Текст книги "Москва – Маньпупунёр (флуктуации в дольнем и горним). Том II. Схватка на плато Маньпупунёр"

Новость вырвала старуху из привычного плена бесконечного турецкого сериала и направила куда надо. В доме у Виктории, то есть соседки больше никого не было. Прихватив фонарик с шокером и небольшую сумку, одетая в парик и купленную заранее одежду бонна опять спустилась к лазу, закрыв все двери изнутри и выключив свет в подвале. Закрепила моментальным клеем на металле резиновый коврик и спустилась в лаз, опустив люк на своё место. Подвал в соседнем доме имел прямой выход во двор и далее на улицу.

Через десять минут она ушла, успешно обманув экипаж невнимательной наружки, стоявший через дорогу. Ведь много в стороне из соседского дома, на который и внимания то никто не обращал, вышла не элегантная 45-летняя бонна. Вышла оттуда толстая старуха в платочке и массивных древних очках, и неспешно уже удалилась по переулку от Сбербанка, в сторону Сивцева Вражка.

В доме у Домбровского слухачи фиксировали, как по радио пела Пугачёва и какой-то ансамбль – «Прощай и ничего не обещай. И ничего не говори, а чтоб унять мою печаль…», а бонна им в голос фальшивила, подпевала – «… уходит в дальние края…», и «… в большое небо посмотриии…». Но наружка к последним словам примадонны не прислушалась, более того позже, восстанавливая по памяти все 4 часа своей смены наблюдения за домом, о старухе ковылявшей куда-то по своим делам из соседнего дома не вспомнила, что сыграло свою роль в этой истории.

По пути столь хитрого отхода, также выбранного заранее, на перекрёстке стояло большое, металлическое зеркало, предназначенное для воителей автотранспорта. Старая женщина (теперь по паспорту Штоколова Елена Юрьевна) остановилась, поправить, сбившийся на ветру платок и пошла дальше, чтобы свернуть на Кривоарбатский.

Первый этап задачи по спасению, кажется, завершился успешно. Теперь, в запасе есть часа три – четыре, до того, как начнут искать. Надо успеть убраться отсюда, не попав в объективы видеокамер метро и общественного транспорта, автобусов, троллейбусов и прочих перевозчиков. Таких, оборудованных становилось в первопрестольной все больше и больше с каждым не годом, но месяцем. Она обязана, успеть убраться из Москвы в Кубинку. До того, успев забрать из тайника, оборудованного в гараже, что находится на неприметной улочке в Сокольниках всё необходимое для экстренной эвакуации.

Предусмотрен был также вариант, когда уходить бы пришлось с одной дамской сумочкой из городского кинотеатра Урал, в Гаьяново. Там же в гараже был оборудован передатчик управления системой самоликвидации содержимого домашнего сейфа на Гоголевском.

А в Кубинке, у неё есть хорошая двухкомнатная квартирка и тихая, скромная девочка, что за ней присматривает. В Москве, та ни разу не засветилась, «чистую» квартиру готовила сама бонна, якобы для Витольда. Там можно переждать месяц, другой, пока шум не спадёт, и за чередой других лиц разыскиваемых не затеряется в самой глубине памяти вездесущих милиционеров и патрульных ГИБДД её лицо, а мы его к тому слегка подправим, обучены этому, а потом глядишь, и вовсе забудется. Вот тогда, милости прошу, можно и далее – за границу, ведь заслужила за двадцать то лет, ни одного прокола.

Конечно это не самолёт, поезд или пароход, а багажник машины, рыбный траулер или за брезентом фуры какая-нибудь Киргизия, но можно и потерпеть и переждать, есть ради чего.

Она передала, условленным сигналом с другого телефона и новой сим-карты, что все в порядке, и она направляется, как и договорились заранее ещё в самом конце ночи с Мессером, возникшим прямо в спальне, она не спала, зная, что придёт и примерное время, сама вычислила. Почувствовала, его появление, как это у неё получалось всегда, для неё самой, оставалось загадкой.

