Текст книги "Император Александр III"

К кратковременному царствованию почившего Императора история, несомненно, поставит чудные слова писания: Transiit benefaciendo. История скажет, что, имея самодержавную власть, Александр III отдал ее на служение праву; что, будучи самым сильным, Он стремился быть и самым справедливым, и имя Его будет занесено в число великих исторических имен, прославившихся мудростью и добрыми делами.

Как прекрасна власть, когда она понимает и исполняет свое назначение. Сколько величия в этом Царе, которому повиновался и вместе с тем обожал многомиллионный народ, в этом Царе, бросившем грозный взгляд на Европу. Возмущенный безнравственным и недостойным союзом трех против одного, Он громовым Своим голосом сказал: “Довольно!” – и, бросив Свой меч на наиболее легкую чашку весов, установил равновесие и обеспечил мир мира.

Излагая подобные мысли, я отнюдь не забываю той опасности, какою может угрожать абсолютная власть интересам наций при неправильном пользовании, но, с другой стороны, я не могу игнорировать то жестокое заблуждение, в коем мы уже давно пребываем, благодаря правительству, созданному самим же народом. Я с грустью наблюдаю бесплодную болтовню, напрасную суету наших собраний, в которых участвуют самые посредственные, недостойные люди, попавшие в число депутатов по глупому капризу избирательного большинства; с не меньшим сокрушением смотрю я и на представителей нашей власти, представителей почти безответственных, в большинстве случаев не умеющих желать и не знающих, чего, собственно, следует им добиваться.

Сколько смут, раздоров, беспорядков. Какой во всем недосмотр! Какое бессилие власти! Но никогда не следует падать духом. Быть может, переживаемая нами эпоха является агонией той великой социальной агитации, которая вот уже столетие как совершается во Франции. Так точно океан еще долго шумит и подымает высоко свои могучие волны после того, как затихает ветер и проясняется небо. Будем надеяться, что спокойствие и порядок восторжествуют и дадут жизнь разумной свободе, согретой братскою любовью. Среди наших опасений и неуверенности как не удивляться великой, непреклонной и притом безусловно свободной воле, воле определенной, твердой, не встречающей никаких противоречий, не знающей никаких преград, воле, какую являл собою Император Александр III, создавший франко-русское соглашение, поставившее народы тройственного союза как бы в крепкие, железные тиски. Совершив это великое деяние, Он приобрел всеобщую благодарность. Мощною рукой поддерживал Он мир, правда, мир вооруженный, но в наше еще слишком варварское время другой и невозможен; вместе с тем Он не потерпел вопиющей несправедливости и позволил Франции вновь занять подобающее место среди великих народов.

Об этом поклянемся никогда не забывать.

Посмотрите на чудесные результаты великой воли. Они продолжаются, они пережили Того, Кто сказал: “Я так хочу”! Первые слова, сказанные молодым Монархом, свидетельствуют о Его твердом намерении приять как священное наследие политику Своего Родителя. Как человек, Император Александр III завещал Своему Сыну самые высокие и самые трогательные добродетели; как Император, Он оставил по Себе память как о монархе, вся жизнь которого была посвящена добру и правде. Как только жизнь покинула незабвенного Императора Александра III, Его Сын, Император Николай II, сейчас же заявил, что и Он желает быть другом Франции, и все французские сердца, преисполненные чувством сыновнего горя, откликнулись на этот высоко-великодушный призыв.

Одна из парижских газет предложила возложить, по подписке, венок на гробницу почившего Императора. Это прекрасно, но Франция уже давно послала Ему другой, несравненно более ценный венок, скованный из прочного металла – из золота нашей дружбы; он украшен самыми чистыми бриллиантами – нашими слезами, вызванными чувством глубокого горя».

Бывший французский министр иностранных дел Флуранс, потрясенный известием о кончине Императора Александра III, написал для «Золотой Книги» нижеследующие строки.

«Вся Россия в настоящую минуту погружена в глубокую печаль; пусть же она знает, что и Франция разделяет ее скорбь. Взаимное сочувствие обеих наций выразилось в Кронштадте и Тулоне, но сегодня, более чем когда-либо, сердца обеих наций бьются в унисон.

