным, может от того, что Иван Порфирьевич отвернул в сторону, но отпрыск тех, что всю жизнь сверлили, устанавливали протезы и пломбы испуганным москвичам, на время решил оставить в покое строителя. Надо прямо сказать, что у Мызика были основания не любить эту категорию работников, поскольку купив до того как попасть на лечение, трёхкомнатную квартиру в Строгино, испытал все «прелести» наших экзерсисов в этой отрасли, способных закалить любую волю и терпение в гражданах облагодетельствованных.

За окнами уже вовсю щебетали воробьи в кустах, их там было тысяча и потому, что им ремонтировать в кустах было нечего, посвистывали они весело, радуясь долгожданному теплу, солнышку и жизни. Город уже давно проснулся и последние волны спешащих на работу москвичей штурмовали автобусы, маршрутки и метро. Все ждали излома лета и спада жары. По телевидению, радио и в офисных комнатах и комнатушках, не оборудованных кондиционерами, только и разговоров было на эту тему.

Ждали его – похолодания как чуда, которое вот-вот должно было произойти.

Вчера узнал, что завтра будет лето,

Не календарь мне эту весть принёс,

Она ворвалась в окна, ливнем света,

Ковром из трав, и запахом берёз.

Шёпотом ветра, веточкой ольховой,

Первой листвой укрывшей серый лес,

Водой ручьёв, слезинкой пустяковой,

Бездонной высью голубых небес.

Весна уйдёт из дома, спозаранок,

Следом за нею, грязь и холодок,

Давно прошли «аресты» лыж и санок,

«Ватрушку» – тюбинг взяли под замок.

Будь здраво Солнце – Красное Ярило,

Я славлю жизнь, и дней коловорот,

Чтоб ты по небу хоровод водило

В восьми лучах, как научил Сварог.

Придёт жара и слепни с комарами,

Но всё потом и лето надоест,

и осень листья понесёт ветрами

как хорошо, что смены эти есть.

Солнце на время остановилось и замерло в ячейке решётки на окне, к пению воробьёв прибавились шуршание и гудки движущейся в городе кавалькады машин, трамваев и прочих источников звука большого городского бензиново-электрического оркестра под руководством другого строителя в кепке. Деревья и иная зелень тихо шелестели, беззвучно вырабатывая хлорофилл, при участии которого осуществлялся процесс фотосинтеза.

День расцветал яркими красками новых современных зданий, рекламных щитов и улыбками молодёжи, распространяя среди спешащих по своим делам москвичей, гастарбайтеров и гостей столицы флюиды радости и уверенности, что скоро все наладится и будет хорошо, как в детстве, когда мама вела за руку, и весь Мир был добрым.

Обитатели палаты разошлись по кучкам. В одной сидели Денисов (Хохол), Художник и Чикатило, а рядом Творог и Мыза (Зубнюк), причём последний сидел на единственном табурете в палате, вросшем креплениями в пол.

«Вот Вы мне ответьте уважаемый, да оставьте в покое мух, никто кроме Вас их не тронет, дрозофилов поганых. Вы ответьте, чем в деревне лучше, чем в городе то. Что плохо знаете деревню? Так я Вам сам, вот что скажу, в деревне дышится не так, там воздух навозом пахнет, там по субботам все в баню ходят, чистые разумеете. А питание, один каравай с пылу, с жару, а запах, запах какой. А сало, слышь Хохол, какое там сало, с прожилками мяса, с запахом трав». Художник мечтательно задрал нос. «Краски там ярче. Ух, какие краски. Поле пшеничное, помню, на пленэре писал в академии. Я понимаю Дега и Моне, у него в Живерни такой же жёлтый, как я тогда искал. Но, что позволено Зевсу …, впрочем, Вы это уже слышали, кажется, я вчера уже говорил».

«А что город, жара, тоска и уныние, серость. Все спешат, толкаются зачем-то, и не знают сами зачем. Даже пьют в городе, чтоб побыстрее, давятся. А в деревне как?». Тут он вспомнил о том, что разговоры на тему употребления в данном заведении не приветствуются, более того строго запрещены, можно и схлопотать. Всё же вольная натура художника одержала верх над прозой бытия, он уже твёрдо решил продолжить и открыл было рот, дабы воздать должное деревенской бесшабашной пьянке, но не вышло.

В разговор, услышав краем уха оду деревне, пропетую Мазилой – второе прозвище Художника, вступил Творог.

«Ты вон Ивана Порфирьевича спроси. У него на стройке деревенских полно вроде. Каждый божий день на электричках из области ездят. Работы там нет, краски, на что покупать будешь, да и не купишь, их там нет. За всем в Москву и прут. Навоз говоришь, так там его по колено, не знают, куда и девать. Каравай, ты, где его видел, на картине Репина-Лепилова Горбатого, там давно городской хлеб едят, булка или батон нарезной называется.