Елена Юрьевна зашла в небольшое кафе, выпить чашку кофе на бегу, что называется. Присела за первый столик от двери, внимательно осмотрела улицу, через стекло небольшой витрины, пусто. Молодой человек в кожаном длинном фартуке принёс кофе, бывшая теперь уже бонна, расслабилась и попросила сразу рассчитать, оставила 50 рублей сдачи «пурбуар» в счетницу.

Она откинулась на спинку высокой лавки, на американский манер и ожидала, когда кофе немного остынет. Непривычная бутафорская одежда, под которой были приспособлены к нижнему белью на липучках полиэтиленовые мешочки, для придания ей вида толстой старухи, длинный парик, она носила короткую причёску, в жаркую июльскую погоду мешали ей, как и ватные шарики и палочки внутри, наложенные на десны и за щеки, в носу, донельзя изменившие её лицо. На кожу также был нанесён специальный крем, старивший её и придавший ей неприятную желтизну.

Единственный официант, обслуживающий тогда посетительницу обратил внимание на то, что было в этой старухе что-то неприятное, искусственное. Был он голубым, или как их называют в Латинской Америке, куда юноша, втянувшийся, в ночную жизнь Москвы мечтал, когда-нибудь уехать, розовым. Именно благодаря этому понял, что женщина возможно не совсем удачная театральная актриса и проверяет по жизни, сценический наряд в возрастной роли.

Все показалось ему искусственным, и одежда не соответствовала манерам, и то, как она говорила, будто бы набрав камней в рот, а речь культурного человека. Либо она мошенница, коих в Столице пруд пруди, и для себя решил аккуратно так, но не спускать с неё глаз.

В кафе, несмотря на то, что расположено оно было в старой части города, где публика обитает приличнее, культурнее, чем в спальных районах, воровали постоянно. То чашки, то узкие горлышком сосуды для холодной воды тащили, а чаще другого крали маленькие чайные ложечки и специальные металлические трубочки для помешивания, или плошки для мёда и различных специй. А платить, кто будет, официант с его то зарплатой. Бонна же, слегка расслабившись после успешно исполненной первой части задуманного, потеряв обычную осторожность, решила избавиться от части тампонов и прокладок, ибо вблизи подготовленный наблюдатель мог вполне разглядеть следы её маскировки (что, по сути, и произошло).

Наблюдательный гомик заметил, что женщина оставила кофе, недопитым, и вышла в туалет, что был в коридоре по пути, ведущем на кухню, где девчонки, под руководством повара по десертам готовили трудоёмкую и не слишком быструю классическую версию главного итальянского десерта – тирамису.

Спустя буквально несколько минут оттуда вышла совершенно другая женщина, несколько моложе, из старой одежды на ней ничего не было, видимо короткую юбку, чулки, лёгкую блузку розового цвета и синие балетки, все это она достала из небольшой сумки через левую руку.

Последующий осмотр туалета подтвердил догадку о переодевании посетительницы, в мусорном бачке, завёрнутые в тёмный пакет, лежали серая старушечья кофта, длинная до щиколоток коричневая юбка, тупоносые на ремешках, из середины прошлого века чёрные туфли на среднем широком каблуке, там же валялись мокрые тампоны, использованные для чего-то, может быть для удаления грима. Это и был явный прокол шпионки, вызванный расслаблением и торопливостью.

Избавиться от комплекта следовало подальше от того места, затерявшись в толпе прохожих где-нибудь в людном месте, не привлекая внимания. Все было выброшено как – «соломенная собака», которая по древнекитайскому обычаю используется при похоронах, после чего выбрасывается. Лицо старухи так же претерпело заметные изменения, до того было оно широким и одутловатым, какие бывают у лиц, злоупотребляющих алкоголем. Зато у женщины, вышедшей к тому моменту из туалета, и севшей на своё место у окна при входе в заведение оно стало узким, волевым и гораздо приятнее.