Изображение Александра III на червонце 1894 года

Император Александр III был истинно русским Царем, какого до Него Россия не видала. Конечно, все Романовы были преданы интересам и величию своего народа. Но, побуждаемые желанием дать своему народу западноевропейскую культуру, они искали идеалов вне России, вне мира, чисто московского; они искали эти идеалы то во Франции, то в Берлине, а также отчасти в Швеции и Англии. Император Александр III пожелал, чтобы Россия была Россией, чтобы она прежде всего была русскою, сам Он подавал тому лучший пример. Он явил Собою идеальный тип истинно русского человека. В этом смысле память о Нем навеки сохранится среди русского народа, видевшего в своем Царе чуть не легендарного великого героя.

Будучи наиболее русским, Император Александр III в то же время искренно и вполне бескорыстно любил Францию. Среди Его предшественников все, или почти все, удостаивали Францию чувством симпатии и расположения, и это чувство сказывалось с особенною силою в тяжелые для Франции времена. Но как ни было искренно это чувство расположения, оно часто колебалось среди других, не менее искренних тенденций; в силу политических осложнений и комбинаций, оно нередко отходило на второй план.

Прежде чем взойти на Прародительский Престол, даже раньше, чем стать, вследствие преждевременной кончины Цесаревича Николая, Наследником Престола, Александр III уже понимал и любил Францию. Он еще более привязался к ней после перенесенных ею невзгод. Он с напряженным вниманием следил за прогрессивным возрождением ее сил; с искреннею радостью приветствовал Он каждый фазис ее пробуждения к новой жизни.

Если Он согласился принять участие в союзе трех империй, то, как это докажут дипломатические документы, когда они станут достоянием истории, Он это сделал с единственною целью отвлечь от нас вражеские силы. Позднее, когда Он увидел, что Франция достаточно окрепла, Он поспешил порвать старые связи, чтобы завязать новые, более искренние и прочные и согласные с Его мудрыми предначертаниями.

Я никогда не забуду тот день, когда Император Александр III в первый раз удостоил меня высокой чести принять у Себя в Гатчине. Он пригласил меня к семейному завтраку, причем указал мне место рядом с Императрицей. Я никогда еще не слыхал ни от кого, кто бы так тепло, сочувственно и лестно отзывался о дорогой мне родине. Однако в то время Император имел основания быть недовольным Францией за неожиданное отозвание из Петербурга французского посла Лабулэ. Лабулэ был отозван в тот самый момент, когда между ним и Императором была окончательно обусловлена программа приема французских моряков в Кронштадте, после которого предполагалось, при содействии французского посла, пользовавшегося особенным доверием Императора, выработать еще более широкий проект.

Александр III, пользовавшийся в то время всеми радостями молодой Семьи Своей, с особенным удовольствием готовился к встрече французских моряков, к которым, в качестве старого генерал-адмирала, Он питал чувство особого расположения. Он радовался вновь увидеть в Петербурге французские национальные цвета, которых там не было видно со времени печальных и в то же время славных дней бомбардирования Кронштадта. Три раза повторил мне Александр III Свое Императорское приказание передать президенту республики Карно, что русский народ встретит французских моряков, как родных братьев, а Он примет их, как детей своих.

В следующем году, когда Император Александр III удостоил меня чести вторичного приема в том же Гатчинском дворце, тень отеческой скорби уже омрачила Его чело, так уверенно и смело управлявшее величайшею в мире империей. Императрица в то время отсутствовала. Ее Величество находилась при больном Сыне, Великом Князе Георгии Александровиче, здоровье которого сильно печалило сердца родителей. Император, показав мне несколько предметов, приобретенных Его Величеством на французской выставке в Москве, как то: люстру, бюро, стоявшее тут же в кабинете, бронзовые статуэтки и другие вещи, – в самых теплых, сердечных выражениях заговорил со мною о больном Сыне, а также об отсутствии Императрицы, до сих пор еще ни разу не оставлявшей Его одного.

И. Е. Репин.

Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года, в день столетнего юбилея со дня его учреждения. 1903

Затем Его Величество сообщил мне, что наследник Престола принимает личное участие в занятиях Государственного Совета. Император с гордостью говорил о способностях и любви к делу Своего старшего Сына, в Котором, по словам Его Величества, уже и тогда была заметна твердая воля и решительный характер. Его Величество, прощаясь со мною, посоветовал мне представиться Наследнику Цесаревичу, что я, конечно, не замедлил исполнить. При представлении Наследнику Русского Престола я прочитал в Его глубоком взоре безграничную любовь к Своему народу. Я тут же понял, в какие достойные руки перейдет внешняя политика Императора Александра III и что Франция с полною надеждою может взирать на будущего Русского Императора. В то время я был очень далек от мысли о том печальном событии, которое повергло нас всех в глубокий траур.

Французский народ обладает удивительным инстинктом угадывать тех, кто умеет его понимать и любить, и, в свою очередь, платить глубоким уважением и искреннею привязанностью; посмотрите, с какою сердечностью сочувствуют французы горю, постигшему русский народ, а также великой скорби Августейшей Семьи, Которая всегда будет служить примером семейных доблестей…

Несмотря на то, что уже давно утрачена была всякая надежда на возможность выздоровления, все же роковая весть как громом поразила нас. С трудом верится, что не стало Того, Кто еще так недавно находился в цветущем состоянии, подавал столько надежд в будущем, суля мир и благоденствие всем народам, Того, Кто так много сделал для Франции и всего цивилизованного мира. Никогда еще кончина Монарха не вызывала столь глубокого сожаления со стороны всех народов.

Я не буду говорить о безысходном горе русского народа. В силу исконных заветов, всосавшихся в кровь и плоть русского человека, русский народ смотрит на Императора как на горячо любимого отца, почитает Его чуть ли не наравне с Богом. Тем более обожал русский народ почившего Императора Александра III, создавшего политику в духе Своего народа, отказавшегося от всякого иностранного влияния. Народы бывают счастливы и горды видеть в том, кто ими руководит, лучшие стороны и свойства их самих.

Александр III обладал даром покорять все сердца. Никогда ни один Государь не был столь популярен в своей стране, каким был Самодержавный Монарх всея России в нашей стране, столь гордой своими либеральными и демократическими принципами, столь преданной своему республиканскому режиму. Но в силу инстинкта и врожденной общности чувств, Он понял состояние души великой нации, еще не оправившейся окончательно после незаслуженно понесенного испытания и с неутомимой энергией работавшей для возрождения родины; Он сумел затронуть чувствительную струнку народа, страстно верящего в будущее величие своей национальности.

Я буду говорить о нациях, которые, подобно Великобритании, являются исконными соперниками России, вечно стремящимися, насколько возможно, затормозить ее развитие. Англия, чрез посредство всех своих органов печати, обыкновенно враждебных России, на этот раз с редким единодушием выражает искреннее и глубокое сожаление по поводу безвременной кончины Императора Александра III. Британская пресса не могла не оценить великих заслуг перед миром покойного Императора, не могла обойти молчанием, как много послужил Он делу мира, особенно поддерживая таковой между Россией и Англией – государствами, имеющими постоянные столкновения в азиатской территории.

Германия, Австрия и Италия также были вынуждены воздать должное памяти незабвенного Монарха, прославляемого целым миром. В данный момент нет места никаким другим чувствам, кроме чувства глубокой печали, охватившей все народы; это великое стихийное чувство заставило замолчать на время даже голоса неблагодарности и зависти.

Однако Император Александр III никогда не добивался популярности. Он всегда поступал согласно со взглядами Своего народа и всегда был счастлив и гордился, что Ему приходилось каждый раз убеждаться в том, что Он действительно поступил так, как желал Его народ. Но переутомление, вечные заботы ускорили Его конец. Молчаливый, простой в обхождении и привычках, замкнутый в тесный круг семьи, Он избегал привлекать на себя всеобщее внимание; Он не искал аплодисментов и одобрения толпы. Популярность не имела для Него никакого значения. Он желал, чтобы все забыли о Нем и помнили и знали только Его благодеяния.

Тем не менее Его доброта, сердечная простота, твердая воля и последовательность во всех Его начинаниях, искренность, правдивость и безграничная честность привели к Нему сердца всего мира, благословляющего ныне память молчаливого и великодушного Монарха.