После такой поддержки, решает проявить активность и Чикатило – «А я что говорю зимой холод собачий, его передёрнуло (видимо вспомнил, как мёрз в пещере). А надо за дровами во двор идти, а их поди, уже спёрли, вот так вот, взяли», радостно закончил он.

Тот с кем шёл спор – Хохол (Денисов), один сидел безучастный ко всему, он исполнял роль благодарного оппонента, поскольку молчал весь погружённый в свои мысли о страшной угрозе, которая грозит всему человечеству от переносчиков заразы больших зелёных мух. «Что-то надо было делать, пора прекращать пить, привлечь телевидение, прессу. На стройке ведь опять двадцать пять, начнутся авралы, комиссии, в итоге пьянки». И зачем только, он пошёл в строительный? Надо было в биологи, к чему душа лежит. Послушал родителей и, всю жизнь мается, ломается теперь.

Но и тут последнее слово осталось за Сергеем Сергеичем. Мызик с детства привык диктовать слабейшим соплеменникам, как и что говорить и делать, да и вообще диктовать.

«Нихрена вы интеллигенция в жизни не усекли. Хорошо жить в городе и в деревне, где у вас дом с бабой, бассейном и газом, а паче чаяния тёплый сортир, чтобы хозяйство от простатита сберечь. Вот так-то», самодовольно заключил он и потряс рукой хозяйство, как бы показывая, что с этим у него всё в порядке. Далее последовало «Гы-Гы-Гы» – в три глотки. Затем лицо Мызика сделалось значительным и распорядительным.

«Ну, всё кончай базар. По-моему, бугры идут!».

В коридоре послышался шум, и после в палату неспешно вползла, как из банки сметана, плотная волна врачей во главе с главврачом – небожителем. Больным при обходе, было предписано, находится при койках, потому кто лежал, кто сидел, свесив ноги в кожаных тапочках, но все чего-то ждали.

Ждать это вообще такая русская народная забава. Суть её в следующем: один раздаёт; другие ждут; кто первым не выдержит, тот и проиграл; все равно ни те, ни эти ничегошеньки не получат; все уже разворовали и раздали по своим.

Рядом с Иваном Петровичем, бывшим ещё год тому назад заместителем у Лепецкого, суетились лечащие и заведующие отделениями.

Представлял больных в палате №3/3 лечащий доктор, худенький очкарик, всего как полгода в этом качестве. Он только едва что-то начал мямлить, как его перебил громкий басовитый глас главврача, человека большой комплекции и достоинств, видимо долгие годы выращивающего «свой трудовой мозол» или курдюк, – «Здорово молодцы!».

На что откликнулся лишь Денисов, тонюсеньким мышиным писком – «Здравствуйте доктор». И при этом посмотрел на Мызика, дескать, вот, я про тебя сейчас все и расскажу.

На что Сергей Сергеевич (Зубнюк), не стерпев такой наглости и шантажу, тут же ответил стахановским пролетарским незамысловатым жестом, стукнул, положив правую руку со сжатым кулаком на изгиб левой, так что её сжатый кулак взметнулся ввысь, словно кол в …, ну Вы поняли куда.

Заметив сие, и приняв жест больного, на всякий случай на свой счёт, главврач отреагировал немедля. Прежде Казаков ехидно так, поинтересовался, – Кто тут главврач – он или кто-то другой? Камарилья присутствующих в один голос подобострастно подтвердила, что он. Конечно он!

Тогда последовал следующий посыл – если он, то «… Почему к его Главного врача обходу, больной находится в состоянии растормаживания кататонического ступора, характерного для деструктивной фазы с прогредиентным течением заболевания, трансформированного в приступообразное параноидное состояние?».

«И почему!!! К нему до сих пор не применены меры медикоментозного лечения с целью блокады манифестации шизофренического процесса». Все в адрес скукоженного лечащего врача. Лицо последнего вытянулось и посерело, словно старый картофель из подпола. Лица остальных приняли одинаково уничижительно-виновато-одухотворённое выражение. Дескать, мы разделяем, но не такие мы, мы бы ни в жисть! А вот он не смог, подкачал. А коллектив у нас в целом здоровый!