Одно хреново, дама была уже мертва.

Он же спустя час, рассказал молодому человеку, привлекательной наружности, представившемуся как следователь Муртазин Рашит Нуриевич, о своих подозрениях и показал, где лежит тот пакет. А также поведал о том, что буквально через минуту после того, как эта, он кивнул в сторону трупа женщины, уже лежащей на полу (прибывшая до милиции, скорая безуспешно пыталась реанимировать гражданку Штоколову) актриса вышла из туалета, её и хватил кондратий.

Да, я покажу. Вот тут она сидела. Ей кто-то позвонил, нет, она не назвала. Как видите помещение у нас маленькое, я бы услышал, и не представилась, просто тупо слушала. Почему тупо, так лицо у неё, такое стало. Простите, а дальше достала из сумки косметичку и пузырёк, вылила в кофе и все. Я-то, сначала подумал ей плохо, вызвал «нашу» скорую, здесь недалеко, пара кварталов. Но результат Вы видите. Да все, больше мне ничего такого не припомнится. Хорошо, я подпишу. А Вы не дадите мне свою визитку, вдруг, что вспомню? Извините, Вам спасибо, я могу идти?

Вся дежурная смена, выехавшая на место самоубийства гражданки Штоколовой потом, в микроавтобусе от души ржала над Рашитом и предлагала все же вечерком созвониться с симпатичным, а что, официантом. «Кофию» с тирамису будешь в отдел носить. И снова весело ржали и Рашит вместе со всеми тоже.

В самый последний момент своей жизни бонна, которой так и не удалось стать до конца мадам Штоколовой, увидела прямо в чашке на поверхности недопитого кофе улыбающуюся физию Арсата, который прошептал слова команды на самоуничтожение, что она безропотно и выполнила.

Дело было тухлое, долго искали, по месту прописки, потом в масштабах города, области и наконец, Федерации. Нашли, чуть менее четырёх тысяч однофамильцев и лиц с совпадающими именами и отчествами. Но всё – не то. Что касается яда, тут было все гораздо интереснее. Как оказалось, рецепт его очень древний и что-то подобное имело хождение у нас раньше при Союзе, в Средней Азии. Больше тоже ничего. Решили, что паспорт поддельный, но экспертиза дала заключение – настоящий.

Флешку, найденную при «старухе», расшифровать в отделе не смогли. Спустя пять минут, после того, как её воткнули в порт usb PC, файлы и вовсе исчезли и рассыпался жёсткий диск ПК. Спецы, осмотревшие остатки того, что было ещё так недавно носителем особо ценной информации, только головой качали и в один голос говорили о том, что раньше с такой ерундой не встречались и поделать тут ничего не могут!

Как всегда сроки поджимали, в результате дело о самоубийстве, как доказанное закрыли, а по факту подделки документов его возбудить не получалось. Кубик Рубика какой-то. Мат. модель на персональном компьютере отдела дознания по своему, машино – матом выдала – недостаток данных.

Собрал Рубика и всё дерьмо воедино районный прокурор – рявкнул в сердцах – Закрыто я сказал. О чем сделали соответствующую пометку в статистике. Но ушлый майор архивариус отправил его таки, как «учебное» в Академию МВД, пусть подрастающая смена репы морщит, все меньше будут водку пить, а то взяли ещё моду, всякую заграничную бурду употреблять, виски и текилы им подавай.

Глава 43. Так куда же делся Семёнов

Уважающий себя – делает. Уважаемый другими – планирует. Уважаемый всеми – обещает. Любимый всеми – врёт

Что же случилось с Семеновым, как мы помним, он с превеликими приключениями добрался до поверхности земли, и едва успел очухаться, как был арестован. Пора выяснить, что с нашим героем (они в жизни бывают не только прямые и положительные, но и разные).