Некоторые из иностранных государственных деятелей, говоря о политике Императора Александра III, с апломбом решили, что Он, как дипломат, обладал отрицательными достоинствами. Если Он не успел создать ничего великого, то во всяком случае тщательно избегал делать и худое.

Такая оценка минувшей деятельности Императора Александра III несправедлива и неправильна. Если Русский монарх умел обеспечить мир всего мира, то, конечно, достиг Он этого великого явления не вследствие какой-то пассивной политики, какую приписывают Ему некоторые иностранные дипломаты. Чтобы достичь столь блестящих результатов, с которыми не могут сравниться никакие кровопролитные победы, Ему нередко приходилось выказывать немалую энергию, великую волю, а подчас, в особенно трудные минуты, решаться на небезопасные и рискованные меры.

Свою плодотворную деятельность Он не ограничил одним лишь поддерживанием мира; путем немалых последовательных усилий Ему удалось установить европейское равновесие на новых и прочных основах.

Без Него, благодаря триумфу Бисмарка, благодаря владычеству грубой силы и беззастенчивой дипломатической хитрости, Европа скоро бы вернулась к временам варварства.

Вот истинная, великая победа, которую народы, подобные нашему, умеют ценить и понимать, и в этой победе видеть истинное могущество победителя. Лучезарный свет этой великой победы освещает теперь лик Незабвенного Монарха, сошедшего в безвременную могилу. Память о Нем никогда не умрет среди народов, и это сознание да послужит утешением Августейшей Семье, оплакивающей безвременную кончину великого Монарха и примерного Мужа и Отца».

Французский писатель, по убеждениям роялист Корнели, находившийся в Москве во время Священного Коронования в Бозе почившего Императора Александра III, посвятил на страницах газеты Gaulois следующие прочувствованные строки памяти почившего Императора.

«Прекрасный и благородный образ Царя неразрывно для меня связан с воспоминаниями о великолепных празднествах, увы! – так мало соответствующих сегодняшней скорби и невольно напоминающих великое изречение Соломона: Vanitas vanitatum.

Около месяца прожил я в Москве, в то время, когда она была объята безграничным ликованием, и это впечатление чего-то стихийного, беспредельно грандиозного не хочет покинуть меня даже и теперь, после потрясающего события, совершившегося в Ливадии.

В первый раз увидал я покойного Императора в Гатчине. С поездом, на котором мы ехали в Петербург, следовал также и зять Александра III, наследный принц Датский, навстречу которого и прибыл Император на Гатчинский вокзал.

Александр III в общегенеральской форме, в шинели, произвел на меня впечатление бравого воина, со взглядом скрытным, даже немного застенчивым. Он смотрел прямо перед Собою, что, однако, не мешало Ему приветливо отвечать на наши почтительные поклоны. Рядом с Ним стояла Ее Величество, Государыня Императрица, оживленная, приветливая и радостная.

С тех пор прошло одиннадцать лет. Царь был моложе нас и казался перед нашими тщедушными фигурами колоссом, дышащим силою и здоровьем, и что же, Он опередил нас, повергнув мир в глубокую печаль. Через несколько дней мы выехали из Петербурга в Москву. Экстренный поезд, предшествовавший Императорскому, в пятнадцать часов пролетел расстояние между двумя русскими столицами. По пути следования Императорского поезда были расставлены войска в числе тридцати тысяч человек.

Прибыв в Москву, мы остались на вокзале, чтобы встретить Императорский поезд. Император и Императрица, выйдя из вагона, поместились в открытой коляске и, минуя город, прямо проследовали в загородный Петровский дворец, в котором жил Наполеон I после пожара Москвы. Тут только я узнал, как горячо, сильно любит русский народ своего Царя. Толпы народа падали на колени при проезде Императорской Четы; многие целовали следы, оставленные царским экипажем.

Затем последовал торжественный въезд в Москву.

Удобно поместившись на одной из стен Кремля, я мог видеть всю Красную площадь. Через площадь пролегала усыпанная песком дорога, по бокам которой стояли шпалерами Павловцы, с их историческими, остроконечными киверами. Площадь представляла собою море голов. Толпа хранила торжественное молчание. Взоры всех были обращены в ту сторону, откуда должен был последовать торжественный кортеж. Пушки гремели, не смолкая ни на минуту.