Недаром говорят – сколько врачей, столько и мнений и все верные, но мнение главврача оно самое верное, наивернейшее. Только поэтому, при упоминании мер, направленных на выздоровление больного напряглись и дёрнулись два санитара в халатах салатного цвета. Все с характерными, застывшими для того самого состояния ступора лицами, готовые приступить. Да кто-то из задних рядов шёпотом предположил, что сейчас больному назначат курс лечения по старой, но проверенной годами, методике, талантливого австрийского военврача Грюнштайна, случай то особо интересный (похожий был у Йозефа Швейка). И если английские частные мед. работники всегда, давая рекомендации что делать и что принимать от всех болезней, начинают с приёма таблеток от головной боли. Здесь же хорошим тоном считалось во всех случаях назначать – промывание желудка и лошадиную дозу препаратов для лечения психотических симптомов: clozapine (клозапин) (Clozaril) – единственное лекарственное средство, которое показало достаточно свою эффективность там, где другие нейролептики оказались бессильны. Ввиду чего абсолютное число присутствующих лекарей прекрасно знало, что последует далее.

В отличие от них шизики могли только предполагать, закончится ли дело одиночным индивидуальным вливанием, либо затронут обитателей палаты, а то и всего, страшно сказать этажа!

Со стены внимательно наблюдал за происходящим одноухий Ван Гог, который Винсент (Винсент Биллем), несомненно, разбирающийся в подобных делах, написанный тем же обитателем палаты – Художником, но смотрящий уже наоборот, трубка повёрнута налево.

Реализация не заставила себя долго ждать, так как больной видимо понял, что речь идёт о нем и с воплем – «Ах ты сука, стукач грёбаный, конь раз…», далее следовала непередаваемая литературным языком поэзия русского народного, отборного, многоэтажного мата. Мызик бросился к Денисову. Его было слышно даже в коридоре, где посторонившаяся на время прохождения кавалькады главврача, уборщица Клавдия Никитишна, покачала седенькой головой, в знак неодобрения. Чего шумят, одно слово сумасшедшие.

Благодаря своевременному вмешательству добрых ангелов санитаров, буйному больному, что подтвердило блестящий диагноз главврача и, к всеобщему удовольствию врачей и прочих, по долгу Гиппократовой службы, присутствующих на обходе, была оказана помощь. Быстрая и эффективная, правда, ещё не медикаментозная, но физиотерапевтическая, сочетание телесно-ориентированных и когнитивных (то есть связанных с познанием мира) приёмов воздействия на человека, что признаться несколько разнообразило привычный ход вещей. Отчего физия Сергей Сергеича сразу распухла и, видимо в дальнейшем ему понадобится помощь родственников по специальности – зубной техник. Нам остаётся только порадоваться за такой счастливый случай, у других проблемы с родственниками.

Дальнейший обход прошёл без эксцессов. Лечащий врач, также получил свою клизму от заведующего, но словесную, в отличие от naturally для Мызика.

Ко всему прочему его оставили взамен другого врача дежурить, поскольку тому, приспичило видите ли, встречать из Ленинграда, нынешнего Санкт-Петербурга тёщу ночным поездом в 0.59. Теперь, ввиду нехватки младшего и технического персонала врачи тоже дежурили.

В той же кандейке, где когда-то сидел и пел свои заунывные песни о тяжкой жизни на чужбине Оглы, читал очередной 2 выпуск журнала «Вопросы психологии», тщедушный очкарик, который врачом-то стал по недоразумению. А психологом, тем более – совершенно случайно, дядька из Минздрава, где когда-то работал, пристроил и дотащил кое-как до выпуска. Да и остаться в Москве помог, пристроив в больничку.

Лечащий по фамилии Резун, а звали его Владимиром Богдановичем, изредка отрывался от чтения, задумчиво теребил мочку уха, как будто проверяя на месте ли она, и что-то писал в большой блокнот. Морщил лоб, непонятно чему ехидно улыбался и цокал языком. Изредка очкарик вставал, неуклюже протиснувшись из-за стола, подходил к зарешеченному окну и что-то разглядывал там, в парке, плохо освещённом ночью. Видимо картинка, которую он видел, каждый раз чем-то привлекала его внимание. Он застывал, ненадолго всматриваясь и, с лёгким вздохом возвращался к чтению.

В открытую форточку легонько дул по-летнему тёплый ночной ветерок. После 3 часов снаружи раздался мерзкий кошачий визг и жалкое мяуканье, которые почти сразу прекратились. В какой-то момент Резун опять встал со стула, ещё Меркулычем намертво прикрученного на уголки шурупами к полу, чтобы не скоммуниздили и подошёл к небольшому зеркалу, висевшему близко от двери. Долго и внимательно смотрел на себя, снял толстой оправы очки. Постепенно, не сразу глаза в зеркале стали жёстче, в них загорелись неукротимые красные угольки, лицо лечащего поплыло и…

Но это уже совсем другая история, о которой автор когда-нибудь потом обязательно расскажет, если будет на то желание и возможность.