А произошло следующее, был он арестован, поскольку выход этот был на охраняемом объекте, складе ГСМ (горюче-смазочных материалов) воинской части, где командиром был, назначенный за правду подполковник, ранее возжелавший в одиночку перекроить управление тыла МВО (Московского военного округа), занятое дележом и реализацией материальных ценностей высших категорий. Посмел написать Президенту, о чём понятно. За что, также понятно и был сослан на бесперспективную должность командира «кастрированного» батальона МТО (материально-технического обеспечения).

Часовой привычно расположился у пожарного щита, на огромном ящике с песком было удобно сидеть. Зимой, в метель в него, если осенью заранее отсыпать в сторонку энное количество жёлтого песка, даже можно было, и залезть. Укрыться от пронизывающего ветра, и закутавшись в постовой тулуп, надетый сверху на добрую шинелку, часик вздремнуть до прихода очередной смены. Правда, бывали разные случаи.

Так однажды молодой лейтенант, выпускник Вольского высшего военного училища тыла (переименованного в Университет), чему их там только учат, ну точно не тому, что надо, заступил начкаром (начальником караула). Но вместо того чтобы спать себе, попукивая и похрюкивая на персональном лежаке, как то определяет Устав ГКС (гарнизонной и караульной службы ВС РФ) – «слегка ослабив ворот.. и ремень…», после сытного ужина, вздумал он читать.

Этот, с позволения сказать, военный интеллигент читал бы себе и читал, так нет же, читал он караульный Устав, и как там и было строго указано, пошёл проверять посты с очередной сменой, Дело было зимой, мело, пока смена дошла, а это с километр, пост ГСМ был крайним, все замёрзли. Вместо положенного оклика часового – Стой, кто идёт? И отзыва – Идёт начальник караула! Тишина и завывание ветра.

Как говорили старожилы этих мест, ещё царь Пётр Алексеевич писал рескрипт первому губернатору Москвы боярину Тихону Стрешневу – Людишек казённых в Ясенево и Щербинке не селить, потому ветры там сильные и кони дохнут. А селить в Теплом Стане, для отдыху и сугреву, дабы прибывающие в стольный град мужи военные, имели время вид принять пристойный, и светлы очи градоначальника прибыть, с достоинством и честию, выслушаны, будучи с толковым докладом.

Искали его – часового долго. Бойцы боялись заложить старослужащего, пусть сам выпутывается, лейтенанту уже виделось страшное ЧП. В его первый караул украли часового с поста с оружием. Уже, не пора ли поднимать караул в ружье! Рука сама потянулась к пистолету ПМ (пистолет Макарова), что на правом боку в кобуре. Спросил, – «Есть ли телефон у часового, или на посту?».

Караульный новой смены, зная о подоплёке розыска своего предшественника по посту, и понявши какой же телок этот лейтенант, в Инструкции и Табеле поста все написано и Схема есть, указал на будку. Куда лейтенант и полез по ледяным ступеням. Туда уже как пару месяцев никто не поднимался, нахрена? Пока тот карабкался, караульный, делая вид, что обивает снег с валенок, стучал раз десять по ящику, где спал, без задних ног (поскольку передних ног, у него и отродясь, не было) часовой.

А тому меж тем, снился страшный сон, из тех, что называют – «в руку». Дескать, стоит он себе на посту по охране рубежей необъятной Родины, а враги крадутся и вот уже шёпот слышен – «Убить его гада, мало. Ну, ничего, щас ему вдуют по самые гогошары».

Смена начала бухтеть, пока лейтенант не слышит, а старый спит себе в ящике и не желает вылезать. Мороз уже достал и все мечтали только об одном – быстрее добраться до караулки, так как свои тулупы уже отдали сменщикам. Пост был в ряду последних, так его часовых обычно и меняли.

Однако так совпало, что когда дембель сменщик попытался поднять крышку ящика и вытащить оттуда охреневшего Степанова, тот в самый страшный момент сна, быстро перешедшего в спросонок, решил, что его тайное местопребывание, где в засаде он был, обнаружено врагами, вскочил с криком Уррра! Оружие, как и положено даже во сне он не выпустил из рук. На «автомате» передёрнул затвор, из которого выпал боеприпас, уже до того пребывающий в нарушение всех приказов и страшилок командиров, в стволе.