Ровно в двенадцать часов показались передовые всадники Императорского кортежа. Мгновенно громадная площадь огласилась восторженными криками. Детский хор, в двенадцать тысяч молодых свежих голосов, управляемый ста пятьюдесятью регентами, исполнял русский национальный гимн. Пушечная пальба, трезвон колоколов, крики толпы – все это слилось в какой-то невообразимый гул. Тем временем кортеж приближался. Вслед за драгунами предо мною промелькнули казаки с целым лесом высоких пик, за ними кавалергарды с их блестящими касками, увенчанными серебряными двуглавыми орлами, Собственный, Его Величества конвой в живописных ярко-красных черкесках, и, наконец, показался и Сам Император. Государь ехал верхом на коне светло-серой масти. На этом же коне, будучи еще Наследником, Александр III совершил всю турецкую кампанию. Рядом с Государем, на маленьком пони, ехал Наследник-Цесаревич, будущий Император Николай II. За ними следовали Великие Князья, иностранные принцы и многочисленная блестящая свита, за которой, в золотой карете, запряженной шестеркою белых лошадей, следовала Императрица. Рядом с Ее Величеством сидела маленькая восьмилетняя девочка, Великая Княжна Ксения Александровна, приветливо улыбавшаяся и посылавшая воздушные поцелуи восторженно шумевшей толпе.

В день Священного Коронования мне еще раз довелось видеть Императорскую Чету. Государь и Государыня под богатым балдахином, несомым двадцатью четырьмя генералами, направлялись к собору. У входа в собор ожидал Их Величества Московский митрополит. Кремлевская площадь с многотысячною толпою хранила мертвое молчание. Картина поистине была величественна. Подойдя к митрополиту, Их Величества остановились. Благословив Августейшую Чету, митрополит обратился с глубоко прочувствованным словом. Я видел, как Император искал в карманах мундира носовой платок и, не найдя таковой, левою рукою, затянутою в белую перчатку, вытер полные слез глаза. Он, как ребенок, плакал перед этим старцем, говорившим о тяжелых испытаниях, перенесенных Императорским Домом. Митрополит напомнил о кончине в Бозе почивающего Наследника-Цесаревича Николая Александровича, на смертном одре Своем завещавшего Своему Брату как Престол, так и Невесту. Напомнил Он также и об ужасном событии первого марта.

Ливадия. Император Александр III с семьей и свитой.

Неизвестный фотограф. 1894

По окончании религиозного обряда Государь и Государыня поднялись на Красное крыльцо, с высоты которого кланялись восторженно приветствовавшему Их народу. Их Величества были в великолепных порфирах, подбитых горностаем; головы их были увенчаны коронами. В правой руке Его Величество держал скипетр, украшенный знаменитым алмазом, оцененным в двадцать два миллиона.

Затем Их Величества удалились во внутренние покои, где в Грановитой палате, бывшем дворце Иоанна Грозного, состоялся Высочайший обед.

На другой день, вечером, в Большом Московском Императорском театре был парадный спектакль. Император был в парадной кавалергардской форме. Войдя в ложу, Государь осмотрел залу, причем остановив бинокль на ложе, занятой представителями иностранной прессы, своими черными фраками резко выделявшимися среди блестящих мундиров всей остальной публики, улыбнулся и сказал: “А, там собрались нигилисты!”

Я прекрасно помню, что уже одиннадцать лет тому назад, т. е. в эпоху коронации, при Русском Дворе было приказано с особенным вниманием относиться к представителям Франции. В своей корреспонденции, написанной в 1883 году, я нашел следующее сообщение:

“Россия отнеслась в высшей степени любезно и внимательно по отношению к представителям иностранной прессы. Что касается нас, парижан, то в редком из офицеров Кавалергардского полка мы не встретили старого знакомого, готового оказать нам всякое гостеприимство. Немцы положительно ревнуют нас к русским, выказывающим нам особенную симпатию.

Если бы у нас имелось правительство, то завтра же тройственному союзу был бы поставлен солидный противовес, а Франция приобрела бы сто миллионов верных союзников”.