Решив, что Степанов сошёл с ума и хочет, – А ведь может, дембель караульный, мгновенно продумал и такой вариант. Не растерялся и взял инициативу в свои руки, крикнул – Ложись. Вся смена рухнула на землю и вместе с ней, поскользнувшись, слетел с вышки начкар.

Эффект от звука его падения, когда подковы сапог зацокали по металлу и льду ступеней, а потом грохота приземлившегося тела с семи метровой высоты привёл к непоправимому.

Уже начавший было просыпаться часовой поста Степанов, от этого грохота взбудоражился и неожиданно для себя нажал на спусковой крючок АКСУ, тем более что мозг ещё какой-то своей спящей частью принял звуки предыдущего от падения – ЦОК, ЦОК за стрельбу с глушителем.

От дальнейшей трагедии всех спас голос или истошный крик молодого бойца – Мама! Он шустро вскочил и, петляя, взбежал на высокий земляной вал ограждения поста, далее шустро припустил в сторону, противоположную той, что вела к караулке.

От подножия вышки послышался стон сломавшего ногу начкара. Он второй раз в жизни выругался матом, впервые это случилось при распределении, когда узнал, что попал не туда, куда хотел, так как был золотым медалистом.

Окончательно проснувшийся Степанов бормотал о гнидах, который могли бы заранее предупредить, но уже по одному этому можно было понять, что часть его сознания все ещё нацелена на поиски врага. Всё успокоилось и прояснилось.

Смена прошла самым естественным образом, как уже потом доложил взбешённому капитану дежурному по части, сменившийся с поста дембель – Строго по Уставу товарищ капитан. Но тот не верил, куда солдата не целуй, везде …. Капитан так и не узнал правды о том, что до этого, им навстречу прилетела группа усиления поста, оповещённая сбежавшим, и добравшимся всё же до караульного помещения молодым паникёром о том, что часовой 4 поста открыл огонь по смене и подстрелил начкара.

Ох и били же потом его, паникёра драного в сушилке, за то, что пришлось лежать на морозе мордой в снег ещё десяток минут, пока сержант помначкара не забрал у всех личное оружие, включая и самого начальника неудачного того караула.

Наказали всех, даже старшину роты, за то, что не обеспечил личный состав караула положенного образца трёхцветными фонарями с маскирующим козырьком и противотуманным фильтром, снятыми с вооружения ещё 23 года тому назад, но замкомбата, проводивший расследование данного ЧП об этом ещё не знал.

Как водится с тех пор, все дембеля, несмотря на строжайший запрет фотографировать на постах, обязательно делали несколько снимков на фоне пожарного щита и ящика в дембельские альбомы. Крышку ящика, сразу после того комбат приказал заколотить десятисантиметровыми гвоздями —

«Что бы ни одна…», – дальше шла ссылка на одно из определений женщин лёгкого поведения, … «её …. Не могла залезть». А рядом поставили две металлические бочки, из которых песок можно было черпать разве что детской лопаткой или отбойным молотком. Пост ГСМ стали именовать имени Степанова.

Лейтенант тот, отлежал в госпитале и на фоне массовых кадровых перверсий, быстренько уволился, получил какую-то справку о том, что травму получил на военной службе, при исполнении воинского долга. И вообще оказался он не таким уж и бестолковым, устроился сначала на автозаправку, а через год незаметно как-то стал её хозяином. А ещё через год сразу трёх, и утвердился в статусе шефа части, привозил командованию водку с этикеткой, на которой боевой путь прославленной воинской части был нарисован от А и до Я. Напившись, всех благодарил за науку и учёбу, твердил, что армия ему все дала, в общем, нёс всякую чепуху, пить он так и не научился.