В то время, однако, никто еще не мог предвидеть Кронштадтских событий. Но Кронштадт уже и тогда чувствовался в воздухе. Прежде чем вылупиться из яйца, знаменитое соглашение в течение восьми лет пребывало под спудом. От этого союз только выиграл в прочности, так как теперь, чтобы расстроить, необходимо прежде изгнать из памяти обитателей русских изб и французских лачуг всякое воспоминание о чудном образе в Бозе почившего Императора Александра III.

Франция переживает национальное горе, оплакивая безвременную кончину Царя-Миротворца, оказавшего Франции так много благодеяний.

Но наша скорбь идет прямо от сердца; она чужда каких бы то ни было интересов, да иначе и быть не может, так как отныне интересы обеих наций слишком перемешались между собою, равно как их души успели настолько сродниться, что не может быть и речи ни о каком делении интересов. И с этой минуты, как русская душа стала французской, и Царь не может быть никем другим, как французским, так Он воплощает в Себе душу всей России.

Вот почему мы, забывая личные интересы, всецело отдаемся постигшему нас горю, оплакивая кончину доброго, великодушного и великого Монарха. Оставаясь сильною и вооруженною, Франция может быть полезна России, равно как и последняя полезна Франции. Я говорю – полезна, чтобы не сказать необходима.

Слезы, проливаемые обеими нациями, послужат еще к большому упрочению взаимных симпатий, которые могли бы выразиться в более сильной форме, если бы между обоими государствами не было бы столь великой разницы в системах внутреннего управления и политических принципах».

Член Парижского Института Анатоль Леруа-Болье, написавший несколько очерков о России и дважды объехавший Россию, посвятил памяти Императора Александра III симпатичную статью, которая была напечатана в Revue de Paris.

«Взгляды всех французов обращены, – писал Леруа-Болье, – к берегам Крыма, где борется со смертельным недугом Великий Император, единственный в Европе протянувший Франции руку. Если молитвы народа могут остановить смерть, Александр III будет спасен. На долю Его выпал тяжелый долг, и еще вчера Он так свободно нес на своих могучих плечах необъятную тяжесть громадных Своих обязанностей. Сила и здоровье казались преобладающими свойствами Его цветущей и спокойной натуры. Он так был мужественен и телом и душой, благополучно пережил столько испытаний, что нам Он казался положительно неуязвимым. Он воплощал в Себе народный идеал национальных легенд, представлялся гигантом, одаренным непомерною силою и детски простым и великодушным характером.

О мертвых можно говорить только одну правду; только о нихъ и высказываются правдивые суждения. Но о таком человеке, о спасении которого молится весь мир, можно и при жизни сказать то, что со временем повторит беспристрастная история.

История назовет Его истинно русским Царем… Да, Он был вполне русским и любил это показать. Невзирая на высокое, занимаемое Им положение, простой русский мужик видел в Нем плоть и кровь своей расы. Он, – что редко удается видеть у трона, – обладал всеми достоинствами честного человека, но вместе с тем не был лишен и тех свойств, которыми отличаются великие Монархи. Всем известна Его простота, чистота Его домашней жизни. Блестящий, шумный Зимний дворец Он променял на более скромный, уединенный Гатчинский дворец, где Он всецело отдавался радостям семейной жизни. Глубоко верующий в Бога, в Нем Одном искал Он опоры, у Него просил Он совета и только Ему, Царю Царей, отдавал Он отчет в Своих поступках. Он исполнял Свой долг по Своему искреннему пониманию. Царь, подобный земному Богу, всевластный, как Цезарь в Риме или калиф в Багдаде, Самодержавный Монарх, державший в руках Своих всю Империю, был преисполнен только одною мыслью – возможно лучше выполнить выпавшую на Его долю тяжелую задачу. Облеченный всевластием, создавшим Неронов и Калигул, Он оставался неизменно добрым и великодушным человеком.

Романовы во главе с императором. 1891

Это был высокочестный человек. Как в России, так и в остальной Европе каждый сознавал, что ему можно вполне довериться, можно слепо положиться на Его Царское слово. Он был бесконечно храбр и вместе с тем в высшей степени прост; Он смело, не колеблясь, шел навстречу опасностям, раз признавал это необходимым для блага страны. Он отличался прямотою, мудростью, обладал твердою, непоколебимою волей. Раз что Он решил, все уже знали, что это так и будет, что Он доведет до конца начатое дело; Он был верен себе, как и другим. Он обладал достоинством, мало присущим властителям, – Он умел властвовать над Собою. Даже и тогда, когда затрагивалось самолюбие Его политики, как, например, в болгарском вопросе, Он отказывался действовать силою. Он отличался удивительным терпением, умел ждать, сознавая, что для сильного время представляет собою дорогого союзника.