С приходом нового командира, из штабных, бочки остались, но ящик снова расколотили, ввиду наличия пожарного акта, где был оный недостаток отмечен при приёме дел и должности. Ящик ещё раз почистили и покрасили, наполнили, свежим песком и все пошло, как и прежде, до того случая, но история эта, каждый раз в отличие от, правдиво мною рассказанной, обрастала все новыми подробностями.

Так на вышку уже лез генерал – проверяющий. «Лейтенанта звали Березовский, а бойцом в ящике, не поверишь – Да сам Саша Чёрный, ну тот, что из Бригад. Он тут служил». Действительно орёл с таким же ФИО в части когда-то служил. «Век дембеля не видать».

Сначала часовому показалось, что в ночной тиши, нарушаемой лишь звуками автотранспорта, да редким вертолётом, пролетающим над МКАДом, или шумом жизни любой воинской части, будь то пение труб оркестра, зычные команды командиров и начальников, смех солдат или строевой шаг, да ещё и песней про Славянку, появился какой-то чужой, посторонний звук.

Потом, когда нашёл, откуда он идёт, понял, что кто-то или что-то лезет наружу из земляного вала, прямо на него. Испугался так, что чуть штаны не замарал, а кто бы ни струхнул?

Позвонил с вышки в караулку и кратко доложил – «Докладывает часовой 4 поста рядовой Переверзев. Проникновение на охраняемый объект, вблизи бокса №2. Принимаю меры к задержанию. Прошу подкрепления. Доклад закончил». Услышал, как начкар там, в караульном помещении подал команду – «Караул в ружье!». Ещё услышал дублирующую команду разводящего начальника дежурной смены – «Смена в ружье».

Откуда прёт проникновение, благоразумно промолчал, ведь за идиота примут. «Послушаем, что начкар скажет, когда сам увидит и услышит».

К тому, остаётся добавить, что с контрактниками, которыми на 85 процентов была укомплектована часть, все сработало как часы, не успела ещё рука Семенова подняться из земли, как все, включая опытного начальника караула, были в готовности задержать хоть черта, хоть Уму Турман.

Когда ССС пришёл в себя, он долго не мог начать говорить, рот не слушался его, там все пересохло. Сразу стало ясно как он плох. Даже стоял, шатаясь, коленки подгибались. Обезвоженный организм просил, требовал воды. Наконец прибежали «носилки, вода, аптечка» и испуганный санинструктор из санчасти. Последний после первых глотков отнял флягу у задержанного и вполне профессионально ощупав его на предмет наличия переломов и травм, решительно дал команду нести того в свои апартаменты, успокоив – «Никуда он не денется».

Действительно вид у Семена был ужасающий. Рыжие когда-то волосы на голове стали совершенно белыми, но испачканные землёй и пылью подземелья топорщились клочьями цвета серого. Оставшаяся рыжей растительность на усах и бороде делала его похожим на пирата из детского мультика.

Первое, что от него услышали, было – «Слава Богу!». Далее, перед тем как уснуть, как не отнекивался, и здесь его начали колоть. «Когда же это закончится».

Утром его помыли, переодели, дали немного поесть и предупредили о том, что с ним будет лично разговаривать командир части, человек он очень строгий, так что будьте так любезны все по порядку и коротко. Как освободился, тот действительно появился, и тут случилось никем непредвиденное. Едва подполковник вошёл в дверь, раздался радостный вопль, он же голос командира части.

«Ну, точно, я смотрю рапорт – Семёнов, это он или не он, так раздобревший правда чуток Семеныч, дорогой узнаешь ли другана своего по службе срочной». И уже более официально – «Павел Алексеевич Левашов, командир отдельного батальона материального обеспечения». Семенов, лежащий на койке, один в трёхместной палате санчасти, сдёрнул жгуты и трубки какой-то ерунды, окутавшей его после завтрака, сдёрнул повязку с глаз и мокрым от слёз лицом упёрся в грудь высоченного Пашки.

В 6 отдельном гвардейском полку связи, в ГСВГ в первой роте, первом взводе, экипаж машины боевой, радиостанции Р-140, где Пашка был водилой, а Семён оператором – старшим специалистом служили они. Почти год вместе, подружились как-то сразу, когда Семенов прибыл в Еберсвальде, после пересылки и учебных сборов, проникли друг к другу симпатией, толи по причине насмешек, которые позволяли себе сослуживцы, которые были ниже ростом на голову, чем Павел. И конечно в роте таких бойцов, как ярко рыжий Семён, не было вовсе. В полку так, что-то отдалённо похожее было, человека два с половиной, как утверждал, гордящийся своей увы, почти под ноль шевелюрой Семенов. Толи от того, что оба были классными специалистами и очень скоро их фото рядом украсили здоровенный стенд – Лучшие специалисты части.

Прощались чуть не со слезами. Спали, койки рядом. Если один задерживался в парке или на работах, другой всегда тащил другану пайку. Это были кусок, другой хлеба с кружком масла и двумя прямоугольной формы маленькими кирпичиками немецкого сахара, так не похожего на наш кубинский.

Пашка, как решил, домой не возвращаться, отчим его отчего-то сразу невзлюбил, – «А мать все для этого гада. Хотя бы раз, что супротив сказала». Потому уехал сдавать экзамены в военное училище, а потом и совсем, наступила осень, и последние полгода Семенов дослуживал один.

Кажется потом, по какой причине и не упомнить, с переездами обоих адреса сначала поменялись, а затем и потерялись. Так, что поговорить Пату и Паташону, как их прозвали в полку, теперь было о чем.

Их раскидала жизнь по весям,

Детей и внуков рой возник.

Мир только встречами и тесен,

А так он, в общем-то, велик.

Но прежде всего Пат хотел узнать, как и почему Семенов оказался в этом подземном плену, Семён, шепелявил выбитыми зубами, пообещал, что все расскажет, прежде просил проведать жену и детей, им может угрожать опасность, бандиты. Их надо немедленно вывезти куда-нибудь. В то, что их кто-то и куда-то спрятали, он уже не верил. Санинструктор только покачал головой, категорически объяснив – «Два дня абсолютного покоя или у пациента может не выдержать сердце. Да и глаза того».

Решено было, что отправится командир с офицером, занимавшимся рукопашным боем и солдатиком каратистом прямо сейчас, а Семенов по телефону предупредит своих, чтобы собрались заранее. Так и поступили. Когда-то в крохотном общежитии, на территории части, жили три семьи, пока все три комнаты пустовали, там и додумались разместить, спасая от мести Махди семью и самого Семена. Туда уже направили прапорщика старшину третьей роты и четверо солдат, с задачей прибраться, подмести и вымыть. «Через три, четыре максимум часа, там будет размещена семья лучшего друга командира».

Кажется, в судьбе Семенова все опять начинало налаживаться.

Повязку с глаз снимали ему ещё утром, глаза болели, но он так истосковался по свету. Каково же было его удивление теперь, когда он увидел вместо дежурившего у его койки бойца медицинской службы, вон и эмблема на петлицах чаша со змеёй, полный набор полупрозрачных органов, мышц, сосудов, нанизанные на скелет, они жили одновременно несколькими жизнями.

Например, он увидел как кровеносные сосуды, совместно с сердцем, тоже участвуют в процессе перегонки крови по венам и артериям.