И что же, теперь, быть может, у Него не хватит этого времени? Провиденье, чудесно спасшее Его от многих опасностей, хочет взять из Его рук скипетр теперь, когда вся Европа, а с нею и весь остальной мир, нуждаются в Нем больше, чем когда-либо…

Александр III неизменно стремился к поддержанию мира. “Блаженны миротворцы” – сказано было в нагорной проповеди. Это великая евангельская истина, так часто забывавшаяся людьми крови и железа, была основою всей политики Императора Александра III. Он был на войне и с тех пор возненавидел ее; Он лично имел случай наблюдать все ужасы военного времени. Принимая бразды правления в Свои руки, Император Александр III поставил Своей задачею обеспечить мир народов. Современники Александра I называли его “Ангелом мира”, – нет, истинным Ангелом-Хранителем мира, как для России, так и для всей Европы, был Царь Александр III, и народы сознавали, что при нем мир был прочно обеспечен.

Те же стремления к миру создали и сближение с Францией. Казалось бы, что между самодержавной Россией и демократической республикой должна лежать непреодолимая пропасть. Старшая дочь революции и Святая Русь в глазах мира представлялись странами принципиально противоположными; признавалось решительно невозможным какое бы то ни было сближение между ними. Почему же не состоялось раньше это сближение двух народов, столь схожих по характеру? За ответом на такой вопрос нужно обратиться к истории. Между обоими государствами и их правительствами лежали предубеждения, это – во-первых, а, во-вторых, делу сближения обоих государств много помешали немцы, долгое время пользовавшиеся в Петербурге сильным влиянием. Были и другие причины – разница режимов, а главным образом разногласие в политических принципах.

Если существовали предубеждения между Зимним и Елисейскими дворцами, то с течением времени, путем общих усилий, таковые были устранены. Франция и Россия одновременно потерпели неудачи. Со времени Берлинского конгресса Франция и Россия были поставлены в совершенно одинаково изолированное положение, а потому что может быть естественнее сближения? Тройственный союз одинаково угрожал обоим государствам; каждое из них помышляло о необходимости создать противовес вызывающей политической комбинации тройственного союза. Таким образом, к великому ужасу друзей мира, Европа рисковала быть разделенной на два враждебных, вооруженных лагеря. День, когда Россия, через Германию, протянула руку Франции, должен был повлечь за собою ужасную войну, какой еще и не видел мир.

Но, со свойственной Ему осторожностью, Император Александр III отвел роковой удар. Сближение Франции и России, обещавшее кровопролитную войну, на самом деле укрепило международный мир и согласие. Если нам и принадлежит некоторая доля заслуги, то, во всяком случае, она слишком незначительна перед великим подвигом, явленным Императором Александром III. То, что обещало вызвать войну, Он обратил в орудие мира.

Чтобы совершить этот подвиг, Император выждал наиболее удобный момент. Воинственные умы французов, мечтающих об отмщении, понемногу должны были успокоиться под твердым взглядом Русского Монарха. Он дал понять всю бесполезность французского паломничества к стенам Кремля, с целью найти в России поддержку в стремлениях Франции отомстить ненавистному врагу. Он ясно показал, что не желает иметь дела с авантюристами. Прежде чем решиться с непокрытою головой выслушать марсельезу, Он выждал окончания буланжистской агитации, после которой в сознании Франции проснулись ее исконные миролюбивые стремления. Никогда еще политика не носила столь ясного лояльного характера. Прямота Александра III принесла действительные плоды. Никто не сомневался в Его истинно добрых намерениях. При первом известии о Его болезни Вена, Лондон, Берлин были столь же грустно поражены, как и Париж. Только одна столица отнеслась несколько холодно к этому событию – это Рим. Быть может, это потому, что там менее всего боятся возникновения войны, а во-вторых, еще и потому, что Россия учредила посольский пост при Ватикане – при государе без государства. Это было последним великим деянием Императора Александра III.