С одной стороны они добросовестно служили некими трубами, по которым сердце – большой насос гнало потоки крови. Разной толщины с клапанами, соединительными муфтами и прочими атрибутами водопроводной сети большого небоскрёба, собранной из тысяч элементов в единое целое. Некоторые из них напоминали медуз своими движениями внутри трубы, качали кровь, создавая повышающее давление за счёт циклов сжатия-расширения, они же в других случаях, вбирая в себя, направляли кровь в отводные ниши-ёмкости, похожие на острие шариковой ручки в надетом колпачке, снижали на определённое время на своём участке – давление кровотока. Уже другие её элементы, встроенные также в общую систему на других её отрезках, были видны в виде утолщений или наоборот сужений общего диаметра, либо только стенок трубы. Третьи, там, где были бляшки, мешочки, различные каверны и воспаления, отличные по своему предназначению, а значит и в чем-то – строению. Все они выступали как маленькие насосы, пульсируя телом, либо частью его (например, похожие на череду внутренних колец), за счёт каких-то собственных сил и мышц, сужались и расширялись, растягивались и стягивались в подобие удава, переваривающего крупную добычу. Причём темп и амплитуды таких колебаний позволяли общему потоку передвигаться с максимальной эффективностью, то есть, при максимально возможной скорости пробрасывать сквозь такие участки – максимальные объёмы крови.

В разных органах и местах, ветвях и самых маленьких веточках системы поддерживались своё давление, скорости, объёмы, сила и температура кровотока. При необходимости, коррекции этих параметров мог подвергаться как участок, так и блок, состоящий из разнородных участков, в исключительных случаях менялись общие параметры системы и, тогда например – человек часами плавал в ледяной воде. Изменялись физико-химические свойства и компоненты крови. При этом, заметно отличались от усреднённых показателей её: общий объем, текучесть, плотность, температура, кислотность, наличие солей. Менялись – давление плазмы, количество переносимого кислорода и других газов, различных ферментов, гемоглобина, железа и белков. И так далее и тому подобное.

Каждый элемент, секция и участок жили и трудились без передышки, своей личной жизнью, и вместе с тем составляли единое целое, подчинённое воле координатора процесса. Но он тоже, являлся элементом другой системы более высокого уровня, в свою очередь, изменчивой и зависящей от множества внешних факторов, таких как температура, затраты сил на те или иные работы, сон и отдых, травмы, болезни, стрессы и тому подобное. С учётом того, что кровь на всем протяжении, своего пути к сердцу и обратно, постоянно меняла консистенцию, какие-то бледные её потоки уходили через капилляры вообще непонятно куда, возможно питая эти органы, а может быть перерабатывались ими, как отбросы или яды. Другие, наоборот вливались внутрь и дополняли её состав.

Вся эта кухня работала под управлением одного главного, сотни средних и тысячи тысяч участковых дирижёров, как если бы мы свели в линию сотню крупных симфонических оркестров и попросили при различиях в составе, типах инструментов и времени отведённого на исполнение, выдать слушателю музыкальный шедевр.

Но резонанса, а тем паче диссонансов не было. Оркестр работал практически безупречно. Какой же сервер и программы нужны, чтобы всю эту махину держать в узде, предположу – видимо на участках работали ещё и свои маршрутизаторы, усилители и роутеры.

Но если это ещё как-то можно было понять, попытаться объяснить, то следующая жизнь внутреннего мира человека не поддавалась нормальной логике. Начну с того, что все органы слабо светились, едва заметно в диапазоне человеческого видения, но в других – эти органы не просто сообщали фотонами света и цвета о себе каким-то внутренним наблюдателям организма, но также переговаривались друг с другом по-соседски, передавали что-то через одного соседа другим и вообще отдалённым.

Все шумело и кричало, пело и шелестело страницами служебной информации в этом третьем мире, походившем на старый советский дворик, где жители 3—4 домов все друг про друга знали и бабушки заменяли Би-Би-Си и «Голос Америки». Внутри жил целый город в мерцании и движении электрических огней, блеске рекламы и всполохах прожекторов. Чётко прослеживался мощный поток света в центре города, его главная магистраль – спинной мозг и отдельные связанные освещением транспортных путей и узлов деловые и спальные районы. Рублёвка – головной мозг, переливалась морем огней красивого голубого, синего и реже других цветов. Каким образом химические реакции организма трансформировались в накопители, а затем и излучатели частиц и волн света?